Желание разбогатеть с детства томило Приставкина. Несмотря на то, что он рос в состоятельной семье, карманные деньги Приставкину-младшему перепадали в весьма умеренном количестве. Очень умеренном.
Его папаша, сделавший хорошее состояние на нескольких застройщиках, безвестно канувших вместе с деньгами дольщиков в начале нулевых, исходил из принципа, что деньги развращают. Поэтому весь удар разврата в своей бурной молодости, пришедшейся на загульные девяностые, папашка принял на себя, проводя в борделях и ночных клубах всё свободное от бизнеса и семьи время. Дети подрастали. И в нулевые Приставкин-старший вернулся в лоно семьи. Теперь он вёл исключительно благочестивый и пуританский образ жизни.
Папаша вместе с маленьким Витей даже как-то ходили в детский театр на «Карлсона, который живёт на крыше». Весь спектакль папа внимательно изучал с помощью театрального бинокля Малыша, которого играла маленькая худенькая девушка с короткой причёской и маленькой, но выразительной грудью. Это казалось Вите, мечтавшему сходить в кино на «Человека-паука», невообразимо скучным. Но папа, разглядывая через бинокль Малыша, сказал, что дети должны «расти интеллектуально, театром», а не тупой видеожвачкой.
Однажды папа с Витей в спорткостюмах пробежались до ближайшего парка на физзарядку. Всю непродолжительную пробежку они бежали за какой-то девушкой в обтягивающих чёрных лосинах.
– Папа, а почему ты всё время смотрел на попу той тёти? – поинтересовался маленький Витя у папы, когда через двести метров тот закончил свой марафонский кросс.
– А куда мне смотреть, груди-то у неё впереди, – папа никак не мог отдышаться.
– Что? – не понял Витя.
– Ничего. Заканчиваем, с пробежками, говорю.
После этого на долгие годы со спортом было покончено. И у папаши, и у Вити.
Иногда Василий Иванович даже проверял задачи по математике у своего отпрыска, незаметно подсматривая ответ в конце учебника. Внимательно, строго хмуря брови, слушал Витин пересказ «Ландон из зэ кэпитал оф Грэйт Британ». Впрочем, с таким же успехом он мог бы слушать и китайский, и албанский.
Витя быстро просёк это и периодически гнал полную пургу в «пересказе» текста по английскому. Приставкин-старший вдумчиво кивал. После этого он выдавал своему продуманному чаду карманные деньги на следующий день. Сопровождалось это фразой:
– Витя, будь бережлив с деньгами, – слово «бережлив» он выделял особенно.
– Да, папа, – кивал маленький Витя, пересчитывая медяшки, и засовывал их в карман поглубже.
Первым шагом в большой бизнес Вити была анонсированная его закадычным другом Арчи Галушкяном сдача стеклотары. После последнего звонка по окончании четвёртого класса Арчи авторитетно объявил:
– Витя, мы перешли в среднюю школу. И теперь взрослые. Можем зарабатывать самостоятельно. Будем сдавать бутылки.
– А где их брать? – заворожённо смотрел на своего маленького предводителя толстячок Витя.
– А где хочешь. Теперь мы взрослые и можем на жвачку «Дональдс» зарабатывать сами.
Каждая бутылка стоила два половиной рубля. При этом радостей в начале нулевых у ребятни было уже хоть отбавляй. Но за крутые чипсы «Лэйс» нужно было сдать десять бутылок. Столько же – за банку волшебной Кока-Колы. Билет на только что вышедшего «В поисках Немо» обходился в нереальные двадцать пять бутылок. В поисках волшебной тары прочёсывались кусты в тёмных парках, где прятались целующиеся парочки, пропахивались брошенные стройки, где по вечерам вели длинные беседы местные бомжи, проверялись все придомовые мусорные бачки.
Парк в Сокольниках никогда не был в такой чистоте, как после набегов этой орды. Работяг возле «Пятёрочки», которые сбивали пробку в купленной бутылке пива о бетонный парапет, Витя презирал. После такого открывания пива на горлышке появлялись сколы и бутылку не принимали в пункте приёма стеклотары. Алкаши, сгрызающие её зубами, вызывали у него заслуженное восхищения. Особенно когда они презентовали свою тару молодым бизнесменам. Он попросил маму покупать ему «Дюшес» или «Тархун», которые ещё продавались в отстойных стеклянных бутылках, а не крутую «Колу» или «Пепси». Мама радостно согласилась.
Но результаты не вселяли оптимизма. Особенно удручал Приставкина его папа. Лику Приставкина-старшего дома завидовали праведники. Набожные старушки на лавочке у подъезда крестились. Остановившие агнца за превышение скорости сотрудники ДПС смиренно возвращали его водительские права, вложенные в удостоверение депутата Мособлдумы, безо всякой мзды. Нимб никогда не покидал его – ни в четырёх домашних стенах, ни в рабочем «мерседесе» народного избранника.
Поэтому бутылки дома появлялись редко. С точки зрения выхода на новую орбиту бутылочного бизнеса папа был полностью бесперспективен. Ну, может быть, на Новый год или на день рождения отца проскочит пара бутылок вина, и всё. Витя очень жалел, что его отец был трезвенник.
«Ну почему, – думал Витя, – у всех отцы как отцы – нормальные. А мой вот что – не может пива вечером выпить? Мне бы нормального папу, глядишь, я бы сразу разбогател!»
То ли дело друг Арчи Галушкян. У него папа бухал много и самозабвенно. К вопросу подходил креативно. Его многочисленные эксперименты с «Гжелкой» и «Балтикой 3» оставляли широкое поле для реализации Галушкяном-младшим использованной его предком стеклотары. На сложный микс «Столичной» и домашнего армянского коньяка, который мало чем отличался от обычной самогонки, непременно водружалась «Сибирская корона», которая являлась торжеством вечернего объединения на кухне духа всех россиян.
В итоге за лето Галушкян-старший набухивал столько, что к концу лета Арчи уже легко мог сходить в «Макдональдс» и угостить гамбургерами своего другана Витю, которому этот вредный, по мнению его мамы, для детского здоровья фастфуд, мог только сниться.
Витя с Арчи закрыли свой бизнес, лишь когда в последний день лета они были взяты с поличным мамой Приставкина в тот момент, когда они инспектировали мусорный бачок в соседнем доме.
У мамы случилась истерика. Потом вечером эту истерику мама донесла до вернувшегося с работы папы. С первого раза папа не проникся должным образом. Маме пришлось повторить для папы более доходчиво на повышенной мощности и более высоких частотах. К удивлению Вити, в этот раз он был не нарушителем, а жертвой. Окончательно капитулировавший перед мамой папа после этого в течение двух месяцев выдавал Вите тройную сумму карманных денег.
Понятно, что вечно это счастье продолжаться не могло. Через полгода вечером папа маме объявил, что у него некоторые проблемы с бизнесом и положительное сальдо баланса его компании просело на несколько десятков миллионов.
Что в таких случаях делает настоящий бизнесмен? Правильно! Нужно урезать расходы на маникюр жены и школьные завтраки. Конечно, кэшфло по расчётному счёту фирмы сразу оживится. Что и было сделано. Попытка восстания супруги была подавлена горестным вздохом главы семейства, что «в наше непростое время всем нужно подтянуть ремни. Денег нет, но мы будем держаться». А Витю вообще никто не спрашивал. Он просто получил свои карманные опять в три раза меньше с назидательной фразой: «Шиковать в школе не будем. Мы такие же россияне, как и все».
Глава 2
Если не учить физику в школе, то вся твоя жизнь будет наполнена чудесами и волшебством, Гарри Поттером и Игрой Престолов.
(полезный лайфхак поколения Пепси)
Арчибальд Галушкян, по словам его папы, являлся пра-пра-правнуком армянско-подданного Абгар Ашот Санта Ахавни Бендеряна, который прожил яркую жизнь на хуторе близ Диканьки. Именно он, по словам его папы, явился прообразом пасечника Рудого Панько.
По свидетельству некоторых туманных очевидцев, Абгар Бендерян был лично знаком с Гоголем, которого в минуты совместного употребления горилки просто звал Коланом, или – поутру, опохмелившись, уважительно – Гогол-джан. Их затяжные вечерние посиделки на хуторе Абгарчика, куда Николай Васильевич ходил бабочек ловить и галушки трескать за двухлитровым бутылем горилки, в итоге оказали решающее влияние на их будущее.
Однажды по утру не протрезвевший Бендерян состриг свою гриву, оставив куцый хвостик, который он назвал оселедцем, заявился к кошевому атаману и заявил о концептуальном превосходстве горилки из «картопли» над трёхзвездочным армянским коньяком. Атаман с тезисом, что «сало и галушки – это базис нашей ментальности», спорить не стал.
Так с лёгкой руки войскового писаря он стал Галушкяном. Через год женился на племяннице атамана, с которой они произвели на божий свет много весьма хитрож… предприимчивых темноволосых горбоносых хохлят, впоследствии заполонивших всю Мало- и Великороссию.
Ну, а мрутик[2 - Мордашка (арм.)] Гогол тогда просто сбежал в Петербург спасать свою печень, где удачно тиснул в местной типографии рассказы Абгарчика, бессовестно заменив его на Рудого Панько.
Такую душещипательную историю часто рассказывал папа своему маленькому Арчи, когда они стояли в углу. Маленький Арчи – за то, что опять принёс со школы двойки, а выпивший папа – за то, что с получки не принёс ничего.
Мальчик рос. Арчибальду очень не нравилось его имя – Арчибальд. Может, в этом не было ничего такого, если бы полностью не звали его Арчибальд Матвеевич Галушкян. От этой какофонии страдали все. Стоило Галушкяну только громко полностью представиться, как у экзаменатора по русскому языку выпадала из рук ручка, шофёр маршрутки съезжал в кювет, девушка брала своё «да» назад и начинала одеваться, а любой интеллигентный человек в пенсне изрекал: «Да ну нафиг, блин» только в более народном варианте.
Папа у Арчибальда в молодости был филологом. Специалистом по древнегерманской словесности и англистике. Он настолько увлёкся этой темой, что ещё молодым защитил диссертацию и написал три работы, которые тиснул в журналах «Вопросы тверского филоловедения» и «Вестник пермского филолога», где всё-таки согласились его напечатать.
К сожалению, это увлечение оказалось серьёзным. Ухудшало положение то, что Матвей Галушкян английский и немецкий языки знал только со словарём. С очень толстым словарём. Что, в принципе, не мешало вести ему безответную переписку с научными коллегами в западной Европе.
С начала девяностых папа Арчибальда работал на овощном рынке. Основные филологические вопросы днём на работе не выходили за рамки оценки спелости и цвета привезённых с оптовой базы англиканских «tomato» и древнероманских «pomоdoro», а на деле турецких помидоров. А вот вечером дома вся семья была вынуждена прослушивать лекции о «lycopersici Susceptibility».
В молодости на это особо никто не обращал внимания. Он даже свою супружницу Марию Ивановну звал не иначе, как кровавой Мари Тюдоровной, когда она изымала чекушку, припрятанную им для освобождения души от оков консорт-королевы Галушкян. В гастрономе, передавая кассиру бутылку тёмной «Балтики», он просил пробить «балтийского красного эля».
Положение стало тревожнее, когда он выяснил, копаясь в публичной библиотеке, тайну имени «Арчибальд». Оказалось, что оно имеет древнегерманские, а не англиканские корни. Об этом он с клокочущим сердцем объявил своей беременной благоверной Мари Тюдоровне за семейным ужином. Та традиционно проигнорировала научное открытие супруга, лишь поинтересовавшись, принёс ли он денег с работы.
Возмутившись меркантильностью своей супруги, Матвей Сидорович на повышенных тонах сообщил, что, к её сведению, данная именоформа является двухсоставной: первая часть «арчи» означает «настоящий», а вторая «бальд» – «храбрый». Таким образом, толкование мужского имени на древнегерманском – «храбрец, смелый воин». И Англия, где это имя было очень распространено в девятнадцатом веке, тут ни при чём!
Его научное открытие имело далеко идущие последствия.
Во-первых, вскоре родившегося сына он назвал, несмотря на все протесты Тюдоровны, Арчибальдом.
Во-вторых, иностранные коллеги по переписке, как обычно проигнорировавшие его филологический прорыв (или нарыв?), были посланы им далеко на кириллице с помощью Почты России.
А в-третьих, сам филолог был послан кровавой Тюдоршей на рынок работать, «как все порядочные люди».
Так тридцать лет назад Арчибальд Матвеевич Галушкян начал свой непростой путь на этой планете. Вдобавок ко всему «смелый воин» был тщедушен, мал ростом, отвагой не отличался, но был достаточно хитрожоп, поэтому в школе постоянно мутил какие-то темы.
Вторым бизнесом (после сдачи бутылок) заматеревших к седьмому классу бизнесменов была доставка продуктов для соседей. Первым делом они разделили сферы влияния. Шикарный дом у парка «Сокольники», где проживало семейство Приставкиных, был зоной интересов Приставкина младшего. Покосившаяся хрущёвка, где снимали однушку Галушкяны, – зоной влияния Галушкяна.
Дело не заладилось сразу же. Приставкина сдал отцу первый же неродившийся в соседе клиент. Отцу-депутату, уважаемому в доме человеку, было очень неудобно. Состоялся серьёзный разговор с сыном. Неожиданно перепала тройная сумма на карманные расходы в обмен на клятву, что Витя никогда так делать больше не будет.
У Галушкяна тоже было не айс. Постоянный контингент советского образца экономной архитектуры шестидесятых не понимал, как это – платить деньги ребёнку за доставку продуктов. Семидесятилетняя глуховатая Владлена Никитична со второго этажа решила, что Арчи – командир тимуровцев, помогающих пенсионерам, и отказывалась слышать что-то про причитающееся вознаграждение.
Единственным клиентом Арчи стал бухающий Коля и его компания, весело и задорно отмечавшие уже второй день взятия Бастилии в однушке на первом этаже его трущобы. Снаряды у бойцов подходили к концу. Несмотря на то, что российские пролетарии набрались под завязку, они здраво понимали, что в таком состоянии выходить на улицу опасно. Засада голодных до денег недоброжелателей в фуражках бдела в пункте ППС и находилась в ста метрах через дорогу.
Собрав пожелания заказчиков, не отличающиеся разнообразием: «Возьми-ка, малец, бухла побольше», – Галушкян на велике примчался в «Пятёрочку». Загрузив две сумки «Балтикой», «Старым мельником», «Гжелкой», двумя булками хлеба, кое-как запихнув туда палку докторской и синюю курицу, Арчи с трудом вырулил на дорогу.
Мысли разделить ходку на две части не было.
Лень – это святое наше национальное чувство. Мы им дорожим и никому его не отдадим. Мы не вернёмся за зонтиком, если немного закапало. Ведь мы уже прошли сто метров от дома. Мы не подымем уроненную обёртку от жевательной резинки, а будем долго запинывать её поближе к мусорке. Лень идти к стоматологу подлечить возникший кариес. Лучше через полгода с ошалелыми от боли глазами помчимся удалять зуб.
Арчи с трудом крутил педали старого велосипеда, на руле которого тяжело позвякивали две тяжеленные сумки, по разбитой асфальтовой дороге. Улыбаясь, Арчи уже подсчитывал первый профит и прикидывал, на что он его потратит.
Бросив взгляд вправо, он вдруг увидел девочку Таню из параллельного класса, которая ему очень нравилась. Таня смотрела прямо ему в глаза и улыбалась. Развернув плечи и изобразив на лице что-то вроде улыбки джигита, которому всё по плечу, Арчи изо всех сил крутанул педали. Старая стальная кобыла искренне возмутилась таким отношением и встала на дыбы. Именно с такой ковбойской улыбкой и запомнила Таня улетающего в большую грязную лужу Арчибальда, приветственно машущего ей рукой.
Небольшое вонючее озерцо, привольно плескавшееся по всей ширине Рижского переулка, было плодом творческой деятельности дорожных рабочих, менявших накануне канализационные трубы. Сразу после убытия рабочей интеллигенции на законный уикэнд для жителей муниципального округа «Сокольники» на Рижском переулке открылся первый вонючий фонтан. Ещё через десять минут из недокопанной ямы вырвалась искрящаяся на солнце миллионом разноцветных брызг вторая струя. Зловоние мягко окутало прохожих, с любовью щекоча их ноздри и глаза.
Вскоре водное шоу было остановлено и превращено аварийщиками в невзрачное вонючее озерцо. А ровно через час стальная кобыла «Украина» встала на дыбы перед лужей и сказала: «Поехали!», а Арчи махнул рукой.
Полёт претендовал на Тэффи и был встречен продолжительными аплодисментами на автобусной остановке.
Арчи принимал прохладные грязевые ванны, не слезая с велосипеда, и размышлял о несправедливости жизни. Смердящее озерцо ласково приняло новых постояльцев: припарковавшуюся на дне «Докторскую» и весело плещущуюся спортивного телосложения курицу. Булки – ещё пять минут назад стальные – сейчас радостно размякали в мутной жиже, впитывая своё новое содержание. И всё это залито волшебной смесью пива и водки. «Старый мельник», поколдовав с «Балтикой» и «Гжелкой», придал местному водохранилищу новую суть и новые смыслы.
Подошедший грузовик прервал философские изыски Галушкяна длинным гудком. Арчи пришлось закончить водные процедуры. Вытащив железную кобылу на берег тротуара, он с грустью смотрел как грузовик утрамбовал остатки закуски в остатки асфальта и омыл колёса в волшебном эликсире. Он глядел на переливающее озерцо, на спешащих и зажимающих носы прохожих, на начинающих принюхиваться к луже бомжам и думал, как вернуть деньги Коляну. У Коляна, блин, какая тяжёлая рука. Впрочем, вечером в тот же день помог друг Витя, получивший накануне от папы солидный аванс за отказ от местного логистического бизнеса.
***
Приставкин жил в квартире не один. Вместе с ним делила жилплощадь молодая особа по имени Доля.
Гражданка Кристина, прожив с Витей два года, прошлой осенью рассталась с Приставкиным, уйдя от него к перспективному помощнику районного прокурора. А чтобы Витя не скучал, она великодушно оставила ему взамен себя собачку Долю, так как у её нового избранника была аллергия на собачью шерсть.
Доля была «чистокровный русский той-терьер, у которой бабушка – двукратный чемпион Кракова, а дедушка – абсолютный чемпион Тамбова». Об этом доверительно при продаже щенка два года назад сообщила заводчица. В тот момент, когда Кристина обнималась со щенком, Приставкина посетили мрачные мысли о Швейке, поручике Лукаше и пинчере. Впоследствии недобрые предчувствия частично сбылись. Бабушка Доли, может, и была чемпионкой Кракова, но являлась весьма легкомысленной девицей, неспособной противостоять мужским чарам ни карликового пинчера, ни крепыша чихуахуа. Тем не менее Доля, одновременно похожая на лучших представителей пород дедушек, громко носила свои два с половиной килограмма по квартире на правах главной дамы после бегства Кристины.
Вечером, вернувшись с работы, Приставкин погладил радостно встречающую его Долю, вздохнул и посмотрел в угол комнаты, где стояли с прошлой недели выстроенные в ряд портфель, носки и трусы.
Зазвонил телефон.
– Витя, я уже на месте. Ты не забыл? – Галушкян на том конце линии что-то жевал.
– Иду.
Витя насыпал «Педигри» Доле, оделся и вышел из дома.
В скоттском баре «Зелёный Байрон», куда Галушкян пригласил Приставкина обсудить серьёзный бизнес-проект, народу было мало. Мозг и Двигатель концессии занял центральный стол и в ожидании Приставкина глубокомысленно крутил «Тик-Ток». Когда Витя прошаркал к столику, Галушкян поднял на него полный творческих помыслов задумчивый взгляд:
– Привет, Виктор.
В серьёзные, насыщенные событиями и финансовыми расходами моменты жизни ударение в имени Приставкина Галушкян всегда делал на последний слог. На французский манер. Это всегда вносило некую нотку изысканности и аристократизма в предстоящую афёру, как правило, заканчивающуюся полной жопой.
Витя бросил быстрый взгляд на невозмутимого Арчи.
– Пить не буду, – и, чуть подумав, добавил: – Хорошо, только бокал «Совиньон-блан». Привет, – и плюхнулся рядом.
Арчи глубокомысленно помолчал несколько секунд и продолжил:
– Как дела, компаньон?
При этих словах Приставкин напрягся. Такое обращение говорило только одно: что предстоят финансовые расходы, и, скорее всего, немаленькие. Витя вздохнул, но решил промолчать.
– Как там Вагнерша поживает? – настраивал Витю на неизбежное сотрудничество Конан-Варвар.
– Нормально, – буркнул Витя. – Нет, ну ты представляешь, я сегодня на общем совещании у ЧВК немного оговорился: вместо «а» – «э» сказал. Так ору было на полчаса.
– А чё сказал, – не отрываясь от «Тик-Тока», спросил омоним железного Арни.
– «Наша с вами эпиляция отклонена». Так что началось! «Мы с тобой эпиляцию не планировали! Не много ли ты на себя берёшь, Приставкин!» – и понеслось. Прооралась и уехала сразу по делам. Важные дела, блин, до конца дня. А у меня обед сорок пять минут всего!
– Похоже, баба реально на эпиляцию сегодня записана в рабочее время и ты чуть не сорвал ей мероприятие своим признанием, – меланхолично жуя салатик, промычал Галушкян. И внезапно, подняв голову, крикнул: – два «Джонни Уокера», пожалуйста, со льдом.
И уже обращаясь к Приставкину, сочувственно добавил:
– Тебе нужно снять стресс, Витя. Блин, я карту оставил в другой куртке. Заплатишь в этот раз? Я потом перечислю.
Расстроенный Приставкин знал, что у Арчи есть дела поважнее, чем платить по каким-то счетам в рестике, и привычно кивнул.
– Только чёрного «Уокера»! – радостно завопил Арчи официанту и, уже повернувшись к Приставкину, радостно объявил: – Всё наладится, коллега!
Приставкин снова вздрогнул и хлопнул рюмку до дна. «Уокер» старался изо всех сил. После второй рюмки Витя согласился с Галушкяном и откинулся на стуле.
– А пошла она в жопу, толстая дура! Будет учить меня ещё жизни! И перед отъездом ещё съязвила: «Твои юристы такие же рукожопые, как ты сам! Апелляцию не могут нормально написать!» А чё «мои»? Я у них уже год как не работаю!
Полностью согласный с ним Арчибальд солидарно кивал, негромко заказывая рибай у склонившегося к нему официанта и добавляя его в их общий счёт.
– Тут британские учёные выяснили, – отхлёбывая виски, глубокомысленно изрёк мозг концессии, расправляя свои тщедушные плечи, – что водка со льдом вредит мозгу, ром со льдом – печени, джин со льдом – почкам, виски со льдом – сердцу. Блин! Страшная вещь этот лёд! Поэтому я никогда не добавляю в виски лёд. И водку стараюсь не пить. Мои мозги нам очень ещё пригодятся.
