Лебединая песня. Alqualonde
Дарья Никифорова
Мы не строили планов, лишь карточные дома разрушали.Не знали ни жалости, ни надежды. Притупилось, закрылись.А что мог я понимать, прикасаясь губами к рубцам под её одеждой?Если мы засыпали, сны были всегда темны.Приглядись, это смерть на кухне в моей футболке.«Побеждает тот волк, которого ты кормил».Разве добрых и чистых вообще навещают волки?(c) Defin Книга содержит нецензурную брань.
Лебединая песня
Alqualonde
Дарья Никифорова
«Настоящая любовь никогда не умирает».
Посвящается моим родным: сыну, маме, папе, сестре, крестной и бабушке.
Дизайнер обложки Fusionbrain нейросеть
© Дарья Никифорова, 2024
© Fusionbrain нейросеть, дизайн обложки, 2024
ISBN 978-5-0064-1309-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ГЛАВА I
Это чувство, когда ты падаешь во сне. Не просто свободное падение, а резкий скачок, и даже сквозь сон, ты чувствуешь, как захватывает дыхание, как руки немеют, и ты пытаешься кричать, чтобы остановиться. И просыпаешься. Где-то. С кем-то и с дикой болью в голове – от кокаина или бренди, когда твоя башка изнутри напоминает пакет с поп-корном, который долго лежит в микроволновке и взрывается. Мне срочно нужен аспирин. Поднимаюсь и шатаясь иду на кухню. Что это за квартира?
Судя по фотке на комоде – это Гвен. Моя подруга, которая в такой же отключке, что и я пять минут назад. Полка с медикаментами высоко, и я на стуле пытаюсь дотянуться до нее. Ага, достала. Глоток воды. Эта живительная сила, если заливать в глотку не только алкоголь. Я толкаю Гвен и пытаюсь найти под ней мою сумку. Она храпит и переворачивается на бок. О, моя сумка. Достаю телефон. Семь пропущенных. Один от мамы, три с работы, от Кирана два и незнакомый. Я не буду звонить никому. Надо доползти до дома, принять душ и повалить на работу. Уволить не могут – ни у одного придурка не хватит наглости и ума сместить меня, капризную приму. В кошельке есть деньги, алло, такси? На Мейн-стрит, 26, пожалуйста.
Двадцать минут под теплыми струями воды, ванильный гель для душа и мягкое полотенце делают своё. Я чувствую себя лучше. Чашка кофе и крем для рук – вот моё спасение. Сидя на диване на тридцать четвертом этаже дорогой квартиры в центре Манхэттена, обставленной современной мебелью и техникой, я чувствую, как горячий кофе из Бразилии или из Теннеси, откуда его, обычно возят под маркой «Эль Ситаро», проникает внутрь и наполняет живот теплом. Только меня напрягает эта картина на стене. В черной рамке. Идиотское современное искусство, не для средних умов, короче. Нарисуйте море, и я поразмышляю. Надо попросить консьержку убрать её. Звонок. Киран.
– Привет. Ты жива? Ты где? – раздается в трубку от бывшего парня, с которым мы до сих пор общаемся. – Миссис Марс уже литр успокоительного выпила! Ах, да, я не представилась – Оника Марс, телеведущая одного модного развлекательного канала в городе Нью-Йорк.
На работе завал. Десятки людей носятся перед съемкой Эллен Вуди, очередной фавориткой нашего редактора. Пудрят ей нос и поправляют причёску. Свет в студии загорается, и она начинает лепетать скороговорки для разминки. Оператор кричит, чтобы все валили из кадра, и начинает снимать.
«Добрый день, с вами я, Эллен Вуди, и это новости 24 канала». Отстойная девка. Тупая и смеётся ужасно. Но у нее большие сиськи, что, безусловно, радует половину съёмочной группы и Карла, нашего гуру правописания. Я зашла в свой кабинет и плюхнулась на стул. В коридоре раздаются голоса – Карл понял, что я пришла. Как достала меня его болтовня… Высокий, как каланча, несуразный тип с узкими плечами и толстыми ляжками, вечно пытающийся выглядеть респектабельно, но дешёвый костюм цвета детской неожиданности с бордовым галстуком, больше говорит о том, что его любимый магазин «Папл Дженкинс», где одеваются маргиналы, а не «Иззи Кроутвилл», предназначенный для богатых клиентов. Он влетает ко мне с глазами, как у чихуа-хуа, почти также дрыгая руками, как несчастная собачонка лапками, пока её сумасшедшая хозяйка выбирает ей пуховичок и собирается отвести на чистку языка.
– Оника, сколько времени? – спрашивает Карл, глядя на меня и притопывая.
– Половина третьего, хорошая погода, не так ли? – я встаю налить себе стакан воды.
– Фактически ты отработала сегодня – он злится, – на тебе вечерний выпуск шоу, помнишь? Через полтора часа съёмка, – он часто дышит, как будто его надувают соломинкой для коктейлей, словно жабу, которую мучают детишки в знойный день посреди деревенской улицы. Впрочем, ему, как и этой жабе не везёт – Эллен частенько вытаскивает всё из его кошелька, и оставляет глазеть на улице, перед витриной, как она мерит очередное колье из пяти бриллиантов с платиновым напылением в магазине «Империя Руффало», где покупает себе драгоценности Ким, мать её, Кардашьян.
– Я помню, Сид должен был написать текст на суфлёр ещё раз, чтобы не получилось, как в прошлый четверг. – Я вспомнила забавную ситуацию о том, как одно неправильно поставленное ударение меняет смысл предложения, – а что, есть какие-то проблемы? – я удивленно вскидываю брови и под ношу стакан к губам.
– Нет, кроме того, что ты вечно ведёшь себя будто бы тебе полмира должно денег. – Он складывает руки на груди.
– А кто гость сегодня? – я самозабвенно смотрю в окно, делая вид, что не слышала его слов. – Надеюсь, вы не позвали какого-нибудь идиота рассказывать про комариную сетку и важность её использования? – я вспомнила диалог с директором фабрики по производству средств от насекомых. Хуже него была только Меган Фокс.
– Сегодня гостем станет Эсквар Поринак, чешский магнат, разбогатевший на создании автоматических ватных палочек. Он расскажет, как в Чехии справляют Жёлтую годовщину, – смешно, но я заметила, как у Карла вспотел лоб, и капля пота упала за шиворот воротника. Он не принял сегодня болипропидицил – такую маленькую таблетку от выпадения волос по всему телу, чем, собственно и страдает наш уважаемый гений, так что, без этой таблетки он похож на сорока шестилетнего младенца, с лысыми ногами и пушком вместо волос.
– Через час жду в гримерной, – он поспешно уходит, не дождавшись моего едкого замечания относительно этого расфуфыренного палочкового короля. В коридоре его уже ждёт Эллен с рассказом о своем умопомрачительном походе в клуб с такими же, как она, тупыми сучками.
Вам, наверное, хотелось бы больше понять меня как личность? Что-то такое, чего нет в моём досье? Что вы хотите знать? Может, что я дерзкая карьеристка без грамма совести, но с пятью граммами кокса в сумке от Биркин. А может, что провести меня вокруг пальца мог бы, пожалуй, только Джокер? И то, не факт. Он же криминальный гений, а я женщина, и этим всё сказано, у нас в крови умение медленно обманывать людей, в особенности, мужчин. Может, что я люблю журналистику, маньяков и славных толстеньких животных – они очень милые? А может, что я не верю ни гороскопам (раскрою секрет: журналисты сами их придумывают), ни мужчинам, потому что слова и тех, и других, для пустоголовых деревенских простушек со Среднего запада, которые в поисках лучшей жизни, чаще всего, попадают в бордели Лос-Анджелеса? Ну и которые в письмах родителям пишут, что они трудятся не покладая рук, жоп, вагин и ртов (письма вообще кто-то сейчас пишет?) Вы это хотите знать? Если больше, тогда напишите мне на почту и моя ассистентка обязательно закинет это в спам.
Я знаю, кем вы меня посчитаете. Даже могу в точности передать то, что вы скажете обо мне или моих действиях. Но мне будет плевать на это, ибо я вас не спрашивала. Вы можете жить в своей морально правильной норке с уютом и домашними пирогами (которые, кстати, я отлично умею готовить) и судачить с соседскими подругами о том, что я духовно скупа и не хожу в церковь по воскресениям. Да и, в общем, я сучка, которая может увести вашего мужчину из вашей постели в свою. А знаете что? Да, я могу. Могу увести его. Хотя мужики ни разу не телята на поводке, в загоне на ранчо. У них есть мозг и мышление и за все действия, превращающиеся из нервных и пульсов мозга в поступки, они в ответе от начала до конца. Только женщины почему-то решили оправдать эти факты их слабоумием.
Нельзя говорить, когда точно ты приедешь и во что ты будешь одета. Даже если хочешь, чтобы вы гармонично смотрелись вместе. Держи дистанцию и тайну. Пускай думает, что ты будешь в том красном платье без рукавов, а ты надень юбку-карандаш и блузку, говори, что ты уже в пути, но сама лишь красишь губы. Если парню нужно тебя увидеть, он обязательно дождется. Если нет, то этот мудак вообще не нужен. Заходи туда, где вы будете ужинать важно и плавно, не падай и не шатайся на своих шпильках, томно огляди народ, что собрался в заведении и смело шагай к нему. Джош, Кевин или Рос, не важно. Главное, что ты королева, и он ждет тебя.
Громкий стук в дверь разбудил меня. Еле открыв глаза, я смотрю на часы: семь утра, кого чёрт принес в такую рань? Надев халат, ползу к входной двери. Как же бесит эта цепочка на ней! Люди смешной народ – думают, что, если живешь на тридцать четвёртом этаже, то цепочка на двери спасет тебя от маньяка с топором, который бегает за тобой по вестибюлю и рычит сквозь маску, или от вышибал из местного казино, откуда ты улизнул с выигрышем в две тысячи долларов.
Я спрашиваю, кто там, в ответ получаю запыхавшийся голос Гвен. Объявилась, наконец. После нашей последней попойки, она видимо, долго приходила себя. Гвен любит солярий и ботокс, хотя он уже давно устарел. Моя подруга считает, что лучше клетки ее кожи парализует на полгодика, но зато лоб и щёки идеально гладкие. Губы она колет себе гиалуронкой. Классика.
Гвен – это ходячее собрание сочинений Достоевского, инъекций, сигарет, дорогих шмоток и новенького Бентли, подаренного её очередным «любимым двухнедельным пупсиком», с которым она спит. Но я люблю её. Гвенни нужны спа-салоны и накаченные массажисты, которые мнут ее несравненную задницу своими мощными руками, от чего Гвен кончает и меняет простынь на массажном столе несколько раз. Она хороша. Длинные ноги в кожаных штанах просят, чтобы их раздвинули, леопардовая блуза с расстегнутой третьей пуговицей обнажает кружевной лифчик на груди четвертого размера, сумка Гермес и очки от Диор – вот её неполный арсенал для соблазнения мужиков. Туда ещё входит облизывание пальца при поедании молочного крема и неловкое задевание штанов мужчины под столом. И это тоже далеко не всё, что она умеет и делает.
– Оника, открывай, я знаю, что ты дома! – она колотит в дверь. Я зевнула и открыла, Гвен забегает, и начинает быстро рассказывать о некоем Стиве, который вчера купил ей кольцо от Тиффани и пропал. Даже для меня странно, что кто-то не засунул свой член в нее перед тем, как купить подарок.
– И в общем, он не берёт трубку. А я не дура, чтобы не догадаться, что он гей или еще кто. Со мной не спят только они. – Гвен очень щепетильно относится к своей сексуальности и поэтому не любит проигрывать.
Девушки, нельзя красить ярко и губы, и глаза. Вы станете похожими на шлюх из Далласа. Беспроигрышный вариант-стрелки и яркие губы. Так вы напомнить Диту фон Тиз, если вы брюнетка или Кристину Агилеру, если блондинка. Держите дистанцию и тайну. Мужчины любят то, что нельзя потрогать.
– И что теперь ты будешь делать? Утонешь в море силикона? – я зеваю и иду ставить чайник на плитку.
– Не смешно, Оника Марс – такой тон заставляет меня обернуться.
– Вчера он прислал мне смс. – Гвен тяжело вздохнула.
– Мне никто не присылает смски. – она протягивает мне телефон, меню которого открыто на сообщениях и я читаю: «Стив Эрнедл, 22:47, 25 апреля 2017: Было классно, повторим за чашкой кофе в „Родни Скаш“? Жду ответа».
– Что это за хрень?! – Гвен надула губы и начала нервно постукивать кончиком ногтя по столу. Видя её переживания, которые кажутся настоящими (что для неё весьма необычно), я невольно подумала о том, как же устроена женская натура.
Каждая из нас нетипична при рождении, обладает индивидуальностью, которую вскоре убивают переделыванием себя в клиниках, забывая о том, что Бог даёт тебе возможность стать кем-то важным со своими недостатками. Я не имею ввиду тех, на мой взгляд, несчастных женщин, родившихся с неким изъяном. Им необходимо чувствовать себя полноценными, поэтому они ложатся под нож. Чтобы стать лучше. А вот эти девушки, вроде Гвен, кстати, которые и так от природы ничего, но портят себя инъекциями и различного рода обрезаниями, не до конца понимают важность принятия себя настоящей. Но сколько людей, столько и мнений. И это моё.
– Пусси, ну сходи с ним выпить кофе. – я присела на стул – ты что, не можешь кому-то и правда понравится? Ты у меня красотка. – отхлебнув кофе, я посмотрела на часы. Пора на пробежку.
– Оника, я не знаю, что делают на свиданиях. – чёрствое сердце Гвен почувствовало поражение.
– Просто иди и будь собой. Хотя бы постарайся вспомнить ту девчонку с первого курса, которая живёт у тебя где-то под горой ботокса. – я засмеялась.
– Тебе легко говорить. Это у тебя в крови: вести беседы и мужиков сводить с ума разговорами. А мне досталась грудь. – Гвенни показала язык и начала писать смс. – Все, я согласилась.
ГЛАВА II
На улице было немного сыро – в этом году утренний туман над Центральным парком был особенно красив. Мне всегда казалось, что в тумане можно жить. Жить и успешно скрывать свои самые потаённые уголки сознания. Ведь никто не полезет в туман, чтобы отыскать там тебя. Искать твои пороки. Хотя, в обычной жизни, людей чаще всего интересуют твои провалы и ошибки. Изменил любимой – позор! И вот соседи успешно судачат о негодном муже.
В причинах разбираться станут только если жена того самого мужа прибьёт. Тогда соседи скажут: хороший человек был, подумаешь, изменил, когда пьяный был. Человеческое лицемерие границ не знает. И вправду, весь мир – театр.
Утро выдалось прохладным, и я пожалела, что не надела жилетку. В наушниках Coldplay, вокруг минимум людей. Я была практически счастлива. Парочка кругов и я присела отдохнуть. Небо затянули тучи, и я решила, что нужно заканчивать пробежку, иначе попаду под дождь. Обогнув крайнее дерево на аллее, я повернула прямиком домой. Ветер трепал капюшон толстовки, было приятно чувствовать поток воздуха на волосах. Я внимательно рассматривала всё вокруг: как просыпается город; начинают ездить маршрутки; люди спешат по делам, как торопливые муравьи; уличные лотки с фастфудом выезжают на дневной дозор; школьные автобусы начинают мелькать тут и там своими черно-желтыми брюшками; на мосту рой автомобилей, нервно пересекающих дорогу. Но тихая гладь воды создаёт абсолютный контраст с этим шумным и бесконечно торопливым городом. Я подбежала на мостовую, чтобы вдохнуть прохладу. И тут мой взгляд упал на рядом стоящую фигуру. Это оказался парень. Высокий, стройный и весьма грустный. Его чёрные волосы тихо развивались ветром, глаза устремились вдаль. Он вытащил сигарету и поспешно закурил. Я стояла поодаль и наблюдала. Практически никогда не лезу к людям без надобности, несмотря на то, что моя профессия обязывает меня быть назойливой и упрямой. В обычной жизни я, скорее, латентный социопат. Парень посмотрел по сторонам и затянулся. Мне казалось, что на этом мосту мы одни, будто на натянутой нитке, балансируя, и не замечая друг друга. Я глотнула воды из бутылки и принялась в уме подсчитывать калории, которые мне нужно употребить за день. Внезапно меня вырвали из мыслей прикосновением. Я вздрогнула от неожиданности, резко вытащила наушник из уха и застыла. Передо мной было прекрасное лицо с острыми скулами и выразительными глазами цвета неба. Пушистые ресницы пробивались под густыми бровями, губы подёргивались, будто парень хотел что-то сказать, но не мог подобрать слов. От него пахло сигаретами и виски. Да, это определённо, виски. Одет он был в джинсы, растянутую майку, которая выдавала тонкие ключицы и мышцы груди, сверху накинута кожаная куртка. Дорогие часы на руке говорили о статусе. Хотя, по его виду не скажешь, что он богат. Наконец, он заговорил:
– Доброе утро. – голос дрожал – Извините, если напугал вас, я просто хотел спросить не поделитесь ли вы со мной глотком воды. Жуткое похмелье, знаете ли. – Парень улыбнулся и рукой зачесал волосы.
– Только, если вы скажете мне своё имя – я протянула бутылку. – Мой мозг хотел узнать, символично ли зовут прекрасного незнакомца. Я делала ставки.
– Демиен. Меня зовут Демиен. – он потянул руку. Я бутылку. Он взял её в другую руку, а свободной пожал мою. – а вы часто здесь бегаете? – он глотнул воды, а я заметила, как с его губ потекла тонкая струйка. Он тоже это заметил и поспешно вытер воду. – Простите, я неуклюж иногда.
– Оника. Каждое утро. Приятно познакомиться. Но я должна бежать домой, иначе опоздаю на работу. Прости. Бутылку можешь оставить себе, Демиен. – я оттолкнулась и, засовывая наушник обратно в ухо, спиной побежала по дороге. Боже, имя весьма символичное. Надеюсь, его значение не отражается на самом человеке. Иначе, он просто дьявол во плоти. Мне хотелось ещё пару мгновений посмотреть на него. Он стоял, держа бутылку в левой руке, правую неуверенно поднял в прощальном жесте. Я развернулась и ускорилась. Какое-то странное ощущение грядущей перемены заставило мой живот сжаться. Оника, прекрати. Ты таких встречаешь каждый день по сотне. Ничего хорошего из сочетания голубых глаз и несчастного вида не получается. Никогда. И со странным чувством внутри я побежала домой.
Мир перевернулся с ног на голову. Люди поменялись местами. В женщинах проявляется все больше мужественности, которой мы сами позволили появиться у нас. Ты стараешься подавить в себе женскую половинку, аргументируя это большим количеством козлов вокруг. Ты стараешься быть сильной и плакаться привыкаешь бутылке алкоголя и сигарете, изредка подругам, оставляя всю желчь копиться на дне твоей души. Ты стараешься быть кем-то, но не собой: успешной, циничной, дерзкой, местами меркантильной, туповатой, пускаешь эту гниль внутрь, которая разрушает тебя изнутри. А в этом самом нутре живёт маленькая и пугливая девочка, которая не может смириться пустотой и тягостью жизни. Дяденька, а жизнь всегда такое говно или только в детстве? Всегда, девочка. Всегда, девочка, ты будешь надевать маску, чтобы ходить по улицам, всегда ты будешь плакать в подушку, размазывая тушь по наволочке, всегда ты будешь одинока внутри самой себя, если Фортуна не повернется своей прелестной мордашкой к тебе и не пошлёт золотого мужика на блюдечке, которого ты старательно просрёшь и заменишь мудаком. Так что, можешь ныть сколько угодно, но начинать менять мир нужно с себя. Эй, ты, внутренняя розовая блондинка, поедающая пончики и катающаяся на единороге, включай своё обаяние! Не дай женскому роду утопить себя в слезах бытовых проблем и дерьмовых мужчин. На свете есть достойные принцы из сказок, только им мы предпочитаем мерзких абьюзеров, высасывающих душу.
В какие-то моменты своей жизни, я понимала, что поступала неправильно. Так неправильно, что, даже если бы возможно было вернуться назад, исправить то самое нельзя. Обижала, любила, ненавидела, проклинала, уставала от людей, плакала, кричала и радовалась. Я, пожалуй, пережила уникальную палитру эмоций, в которой яркими пятнами смешивались самые разные чувства. Я всегда была чересчур эмоциональной, этаким вулканом, который то взрывался, то потухал, унося за собой щепки и обломки сожженных чувств. И я всегда поддавалась внутренней эмоции, ненавидела сдерживать себя, ненавидела давить нарастающую внутри энергию. Я предпочитаю ловить момент, ловить и умирать в руках, которые меня согревают.
ГЛАВА III
День выдался паршивым. На работе мне впаяли три эфира рано утром, потому что одна сучечка заболела, тем самым Карл дал мне понять, что меня в его шорт-листе халявы не существует. И я, удрученная этим фактом, после работы спускалась в лифте. В нём воняло. Откровенно так воняло чьими-то дешёвыми духами и потом, поэтому я читала мантру, чтобы лифт скорее опустился, и я вдохнула кислорода. Облокотившись на перила, я задумалась. Пальто висело на одной руке, маленькая сумочка в другой. Мой шикарный бордовый костюм, извини, но ты мне сегодня так надоел. И эти шпильки. Шестнадцатый, пятнадцатый, четырнадцатый… я вспомнила, как в детстве любила закрывать глаза и ждать, когда лифт опуститься. Мне казалось, что так быстрее, когда ты не видишь и сосредотачиваешься на своих ощущениях. И я, также, как маленькая, прикрыла глаза. Лифт резко остановился, я пошатнулась, блин, вот дурацкая обувь, у меня уже затекли пальцы ног. Я собралась с духом и двинулась к выходу. Двери раскрылись, и я поспешила оттуда. Боже! Я дышу! Я быстро прошла вестибюль и вышла наружу. Воздух на улице был сладким от заката; цвет неба, розово-красный, был прекрасен. Я начала доставать телефон, чтобы вызвать такси. Внезапно сумочка перевернулась и упала на тротуар. Тут два варианта: либо руки у меня кривые, либо день реально паршивый. Я психанула и принялась поднимать содержимое сумки. И тут пара тонких запястий с красивыми, ровными пальцами коснулись моего тюбика помады. Я подняла глаза и увидела Демиена. Такие глаза цвета неба. Этот рот, искусно вырезанный на его лице, все те же взъерошенные волосы. Ну какой прекрасный, нельзя же так. Мы молча подняли оставшиеся вещи, и я встала, чтобы поздороваться.
– Не ожидал вас тут увидеть – он прищурился. Тень от заходящего солнца упала ему на лицо, и оно казалось более глубоким.
– Я работаю здесь. Так что, каждый день вы можете видеть меня на экране. – я старалась улыбнуться по-доброму, но мое раздражение этим днём делало из меня мегеру.
– Ого, я так и подумал! – он зачесал волосы назад. Очень сексуальный жест. Я попыталась не думать о его тонких запястьях. Так, стоп! Ты же взрослый человек, Оника. – а я пришел, чтобы узнать про утренний эфир двадцать девятого… – Попросили дать интервью. – он неловко хмыкнул.
– В четверг утром? – сердце подпрыгнуло – кажется, что мы встретимся вновь за чашкой утреннего кофе в студии. Я улыбнулась. Теперь мне было смешно.
– Знаете, я рад, что вы тогда дали мне попить воды. – я спешу. До четверга. Я подняла руку в знак прощания, Демиен поспешил внутрь вращающейся двери и через секунду его унес вихрь стекла и пластмассы. М-да, подумала я. Вот это вечерок.
Позже, дома, планируя, как же я буду держать себя в руках при виде голубоглазого красавчика, я не сразу обратила внимание на жужжание телефона. Звонила Гвен. Буквально через пятнадцать минут после звонка, она была у меня в гостях, восседала на диване, с видом Серсеи на Железном троне, и постукивала пальцами по подлокотнику.
– Ты так и будешь молча выбивать ритм или расскажешь, что случилось? – я подозревала, что её поведение – реакция на смс и внимание со стороны Стива. Да, того самого парнишки, который разглядел в Гвен что-то помимо её восхитительных форм.
– Я думаю, что влюбилась. – Пробурчала она. – Мне так нравятся все эти цветочки, подарки и прогулки. – Гвен подложила руки к подбородку и фыркнула, – но я боюсь, что эта сказка закончится. Ведь такое всегда заканчивается. Потом пойдет рутина из детей, пелёнок, ссор по поводу мытья посуды, размена денег, что кушать на ужин: брокколи или стейк? – Она махнула рукой и встала. – У тебя есть выпить? Жизнь без алкоголя – пустая трата сил и времени. – Я молча указала на бар. Гвен, виляя бёдрами, шагнула за бар, достала лёд из морозилки, бросила его в стакан, залила всё это виски и жадно отпила.
– Вот если ты будешь меньше пить и больше мыслить позитивно, то уверяю тебя, всё будет хорошо. – Я попыталась отобрать у неё стакан, Гвен захихикала, проливая пару капель содержимого на блузку.
Её смех, такой заразительный, звонкий и непосредственно-детский, заставил меня на секунду задуматься о том, какой она была раньше, ведь знаю я Гвен с детства. Мы даже в колледж поступать вместе поехали, девчушки не разлей вода: чистые душой, мыслями и поступками. Гвен поступала в театральный. Конечно, с её обаянием только сиять с экрана! Как она отыгрывала! Это безупречное сочетание Одри Хепбёрн и Ким Бессингер. Действительно гениальная Гвен, и это не потому, что она моя подруга, нет.
У неё был шанс стать знаменитой, почитаемой и, возможно, одной из самых востребованных актрис своего времени. Но было одно но: моя КимОдри любила наркоту. Вот прям кокаин был полноценным питанием для неё. Гвен пристрастилась к нему ещё на втором курсе, когда впервые унюхалась им до потери сознания на тусовке. Я нашла её в комнате, окружённую перегаром, тремя парнишками неказистого вида и еле дышащую, я думала, что она умирает. Неотложка всё ехала, а я приложилась к её груди и считала пульс. Так страшно мне ещё не было. Три месяца с капельницами, реабилитационная клиника и абсолютно опустошённая моя милая Гвен.
Вернувшись в колледж, она так и не смогла добиться успеха – тремор рук (последствия употребления) не давал ей сосредотачиваться на репликах и, спустя полгода (кстати, после предложения сниматься в одном известном сериале) она отчислилась. С родителями Гвен не общалась с того момента, как вернулась из клиники. Её мать и отец были небогаты, и надеялись инвестировать в талант дочери, но, вы уже знаете, к чему это привело. В итоге, потратив сбережения на её лечение, Синтия и Говен вынуждены были на старости лет уехать из комфортного дома в пригороде и поселиться в менее фешенебельном районе Нью-Йорка, деля небольшую квартирку с ошеломляюще дикими соседями, в Квинсе.
На самом деле, инициатором разрыва была Гвен. Ей, попросту, было стыдно за неоправданные надежды и своё просранное в кокаине блестящее будущее. Она не могла смотреть в глаза самым родным, хотя, те уже давно простили свою непутёвую дочь. Внутри себя Гвен жутко комплексовала. Поэтому она, по сути, была легкодоступна для каждого «кошелька». Её комплекс, назовём его «внутреннее разочарование собой вне пределов разумного», развернулся, в итоге, в нынешнюю личность. Нет, она не плохая. Просто сломанная и никем не собранная.
– Может, прогуляемся? Самое время проветриться. – Я пошла к шкафу вытаскивать спортивный костюм.
– Ты что, пойдёшь в спортивке? – Гвен надула губу. – а я, как дура, буду на каблуках? – Она демонстративно выставила ногу в шикарных лодочках на шпильке.
– Не иди, как дура, иди, как умная – я засмеялась, натягивая штанину.
