Когда рассеется дым
Полина Мельман
Лето 2010 запомнится всем запахом гари и смогом лесных пожаров. В последние студенческие каникулы Таня едет к друзьям в Астрахань. А вся её жизнь – семья и бывший парень – остается в Москве, которую накрывает дымом. Таня оказывается между тревогой за близких и попыткой выяснить причину прошлых дружеских обид. Вернуться домой или остаться в Астрахани? В чепм тайна её институтской дружбы? И как ощущалось отравленное лето 2010?
Полина Мельман
Когда рассеется дым
***
«…Пожары происходят ежегодно, но с каждым годом их интенсивность растет, экосистемы начинают меняться, виды растений, которые уходят из экосистем, не успевают восстановиться. Крупные пожары могут стать причиной изменения климаторегулирующей функции лесов, превращая их в источник углекислого газа…».
На экране телефона высветилось сообщение, и я закрыла ноутбук с новостями, где зависала над очередной статьей о пожарах. Смс от тебя начиналась со слова «приезжай». Женечка Леви – вот кого я не ожидала увидеть отправителем. Держу телефон в загорелых пальцах, пишу ответ и уже представляю нашу встречу со всеми возможными сценариями.
Дома меня ничто не держало, и я тут же купила билет на поезд. Хорошо, что я могу насладиться летними каникулами в последний раз, хотя выпускной в институте уже позади. Следующей ночью я уезжаю из Москвы в новый для меня город – Астрахань. От этого слова сразу веет сладкими арбузами, жарой и темными ночами, – вот и посмотрим, как оно на самом деле.
У меня за плечами туристический рюкзак, у Веры, моей старшей сестры, в руках бумажный пакет с едой в дорогу – бутылка воды, орехи, яблоки и пара пирожков, которые нужно съесть первыми, пока не испортились. Мне показалось, что над Павелецким вокзалом повисла легкая дымка. Нет, не показалось. Мы шли по перрону, отсчитывая вагоны.
– Тань, деньги есть? – вдруг спросила сестра.
– Ну кое-что осталось, вернусь – буду искать работу.
– Ясно. Когда вернешься?
– Я еще не брала обратный билет. Может через пару недель, а может поеду дальше к кому-нибудь в гости. Впереди половина лета.
– К кому-то конкретному?
– Есть один друг, который зовет на Утриш. – Вера посмотрела на меня с недоверием, и я добавила, – Ну заповедник под Анапой.
– Смотри сама. Пока тут такая жара, да еще смог – лучше посиди там, – десять лет разницы в возрасте дают о себе знать. Даже в свои двадцать один я для неё малышка, за которой надо следить.
– Конечно, нет дыма без огня, но мне кажется, что эта история с горящими лесами немного раздута, – я пыталась сдержаться, но рассмеялась. И улыбка появилась на усыпанном веснушками лице Веры.
– Ну первую волну смога ты пропустила, в последние пару дней полегче стало. Но говорят, дым еще вернется – вот и посмотрим.
– Посмотрим, – мы остановились у входа в вагон номер два и обнялись.
Я махнула Вере рукой из тамбура, она снова улыбнулась и поправила рыжие волосы:
– Доедешь – позвони.
– Если не забуду.
– Засранка.
– И я тебя люблю!
Мы еще раз помахали друг другу, и я пошла искать свою полку в вагоне, чувствуя, как челка прилипла ко лбу от пота. Я поздоровалась с попутчиками, не вглядываясь в лица, закинула рюкзак на третью полку и стала застилать своё место, пытаясь при этом никому не мешать.
Поезд тронулся и, наконец, заработал кондиционер. Да так, что наверху ощущался пронизывающий холод, будто на улице октябрь. Я натянула колючее одеяло и жесткие простыни до самых глаз, чтобы не заболеть, и отключилась на всю ночь.
С утра в тамбуре, залитом оранжевым солнечным светом, стояла невероятная духота, такая, что казалось, её можно потрогать руками, но точно нельзя вдохнуть. Открытые окна не помогали, только бы не превратиться в плавленый сырок – на улице плюс сорок два градуса. Но курить хотелось сильнее.
Я продолжала оставаться невидимкой: старалась не привлекать внимания, ни с кем не знакомилась и не завязывала разговоров. Быть одной в переполненном поезде – всё, что мне было нужно. Я думала об измерении расстояний и их относительности: близко, далеко, долго… чем больше городов, лесов и полей отделяют меня от привычной жизни в Москве, тем меньше времени до нашей встречи с тобой. 25 остановок, 29 часов в пути – можно послушать 490 песен, прочитать роман или выспаться на неделю вперед. Зачем я еду? Почему теперь? В тот момент вопросов не возникало. С одной стороны, мне хотелось сбежать из чертовой душной Москвы, с другой – узнать, как и чем ты теперь живешь, и почему мы так долго не говорили друг с другом.
Остановка на час. Крупный город, а я даже не обратила внимание какой. Дошла до ларька – одни пирожки.
– Куда едешь, красавица? Абрикосы хочешь? Сладкие, мм…, – пухлый мужчина в белой майке с изображением красного петуха указывал на ведро с фруктами.
– Спасибо, в другой раз.
Я зашла обратно в вагон, по которому тоже разливалась жара – на остановках кондиционер не работает – становилось невыносимо. Наконец-то поехали. За окном зелёные пейзажи чередовались с черными выжженными полями, а леса были изуродованы, покусаны огнем и местами пепел лежал, как талый снег, между выжившими деревьями. Вдоль железной дороги, повторяя её изгибы, на километры тянулись широкие полоски перекопанной земли, говорят, чтобы огонь не перекинулся дальше. Здесь прошлись пожары. Я с головой закопалась в грубые простыни и уснула под монотонный стук колес.
А во сне ты смотришь на меня из-под отросшей челки и говоришь бесцветным голосом:
– По-моему, ты не настоящий человек.
А мне так больно. Думаю: как это ненастоящий? Что, и боль моя ненастоящая? Почему тогда я её чувствую? А как больно тогда должно быть при настоящей боли? Вслух спрашиваю:
– Жень, что значит не настоящий человек? – а дальше всё застилают слёзы. Ничего не вижу, как в тумане.
– Не знаю.
И после твоих слов я просыпаюсь в тревоге и чувствую, как влажные волосы прилипли к шее – гадко. Но мерное покачивание и гул поезда успокаивают. Иногда пространство сна до того похоже на правду, что мне кажется, будто это в самом деле твои слова. Ты меня обвиняешь, а я не понимаю в чем. Камень, пущенный с размаху в стекло. Звон. Трещина в нашей дружбе. Сон, готовый органично вшиться в ткань прошлого и стать частью воспоминаний.
В Москве мы вместе учились на заочке факультета рекламы и пару раз во время сессий вместе снимали квартиру – по комнате на человека – я, Валя и ты. Ты из Астрахани, Валя из Новосибирска, а я с окраины Москвы. Девчонка из Бибирево, которая захотела пожить отдельно от родителей. Вы на пару лет старше и как будто серьезнее смотрите на жизнь. Валя параллельно с учебой работает дизайнером на крупный бренд, ты преподаешь английский и пишешь романы, а я пишу статьи и бегаю по издательствам. Написать книгу – это вообще как? А у тебя уже три. Откуда в тебе столько сил и вдохновения? – Знаешь, я до сих пор не задала тебе все эти вопросы. И думала, что уже никогда не задам. Я еду, чтобы обсудить с тобой то, о чем мы так долго молчали.
Когда мы только познакомились, вы с Вальком сразу взяли меня в свою тусовку. Почему-то я сразу вписалась, возможно, вам просто был нужен третий человек, чтобы снять квартиру на время сессии, а я удачно подвернулась. Вы ведь такие близкие друзья, а я – чужой человек. Уже после переезда я поняла, что вы с Валей вместе, а когда я дополняю компанию, то мы выглядим, как компания друзей. Вы не хотели афишировать отношения. Возможно поэтому вы и поселились со мной, но постепенно это действительно стало дружбой. По крайней мере я так думала. Мы вместе обустраивали и вели быт, ходили в музеи, читали книги вслух, ночами смотрели кино. А год назад в доме случился пожар. Мы тогда поссорились, и я вернулась к родителям, а потом узнала о взрыве газа у соседей. Дом эвакуировали, и вы с Валей переселились в институтскую общагу. Странно, когда в середине дома зияет черная дыра, как раскрытая пасть, а с улицы видно изуродованные квартиры. С тех пор мы так и не поговорили. Даже в институте не пересекались. Будто для вас я перестала существовать.
Полтора дня в дороге позади. Под солнцем в зените на уже опустевшем пыльном перроне, мои плечи каменеют под тяжестью рюкзака, майка влажная от пота. Вот я и в Астрахани. И куда идти? Батарейка в телефоне села, незнакомый город, до дома тысячи километров. Каждый раз в путешествии теряюсь поначалу, чувствую себя страусом, который хочет спрятать голову в песок, а потом понимаю, что это не поможет и успокаиваю себя: деньги есть, паспорт на месте, все будет хорошо.
Говорят, при панической атаке нужно перестать сопротивляться. Человек в этот момент думает, что он умирает, но это иллюзия. И чем дольше поддерживаешь её, борешься с ней, тем больше тело убеждается в том, что все симптомы реальны. Нужно медленно вбирать воздух, задерживать его в себе на пару секунд, а потом плавно выпускать через рот. Но мне просто тревожно, я не паникую, правда. Говорю себе: «Ты большая девочка, Васильева, не пропадешь».
Вот и вы вдвоем – радостные, загорелые, в джинсовых шортах. Я-то уже волноваться начала. Саша, неожиданно для меня, высокого роста, особенно рядом с тобой. Смотришь на меня через прямоугольные очки, улыбаешься:
– Что, Васильева, испугалась? А мы нарочно опоздали! Нам тут от дома пять минут идти, – ты всегда зовешь меня по фамилии, но странно слышать от тебя слово «дом».
– Небось кто-то слишком долго собирался, – смеюсь в ответ.
– Ну на самом деле, да.
– Как всегда мои шутки оказываются правдой.
– Так себе суперсила.
Мы обнимаемся, и я знакомлюсь с Сашей. Идем пешком – дом близко. По пути я оглядываю местные пятиэтажки и тенистые дворы – как в любом спальном районе любого города. В квартире нас встречает глазастая полосатая кошка:
– Ксюха, привет! Васильева, знакомься – это Ксения Анатольевна, – пепельно-серая Ксения Анатольевна недоверчиво оглядывает меня и на мягких лапах удаляется на кухню.
– Такое имя больше подойдет для собаки.
– Да ты бы знала, какой у нее характер.
Ты показываешь комнату, где я буду спать. Она выглядит необжитой. Кажется, сюда заходят лишь, чтобы добраться до балкона. А на балконе курят.
Бежевые постсоветские обои, линолеум, лакированные стеллажи темно-коричневого цвета времен СССР, стопки книг на полу, перевязанные бечевкой, старые газеты и пара стульев вдоль пустой стены – типичная бабушкина квартира, только без милых сувениров-пылесборников и ковров – тем лучше. Рюкзак обмяк в свободном углу, часть вещей обосновалась на стуле у кровати, и я отправилась в душ. Струи прохладной воды смывали следы дороги, плохие сны и сомнения: правильно сделала, что приехала. После душа я зашла на кухню:
– Твою ж мать!
– Что случилось? – кричишь ты через всю квартиру.
– Я в какую-то хрень вляпалась, – кричу обратно.
– Это Ксюхина рыба, наверное.
Я стою на одной ноге, рассматривая белый кусок, прилипший к пятке. Как же мерзко.
– Ну точно. Я ей всегда рыбу вот тут на полу оставляю, – подтверждаешь ты, появляясь в дверях.
– Хорошо Ксения Анатольевна у тебя живет, рыбу вареную ест, молоко пьет.
– Это еще что, раньше она молоко только теплое пила, определенной температуры – ее мама приучила. К холодному долго не могла привыкнуть потом.
На правах гостя я получаю готовый завтрак из яичницы и тостов с сыром. Мы почти не говорим, ты делаешь всё то же самое, что и каждый день, будто нет ничего необычного в моем появлении: убираешь остатки еды за кошкой, моешь посуду, протираешь стол и плиту, а потом пьешь чай и смотришь в окно.
– Можно твой ноут на пару минут? Хочу проверить соцсети.
Захожу в Интернет. Сообщение от Ильи – бывший парень, тоже с нашего курса – пишет, что в Москве дым, вокруг продолжают гореть леса, спрашивает, где я. В ответ я спрашиваю, как его астма. Пока он печатает сообщение, пытаюсь проглотить ком, вставший в горле, и наскоро провожу влажными ладонями по шортам. «Всё в порядке» – дышать тут же становится легче.
Закрываю глаза и вижу, как Илья убрал телефон в карман и откашлялся. Надел повязку из марли, которую ему заботливо сшила мама. Перешел улицу, обходя машины и людей в респираторах. Движение медленное – из-за дыма видимость на метр-полтора вперед. На дороге распластался труп сбитого голубя. Машины пытались рассекать светом фар плотный воздух с остатками гари. Пока Илья стоит на остановке, дым еще сильнее обволакивает, пропитывает одежду и кудри, по чуть-чуть просачивается сквозь белую марлевую повязку, его остатки попадают в нос и горло и оседают в легких, чтобы остаться там навсегда.
«Мы неразлучны» – говорит дым. А я не смогла остаться с ним рядом. Сейчас так хочется трогать и целовать те самые пружинки волос, видеть улыбку Ильи, самую добрую в мире. Нас разделило не только расстояние, но и время. Эти отношения в прошлом. Попытка сойтись вернула бы нас в бесконечную петлю – между короткими вспышками нежности я бы скучала, а он устраивал истерики. Но даже после расставания мы остались родными людьми – микрочастицы любви застряли в сердце, они не выводятся из организма.
Илья стер пот со лба напульсником, поправил рюкзак и запрыгнул в подошедший трамвай. Дальше площадки у дверей пройти не удалось. Он снял рюкзак, пытаясь не задевать окружающих, что было непросто. В толпе на него навалилась пожилая женщина с авоськой на колесиках. «В метро сейчас было бы еще хуже» – эта мысль утешала. Кто-то заходится старческим кашлем на последней скамейке. Рядом молодая женщина с круглым животом и тонкими руками, Илья следит, чтобы никто не задел её. «Осторожно, двери закрываются…».
– Подождите, здесь беременной плохо! – раздается голос тетки справа.
За секунду до этого Илья уже подхватил маленькую женщину с животом. Первая мысль была выйти на улицу, где больше воздуха, но там еще хуже. Отдай её нам – говорит дым.
– Закройте окна. У кого есть вода?
Автобус засуетился. Толпа расступилась, создав проход, по которому Илья пронес девушку и усадил на освободившееся место.
– Спасибо, – слабо сказала она.
С одного конца передали веер, с другого воду, нашлись влажные салфетки и даже чистая медицинская маска. Илья посмотрел маршрут и вызвал скорую помощь по адресу через 3 остановки трамвая. Когда доехали, он вышел вместе с девушкой. Одной рукой она придерживала округлый живот, который так не вязался с ее худобой. Илья украдкой смотрел на живот и думал о том, что внутри будущий человек, и он уж наверное сейчас получает меньше кислорода, чем ему нужно. Девушка выглядела бледной и в маске смотрелась еще более жалко. Скорая приехала еще через 20 минут. Девушку забрали в больницу, Илья вернулся домой. «Это лето ты запомнишь надолго» – говорит дым.
***
Через пару часов после завтрака мы уже едем на речку с Сашей и какими-то твоими знакомыми на старенькой синей девятке. Белый обжигающий песок искрится на солнце – по нему невозможно ходить босиком. На низкие беззащитные деревца в кривых ветках удобно вешать сумки и полотенца. Три-четыре компании на весь пляж, а вы давай возмущаться:
– Откуда столько народу понаехало?!
Да знаешь ли ты, что такое «народу понаехало». Если вспомнить пляжи Сочи, где все друг у друга на голове сидят, то здесь пустырь в лучшем смысле этого слова.
Мы с ребятами не плавали, а просто сидели по шею в реке, тёплой, как парное молоко, почти не спасавшей от зноя. Я только иногда замечала на берегу твою маленькую фигурку, которая колдовала над костром и мясом. Помню, в студенческом общежитии на первых курсах вы всегда вместе тусовались на кухне с Валей. Валя готовит, накрывает на стол, а я чувствую себя бестолково, максимум – мою посуду. Помню наши домашние ужины, было восхитительно. И вот однажды ты говоришь:
– Хочешь расскажу секрет? Ты знаешь, что я хорошо готовлю?
Я улыбнулась.
– Нет, серьезно. Я охренительно готовлю. Ты думаешь, что это Валёчек умеет так вкусно готовить. Разумеется, так и есть. Пока я здесь, мне не пришлось ничего делать своими руками, но это я говорю Вале, что делать, слежу за каждым движением. Не веришь? А зря. Мы же не просто так на кухню вместе уходили всегда.
Потом мы жили в одной квартире, но даже тогда я не видела этой магии, хотя с виду – обычная готовка шашлыка. Теперь я впервые вижу, как ты всё делаешь своими руками. Оказалось, ты и правда охренительно готовишь. После ужина, лежа под деревом, я лениво наблюдаю, как вы с Сашей валяете друг друга в песке.
– Всё, хватит! – кричит Саша.
