Джон Фергюсон "Человек в темноте. Серия «Мир детектива»"

Это было сказано, чтобы скрыть смущение. Он отлично знал, что она не собиралась кружить ему голову. Она вообще не считалась с ним. Он не признавал поражения, но испытывал досаду. Встав из-за стола, он вышел из комнаты. Сидя на кровати и кусая губы, он вновь долго обдумывал положение. Она издевалась над ним. Какая самоуверенность? Можно подумать, что она, правда, держит его в кулаке. Ладно, он подождет, пока… Внезапная мысль пришла в голову с такой силой и ясностью, что Кинлох вскочил с кровати. Его осенил гениальный план!

Вечером, спустив шторы на окнах, они сидели в креслах перед камином. Сильный холодный ветер шумел в саду. Даже если бы кто-нибудь бродил под окнами, то не мог слышать их голосов.

– Я думаю о том, какой у меня должен быть ужасный вид, – сказал Кинлох после молчания.

– Вас никто не видит, кроме меня.

– Дело не в том, что мне неловко. Но не думаете ли вы, что будет опасно, если кто-нибудь застанет меня в таком виде?

– Опасно?

– Оборванец в вашем доме…

– Вас никто не увидит.

– Это может выйти случайно. Нельзя ручаться. Во всяком случае, это риск, которого следует избежать. Вы могли бы достать мне новую одежду.

Он почувствовал на себе недоуменный взгляд, когда в руках его зашуршала пятерка, полученная от человека в меховой шубе.

– В ближайшем большом городе вы найдете для меня приличный костюм. Надеюсь, это не далеко?

– Нет, не очень далеко, – ответила она уклончиво. – Я могу завтра съездить в автомобиле после того, как миссис Спеддинг сделает уборку.

Она, кажется, обрадовалась, что он подумал об опасности, мысль о которой не приходила ей в голову. Кинлох помог снять мерку при помощи шпагата.

Его ждало разочарование. Уехав на следующий день после полудня, она вернулась без костюма. Магазины закрылись слишком рано в неизвестном городе, она опоздала.

– Вы не знали? – спросил он с упреком.

– Нет, обычно магазины закрываются по средам, а сегодня четверг.

Кинлох тотчас примирился с неудачей. Он получил новое ценное сведение. Сопоставив разные факты, он пришел к заключению, что деревня находилась недалеко от морского берега, в десяти или двенадцати милях (судя по времени, сколько длилась ее поездка) от города, где магазины закрываются по четвергам.

– А завтра, вероятно, ярмарка, – заметил он.

– Почему вы так думаете?

Слова сорвались быстро, тревожно.

– Если ярмарка, то в магазинах будет много народа.

– Не беспокойтесь, завтра вы получите костюм, – ответила она, так и не сказав, бывает ли ярмарка по пятницам в этом городе.

Если бы она видела, с каким злорадным выражением лица он вскрывал на следующий день пакет, она встревожилась бы больше. Но он вскрыл пакет не перед ней, а запершись наедине в своей комнате. Первое, что он сделал, это ощупал дрожавшими от волнения пальцами ворот нового пиджака. Пальцы нашли, что искали. Да, с внутренней стороны ворота, к подкладке, был пришит небольшой квадратик шелка с названием магазина… названием и, это ясно говорили пальцы, полным адресом! Прочесть букв он не мог: дать кому-нибудь прочесть тоже нельзя. Но, бреясь новой безопасной бритвой, он мысленно поздравлял себя с тем, что будет носить на себе ценнейшую справку!

Теперь будет детской игрой установить не только название деревни, но и личность красавицы. Зная город, ничего нет легче, найти в десяти милях от него деревню, где крестьяне носят фамилии Пребль, Эймс, Толпат, Уич и Оден, не считая фермера Нокса. А относительно дома, он может описать каждый угол. Но этого не нужно. Достаточно будет найти миссис Спеддинг, и личность прекрасной «мисс Стеллы» мгновенно раскроется.

Кинлох был так доволен собой и обрадован, что, переодевшись, вернулся в гостиную, не думая о том, насколько изменился его внешний вид. Испуганное восклицание раздалось в комнате, когда он переступил через порог.

– Что? Случилось что-нибудь? – встревожился он и тут вспомнил о своем виде. – Разве так плохо?

– Я… я… не сразу узнала вас, – пробормотала она. – Я думала… Удивительно, как одежда может менять человека!

– Вы не удивились, а испугались.

– Нет.

– Вы думали, что это…

– Нет, я не думала. Идите сюда, сядьте в кресло.

Кинлох протянул руку. Она взяла и повела его. Тонкие холодные пальцы дрожали, как испуганная птица в его руке. Разумеется, она приняла его за полицейского. Он чувствовал, что глаза ее с напряжением прикованы к его лицу.

– Что случилось? – спросила она, когда они сели.

– Случилось? – удивился он, в свою очередь.

– Вы совершенно иначе выглядите сегодня… счастливее.

Мысленно Кинлох проклял свое слишком открытое лицо.

– Конечно, счастлив. Вы не можете представить себе, как приятно сбросить лохмотья.

– Жаль, что я раньше не подумала об этом.

– Я тоже жалею, что не подумал. Чувствуешь себя много лучше.

Верно, он чувствовал себя много лучше. Шелковый квадратик под воротом приятно щекотал кожу на том месте, где петля охватывает шею висельника.

Глава VI

В последнюю неделю января стояла ужасная погода. На дом налетали порывы холодного, пронзительного ветра, с утра до вечера лил дождь. Жители деревни прятались под крышами, никто не решался высунуть нос наружу. В эти дни даже миссис Спеддинг не приходила с уборкой. В течение недели добровольная затворница и ее пленник жили в полном одиночестве.

Естественно, что они стали несколько ближе друг другу. Странный каприз судьбы столкнул их при необычайных обстоятельствах, посеяв недоверие и подозрение между ними. Но постепенно они привыкали друг к другу. Случайная связь начинала соединять их какими-то новыми неясными нитями. Нося ключ к тайне под воротом нового пиджака, Кинлох перестал испытывать враждебность. Молодая женщина чувствовала перемену и, не догадываясь о причинах, отвечала тем же. В ее глазах Кинлох, собственно, был второй жертвой того, покрыть которого она старалась с таким упорством.

Однажды вечером, расчесывая волосы, – она, очевидно, не считала неприличным причесываться в присутствии слепого – она спросила:

– Разве вам не дали пенсию, как участнику войны?

Кинлох прислушивался к мягкому шороху волос о гребень, стараясь определить их длину. Вопрос застал его врасплох.

– Да, – ответил он, улыбнувшись, – но я обменял ее на единовременное пособие.

Движение гребня остановилось.

– А пособие промотали, конечно. Вы смеетесь?

– Нет, меня забавляет ваша любознательность. Так заботливые, старомодные жены, ложась спать, расспрашивают мужей.

Гребень снова заработал, но медленнее. Она смотрела на слепого задумчивым взглядом сквозь пряди распущенных волос.

– Нет, – сказал Кинлох обиженно, – я не «проматывал» денег… в том смысле, как это принято понимать. Деньги были обращены в акции чайной компании Калинда, по совету друзей. Они продавались тогда по девять пенсов штука. Записано на мое имя несколько тысяч, но теперь они не стоят ни гроша. Акции принадлежали тому самому другу, который советовал купить и который клялся, что они непременно поднимутся в цене.

Зачем он это сказал, он сам не знал. По-видимому, не хотелось, чтобы она думала о нем плохо.

Но если она всегда была готова и даже рада завести разговор о его прошлом или будущем, обычно мгновенно умолкала, как только он касался ее собственного прошлого. Она боялась вопросов. Для того чтобы отвлечь его мысли и занять чем-нибудь, она часто читала ему вслух и заставила даже изучить систему Брайля для слепых. Ему надоедало водить пальцами по выпуклым буквам в течение трех часов, пока миссис Спеддинг производила уборку в доме. Успехи все-таки он делал и большие. По вечерам они занимались вместе. Как ребенок, он запинался, останавливался на трудной букве, задавал вопросы или просил помочь. Как ребенок, радовался, когда овладел наукой и с гордостью показал, что может без запинки прочесть целую страницу. Тогда она одобрительно и ласково похлопала его по спине, от чего душа его наполнилась счастьем. Незаметно, но прочно установилось ее превосходство. Она была учительницей, а он школьником.

Настал, впрочем, день, когда в нем проснулся мужчина. Они сидели вечером около камина под лампой, держа большую книгу на коленях. Ее рука осторожно легла на его руку. Так бывало и раньше, когда она хотела испытать его успехи, раскрывая незнакомую страницу Брайля. Но теперь прикосновение было иное. Вслушиваясь в шелест страниц, он невольно сжал ее руку, и по телу вдруг разлилось блаженное тепло. Это длилось ровно секунду. Она поспешно уткнула его пальцы в страницу.

– Прочтите вот это.

Но голос ее дрогнул и не звучал больше, как голос учительницы. Склонившись над страницей, он чувствовал ее теплое дыхание возле щеки, а душистая прядь волос щекотала кожу.

Он вскочил. Черт! Уж не собирается ли она околдовать его, подчинить себе, сделать рабом? Покорить и уничтожить, чтобы чувствовать себя в безопасности? Подозрение обожгло Кинлоха.

– Что с вами? – спросила она, как будто, с искренним удивлением.

– Довольно, сегодня. Вы… вы слишком гоните меня вперед.

– Простите. Почитать вам вслух?

– Да, теперь ваша очередь.

Она поднялась и переставила лампу ближе к своему креслу.

– Что вам прочесть?

– «Путешествие с ослом», – сказал он угрюмо, досадуя на собственную глупость.

– Но у нас нет Стивенсона.

– Тогда прочтите газету.

Он не верил, что она согласится читать газету. По ее словам, газет вообще не бывало в доме. Поэтому легко понять удивление Кинлоха, когда он услышал шорох газетного листа. Еще больше он изумился, когда услышал первые слова. Уж если читать газету, то, наверное, она должна была выбрать статью на первой странице, что-нибудь насчет металлургической промышленности или заметку о вывозе обуви за границу… А вместо этого, голосом не вполне твердым она начала:

«Загадочное убийство в Илинге.

Та часть общественного мнения, которая давно уже выражает недовольство устаревшими методами полиции, сегодня справедливо видит новые причины для беспокойства в связи с драмой в Илинге. Несмотря на все наше уважение к полицейским чиновникам из Скотланд-Ярда, мы не можем, однако, не указать с полной откровенностью на совершенно недопустимое положение: прошло две недели со времени преступления, но до сих пор не произведено ни одного ареста. Очевидно, полицейские методы, дававшие отличные результаты сорок лет назад, устарели и никуда не годятся сегодня. Появился новый тип преступника. Если мы желаем бороться с этим злом, должны противопоставить ему новый тип полицейского. К сожалению, на это мало надежд. Слишком велика рутина наших административных учреждений. До сих пор требуется почему-то, чтобы инспектор сыскной полиции проходил предварительно стаж постового полисмена. Бессмысленность таких правил особенно бросается в глаза, если мы вспомним, что в полицию набираются люди не по признаку умственных качеств, а по признакам наличия физической силы…»

Впервые Кинлох слышал голос извне о преступлении. Событие предстало теперь под новым углом. Оно как-то вырастало в значении. Собственная роль принимала иной оттенок. Он долго молчал после того, как она окончила чтение, и спросил спокойно:

– Зачем вы это прочли мне?

– Потому что вы просили.

– Нет! Я желал знать правду, а об этом тут нет ни слова. Зачем вы выбрали именно эту статью?

Она медленно сложила газетный лист.

– Чтобы успокоить вас. Полиции ничего неизвестно. Скоро мы сможем покинуть это убежище.

– Стало быть, если мы до сих пор прятались здесь, то потому, что газетные новости были не утешительны?

– Отчасти, – призналась она.

– Вы по газетам знали, что мы не могли чувствовать себя в безопасности?

– Да.

На душе у Кинлоха стало мрачно и жутко. Он мысленно видел, как силы закона, поддерживаемые силами печати, гонятся за ними…

– Я буду теперь знать, что думать о вас, если вы будете по-прежнему скрывать от меня новости.

Она промолчала и села около камина. Он слышал, как она бросила газету на стол и рассеянно шевелила щипцами горевшие уголья.

Возможно, что они расстались бы друг с другом на следующее утро, если бы не внезапно выпавший снег. Возможно так же, что она ждала сначала инструкций от человека, ради которого все это делалось. Кинлох, во всяком случае, хотел поскорее уехать. Но дурная погода стояла целую неделю. Целую неделю, во время которой он слонялся как неприкаянный по дому, вспоминая маленькую ручку, которую он держал в своей руке, чувствуя, что кожа горит все жарче в том месте, где щеки касались ее волосы. В душе бушевала буря подозрений. Зная из газет, что скоро можно будет уехать, она желала подчинить его себе, околдовать женскими чарами? Возможно, что она действовала так на основании инструкций – ласкала его по приказу! Кинлох ходил взад и вперед по комнате, со скрежетом бормоча проклятья.

На четвертый день бури он сказал:

– Ничего нет в газетах?

– Я не читала. За газетами нужно ездить в … – она запнулась, – далеко отсюда… Но завтра я поеду, как бы ни была ужасна погода.

На следующий день он нетерпеливо ждал ее возвращения.

– Ну?

– Ничего, – ответила она, – ни одного слова об этом деле.

По тону, каким это было сказано, Кинлох понял, что она лжет.

– Ничего не пишут, тем лучше. Чем же вы так испуганы? – заметил он презрительно.

Он думал, что она будет отрицать, но ошибся.

– Вы… вы думаете, они не могут вас найти? – спросила она нерешительно.

– Разумеется, нет.

– Вы думаете, что может обнаружиться ваше участие… в том, что случилось?

– Не понимаю, как оно может обнаружиться. Там осталась только моя трость.

– По трости могут добраться до вас.