Группа авторов "Хрестоматия по уголовному процессу России"

Органы суда

Изображаемая в наиболее общих чертах история наших судебных мест представляет следующую картину.

Первоначальным органом суда в древних общинах являлся сам народ, отправлявший правосудие на вечевых собраниях. В более поздний период нашей истории центральным источником судебной власти является князь, суд которого сменил суд народа. Князь или непосредственно производил суд и расправу, или на местах поручал отправление судебной власти, вместе с функциями административными, своим кормленщикам, наместникам и волостелям. Как князь, так и наместники его пользовались для целей управления и суда помощью тиунов. Подчиненные судебные деятели этой эпохи были правительственными органами суда, весьма часто ограниченными в осуществлении своей власти докладом князю. С XIII в. частью путем восстановления старого обычая, частью на основании договоров, а позднее – особых уставных, судных и жалованных грамот (XV в.), в различных местностях оживает начало докняжеской «старины» – народного отправления правосудия: появляются судные мужи, добрые люди, дворские, сотские и – далее – старосты и целовальники, которые, по выбору населения, призываются для участия в суде наместников, волостей и тиунов. Это было попыткой внести корректив в судебную деятельность последних способом гарантии правильности их суда: знатоки местного права – судные мужи – были призываемы «всякого дела беречи вправду, по крестному целованию, безовсякия хитрости». По Судебнику царя Иоанна IV это ожившее общинное начало становится всеобщим, а в дальнейшем под влиянием особых политических и общественных причин (слабость центральной власти, злоупотребления кормленщиков, рост преступности и необходимость энергичной борьбы с ней) появляются и самостоятельные земские судебные и судебно-следственные органы, действующие независимо от правительственных судей. Таковы губные старосты и губные целовальники (губа – уголовно-полицейский округ), избиравшиеся сословиями округа, старосты – из дворян и детей боярских, а целовальники – из крестьян, «грамоте гораздые, душою прямые и животами прожиточные». Губное дело было положено «на их души». Ведомство их обнимало только преступные деяния «ведомых воров и разбойников», т. е. татиныя, разбойныя и убийственные дела, причем они были органами и следствия, и суда, и исполнения приговора. Наши историки усматривают в этом институте мобилизацию всех местных миров для дружной охраны общественной безопасности и проявление начала государственной ответственности за эту безопасность, причем ответственность в силу реальных условий времени была возложена на население, а не на правительственные учреждения.

В XVII в. под влиянием централистических тенденций московского правительства институт губных целовальников упраздняется и учреждаются особые органы областного суда вновь по назначению правительства – сыщики, которые и делят вначале свою власть с губными старостами. Указами 1679, 1683 и 1702 гг. упраздняются и губные старосты, и сыщики, и судебная власть, вместе с властью активной администрации, вручается воеводам <…> Воеводы назначались правительством и функционировали с участием городовых дворян по выбору вотчинников области[18 - Это мало мешало их злоупотреблениям и хищению. – Наряду с ними в городах, областях и деревнях существовали и особые органы суда, – «судейки» и «прикащики», дворецкие, ловчие, сокольничие, слободчики и т. д., не говоря о церковных и монастырских судах.].

Над названными судебными органами в московский период нашей истории стояли более высокие судебные места. Таковы Приказы в той области их деятельности, которая отводилась осуществлению судебной власти <…> По составу своему Приказы в период их полного развития были коллегиальными учреждениями (боярин, окольничий или думный дворянин «с товарищи», дьяки, подьячие и «пристава» – недельщики, заводчики и т. д.).

Высшим установлением рассматриваемой эпохи была Боярская Дума, рассматривавшая среди других подведомственных ей дел и дела судебные, которые поступали к ней или по велению Государя или в общем (ревизионном по докладу и апелляционном) порядке, причем окончательное решение наиболее важных дел зависело от верховной власти. Во второй половине XVII в. при Думе в качестве самостоятельного судебного установления была учреждена Расправная Палата, в которую поступали дела, не подлежавшие окончательному рассмотрению Приказов, но наиболее важные из них должны были по-прежнему докладываться Государю, который продолжал сохранять за собой власть высшей ревизионной инстанции. Расправная Палата существовала до 1718 г.

В царствование Императора Петра Великого начинается новый период в развитии наших судебных установлений. Не преследуя, конечно, неразрешимой и невозможной для того времени задачи отделения суда от администрации, но, во всяком случае, стремясь к упорядочению московской разрухи и к, возможно, полному проведению начала специализации правительственных учреждений (Ключевский), Петр I создает органы, круг ведомства которых ограничивался судебными делами. Эти органы ставятся в более или менее определенную взаимную инстанционную связь.

В качестве низших судебных установлений при Петре I учреждаются: 1) провинциальные (коллегиальные) и низшие (единоличные) городовые суды при оберландрихтерах и ландрихтерах, причем в местностях, где эти органы не были введены, низшая судебная власть сохранялась в руках губернаторов или воевод. Более серьезные уголовные дела поступали из этих судов на ревизию в названные суда и – через губернатора – в Юстиц-Коллегию; менее важные решались ими окончательно. Эти низшие суды существовали до 1722 г., когда их власть вновь была передана местным органам правительственной власти, функционировавшим по судебным делам или единолично, или с участием асессоров; 2) гофгерихты или надворные суды, действовавшие в коллегиальном составе под председательством губернатора, вице-губернатора или воеводы. Они были судами 1-й инстанции для дел своего города; для низших судов области они были 2-й инстанцией; более серьезные дела переходили от них на разрешение Юстиц-Коллегии.

Юстиц-Коллегия была более высоким судебным установлением. Она ведала судные и розыскные дела, поступавшие к ней или по жалобам участвующих в деле лиц, или в ревизионном порядке, или по донесениям фискалов. Во главе же всех судебных мест был поставлен Правительствующий Сенат в той сфере его деятельности, которая обнимала судебную власть. Сенат ведал в качестве ревизионной инстанции, дела, встречавшие затруднения в их решении коллегиями, в частности, Юстиц-Коллегией, а также дела, поступившие к нему по жалобам на решения коллегий и, как суд 1-й инстанции, – дела по донесениям фискалов о преступлениях по должности высших чинов государства. При нем учреждены были генерал-прокурор и генерал-рекетмейстер (для передачи дел, слушавшихся в ревизионном или апелляционном порядке).

Царствования Екатерины I, Петра II и ближайших последующих государей характеризуются в области судебного строя беспрерывными колебаниями. Упразднялись старые и возникали новые судебные установления, чтобы снова замениться старыми. Общей чертой этого периода является откровенное соединение судебной и правительственной власти. Шагом вперед была реформа, произведенная в 1775 г. на началах децентрализации Императрицей Екатериной II и стремившаяся обеспечить большую самостоятельность судебных органов и внести большую определенность в их строй и ведомство. Но отделения суда от администрации не осуществила и эта реформа. Ее характерная черта – проникающее ее сословное начало.

На местах в 1775 г. учреждаются: а) для сельских обывателей – нижние расправы в составе расправного судьи и 8 заседателей (по выбору сельских сословий), ведавшие дела однодворцев, служилых людей прежних служб, черносошных, казенных или государственных крестьян и т. д., как уголовные, так и гражданские, с 2-й инстанцией – верхней расправой; б) для горожан – магистраты (в посадах – ратуши; как те, так и другие ведут свое начало со времени Петра I), которые в составе 2 бургомистров и 4 ратманов, избиравшихся городским населением, ведали уголовные и гражданские дела местных купцов и мещан; 2-й инстанцией для них был губернский магистрат; в) для дворян – уездные суды, в составе уездного судьи и 1–2 заседателей – всех по выбору местного дворянства, – ведавшие уголовные и гражданские дела по уезду; 2-й инстанцией был верхний земский суд. В губерниях соответственно учреждаются: а) верхние расправы, состоявшие из 2 председателей и 10 заседателей, – последние по выбору сословий тех селений, которые входили в округ верхней расправы; б) губернские магистраты, в составе 2 председателей и 6 заседателей, – последние также по выбору сословия, т. е. купцов и мещан города; в) верхние земские суды – 2 председателя и 10 заседателей, – последние по избранию дворянства. Эти учреждения делились на департаменты, и обычно первый департамент ведал уголовные дела; большинство дел из всех названных учреждений должно было поступать в ревизионном порядке в палаты уголовного (или гражданского) суда, занимавшие, таким образом, в общей системе более высокое место. Палаты уголовного суда действовали в составе председателя, 2 советников и 2 асессоров. Их решения вступали в силу лишь по утверждению их начальником губернии, а некоторые наиболее важные дела направлялись на дальнейшую ревизию в Правительствующий Сенат и даже к Государю.

Система, введенная Императрицей Екатериной II, была подвергнута значительным изменениям в царствование Павла I, но при Императоре Александре I она была во всех существенных чертах восстановлена <…> При Императоре Николае I вся система была пополнена крестьянскими (для государственных крестьян) судами – сельской и волостной расправой. Основная черта нашего дореформенного права – слияние суда и администрации – осталась неприкосновенной.

Накануне реформы 1864 г. по Своду Законов наша судебная система включала установления:

1) волостные и сельские расправы, каждая в составе волостного головы или сельского старосты и двух добросовестных; ведомство – маловажные дела государственных крестьян;

2) уездный суд, в составе уездного судьи и 2 заседателей от дворян и поселян; его окончательному решению подлежали уголовные дела с исправительными наказаниями, остальные же дела поступали на ревизию в уголовную палату; магистраты (2 бургомистра и 4 ратмана) и ратуши (1 бургомистр и 2 ратмана); магистраты и ратуши ведали дела купеческие и мещан; надворные суды (судья и заседатели);

3) палаты уголовную и гражданскую, в составе председателя, его товарища; 2 заседателей по выбору от дворянства, 2 – от городского общества; ведомство уголовной палаты – ревизия уголовных дел, поступавших из низших судебных мест, и первоначально производство дел о должностных преступлениях; более важные дела должны были передаваться на ревизию в Правительствующий Сенат и идти на утверждение к Государю Императору; совестные суды в составе совестного судьи и по 2 заседателя от дворян, купечества и поселян; ведомство совестных судов было несколько расширено;

4) Правительствующий Сенат в ряде департаментов, облеченных судебною властью.

Порядок судопроизводства

Наш ранний процесс был всецело проникнут состязательным началом. Стороны – «суперники», опиравшиеся на помощь «мира», «околицы», – были инициаторами и двигателями дела, они собирали доказательства, и самый процесс, «пря», «тяжа» – велся с соблюдением известного процессуального ритуала, «слово противу слова». Редкие случаи вмешательства в дело преследования, при отсутствии «истца», органов власти вызывались лишь тем обстоятельством, что эти органы получали свою «продажу» и начинали дело «своего прибытка деля». Ясно, что в тех случаях, когда «продажа» уплачивалась кем-либо посторонним, преследование прекращалось. С постепенным утверждением первенства Московского княжества этот состязательный порядок начинает соединяться с розыскным. Это вызывается, с одной стороны, соображениями государственного характера, ростом идеи государственного значения преступного деяния, а с другой – чисто практическими нуждами той эпохи <…>

В эпоху Иоанна Грозного оба порядка, и состязательный, и розыскной, существуют совместно, притом как для гражданского, так и для уголовного суда. Началом, отграничившим их, было начало государственной важности расследуемых дел, напр., тяжкого преступного деяния или интересующего власть земельного или крестьянского дела. В чисто уголовных делах состязательный порядок – суд – обнимает производство по менее важным деяниям, напр., убийству в драке, нанесению ран и увечий, разбоям и татьбам без поличного и т. п., причем это производство происходит по правилам производства гражданского, допуская даже примирение. Дело начинается «по жалобницам»; стороны по «приставной грамоте» приглашаются в суд. Последний обычно происходит в определенные, указываемые особыми грамотами для всей данной области сроки. Если истец (обвинитель) являлся, а ответчика (обвиняемого) на суде не было, то истец получал бессудную грамоту, удовлетворяющую его требования. Неявка истца влекла освобождение ответчика от суда. В случае явки обеих сторон дело двигалось в состязательном порядке, т. е. каждая сторона излагала свои требования и подтверждала их доказательствами[19 - Доказательствами были: сознание обвиняемого, послушество (свидетельские показания), обыски (дознание через окольных людей), поле или судебный поединок с предшествующим крестным целованием (суд Божий), позднее – само крестное целование и жребий.]. Вслед за этим постановлялся приговор. Розыскной порядок – сыск – направлялся на расследование тяжких преступных деяний: убийство, разбой, татьба с поличным, поджог и т. д., обычно караемых смертной казнью. Сыск не связан был законными сроками и всегда соединялся с пыткой.

Первоначальный сыск, введенный у нас Иоанном Грозным, весьма напоминает германский порядок, установленный по Бамбергскому уложению 1507 г. и Каролине 1532 г. Губные старосты должны были объезжать свои округа и расспрашивать местных жителей, «кто у них тут в губе лихих людей, татей и разбойников, и к кому разбойники и тати приезжают и разбойную рухлядь привозят и от кого на разбои ездят и кому разбойную рухлядь продают за разбойное. И на кого на обыску скажут, что они лихие люди, тати и разбойники <…> и истцов им нет, и старостам по тех людей по обыску посылати, а велети им имати и ставити пред собой, и како пред старостами поставят, старостам тех людей по обыскам в разбое пытати»[20 - <…> Способы пытки были различны <…> Как, однако, ни ужасны были формы наших пыток, они не достигали той виртуозной утонченности, которую внес в это дело Запад <…> При совершении пытки должны были присутствовать все судьи <…> и пыточные речи записывались дьяком. Сознание на пытке влекло немедленное постановление приговора. Запирательство вызывало повторение пытки (до 3 раз), и если пытаемый все-таки не сознавался, его заключали в тюрьму.].

В эпоху Уложения 1649 г. розыскной порядок укрепляется, постепенно вытесняя из области уголовного правосудия остатки состязательного процесса. Для начала преследования за тяжкие преступления по общему правилу не требуется «истца». «А не буде на кого в смертном деле челобитчика, и по таким делам за мертвых людей истец бывает сам царь». Таким путем на первый план выступает государственный элемент преследования преступлений, а личный элемент вместе с последним и состязательное начало постепенно отодвигаются в тень. Петр I доводит розыскное судопроизводство до крайних пределов. Краткое изображение процессов говорит: «<…> процесс есть, когда судья ради своего чину, по должности судебной вопрос и розыск чинит, где, каким образом, как и от кого такое учинено преступление». Указом 1697 г., как известно, Император доводит до логического конца начало, ранее подлежавшее применению лишь в особо важных случаях, именно повелевает решать розыском все дела без исключения, не исключая и гражданских. Розыскное начало проникает также законодательство Екатерины II и Александра I, откуда переходит и в Свод Законов.

По Своду Законов маловажные дела ведались исключительно полицией (земский суд). По делам более серьезным органы следствия были отделены от органов суда. Производство следствий (до 1860 г.), по общему правилу, сосредотачивалось в руках городской и земской полиции под общим наблюдением прокуроров и стряпчих и высшим надзором гражданских губернаторов, причем в указанных в законе случаях, при следствии должны были присутствовать депутаты от того «ведомства» (духовенство, военные, купцы, мещане и т. д.), к которому принадлежал обвиняемый. Следствие разделялось на предварительное и формальное и производилось втайне. Предварительное следствие должно было установить, действительно ли имело место происшествие, заключавшее в себе признаки преступного деяния, и привести в известность все обстоятельства, указывающие на такое деяние. Формальное следствие направлялось на то, чтобы обнаружить и привести в полную ясность и известность, над каким лицом или имуществом учинено преступное деяние, в каком действии оно состояло, каким способом, когда, где, кем, с намерением или без намерения учинено и т. д., так чтобы суд не мог встретить никакого затруднения или сомнения в постановлении приговора. Поводами к начатию следствия могли быть: извещение, а также молва и слух, жалоба, донос, явка с повинной, доношения прокуроров и стряпчих. Если имеющиеся улики вызывали сильное против кого-либо подозрение, то предписывалось брать подозреваемое лицо для допроса и исследования, несмотря ни на какие личные его преимущества. Материал, добытый допросом (в присутствии депутатов), подробно записывался. Против обвиняемого принимались меры для пресечения ему способов уклонения от следствия и суда (содержание в тюрьме и при полиции, домашний арест, полицейский надзор, отдание на поруки). Затем допрашивались свидетели (непременно под присягой, также в присутствии депутатов), давалась им, если требовалось, очная ставка с обвиняемым и производился, также если было нужно, повальный обыск (допрос окольных жителей). Оконченное следствие отсылалось немедленно в надлежащее судебное место, где все «дело» вносилось в дежурную книгу, проверялось по описи и снабжалось дальнейшими необходимыми справками. Вслед за этим из дела составлялась выписка или докладная записка, где излагались существо и ход дела, приводились справки (о летах, судимости, заслугах и т. п.) и выписки из законов, и дело вносилось для доклада и решения в присутствие. В нужных случаях суд мог подвергать подсудимых вторичному допросу и, если подсудимый запирался, а подозрение было основательно, должен был, «без истязаний, уликами, а в случае нужды – увещанием священника привести к открытию истины». Но передопрос не был обязательным, и решение суда могло состояться немедленно по выслушании докладной записки, причем, по общему правилу, на рассуждение полагалось не более трех часов; мнения объявлялись членами суда, начиная с младшего; в случае разногласия производилось «словесное прение», и дело решалось по большинству голосов. При этом, если присутствующие рассуждали несогласно с законами, то секретарь суда, хотя и не имевший голоса в решении дела, обязан был представить им о том «с должною благопристойностью» и в случае неуспеха для оправдания своего записать свое представление в журнал. Приговоры и мнения надлежало составлять «по прилежном рассмотрении» всех обстоятельств дела и основывать на существе доказательств и точном разуме законов, а не «на едином лишь судейском рассуждении». Общим правилом было, что чем более тяжко обвинение, тем сильнее должны быть и доказательства. Все доказательства распадались на совершенные и несовершенные. На первом месте стояло собственное признание подсудимого, «лучшее свидетельство всего света». Далее шли совершенные доказательства <…> Окончательный подсчет доказательств, конечно, принадлежит суду. К наказанию подсудимый мог быть приговорен только на основании «точных (совершенных) доказательств или явных улик». Доказательства несовершенные, совокупно взятые, могли образовать совершенное доказательство. Если налицо только «некоторые улики», то, судя по их важности, подсудимый оставлялся в подозрении или отдавался «под надежное поручительство в добром впредь поведении» (что, однако, не освобождало его от подозрения), или обязывался принести присягу для очищения от подозрения, а если это грозило клятвопреступлением, – дело «предавалось воле Божией». Оставленного в подозрении общество мещан и крестьян могло не принять в свою среду, и он подлежал ссылке на житье в Сибирь. Если не было никаких улик, выносился оправдательный приговор.

Уездные суды выносили решения лишь по менее важным делам. Если же наказание заключалось в лишении всех или всех особых прав, в смертной казни, ссылке в каторжные работы, на поселение или на житье, в заключении в исправительные арестантские роты, рабочий дом, смирительный дом, крепость с потерей прав, – то постановлялось лишь «мнение» суда, и дело поступало на ревизию и решение палаты уголовного суда, а оттуда на утверждение к начальнику губернии. Кроме того, ряд дел, напр., дела почетных граждан, дворян и чиновников, приговариваемых к лишению прав; <…> подлежали перенесению на ревизию Правительствующего Сената. Здесь дело решалось окончательно, если сенаторы департамента и обер-прокурор приходили к единогласным выводам, иначе дело переносилось в Общее Собрание. Решение Общего Собрания должно было поступать на просмотр Министра Юстиции <…> Во всяком случае на Высочайшее усмотрение вносились дела о дворянах и чиновниках, приговариваемых к лишению прав, а также дела, по которым крепостные люди участвовали в преступлении со своими помещиками.

По делам, по которым суды первой или второй степени имели право постановлять решения (а не мнения), указанный ревизионный порядок, т. е. переход дела в высший суд в силу закона, не применялся. По этим делам участвующие в деле лица могли подавать (апелляционные) жалобы в порядке инстанций (на уездный суд – в палату уголовного суда, на палату – в Правительствующий Сенат). Но этот порядок был ограничен.

Характер дореформенного суда

Общая картина дореформенного правосудия была в высокой степени неудовлетворительной. Неудовлетворительна была сама система судов, в которой сельские и волостные расправы, уездные суды, магистраты, ратуши, надворные суды, палаты и т. д. стояли в большом смешении, с плохо отграниченной подсудностью, сословным строем <…> Порядок суда по маловажным делам в «земском суде» нарушал самые элементарные требования правосудия. При производстве следствия по более серьезным делам стремление добиться сознания обвиняемого, несмотря на категорическое воспрещение закона, находило свое осуществление в самых уродливых и бесчеловечных формах. Юридически отмененная уже в 1801 г. пытка фактически практиковалась весьма нередко. Розыскное начало судопроизводства, соединявшее в руках судьи несовместимые функции обвинения, защиты и самого суда, создавало психологическую невозможность спокойного и беспристрастного правосудия. В то же время приговор суда выносился не на основании свободного внутреннего убеждения, основанного на обсуждении всех обстоятельств дела в их совокупности, а на основании формальных, предустановленных доказательств, в силу чего приговоры суда нередко противоречили явной очевидности. Огромный процент судебных приговоров (87,5 %) падал на «оставление в подозрении», которое в силу соединявшихся с ним правовых и бытовых последствий на деле превращалось в жестокое наказание. Решались все дела не в условиях непосредственного общения суда с обвиняемым и свидетелями, а канцелярским способом, на основании предварительных выписок и докладов. Судебные действия покрывала глубокая тайна <…> Каждое дело должно было проходить бесконечную канцелярскую волокиту. Этому способствовал как порядок доказывания и стремление добиться сознания подсудимого, так и ревизионный порядок пересмотра дел высшими судебными инстанциями в силу закона. Правительственные мероприятия, направленные на борьбу с этим явлением, не достигали положительных результатов.

Плохое состояние нашего правосудия в значительной степени объяснялось и самим положением, и составом судей. Судебный строй воспитывал в них чувство постоянной зависимости. Зависимость судей поддерживалась и их нищенским материальным положением – они получали гораздо меньшее содержание, чем чины административных учреждений. Это влекло за собой то последствие, что на судейские места поступали наименее способные люди, а с другой стороны – неминуемо вело к неимоверному развитию взяточничества. Огромное количество судей в целом ряде магистрат и ратуш и даже в уездных судах были неграмотны, и ответственность за правильное изложение и решение дела лежала на секретарях.

Реформа 1864 года

Печальное положение нашего правосудия, конечно, не оставалось незамеченным, и история сохранила много следов горького сознания современниками окружавшей их «неправды черной». Эту неправду отмечает изящная литература (Кантемир, Фонвизин, Капнист, Гоголь, Островский, Некрасов, Салтыков-Щедрин); о ней говорит публицистика (Хомяков, Аксаков, Глебов); о ее искоренении мечтают планы и проекты реформ как общеполитических (начиная с декабристов), так и административных (Мордвинов, Державин, Кочубей); ее причины исследует наука (Куницын, Арсеньев, Спасович, Утин, Чебышев-Дмитриев). С конца XVIII в. возникают и практические планы судебного преобразования. Еще в 1767 г. Десницкий представляет Императрице Екатерине II проект преобразований, в котором указывает на необходимость гласности, несменяемости судей, состязательного начала судопроизводства, самостоятельной адвокатуры и суда присяжных. В комиссии 1804 г. Радищев настаивает на равенстве всех сословий перед законом, отмене допросов с пристрастием, введении судов с присяжными и публичности судопроизводства. Сама комиссия, предположение которой утверждено было Императором Александром I 24 мая 1805 г., высказывается за ограничение числа судебных инстанций. В составленном в 1803 г. по предложению мин. вн. д. Кочубея проекте Сперанского требуется отделение суда от полиции, суд присяжных, публичность судопроизводства и введение окончательного производства в Сенате без дальнейшего пересмотра дел верховной властью. В 1820 г. вырабатывается проект об устройстве присяжной адвокатуры, в котором намечены основные черты ныне действующего права. В комитет 1826 г. вносится проект Балугьянского <…> В 1836 г. мин. юст. Дашковым представляется Государю записка о мерах к исправлению законов о судопроизводстве гражданском и уголовном, которая получает полное одобрение. В половине 50-х годов обширный план судебных преобразований вырабатывается комиссией гр. Блудова. Наконец, в 1861 г., после освобождения крестьян и решительного поворота правительства в сторону коренных реформ, наступает период смелого творчества, закончившийся изданием Судебных Уставов 1864 г.

В октябре 1861 г. Император Александр II повелел представить ему сведения о ходе всех вообще работ Государственного Совета по судоустройству и судопроизводству. В представленной вследствие этого повеления записке Государственный Секретарь Бутков указывал на затруднения в работах Совета в силу несогласованности представлявшихся в разное время проектов и на необходимость определить и утвердить основные начала предполагаемого судопроизводства. Государь согласился с этой мыслью и <…> утвердил порядок рассмотрения в Государственном Совете проектов судебной реформы. Соединенным Департаментом Совета было повелено составить записку обо всем, «что может быть признано относящимся к главным, основным началам, предположенным для устройства судебной части в Империи, так чтобы сия записка обнимала, в возможной полноте и ясности, все многоразличные предметы, к сей части принадлежащие, именно: 1) судоустройство, 2) судопроизводство гражданское, 3) судопроизводство уголовное и, наконец, 4) нужные временные меры для перехода от порядка, ныне существующего, к предполагаемому новому» <…> Эта историческая записка об «основных началах» была составлена и разослана членам Государственного Совета 22 января 1862 г. Сверх сего, по инициативе председательствующего в Соединенных Департаментах кн. Гагарина, Государь Император, принимая во внимание ценность имевшихся замечаний на проекты судоустройства и судопроизводства, повелел «изложить в общих чертах соображения Государственной Канцелярии и прикомандированных к ней юристов о тех главных началах, несомненное достоинство коих признано в настоящее время наукой и опытом европейских государств и по коим должны быть преобразованы судебные части в России». Все эти труды были выполнены под главным руководством Государственного Секретаря В. П. Буткова и его ближайшего сотрудника С. И. Зарудного при участии H.A. Буцковского, А. Н. Вилинбахова, П. Н. Даневского <…> К. П. Победоносцева, Д. А. Ровинского, Н. И. Стояновского и С. П. Шубина <…> Высочайшему повелению 9 апреля 1862 г., как «основные начала», так и «соображения» были внесены в Соединенные Департаменты Государственного Совета. Соединенные Департаменты посвятили их обсуждению 16 заседаний, с апреля по июль 1862 г., и 29 сентября 1862 г. выработанные ими «Основные Положения» судебной реформы были утверждены Государем. Сущность их заключалась в полном отделении судебной власти от власти исполнительной и законодательной; в установлении единого бессословного суда; в ограничении количества инстанций; в введении в отправление правосудия народного элемента; в учреждении института выборных мировых судей; в замене розыскного порядка процесса порядком состязательным, с поручением обвинения органам прокурорского надзора, а защиты – сословию присяжных поверенных; в отмене формальной системы доказательств; в установлении гласности и устности процесса. В конце декабря 1863 г. разработанные на основании этих Положений проекты были внесены в Государственный Совет, который закончил их рассмотрение в течение 1864 г. 20 ноября 1864 г. новые Судебные Уставы получили Высочайшее утверждение. В Высочайшем Указе, повелевавшем Правительствующему Сенату опубликовать их во всеобщее сведение, говорилось, что одним из первых желаний Государя, всенародно возвещенных в манифесте 19 марта 1856 г., было «да правда и милость царствуют в судах», что новые законы вполне соответствуют мысли Государя «водворить в России суд скорый, правый, милостивый, равный для всех подданных, возвысить судебную власть, дать ей надлежащую самостоятельность и вообще утвердить в народе то уважение к закону, без коего невозможно общественное благосостояние и которое должно быть постоянным руководителем всех и каждого, от высшего до низшего». Указ заканчивался словами: «Призывая благословение Всевышнего на успех этого великого дела, Мы радостно выражаем надежду, что намерения Наши осуществятся при ревностном содействии Наших верноподданных, как каждого отдельно в кругу личной его деятельности, так и в совокупном составе обществ, сословий и земства, ныне по воле Нашей на новых основаниях образуемого».

17 апреля 1866 г. новые судебные установления были открыты в Петрограде, а 23 апреля того же года в Москве <…>

Первые шаги деятельности новых судебных установлений были приветствуемы всеми общественными кругами. Всех привлекала простота нового суда, его доступность, быстрота решения дел, участие присяжных. Первый отчет Министра Юстиции отмечает общее сочувствие, с которым был встречен новый суд <…>

К сожалению, такое положение не могло продолжаться на долгое время. Прочны и устойчивы лишь те учреждения, которые питаются соками из самой общественной среды и обстановки, в которой им приходится действовать. Эта обстановка, создаваемая всеми условиями жизни дореформенной России, не была благоприятной для новых судебных установлений. Сама судебная реформа, как ни подсказывалась она ее непосредственными задачами, и была задумана, и ожидалась обществом, как один из этапов на пути к общему гражданскому и политическому освобождению. Отсутствие дальнейшей деятельности в этом направлении немедленно отразилось на судьбе реформы.

Уже в Департаментах Государственного Совета часть проектируемых Основных Положений вызвала некоторые разногласия, а частью и исправления, и результат работ, представленный Государю, являлся компромиссом между началами, пригодными для свободного политического строя, и другими началами, подсказываемыми консервативными соображениями <…>

Широко намеченная компетенция суда присяжных была тогда же ограничена. В Департаментах Государственного Совета говорилось, что преступления государственные, «как направленные не против частных лиц или отдельных членов общества, а против всего государства или Верховной власти, гораздо важнее и опаснее всех других преступлений, но по особому свойству своему не всегда и не во всех членах общества возбуждают такое отвращение, какое возбуждают другие преступления, особенно если прикрываются ложной наружностью мнимого желания общественного блага <…> С другой стороны, часто вследствие случайного стечения совершенно посторонних обстоятельств, некоторые действия получают в глазах большинства всего населения такое преступное значение, что оно, увлекаясь мщением, страхом и ненавистью, готово придумать для них такие казни, от которых давно уже отказалось правосудие, а еще чаще, вследствие болезненной подозрительности, способно даже действия, вовсе ничего не значащие, принять за важные преступления. При таком настроении умов предоставить присяжным решение вопроса о виновности или невиновности лиц, обвиняемых в государственных преступлениях, значило бы отдать их на жертву народной мстительности». В результате рассмотрение этих преступных деяний было передано суду палат с сословными представителями и Верховному Уголовному Суду.

Таким образом, уже Основные Положения отразили на себе следы некоторой борьбы и вынужденных соглашений и уступок. Позднейшее их обсуждение внесло в них еще больше изменений. Но эти изменения были ничтожны в сравнении с теми, которые явились результатом более позднего законодательства[21 - Недовольство реакционных кругов Судебными Уставами сказалось очень скоро. Образовалась постепенно группа лиц, «потерпевших от нового суда». Одних из них возмущала гласность судебного производства, столь интересная по отношению к другим и столь нежелательная и тягостная по отношению к себе; другие не могли примириться с равноправностью перед судом в ее действительном осуществлении; третьи не в состоянии были усвоить себе идею кассации и понять, как можно отменять приговор или решение, не входя в рассмотрение существа дела; затем были и такие, которых по разным причинам раздражало то, что недавних видных чиновников, услужливо допускавших брезгливо-фамильярное с собою обращение, заменили люди высшего образования с чувством не только собственного достоинства, но и достоинства носимого ими звания и присвоенной им власти. Одновременно с ним в правящих кругах с трудом осваивались с гарантиями личности по уст. уг. суд. и со свободою внутреннего убеждения представителей общественной совести, диктовавшей им решения, иногда идущие вразрез с твердо намеченною в обвинительном акте виновностью, под влиянием непосредственно вынесенных ими из судебного разбирательства впечатлений и убеждений. Несменяемость судей, безответственность присяжных за свои решения, и последовательно проведенное в Судебных Уставах отделение судебной власти от административной – все это, при наличности старого бюрократического устройства, порядков и приемов местного управления, – создавало из Судебных Уставов нечто чуждое привычному и обычному ходу вещей. Таким образом, сложилась по отношению к уголовному суду по Судебным Уставам та своеобразная бухгалтерия, на основании которой в пассив уголовного суда преувеличенно крупным шрифтом стали вписываться промахи и неизбежные во всяком деле рук человеческих ошибки и недостатки, а в актив ровно ничего не писалось, несмотря на блестящие и невозможные при прежнем судебном строе примеры истинного и нелицемерного правосудия. Ко вновь созданным учреждениям и к их представителям были предъявлены самые чрезмерные требования непогрешимости не только по существу, но и по форме, не только в ходе дела, но и в обиходе взаимоотношений…]. Вот крупнейшие из них.

В 1866 г. издан закон о печати, судопроизводственные постановления которого составили ст. 12131 и сл. <…> уст. уг. суд. В нем заключались уже значительные изъятия из общих правил судопроизводства по Уставам 1864 г. в сторону усиления полицейского элемента на счет судебного.

В 1870 г. состоялось Высочайшее разрешение министру юстиции на откомандирование для исполнения обязанностей судебных следователей чиновников министерства юстиции <…>

В 1874 г. приостановлено открытие Советов присяжных поверенных и закреплена зависимость адвокатуры от суда. Этот порядок вновь изменен только в 1904 г. (прим. 1 и 2 к ст. 357 учр. суд. уст.).

В 1885 г. сильно поколеблено начало судейской несменяемости (ст. 243, 295, 2951, 2952 учр. суд. уст.).

В 1887 г. установлены значительные ограничения начала публичности судебных заседаний (ст. 620 и сл. уст. уг. суд.).

Законы 1871, 1872 и 1878 гг. постепенно вытеснили судебное разбирательство государственных преступлений, заменив его разбирательством административным. Порядок этот изменился только в 1904 г. (ст. 1030 и сл. уст. уг. суд.), но его новые правила, по содержанию своему, весьма далеки от начал Судебных Уставов.

В 1878 и 1889 гг. сокращена компетенция суда с присяжными заседателями (ст. 2011 и сл. уст. уг. суд.).

В том же 1889 г. закон о земских начальниках нарушил один из основных принципов Судебных Уставов, соединив в лице земского начальника судебную и административную власть.

Недавний закон 18 марта 1906 г. нарушил и еще одно начало Уставов, допустив по важнейшим уголовным делам немотивированные приговоры судов с сословными представителями и отменив по этим делам предварительное следствие и предание суду (прим. 1 и 2 к ст. 2011, прим. к ст. 1031 уст. уг. суд.).

Своего апогея реакция достигла в половине девятидесятых годов прошлого столетия. Ее идеологом явился Министр Юстиции Н. В. Муравьев, вошедший с всеподданнейшим докладом о пересмотре законоположений по судебной части <…> Министр признавал, что реформа 1864 г. имела некоторые положительные качества; но она имела, по его мнению, крупнейшую отрицательную сторону: «несоответствие некоторых ее начал особенностям нашего государственного и общественного быта» <…> Россия получила весьма стройный процессуальный кодекс, вполне пригодный для действия в любом государстве западной Европы, но недостаточно приспособленный к условиям нашего отечества с его историческим складом <…> Попытки частичных исправлений Судебных Уставов не могли помочь делу, именно потому, что они были частичны, и в результате положение у нас судебного дела стало совершенно безотрадным. Необходима коренная, обнимающая всю область судоустройства и судопроизводства реформа, проникнутая единой целью, выполненная по определенной программе, в определенном порядке <…> Исходя из такого взгляда, продолжал министр, «я нахожу прежде всего, что в основу предпринимаемой реформы должно быть положено начало незыблемого утверждения государственного характера и правительственного направления суда и судебного ведомства <…> Принятие мер к укреплению и выяснению истинного назначения суда и судебного ведомства представляется необходимым. При правильном устройстве суд должен быть прежде всего верным и верноподданным проводником и исполнителем самодержавной воли Монарха, всегда направленной к охранению закона и правосудия. С другой стороны, суд, как один из органов правительства, должен быть солидарен с другими его органами во всех законных их действиях и начинаниях. На сем основании он должен оберегать не только существующий законный порядок, но и достоинство государства и его правительствующей власти всюду, где это достоинство может быть затронуто в делах судебного ведомства»[22 - Высочайше учрежденная комиссия для пересмотра законоположений по судебной части. Объяснительная записка к проекту новой редакции учреждения судебных установлений, 1900, т. 1, с. 65 и сл.].

7 апреля 1894 г. Император Александр III утвердил этот доклад и начертал на нем: «Твердо уверен в необходимости всестороннего пересмотра наших Судебных Уставов, чтобы наконец действительное правосудие царило в России». Тогда же была образована комиссия для пересмотра законоположений по судебной части. К 1900 г. работа комиссии была закончена. Ею выработаны были проекты новых редакций учреждения судебных установлений и уставов уголовного и гражданского судопроизводства. В 1901 г. они были внесены в Государственный Совет, но не получили силы закона. Стремление «освободиться от всякой тенденции», считаться только «с указанием трезвой действительности и с соображениями государственной пользы» завело участников муравьевской комиссии слишком далеко <…> Проект был возвращен в Министерство юстиции.

Но как ни серьезны и ни значительны были отступления от начал Судебных Уставов в нашем позднейшем законодательстве, было бы ошибкой и несправедливостью думать, что все оно было направлено только на расшатывание и колебание названных начал. Все эти печальные отступления диктовались особыми политическими воззрениями того времени и особой идеологией стоящих у власти людей, которым были не только чужды, но и невыносимы принципы, заложенные в основание судебной реформы 1864 г. Напротив, в ту область процесса, которая стояла вне соприкосновения с общей политикой, наше позднейшее законодательство внесло много новых постановлений, являющихся или дальнейшим развитием положений Судебных Уставов, или результатом новейших уголовно-политических требований, или, наконец, требований более развитой процессуальной техники. В первую группу могут быть, напр., отнесены постановления законов: 1871, 1878 и 1882 гг. об освидетельствовании обвиняемых и об осмотре и выемке вещественных доказательств (прим. к ст. 353, 3551, 3681 уст. уг. суд.); 1887 г. – об улучшении порядка составления списков присяжных заседателей и о расширении права их участия в постановке вопросов (ст. 762, 764, 808 уст. уг. суд.), а также о расширении прав сторон при апелляционном и кассационном разбирательстве (ст. 157, 879, 882 и др. уст. уг. суд.); 1891 г. – об улучшении условий подготовки к судебной службе (ст. 407 и сл. учр. суд. уст.); 1897 г. – об особенностях в производстве по делам о несовершеннолетних; к ним примыкают более новые законы: 1910 г. – об отмене запрещения касаться на суде с присяжными вопроса о грозящем подсудимому наказании (ст. 673, 746, 801 уст. уг. суд.) и о зачете в наказание времени, проведенного обвиняемым в предварительном заключении (ст. 1911, 968 уст. уг. суд.); 1912 г. – об учреждении кабинетов научно-судебной экспертизы (ст. 4291 и сл. учр. суд. уст.); 1912 г. – о местном суде; 1913 г. – о назначении суточных и путевых денег присяжным заседателям (ст. 1091 учр. суд. уст.). Ко второй категории принадлежит, напр., закон 1913 г. о производстве по восстановлению в правах (ст. 9751 и сл. уст. уг. суд.; начала этого закона восходят к более раннему времени). В третью группу входят законы: 1873 г. – о более надежном порядке доставления повестки обвиняемым (ст. 57 прим., 378 прим. и др. уст. уг. суд.); 1880 г. – о сосредоточении в руках прокуратуры сведений о возбуждении преследования (2781 уст. уг. суд., ср. законы 1909 г., ст. 2961, и 1912 г., ст. 641 уст. уг. суд.); 1883 г. – о примирительном разбирательстве у судебного следователя (ст. 3031 уст. уг. суд., отм. ст. 35 того же уст.); 1886 г. – об отмене, по делам мировой подсудности, предшествовавшего обжалованию «изъявления неудовольствия» (ст. 128, 142 п. 7, 146, 181 уст. уг. суд.).

    Розин H.H. Уголовное судопроизводство. Пг., 1916.

Глава III

Источники русского уголовного судопроизводства

Система правовых норм, устанавливающих судебный порядок разбирательства уголовных дел, образует судебно-уголовное право, или уголовное судопроизводство в объективном смысле. Источниками его при современном правосостоянии являются главным образом законы, писаное право и необходимость их в области процесса сказывается значительно раньше, чем в области права материального <…>

У нас действует положение, по которому «Империя Российская управляется на твердых основаниях законов, изданных в установленном порядке» <…> только в мелких делах крестьянских и, в несколько большем объеме <…> других местностей допускаются формы юстиции, выработавшиеся путем обычая <…>

По объему действия источники уголовного процесса распадаются на общие и особенные по месту или по лицам <…>

Ныне общим процессуальным законом России являются судебные уставы, памятник, появившийся в царствование императора Александра II, 20 ноября 1864 года постепенно, в течение почти 35 лет, вводившийся в действие и успевший за это время подвергнуться значительным изменениям <…>

Судебные уставы 20 ноября, в их первоначальной редакции были <…> плодом более чем двадцатилетней работы, неразрывно связанной с именем гр. Блудова, ускоренной и доведенной до конца искренним желанием Царя-Освободителя дать русскому народу «суд скорый, правый и милостивый», для всех русских людей равный, безволокитный и не разорительный <…>

В этом огромном труде правительство и общество шли рука об руку, в нем сказалось исполнение исторической миссии Престола упорядочить дело правосудия. Не политическими волнениями, не борьбой политических партий и политических страстей вызван к жизни этот великий памятник законодательства, а исключительно осознанными правительством и обществом потребностями правосудия. Не политическое господство того или иного интереса стремится он закрепить и развить, а государственное господство общего, для всех одинакового интереса правды и справедливости насаждает он на русской земле <…>

Соборное уложение создалось в вихре государственных безурядиц; нужно было устранить политическое шатанье масс; необходимо было оградить безопасность общественную и от внутренних врагов, лихих людей всякого рода; оттого-то «оно грозно как русский царь», точно и повелительно как приказ победителя; вопреки вводному указу, оно не дает суда всем равного: восстановляя прочность власти государственной, необходимо было сохранить в силе и все прочие власти, служившие ее опорою. Различием состояний продолжает определяться различие суда и даже многих наказаний.

Судебные уставы разрабатывались при совершенно иных условиях. Власть государственная была вполне прочна; ей нечего было опасаться ни врагов внешних, ни врагов внутренних; внимание ее могло быть направлено всецело на улучшение дела суда, без всяких посторонних соображений <…> Девиз, твердо им (судебным законодательством. – Э. К.), намеченный гласил: правосудие для народа и, по возможности, посредством народа. Не ограждение привилегий сильных, а охрана слабых, не увеличение прочности государственной власти <…> а предоставление судебной защиты всем поровну, меньшинству, как и большинству, стали его задачей. Потому-то судебные уставы в истории русской жизни знаменуют поворот от порядка полицейского к порядку правовому, от правительственной опеки к системе самостоятельности и самодеятельности народной.

Составители судебных уставов и высшее правительство, давшее им свою санкцию, твердо и много доверяли русскому народу, его чувству права, его знанию меры <…> Напрасны были предостережения, исходившие из-за границы, поддерживавшиеся несколькими голосами и в России, которые, указывая на необразованность массы русского населения, на непривычку его к общественной деятельности и вообще отсутствие у него политического воспитания, возражали против суда присяжных заседателей, против учреждения мировых судей, даже против гласности <…>

Составители судебных уставов твердо верили и в дело прогресса общечеловеческого. Им чужд малейший упрек в стремлении быть националистами во что бы то ни стало, даже ценою справедливости <…>

В нашем новом процессе есть много сходного с английским и особенно французским, в общих чертах он приближается к тому же типу, который выработан этими лучшими представителями европейской культуры и устанавляет наши родственные с нею отношения. Но в то же время почти ни один процессуальный институт уставов не может быть признан ни английским, ни французским; на каждом из них легла печать самобытности, каждый из них имеет самостоятельную русскую физиономию, приноровленную к русским нуждам, непонятную без изучения русских условий. Наш мировой суд далек от английского земского представительства, еще более далек от мировых судей французских. Наш суд присяжных равным образом вылился в институт совершенно самостоятельный <…> Еще менее общего с ними имеют наша адвокатура и прокуратура, не говоря уже о суде кассационном, принявшем совершенно иные очертания.

Язык судебных уставов отличается изяществом, легкостью; это так называемый язык литературный. Рассчитанные для народа и предполагавшие помощь народа суду, судебные уставы излагались так, чтобы их постановления были понятны для каждого грамотного человека, хотя и не юриста по профессии.

Крупные достоинства судебных уставов по содержанию <…> Гласность суда устранила влияние канцелярии и взяточничество; состязательность повела к развитию более энергической деятельности сторон в процессе; устранение формальной теории доказательств оградило общественную безопасность от преступников наиболее опасных; ограничение судебного разбирательства по существу двумя инстанциями, а в некоторых случаях – даже одною, значительно ускорило ход уголовных дел; отделение судебной власти от административной поставило судебную деятельность на высоту, какой она никогда прежде не достигала <…>

Общий подъем юридической мысли в России был прямым и ближайшим последствием судебных уставов <…> Святая обязанность каждого русского юриста отныне ясна <…> оберегать начала судебных уставов в их первоначальной чистоте, ограждать животворящий их дух, внутренний их смысл от всяких искажений и переделок, составляющих ясный или прикрытый поворот к старому порядку вещей и содействовать дальнейшему развитию законодательства в духе этих начал.

    Фойницкий И. Я. Курс уголовного судопроизводства Т. I. СПб., 1912.

Коренным источником процесса является закон, иначе сказать: уголовно-процессуальные порядки в государстве установляются законом данной страны, и все судебные органы, назначенные правительством или выбранные от общества, должны быть органами закона, т. е. точно применять его веления при решении дел. Закон дополняется в судах правилами внутреннего распорядка, установляемыми частию «наказами», частию «судебным обычаем». Затем к источникам процесса надлежит отнести и «толкование юристов», насколько оно проявляется в судебных решениях главного суда (у нас Сената). Наконец, источниками процесса считались и народные обычаи <…>

Приняв закон как руководящую норму мы не можем игнорировать как источник – право юристов, выражающееся, между прочим, в судебном толковании закона <…>

Толкование закона должно быть, по возможности, однообразно во всей Империи <…> а этого можно достигнуть только при существовании одного высшего органа для всей Империи <…> Таковой орган (создан. – Э. К.) в лице уголовного кассационного департамента сената. Впрочем, толкование сената обязательно лишь для того дела, по которому состоялось данное решение, а для других дел оно имеет значение руководства необязательного (930, 933 Уст.).

Кроме единообразия, от судебного толкования при правильной его постановке требуется возможное постоянство; частые перемены легко могут производить путаницу, затруднения.

Толкование предполагает существование закона, о применении которого идет речь. Другое значение имеет аналогия. Она существует тогда, когда для данного случая нет закона и идет речь о применении другого, сходного с ним.

Исключать вполне аналогию в уголовном процессе нельзя <…> На суде применяются те процессуальные законы, которые действуют в момент разбора дела, а не в момент совершения преступления, если только при издании нового закона не было сделано оговорки, не указан порядок разбора неразрешенных дел.

Причина признания, что процессуальный закон может разбирать деяния, совершенные и до его издания, заключается в следующем: процесс имеет одну цель – раскрыть истину; реформа его может быть из одного мотива – желания найти лучшие к этому средства. Поэтому, если закон ввел новый порядок, то естественно, что он подчинит ему и все неразобранные еще дела.

Обратная сила процессуальных законов не должна иметь применения к тем из них, которые содержат в себе карательные постановления.

    Духовской М. В. Русский уголовный процесс. М., 1905.

При применении к отдельным случаям, процессуальные законы, подобно законам материально-правовым, подлежат толкованию. И цель, и приемы толкования тех и других законов – те же.

Процессуальные законы могут быть применяемы и по аналогии, однако при таком применении надо помнить об общих принципах толкования уголовных законов, в частности:

1) о совершенной недопустимости так называемой аналогии преступления, т. е. применения уголовного закона к деяниям, в нем непредусмотренным (nullum crimen sine lege);

2) о том, что недопустимо такое применение закона по аналогии, которое как-либо увеличивает тягость положения в процессе судимого лица. Принцип in dubio mitius находит себе применение и в сфере процессуальной.

Наше законодательство предоставляет судьям широкое право толкования законов. По Судебным Уставам (ст. 9 и 10 уст. гр. суд. и ст. 12 и 12 уст. уголовн. судопр.) все судебные места обязаны решать дела по точному разуму существующих законов, а в случае неполноты, неясности или противоречия законов, коими судимое деяние воспрещается под страхом наказания, должны основывать решение на общем смысле законов. Но толкование, данное одним судебным местом, необязательно для другого; и для будущих решений того же суда необязательно раз принятое им толкование. В нашей практике Сенат пытался стать на иную точку зрения и настаивал на обязательности для судебных мест тех толкований, которые даются им в кассационных решениях. При этом Сенат опирался на ст. 930 и 933 устава уголовного судопроизводства. Однако эта статья говорит об обязательности разъяснений Сената, данных по отдельному делу, и об обязательности их лишь при решении этого дела, а не вообще. Статья 933 говорит о том, что определения кассационного департамента, которыми разъясняется смысл законов, публикуются во всеобщее сведение для руководства к единообразному истолкованию и применению оных. Но и эта статья не устанавливает обязательности сенатских толкований. Да признание таковой было бы равносильно признанию за Сенатом законодательной власти, которой наше законодательство ему не предоставляет. Таким образом, кассационные решения необязательны для судов и имеют лишь авторитет нравственный.

Процессуальные законы действуют только на территории своего государства, и в пределах данного государства могут быть применяемы только его процессуальные законы.

Уголовно-процессуальные законы применяются ко всем делам, подлежащим разбору после вступления их в действие. Однако права, уже приобретенные подсудимым на основании прежних, отмененных впоследствии, норм, вполне сохраняют свое значение. Поэтому, напр., сроки на обжалование решения суда и т. п. не могут сократиться, если позднее вышел закон, установивший меньшие сроки.

    Познышев С. В. Элементарный учебник русского уголовного процесса. М., 1913.

По мнению континентальных ученых, в частности Лорана, а у нас проф. Градовского и Фойницкого, юридическая сила судебного решения исчерпывается данным конкретным случаем, и не может связывать ни другие суды, ни тот же суд в его будущей деятельности. Этот взгляд подтверждается соображениями, вытекающими из прямых задач судебной деятельности, и проф. Фойницкий прав, говоря, что добросовестные колебания и даже противоречия составляют необходимое качество всякой судебной практики, непременное условие ее процветания и развития.