Сегодня мы начинаем разбирать новую пьесу. Алсу выходит из-за кулис, Петя чуть не опаздывает, но успевает в последнюю минуту. Ролей больше, чем постоянного состава, и Ольга смогла выбить у владельца средства ещё на одну актрису. Кажется, мы работали вместе – Надя? Наташа?
– Я Настя, – говорит она, опускаясь на соседний стул.
Почти угадала.
Ольга раздаёт копии пьесы, отпечатанные на старых черновиках. Я появляюсь в первом акте, чтобы быстренько умереть, а потом мелькаю в виде безмолвного призрака. Всё, как я люблю.
Обычно репетиции с чтением текста проходят гладко. Я откидываюсь на спинку стула, смотрю, как Петя перебирает листы, Игорь делает пометки, а Алсу качает головой в такт чтению. Слушаю голоса, которые на разные лады рассказывают историю, и иногда, очень редко, присоединяюсь к ним.
Моё дело – смерть.
Но не сегодня. Сегодня я смотрю на Игоря. Прикрываясь листами с пьесой, щипаю себя за бедро – не сплю ли? Я видела его мёртвое – мёртвое ли? – тело. Почему я не проверила пульс? Не прикоснулась к холодной руке?
– Лана, тут будет твой выход, – Ольга заглядывает в опустевшую кружку чая. – Давайте сделаем перерыв.
На лицах актёров тут же появляются новые эмоции, будто духи, которыми те были одержимы, покинули их. Алсу и Настя тянут на кухню, чтобы выпить кофе, но я качаю головой. С губ срывается оправдание о туалете.
Куда я, конечно, не иду.
Я крадусь к душевой по полутёмным коридорам театра. Для экономии свет сильно приглушён, погасшие лампочки редко меняют. Дверь, наверное, заперта, но я дёргаю за ручку, и она отворяется.
Внутри тоже темно, кафель поблёскивает в луче, падающем из двери. Петя бы точно сказал, что здесь водятся призраки. Но я не притворялась бы мёртвой несколько раз в неделю, если бы верила в потустороннюю чушь.
Поэтому я щёлкаю выключателем и иду к последней кабинке. Дёргаю за шторку, мотаю головой, избавляясь от образа окровавленного Игоря. Может, на полу остались пятна?
Дверь хлопает за спиной. Оборачиваюсь, вспоминая каждую пьесу про маньяков, каждое убийство в закрытой комнате. Кто это: вампир в самом белом гриме, который найдётся в гримёрке? Человек с бутафорским ножом?
Всего лишь уборщик.
Несколько секунд я разглядываю серую толстовку, ведро с водой и швабру в руке. Выглядит как реквизит – но в нашей постановке нет роли уборщика.
– Вы кто?
– Никто, – он с шумом опускает швабру в ведро. – То есть новый уборщик.
Не знала, что могу удивиться ещё сильнее.
– А как же?
Не могу назвать её имя, потому что оно вызывает страх. Эта женщина, она ведёт себя так, словно здание принадлежит ей, нападает на всех, кто посмел оставить хоть одно пятнышко, даже ссорится со зрителями. Я со своими реками крови стала её любимой жертвой. Из-за одной уборщицы я не хотела продлевать контракт в труппе Ольги. Но вот она…
– Уволилась, – говорит он. – Теперь я буду подтирать за вами кровь.
Надеюсь, в его голосе сарказм, а не злость.
– Вчера тут наследили, да? – подхватываю я.
– Да, жутко. Я сначала подумал, вы на самом деле кого-то убили.
Эта фраза моментально заставляет напрячься. Будто сейчас – кульминация третьего акта, и надо отыграть лучшую смерть, которая может случиться. Стараясь держать голос естественным, спрашиваю:
– Вы о чём?
Оставляя швабру, он подходит к кабинке. Теперь мы можем рассмотреть друг друга: он – мои волосы, отпущенные чуть ниже плеч – так легче носить парики, – и сухую от вечного использования грима кожу. Я – его тёмные кудри, мешки под глазами и царапины от неаккуратного бритья. Вытянув руку, уборщик показывает на красные пятна в щелях между плиткой, едва заметные.
– Я так и не понял, настоящая или фальшивая.
Никогда не думала, что буду радоваться каплям крови. Губы расползаются в улыбку: я не сумасшедшая! Это не галлюцинации! Не знаю, что сказать, а он смотрит на меня без эмоций на лице. И вдруг выдаёт:
– Есть ещё кое-что.
Пора назад на репетицию, но мою героиню уже убили, остальные и сами справятся. Поэтому я иду за уборщиком наверх по лестнице, через тёмные коридоры театра, к маленькой двери в кладовку.
– Смотри, – он распахивает створку и показывает на одну из полок. – Ольга Валерьевна выдала документы, я сегодня всё пересчитал. Тут должно быть три бутылки с фальшивой кровью, а их две. Бумаги и освежителей воздуха не хватает. Хлорки меньше, чем нужно. Кто-то пробрался сюда и украл их.
Украл, чтобы очистить место розыгрыша. Даже избавился от запаха фальшивой крови в воздухе.
Мы с уборщиком переглядываемся, когда раздаётся звонок. Кто-то, я знаю, кто, нетерпеливо давит пальцем на кнопку. По коридорам разносится голос Ольги:
– Все на сцену! Быстро!
Наверное, чай заварился. Торопясь к занавесу, оборачиваюсь на ходу и кричу:
– Спасибо! – Я больше не считаю себя ненормальной. – Кстати, меня зовут Лана.
– А я Иосиф, – откликается он.
Глава 2 Убийство перед объективом
Вторую половину читки я не щипаю себя, но постоянно поглядываю на Игоря. Устроил розыгрыш, заставил меня усомниться в своей нормальности, снова. А ещё ведущий актёр называется. И пусть он читает текст так, что мы переносимся в действие, пусть с первых минут он чувствует суть персонажа – я злюсь.
Кстати, он такой не один. Я помалкиваю, Алсу и Петя переигрывают, зато Надя неплохо справляется. Голос, поза, выражение лица – я вижу не молодую актрису, а героиню пьесы, дамочку с трудным характером. Хотела бы я однажды сыграть такую. Если она умрёт на сцене, конечно.
Когда читка заканчивается, Ольга устраивает разнос всем, кроме меня, Насти и Игоря. Остальные подхватывают вещи, расходятся в разные стороны, а я – молча следую за ним.
Куда Игорь идёт? В роскошную личную гримёрку? Нет, он свернул не туда. На кухню? Тогда тут надо налево, а он пошёл направо. Кажется, он просто бродит по коридорам, опустив голову, высматривая что-то. Кроссовки на мягкой подошве позволяют красться бесшумно, словно тень. Но сломанная доска всё портит.
Я спотыкаюсь, вскрикиваю, пытаюсь схватиться за стену – и, конечно, сталкиваюсь взглядами с Игорем. Вопрос он задаёт вполне логичный:
– Что тебе нужно?
Игорь всегда отлично выражал эмоции – по его лицу можно читать, как по открытой книге. Но сейчас я не могу разобрать написанное.
Он нервничает?
Ему страшно?
– Слушай, – неуверенно начинаю я. – Знаю, ты меня разыграл с этим трупом в душевой. Я поверила, получилось хорошо. Не хуже, чем у Хичкока. Но тебе нужно было сразу признаться, потому что я… Ты меня напугал. Я подумала, что с ума схожу.
Такой себе вышел монолог. Игорь и в коридоре за сценой показывает все грани таланта: страх на лице сменяется непониманием, злостью и возвращается, выливаясь в крик:
– Что ты ко мне пристала? Я ничего не делал! Пришёл домой и лёг спать.
Кажется, стены обрушатся на наши головы. Не успеваю ответить, Игорь разворачивается и уходит. Занавес.
Ни в одном спектакле не видела его таким.
Пожав плечами – самый подходящий жест, – иду к выходу. Так странно. Так тихо. Обычно меня с собой тащит Алсу, болтая об актёрах, кастингах и вечеринках, на которых она была или которые собирается устроить. Кстати, мысли сбываются, потому что Алсу появляется со стороны кабинета Ольги. Не успеваю сказать: «А я как раз о тебе думала», рука ложится на плечо, и она щебечет.
– А я ведь гадала, куда ты делась. Знаешь, первую репетицию нужно отпраздновать! Я пригласила Антона, позвонила Лизе и Филиппу…
Знакомые актёры, режиссёры, авторы пьес – в общем, вся театральная тусовка, в которой Алсу себя чувствует как рыба в воде. Я знаю: если соглашусь, мы не ляжем спать часов до двух. Возможно, именно это мне и нужно, но в голове всплывает образ Ольги.
– Подожди, у нас же репетиция завтра в десять.
– Но я уже всех позвала! А ты не пей много. – Хватка неожиданно ослабевает. – Если не хочешь, можешь не приходить! Обещаю, мы не будем громко включать музыку.
Я даже шаг сбавляю: впервые Алсу предложила мне пропустить вечеринку. Это так неожиданно, что я начинаю оправдываться:
– Да нет, я зайду. Может, правда, ненадолго.
– Буду ждать! – она копается в сумочке. – Чёрт, где ключи? Откроешь, пожалуйста!
Распахиваю перед ней все двери: у меня есть запасной ключ от квартиры Алсу. Делать это приходится не так уж редко, учитывая бардак в её сумке. Листы с текстом, книга, протеиновый батончик, пудреница, наушники – и это то, что я вижу сверху. Здесь можно топор потерять, не только связку ключей.
Чувствуя себя измотанной, падаю на диван, листаю копию пьесы. Это история об актрисе, которая решила пробиться на большой экран очень экстравагантным способом – убивая конкуренток. Она застрелила главную соперницу, то есть меня, прямо на съёмочной площадке. Хорошая сцена. Не терпится в ней сыграть.
Отложив пьесу, откидываюсь на подушки. Что же произошло с Игорем? У нас в театральном, когда я ещё играла живых, было много розыгрышей. Туфли, вымазанные клеем, пауки, спрятанные в косметичках. Нет, не хочу об этом думать. До сих пор пауков боюсь. Но все хвастались своей ловкостью, ссорились и шумно мирились, смеялись вместе. «Наверное, Игорь не с той ноги встал», – думаю я, закрывая глаза. Нужно сосредоточиться на пьесе.
Будит меня бешеный стук в дверь. Солнце клонится к закату. Волосы растрёпаны, в голове шумит, но Алсу, которая стоит на пороге, видела меня и в худшем состоянии.
Хотя она спрашивает:
– Боже, ты в порядке?
– Я задремала слегка.
– Точно? Может, тебе лучше отдохнуть?
Будь мы на сцене, я бы сказала, она переигрывает. Но ни занавеса, ни рампы рядом нет, так что мотаю головой.
– Нет, я приду.
– Ну если хочешь, – тон тут же меняется. – Тогда сбегай в магазин, пожалуйста. Докупи пару бутылок вина, сок и текилу.
Она протягивает карточку. Пытаюсь пригладить волосы, зеваю – и до меня доходит.
– Ого, текила?! Ты же помнишь, что завтра утром репетиция?
– Это не для меня, – улыбается Алсу и бежит вверх по лестнице.
Её квартира выглядит более обжитой, чем моя. На стенах репродукции Мухи и Бердслея, книги об истории театра на полках, десяток разноцветных подушек на диване. Я падаю среди них, но сразу встаю: помочь достать бокалы и открыть бутылки. Пока мы возимся на кухне, подтягиваются гости. Я одновременно хочу и нет, чтобы Игорь был среди них, но он не появляется. Вообще никто из труппы не приходит, кроме новой девочки, которая играет третью женскую роль в пьесе. Наташа – так, кажется.
Мы едва успеваем поздороваться – Алсу тащит меня знакомиться с кем-то. Тут и актёры озвучки, с которыми она подрабатывает, и театральный критик, и режиссёр независимого кино. Он пожимает мне руку – татуировки тянутся от костяшек пальцев, исчезают под рубашкой и снова появляются на шее – и спрашивает:
– Это вы играли в «Трупном окоченении»?
– Да, у меня там было две роли сразу.
Обе… ну вы понимаете.
– Мне особенно понравился момент, когда он достаёт ваше тело из могилы, а все конечности как деревянные, – он хихикает. – Вы очень хорошо сыграли! Слишком хорошо для такого дерьма.
Да, фильм провалился с грохотом. Но на съёмках собрались, должно быть, самые увлечённые люди в мире. Режиссёр сам рисовал на мне трупные пятна, не доверял ни одной гримёрше. Мы по два часа сидели перед съёмками, а потом я столько же отмывала краску. А между этим изображала мёртвую натурщицу, последнюю музу безумного художника.
– Кстати, он же хотел работать над новым фильмом. Что-то про зимний культ и жертвы, – вспоминаю я. – Но ничего не слышно. Меня не позвали?
– Нет, он ищет вдохновение.
– Где?
Я представляю берег моря, домик в горах или чердак с романтичным видом, но собеседник щёлкает по бокалу:
– На дне бутылок.
Очень жаль.
– Надеюсь, он с этим справится.
– Не он один!
К нам присоединяется театральный критик – который видел пару моих смертей, – и мы обсуждаем предстоящую пьесу. Люди всё приходят, будто квартира резиновая. Иногда я замечаю Алсу с бокалом вина в руках или Настю с шотом текилы. Очень смело, – думаю я. Или глупо.
К счастью, несколько бокалов белого полусладкого не влияют на сон. Утром у Алсу круги под глазами, в театре она достаёт из бездонной сумочки консилер и быстро их замазывает. Ольга появляется ровно в десять с чашкой чая в руке. Все стулья заняты, кроме одного.
В голове вспыхивает образ девочки с текилой. Ольга сурово сдвигает брови.
– Где наша Лидия? – она называет её именем персонажки из пьесы. – Прослушала, что я думаю об опозданиях? Так вот, – Ольга обводит нас суровым взглядом, – я не люблю опозданий.
Алсу опускает глаза, я тоже. Нельзя сдавать своих. Должно быть, она немного не рассчитала с алкоголем и появится в дверях слегка запыхавшись, вот-вот…
Никого нет.
