Покорно приносит мне в дар.
Я мир неоконченным, смутным узнал,
Началам движенья нет.
Мои взоры созрели и каждый взял
В невесты – любой предмет.
Ничтожное даже, любя, впишу
Великим в червленый щит
И подъемлю высоко – и как скажу
Чью душу оно разрешит?
перевод Ю. Анисимова
Мгновения творчества
«Флорентийский дневник»
В подобные дни отдохновения я начинаю ясно ощущать, как с вещей спадают покровы, как все вокруг становится доверчивым и забывает о притворстве. Мгновения творчества похожи на сумерки после знойных летних дней. Все вещи становятся похожими на молоденьких девушек, белых и тихих, с улыбчивой грустью. Пока они вдруг не прильнут к вам со странной, порывистой нежностью, не затрепещут, как убегающие лани, и не заплачут, как дети во сне: где-то в глубине себя, жалобно и задыхаясь. Как будто говоря: «О, мы на самом деле не те, кем мы кажемся. Мы солгали. Простите нас». И тогда вы протягиваете к ним свои прохладные руки, сострадательные и всезнающие, и нежно гладите ими их головы.
И вижу я причины всех вещей…
«Флорентийский дневник»
Это длится всего лишь мгновение, но в его проблеске я заглядываю в глубины земли. И открываются мне причины всех вещей, которые подобны корням раскидистых деревьев, с шумящими кронами. И вижу, как все они тянутся друг к другу и обнимают друг друга, как братья. И все они пьют из единого источника.
Это длится всего лишь мгновение, но в его проблеске я заглядываю высоко в небеса. И открываются мне звезды, которые распускаются на этих шелестящих деревьях, как тихие, улыбающиеся цветы. И они качаются и машут друг другу, и знают, что единая глубина дарит им благоухание и сладость.
Это длится всего лишь мгновение, но в его проблеске я заглядываю в самые далекие уголки земли. И вижу, что люди – это крепкие и одинокие стволы, которые, как широко раскинутые мосты, поднимаются от корней к цветам и спокойно и радостно возносят сок к солнцу.
Настоящий рост происходит безмолвно…
Карлу и Элизабет фон дер Хейдт, 21 февраля 1907 г.
Этот [мой] единственный опыт, подтверждаемый снова и снова, к которому я медленно продвигался после тревожного, сильно затянувшегося детства, заключается в том, что настоящий рост в моей жизни не может быть вызван насильно, что он происходит безмолвно, и что я занят им, когда спокойно и вдохновенно работаю над вещами, которые я в самом глубоком смысле признал своими задачами.
Соблазнившись детскими играми…
«Флорентийский дневник»
А ведь и я был похож на ребенка, который ради смертельно больной сестрёнки бежит из глухой деревушки сквозь ночь и ненастье в город за лекарством, а солнечным утром, соблазнившись детскими играми, забывает о том, зачем он предпринял свой путь и весело возвращается домой без жизненно важной помощи… Эта веселость вскоре сменится плачем, а за ним придет и отчаяние: так было и со мной.
Любовь к простым вещам
Францу Ксаверу Каппусу, 16 июля 1903 г.
Если вы прильнете к природе, к простым вещам в ней, к мелочам, которые никто не замечает, и которые могут внезапно проявиться как великие и необъятные; если у вас возникнет эта любовь к мелочам, и вы, просто как слуга, попытаетесь завоевать доверие того, что кажется бедным – тогда все станет легче для вас, более единым и каким-то более примирительным, – не в вашем уме, который, возможно, останется ошеломлённым, а в вашем сокровенном существе, в вашем бодрствовании и в вашем знании.
Весна, аист, лунные ночи…
Стоит только даже малейшему птичьему голосу на воле растревожить меня, как я молю Бога, чтобы [поскорей] наступила весна, и я всеми чувствами устремился к природе…
Р. М. Рильке, из письма Марии фон Турн-унд-Таксис, 17 декабря 1912 г.
•••
Оскару Цвинчеру, 24 апреля 1902 г.
…Ах, вот и наступила весна, и на этот раз, поскольку мы наблюдаем, как из-под наших рук распускается маленький садик, мы ощущаем какое-то необычайное породнение с ним. Тюльпаны и нарциссы, рядом с крупным пионом, уже вовсю подрастают, две небольшие беседки уже увешаны веточками юных берез, как зелеными кружевными вуалями, и уже всходят несколько высокоствольных роз, о чем невозможно забыть, и что ощущается как самое восхитительное обещание.
На крыше соседей недавно появился аист, и тщательное исследование крыши, которым он занимался, позволяет надеяться, что он подумывает там поселиться – это, естественно, доставило бы всем нам огромную радость.
Как же прекрасна здешняя весна в своем приходе. Поутру рассвет оглашается тысячами птичьих голосов, а вечера становятся глубже с первыми звуками соловья, которые ещё больше подчеркивают тишину и наполняют её предчувствиями. А лунные ночи необычайно светлы, и если они темнеют, то начинается дождь: нежный, мягкий и теплый, – беспечный, как сон, и в то же время полный сокровенных событий…
Женский опыт творца
Одной молодой женщине, 20 ноября 1904 г.
Самый глубокий опыт художника-творца – женский, потому что это опыт зачатия и рождения. Поэт Обстфельдер[2 - Сигбьерн Обстфельдер (1866—1900) широко известен как первый норвежский поэт-модернист. Многие считают его поэзию литературным аналогом экспрессионистского искусства Эдварда Мунка. Одухотворённые мотивы Обстфельдера, окрашенные тревогой, одиночеством и отчуждением, послужили источником вдохновения для Райнера Марии Рильке во время его работы над «Записками Мальте Лауридса Бригге».] однажды написал, вспоминая лицо незнакомца: «Когда он начал говорить, в нем как будто поселилась женщина». Мне кажется, что каждый поэт испытывал подобный опыт, когда начинал произносить своё слово.
Не на свету
Марии фон Турн-унд-Таксис,
6 апреля 1912 г.
Вам ведь наверняка особенно знакома эта картина: небо, затянутое вечерней дымкой, зеленеющий луг и деревья, цветущие наполовину на его фоне, наполовину в сером, безмолвном воздухе? Для меня это одно из самых незабываемых явлений: деревья, цветущие без солнца в предощущении дождя, и отдельные птичьи крики, предсказывающие, каким он будет. О, если бы я только мог снова почувствовать себя наедине с собой так, как это случается в природе: пусть не на свету, но тихим и будущим.
Как он сиял перед Богом…
Няне Вундерли- Фолькарт,
24 февраля 1920 г.
Вот уже и раздался – прибавивший в силах, нараспев из самой души, – один из тех сокровенных птичьих голосов, который на фоне всех остальных зазвучал как поэма, превзошедшая несколько строф: как он сиял перед Богом, – наконец-таки это свершилось, наконец, – сколько в нём было уверенности, как будто он был слит воедино с собой, песня-бутон, еще не успевший толком окрасится звуком, но уже осознающий свою неудержимый прилив – ещё до прихода блаженства, ещё до прихода тревог. А скорее всего, тревога была уже полностью в нём, та всеобщая боль существа, которую невозможно от себя отделить и которая так же проста [и невинна], как и запредельное блаженство, которое нельзя ничем умалить.
В восходящем соке
Марии фон Турн-унд-Таксис,
2 марта 1912 г.
…мы находимся в царстве тумана, он как по волшебству на сцене задымился недавно в один из самых ярких солнечных дней, и с тех пор все очертания растворились, где-то в непроглядной дали гудят корабли, пугая друг друга, только ближайшие баржи улавливают парусами рассеянный свет и перед тем как исчезнуть выглядят словно призраки в смутном сером пространстве. То и дело филигранно и мягко прорисовывается набегающий дождик, и на его фоне над неподвижностью дней сад потихоньку покрывается зеленью, жёлтые сдвоенные нарциссы на поспешно согнутых стеблях с любопытством пробиваются к свету, а на всех обнажённых кустах начинает проступать утонченная и яркая работа, которая была задумана и подготовлена в восходящем соке.
Сорняки выдернуты, законные саженцы роз стоят одни в тепло-коричневой, задумчивой почве, и достаточно увидеть склонившегося над ними садовника, чтобы почувствовать умиление, как будто то простое, трудолюбивое дело, которое он совершает, должно быть признано и вознаграждено где-то в Едином, как будто и там что-то должно быть поставлено на своё место, привито, подвязано.
Цветок-колокольчик
Графине Марго Сиццо, 12 апреля 1923 г.
Анемоны! Интересно, что вы о них думаете…
В прошлом году кто-то сказал мне, что этот пушистый цветок паски[3 - сон-трава семейства лютиковых] темно-лилового цвета растет только в швейцарском кантоне Вале. Я охотно поверил услышанному, так как, должен признаться, не очень сведущ в ботанике. Но сегодня мимо проходил человек, который пренебрежительно назвал этот маленький колокольчик «коровьим» и даже «кухаркиным» и уверил меня, что он самый что ни на есть распространенный[4 - в оригинале: «que c’еtait tout ce qu’il y a de plus commun»]. Сам по себе этот факт нисколько не умаляет красоты цветка, но все же я невольно задумался: в том необычном виде, в каком он появляется здесь, как первый [весенний] росток на скалистой поверхности, окутанный заботой своего серебристого меха, который защищает его от любых непогод, он действительно кажется редким и благородным.
А вам он встречался?
Подруги детства
Испанская тетрадь, 1913 г.
У ручья я нарвал болотных ноготков, почти зелёных, с легкой свежей желтизной, нарисованной на чашечке буквально в последний момент. Внутри, вокруг тычинок, – круг, пропитанный маслом, как будто они маслом питались. Зелёный запах – от трубчатых стеблей. А на руке – следы от всего этого как знак породнения. Подруги, давние подруги детства, с их горячими ладошками, – неужели это так тронуло меня?
Анютины глазки
Марии фон Турн-унд-Таксис, 17 февраля 1921 г.
Эта вечная близость весны будоражит меня до замешательства: маргаритки и [ковровый покров из] яснотки[5 - глухая крапива] не прерывают своего цветения ни на минуту, – а на днях в Цюрихе, в Баур-о-Лак[6 - Baur au Lac – отель с видом на озеро Цюрих и Альпы, расположен в самом центре Цюриха], я увидел, как крупные анютины глазки высовываются из клумб, укрытых еловыми ветками, совершенно отдохнувшие и бодрые, как дети, которые выспались и больше не хотят оставаться в постели.
Почти как закипающее молоко…
Матильде Фолмёллер, 25 апреля 1911 г.
…всё налаживается в такие прибывающие дни, деревья идут в рост – взахлёб, стремительно, – почти как закипающее молоко, стоит только ненадолго зазеваться. <…> мне кажется, что в мире давно не было весны, настолько бурной, что от одного дыхания всей этой зелени воздух становится вдвойне опьяняющим.
Деревья миндаля в цвету
Магде фон Гаттингберг, 9 февраля 1914 г.
Деревья миндаля в цвету: все, что мы можем сделать здесь, – это узнать себя без остатка в земном обличье. Я бесконечно дивлюсь вам, благословенные, вашему нраву, как вы носите нежный наряд в вечном смысле. О, кто бы знал, как расцвести: его сердце оказалось бы превыше всех преходящих опасностей и полно веры в великое.
Кипарис и алтарные подсвечники… смоковниц
Лу Андреас-Саломе, 15 апреля 1904 г.
Здесь, в огромном саду, стало необычайно красиво, хотя в нём еще мало что цветёт, ведь то что свойственно римской природе [на пике расцвета], пожалуй, слишком громогласно, слишком напористо, чтобы называться весной. Даже эти луга, полные анемонов и маргариток, слишком густые, слишком тяжелые, слишком плотно сплетенные, а в небе совсем не наблюдается тех серых дней за еще пустыми деревьями, тех широких, преображающих ветров и мягко падающих дождей, которые для меня являются глубиной всей весны. Увы, это весна для иностранцев, у которых мало времени, – очевидная, шумная, преувеличенная. Но все же в саду есть дерево, которое могло бы стоять и на тосканской сцене: в старом монастыре выситься высокий старый кипарис, весь переплетенный шлейфом глициний, которые сейчас распускают свои светлые сине-фиолетовые подвески, поднимаясь и ниспадая повсюду, вплоть до самого верха, – прямо из темноты дерева; вот это – радость. А ещё великолепные смоковницы, похожие на алтарные подсвечники из Ветхого Завета, стоящие здесь с изогнутыми вверх ветвями и медленно раскрывающие свои светло-зеленые листья.
На тропинках так много улиток
