– Здравствуйте. Откуда вы знаете моё имя? – удивилась она, на всякий случай удостоверившись в отсутствии бейджика на груди.
– Представлюсь, меня зовут Павел. Павел Петрович. Я вспомнил, откуда мне знакомо твоё лицо.
Он застыл всё с той же странной улыбкой, пристально глядя на девушку и словно ожидая реакции. Но её не последовало. Лена уже мысленно пожалела, что назвала вчера адрес магазина. Чёрт его знает, что у этого господина на уме.
– Когда-то очень давно мы работали вместе с твоей мамой, и она показывала твои фотографии. Очень сильная и умная женщина, – наконец, продолжил он.
Лена удивилась. Странно было слышать, что мама имела при себе её фото, и ещё удивительнее, что перед кем-то ими хвасталась. В этот момент к ней вдруг пришла даже не догадка, а некое осознание, что существует другая версия мамы, отличающаяся от известной ей. А та мама, которую она видела с самого детства, которая растила и воспитывала её, – на самом деле вовсе не настоящая, не полноценная. Эдакая полумама. И перед ней сейчас стоит человек, знакомый с «той стороной» её личности. Лене вдруг жутко захотелось узнать маму с другой, чужой стороны, ведь она почти ничего не рассказывала ни о своей работе, ни о прошлом и роде своих прежних занятий. Надо попробовать его разболтать. Вроде на вид не опасный, сам пожаловал.
– Она никогда про вас не рассказывала, Павел Петрович, – с лёгким сарказмом сделала акцент на имени Лена.
– Это было действительно очень давно. Она, возможно, уже и не вспомнит.
– Прям давно-давно? Когда страна была большая и красная, а ценники штамповались сразу на заводе? А вы сами-то помните мою маму, какая она была?
– Помню, конечно. Я не настолько стар, как может показаться, – усмехнулся Павел Петрович. В его глазах на мгновение мелькнул искренне тёплый огонёк, доля Селина в выражении лица заметно перевесила хищный оскал Лектера. – В девяностых это было, мы тогда работали на одном складе. Под присмотром твоей мамы он рос и расцветал на глазах, в те времена для неё не существовало преград. Когда было надо, она становилась хитра, как лис, и безжалостна, словно сама судьба. Закупки, челноки, точки на рынках, надёжная крыша, – её стараниями всё было выстроено идеально и работало как часы.
– Звучит как начало криминальной драмы. Сейчас на склад ворвутся некие благородно-криминальные элементы в кожаных куртках и спортивных штанах, по-доброму вырубят охранников и как рыцари увезут маму на чёрном Мерседесе на базар к местному авторитету?
– Ничего такого, – рассмеялся Павел Петрович. – Потом в её жизни появилась ты. Бизнес наш по тем временам был рискованный и не совсем законный, ради твоей безопасности она ушла и сожгла все мосты. С тех пор мы виделись всего пару раз, но фотографию твою она мне показала.
– Мама никогда не рассказывала… – задумчиво произнесла Лена. Образ не самой удачливой и озлобленной на весь мир женщины дал лёгкую течь, словно айсберг, отколовшийся от Антарктиды и медленно проплывающий Экватор.
– Как и у любой женщины, у твоей мамы хватает скелетов в шкафу, – многозначительно сказал Павел Петрович. – Но я к тебе по делу.
– Ко мне?
– Да, представь. С настоящим деловым предложением. У нас с партнёрами за городом организован бизнес, достаточно прибыльный, но в последнее время обнаружилась небольшая проблема. Предприятию не хватает, как бы это выразиться… Ответственной головы. И что-то мне подсказывает, что твоя как раз подойдёт.
– Моя голова? – рассмеялась Лена. – А с чего вы решили, что я так просто её отдам? Вас что, на хедхантере заблочили?
– Такие вакансии не висят в открытом доступе. Это редкое, эксклюзивное предложение. Но я бы не хотел обсуждать это здесь…
В этот момент в павильон вошел охранник Дима. Видимо, он заметил по камере, что клиент застоялся у прилавка. А может, просто замёрз в своей каморке.
– Всё в порядке? – поинтересовался он у Лены, окинув посетителя недобрым взглядом сторожа, у которого отняли сразу и телефон, и газету, и бутылку.
– Никак свечи на девятнадцать не можем подобрать, – отмахнулась Лена.
Но Дима не собирался уходить, солидный вид покупателя вызывал у него какое-то внутреннее раздражение.
– Вы не могли бы нас оставить? – вежливо обратился к нему Павел Петрович.
– Не мог бы, – нагло ответил охранник и облокотился на край прилавка, с вызовом глядя посетителю в глаза.
Павел Петрович о чём-то на секунду задумался, казалось, взвешивая дальнейшие действия.
– Как ты думаешь, Гудков, что случится, если Эдуард Анатольевич узнает про твои махинации на складе? На сколько вы с дружками вынесли за два года, миллионов на десять?
Произнесённая совершенно обыденным тоном фраза поразила Лену сильнее, чем если бы посетитель достал из-под пальто обрез и направил ей прямо в лицо. Она, конечно, подозревала о неких манипуляциях охранника или кого-то из отдела снабжения, заметных по мелким расхождениям в бумагах и коробках на складе, но чтобы в таком масштабе… И откуда, чёрт побери, этот гусь, Павел Петрович, знает об этом?
– Ты что за чёрт такой? – испуганно отшатнулся Дима, с ужасом поглядывая то на посетителя, то на Лену.
– Я – тот, кто знает о твоих маленьких секретах. А сейчас, поверь, самое время тебе вернуться на пост.
Дима спешно удалился, бормоча себе под нос что-то на-охранниковском и бросая испуганные взгляды в сторону совершенно невозмутимого посетителя.
– Так вот, продолжим, – сказал Павел Петрович, когда они вновь остались наедине. – Если в тебе есть хотя бы толика талантов матери, в чём я почти не сомневаюсь, ты именно та, кто нам нужен. Но что-то мне подсказывает, что ты сможешь даже превзойти её.
Тонкий манипулятивный императив незаметно скользнул куда-то в подсознание, задействовав нужные триггеры в разуме жертвы. Замаячивший на горизонте соблазн заткнуть за пояс собственную мать вызвал прилив пьяняще-возбуждающего головокружения, подобно бокалу холодного пива летом тайком от жены. Причём источником возбуждения был даже не сам долгожданный бокал пенного, а уже только гипотетическая возможность – мысль о доступности объекта соблазна, вероятность перейти грань дозволенного. Лена даже не стала расспрашивать, откуда ему известно про творящиеся у них на складе злоупотребления.
– Что за работа? – стараясь замаскировать интерес, лениво спросила она.
– Давай обсудим это в другом месте. Знаешь кафе «Яблонька» в центре?
– Да, слышала.
– Встретимся там сегодня в 8 вечера. Согласна?
Лена задумалась. Неужели это он, её звёздный час? Синяя птица удачи сама села на подоконник и стучится в окошко. В конце концов, пока она ничем не рискует: место людное, а господин «знаю всё про всех» точно не похож на закоренелого уркагана. В любом случае, там будет возможность всё как следует прощупать, а заодно и про маму разузнать. Ещё и поесть на халяву… Такой шанс упускать нельзя.
– Да, хорошо, – согласилась она, с трудом сдерживая радостное возбуждение.
– Только маме ни слова. Она наверняка не захочет выпускать тебя из-под опеки.
– Договорились!
«Яблонька» была известным в городе заведением, где любили отдыхать господа с кошельками заметно толще среднестатистического. Это был стилизованный в классическом советском духе ресторан: светлые кружевные шторы и скатерти, добротные дубовые столы, шахматный пол, официантки в белых передниках и чепчиках. Традиционная русская кухня традиционно выходила дороже импортных «кухнезаменителей» с их усилителями вкусов и изменителями ощущений. Павел Петрович ждал её возле входа и беседовал о чём-то со швейцаром в длинном пуховике. На нём было всё то же коричневое пальто, в руках появилась чёрная трость аристократически-пенсионного вида. Пропустив даму вперёд, он прошёл в высокие двери следом.
На стенах ресторана висели картины советских художников-авангардистов, в углу на деревянной тумбочке приютился граммофон, из трубы которого мягко шипели голоса советских же работников эстрады. От сочетания чёрно-белого пола с абстрактно-пёстрыми пятнами картин, странными красочными портретами, геометрическими людьми и красными конями у Лены в голове возникло сюрреалистическое ощущение Алисы в зазеркалье. Тросточка Павла Петровича довершала путающую разум картину, придавая её владельцу сходство то ли со сказочным волшебником, то ли с безумным болванщиком. Казалось, вся обстановка заведения каким-то образом воздействует на сознание посетителей, вызывая дезориентацию в привычном течении неразрывной прямой времени. Лена оглядела мужчин, одетых в неприметно тёмно-серое, и женщин в длинных юбках. Как будто партийное собрание, ей-богу. А может, «Яблонька» – это такое специальное место, где люди другой эпохи могут почувствовать себя в своей тарелке? В конце концов, привычка – вторая натура.
Они заняли столик возле окна. По просьбе Павла Петровича Лена выключила телефон и убрала его в сумочку. Вот уж кому действительно известно всё обо всех.
– Так что за работа? Что делать, сколько платите? – сразу перешла к сути Лена. Терпение никогда не было её коньком. К тому же, она всё ещё побаивалась своего спутника, которому так много известно про чужие тёмные делишки.
– Ты, как и мать, не любишь жевать сопли? Деловая хватка – это замечательно… Что ж, наша небольшая компания производит одно хорошее и полезное лекарство. Не фуфломицин на синтетике какой-нибудь, всё по швейцарскому рецепту. Но из-за бюрократических кретинов мы пока не получили все лицензии, так что производство не совсем легальное. Думаю, тебя это не испугает, – предположил Павел Петрович и направил вопросительный взгляд на собеседницу.
– Вполне возможно, закон не всегда справедлив, – пространно ответила она.
Лене вспомнилось, как на первом курсе техникума их застукали менты на квартире у Жени, их друга-ботаника, с целым пакетом шишек одной чудо-травы. Пара невинных затяжек могла бы тогда дорого обойтись, если бы они не догадались, пока не слишком оперативные оперативники ломятся в дверь, перелезть на соседний балкон четвёртого этажа и, хихикая как идиоты, спрятаться в шкафу.
– Бояться на самом деле нечего, всё производство на закрытой территории за городом, визиты ОМОНа нам не грозят. Максимум, если вдруг кто лишний про нас узнает, – прикрыть могут и штраф выписать.
– Любопытно конечно, но мне-то там что делать? Я не сильна в химии, Уолтер Уайт[1 - Персонаж американского сериала «Во все тяжкие» (англ. Breaking Bad)] из меня так себе.
– Твоя роль – руководить, следить за производственной дисциплиной. На объекте работают восемь человек, которые не всегда делают то, что им полагается. Отлынивают, бездельничают, иногда даже крысятничать пытаются. Одним словом, головы нормальной им не хватает. По-хорошему, твоя мама такое и за полноценную работу бы не посчитала.
Услышанное задействовало какие-то потаённые рычажки в сознании Лены. Сколько себя помнила, она всегда хотела стать абсолютно самостоятельной и не просто самой решать, как ей жить, но и принимать руководящие решения, стать самым настоящим, стопроцентным начальником. Регулярно оставаясь работать сверхурочно из-за неспособности старших менеджеров своевременно и качественно выполнять свои обязанности, она уже давно лелеяла мечту навести свой порядок. Уж она-то сможет выстроить всё как надо!
– И сколько платите?
– Как говорится, по договорённости. Не боись, не обидим. Учитывая риски, в районе двухсот плюс бонусы. Сколько точно – скажу, когда увижу тебя в деле.
– Кастинг устроите? – усмехнулась Лена. Озвученная сумма воспарила разноцветными мыльными пузырями в облаках сбывающихся мечт, но, как приличная барышня, она не собиралась включать режим «на всё согласная».
– Посмотрю, как ты будешь себя чувствовать в светском обществе.
– Это как?
– Видишь ли, наши клиенты – люди особенные, исключительно из высшего света. И требуют к себе соответствующего отношения, как и наш товар. В каждой сфере общества свои нормы поведения, собственный этикет. Попробуй прийти на симпозиум по свободным искусствам и наукам в модных рваных джинсах и поприставать к культурным мужам с вопросами про течь в двигателе. Что у аристократических особ, что у работяг на заводе Урюпинска, – на каждом уровне свои брачные танцы. Социальный слайсинг, своего рода. Каждый метит столбы и обнюхивает задницы своим, исключительным способом. Всё это лишь маскарад, игры двуногих животных, но без них здесь невозможно достичь высот.
– Кажется, понимаю. Вы хотите проверить, умею ли я правильно обнюхивать задницы.
– Вроде того, – рассмеялся Павел Петрович. – Забавно, человек – вершина пищевой пирамиды – изо всех сил открещивается от животного прошлого, изображая из себя высшее существо, этакое образованное и высококультурное божество. Малейший намёк на главенство животных инстинктов в обществе тут же подавляется, как вспышка чумы или холеры. Всё естественно природное, будь то банальное потребление пищи, поход в туалет, размножение, даже волосы на теле – всё индивидуализируется, перетаскивается в единоличные норки, где задрачивается до уровня постыдной бытовухи и становится общественным табу. Но при этом на каждом из уровней, на каждой из подобных частных кухонек и клубов по интересам продолжают действовать всё те же инстинкты, всё те же обнюхивания и мечение территории, только никто об этом уже не догадывается. Или делает вид. Повторюсь, это всего лишь игра. И в этой игре у тебя на руках хорошие стартовые карты, такие выпадают далеко не каждому. В эту пятницу за городом состоится закрытое мероприятие, что-то вроде светского корпоратива. Будет много уважаемых людей, – бизнесмены, депутаты, инвесторы и меценаты. Вот твоё приглашение.
Не спрашивая согласия, Павел Петрович протянул блестящий серебром узорный пригласительный билет, на котором чёрной матовой краской были напечатаны всего три огромных буквы VIP.
«Так вот ты какой, счастливый билетик!», – мелькнуло в голове, и в груди Лены вспыхнул факел надежд. Всего три буквы на куске мёртвой картонной материи, напоминающей вырезку из подарочной упаковки Chivas Regal, впрыснули в кровь огонь и разогнали поршни сердечного мотора. Выпавшая возможность словно взмахом волшебной палочки перенести себя из касты быдла сразу на вершину высокосветского Олимпа, «вырезать» из съёмной комнаты в хрущёвке и «вставить» в комфортные апартаменты где-нибудь в центре, – заветная мечта любого простолюдина, сколь бы интеллигентным интеллектуалом в душе он не являлся. При этом вполне логичная встреча на сей вершине с настоящим быдлом, скрывающимся под маской высокосветско-аристократического голубокровия, станет жестоким ударом по юным сердцам и розовым очкам.
Договорившись с Павлом Петровичем о маршруте доставки новоявленной Золушки на бал и прикончив халявную тарелку карбонары, Лена чуть ли не вприпрыжку выскочила из ресторана. Мысли радостно танцевали по ступеням карьерной, и, что намного более важно, зарплатной лестницы. И уже совершенно в прошлом, у самого подножия этой лестницы, остался сидеть в одиночестве своего лудоманского азарта позабытый Рома Романов.
* * *
С большим трудом Лена дождалась пятницы, сохранив планы в тайне от мамы и подруг. Впрочем, хоть и очень нехотя, но она всё же прекрасно осознавала, что это может оказаться какой-то особо экстравагантной аферой, и заоблачные горизонты могут обернуться для неё деревянным макинтошем в подземном царстве.
На большом чёрном джипе по тёмной полупустынной дороге посреди леса они подъехали к загородному коттеджу-резиденции, скрытому за высоченным забором. Освещённое со всех сторон помпезное трёхэтажное здание в классическом стиле внешне походило на дворец вельмож. Белоснежный фасад с высокими колоннами показался выпускнице агротехнологического техникума королевским замком. Лену так и распирало от желания вывести какое-нибудь короткое ёмкое слово чёрным и грязным по белому и непорочному, чтобы напомнить зазнавшимся выскочкам об их животном происхождении. На просторной парковке возле дома уже собралось с два десятка автомобилей представительского класса, возле некоторых курили и рассуждали о прелестях светской жизни скуластые здоровяки-водители. Судя по блестящим перстням и татуировкам на их огромных кулаках, в интеллигентности и знании этикета эти граждане дали бы фору любому столичному театралу. А посмевших усомниться догнали бы и ещё раз дали.
Словно приглашая взойти на борт торжества, полукружием от входных дверей резиденции расползлась широкая лестница. Поднявшись по её ступеням, Лена и Павел Петрович оказались в блестящем глянцево-пластиковом зале с дорогой отделкой в стиле модерн (что совершенно не сочеталось с классическим видом здания, но, как говорится, дизайнеру виднее, на то у него и диплом). Яркий свет ослепил, широкий белоснежный зал с мраморными полами и прямоугольными колоннами сверкал холодным лаконичным величием, высоченные потолки с золотыми люстрами уносили сознание в аристократическую высь. Глядя на это великолепие, Лене почему-то вспомнилось бытующее в плебейских кругах противопоставление размера машины и члена её владельца.
Дальняя стена зала была целиком застеклена панорамными окнами, а сразу за ними, безо всяких заборов и сторожей, начинался настоящий лес, от одного вида которого веяло пугающей неизвестностью и тьмой холодного зимнего сумрака. На контрасте с пафосным блеском шикарного зала казалось, что там, за стеклом, среди чёрных стволов деревьев и под прикрытием свинцово-серого неба, прячется собственной персоной господин Первобытный страх. Но здесь, с этой стороны, был только яркий свет, атмосфера сияющей роскоши и шумного праздника. И никому из гостей не было совершенно никакого дела, что творится снаружи.
У левой стены расположилась небольшая круглая сцена, на которой под попсовую фонограмму пел дуэт ярко накрашенных блондинок. Одна была в белом, сверкающем блёстками платье, а вторая – в чёрном смокинге, с цилиндром на голове и с приклеенными чёрными усами а-ля Чарли Чаплин. Глаза Лены скользили по незнакомой аудитории: дамы в шикарных вечерних платьях, джентльмены в дорогих костюмах и официанты, услужливо разносящие на подносах всевозможные угощения по залу. Раньше подобное она видела только в кино. Собственное красное платье с открытой спиной, хоть и было лучшим в гардеробе, всё равно казалось здесь блёклым и второсортным.
«Что ж, есть куда расти, тоже плюс», – подумала Лена, стараясь придать лицу как можно более естественное и непринуждённое выражение.
Взяв по бокалу шампанского, они с Павлом Петровичем принялись изображать представителей элит (на счёт себя Лена точно не сомневалась) – прогуливаться вдоль зала и с критически-недовольными всем и вся физиономиями обсуждать богатые интерьеры, картины на стенах и солидных гостей. Среди многочисленных репродукций картин художников ХХ века, непонятных восприятию неотягощённого психическими расстройствами гражданина (или необогащённого оными – зависит, с какой стороны находится точка зрения наблюдателя), взгляд привлекло небольшое полотно, на котором по чёрно-фиолетовому ночному небу летел улыбающийся ровной белоснежной улыбкой, словно из рекламы зубной пасты, огненный болид, – то ли комета, то ли метеорит. По хватающимся за голову чёрным силуэтам на освещённой улице внизу картины становилось понятно, что к несчастным приближается круглый и весёлый писец.
– Порой вмешательство свыше происходит не совсем так, как мы ожидаем, – прокомментировал над ухом баритон спутника.
– Да, видела я несколько фильмов на подобные темы. Всего лишь глубокохудожественные фантазии моралистов…
– Вся наша жизнь может оказаться на самом деле всего лишь чьей-то фантазией. Так ли важно, в конечном счёте, когда и каким образом наступит пробуждение?
– Как это? – удивилась Лена. – Конечно, важно. Как говорят, плакать лучше в Мерседесе, чем в маршрутке.
Павел Петрович довольно хмыкнул и утвердительно покачал головой.
– В таком случае всё зависит лишь от желаний и силы воли. Что положит человек на жертвенный алтарь – таланты, упорство и труд или лень и чревоугодие.
Лена оглядела зал. При виде упитанных дам с фигурами колбасы в обвязке, с головы до ног увешанных блестящими драгоценностями, и джентльменов, видевших своё достоинство последний раз очень давно, да и то в зеркале, ей почему-то показалось, что упорство и труд здесь не в почёте.
– Сдаётся мне, в этом свете правят бал иные силы… – произнесла она, глядя в сторону тёмного леса за окном.
Павел Петрович снова с улыбкой покачал головой.
– Открою тебе страшную тайну: за исключением тщательно выштукатуренной блестящей ширмы роскоши и пары случайных невинных душ, тут намного больше грязи, чем в ином публичном доме Дакки или Паттайи, а совокупного анамнеза хватит на диссертации не одного выпуска Международного института психоанализа.
– А я-то, наивная, думала, что мы в монастыре, – иронично хихикнула Лена.
– Вон там, видишь, пузатый господин в круглых очках и лазурно-голубом пиджаке, – указал Павел Петрович на сального мужичка лет тридцати пяти-сорока, гладко выбритого и с реденькими волосами на макушке. – Семён Захарский – топ-менеджер одной крупной нефтегазовой компании. Жена-красавица на пятнадцать лет моложе, двое прекрасных дочерей… Одна правда не от него, но он об этом только догадывается. Задекларированный доход за прошлый год больше пятидесяти миллионов, по факту раза в три больше. А теперь представь, у меня имеются его фотографии в кожаной маске лошади, стоящего голым на коленях с располосованным плетьми задом перед двумя жирными блядями с огроменными страпонами. И это ещё безобидные ягодки.
– Вы, наверное, очень опасный человек, раз знаете такие вещи.
– Информация в современном мире – и щит, и меч, и бич одновременно. Зачем иметь целую армию охранников, если одним щелчком – твитом, статьёй или просто слитой в прессу фотографией – ты можешь обнулить карьеру любого политика или бизнесмена? Превратить его жизнь в публичный ад, окунуть в такое море хейта, что даже собственные дети в ужасе отвернутся. Да они сами будут тебя охранять как зеницу ока. Но, на самом деле, это всё довольно однообразно, предсказуемо и скучно. Это как наблюдать за лоснящимися на солнце породистыми бычками, заботливо откармливаемыми исключительно отборным ячменным зерном, видеть, как их моют шампунями, лечат и следят, – и всё только ради того, чтобы в самом расцвете сил дать пневматической кувалдой по голове и нарезать на стейки. Никогда не думала над смыслом слов «породистый» или «благородный»? Так вот, до этих породисто-порочных господ мне нет никакого дела, я здесь исключительно ради тебя. Чего бы тебе хотелось больше всего?
– Больше всего?
Лена задумалась. Глядя на людей в зале, высокопарно беседующих о последних трендах современного искусства (которое у неё ассоциировалось с чем-то вроде огромной клоаки, исторгающей из себя шедевры один пахучее другого), большой и непонятной ей экономики и ещё более непонятной и грязной политики, сделках на сотни миллионов долларов, поместьях, яхтах и свиданиях с сильными мира сего, она совершенно не обнаруживала в себе желания вливаться в эту породистую тусовку. Каким-то, по-видимому, самым отсталым, пещерным участком своего разума Лена чувствовала, что ей здесь не место. Раздутые показным величием разговоры по своей сути фальшивы ровно так же, как винирно-белоснежные улыбки на многослойно напудренных лицах, сверкающие, словно дорогие итальянские унитазы на фоне почерневших прилавков вчерашнего комиссионного магазина. Как собаки на выгуле, эти господа обнюхивают гениталии друг друга в поиске, кому бы ещё повыгоднее присунуть или подставиться. Дядюшка Фрейд описал бы всё происходящее парой метких и увесистых выражений. Настоящая суть этого света кроется в ином. Ведь даже самые породистые и благородные из собак кому-то подчиняются, следуют инстинктам, правилам. Для чего-то их выводили веками, кто-то их дрессировал, заставляя упражняться в благородной борьбе неистовой преданности, неуёмной жадности и бессердечного эгоизма. Кто-то и зачем-то…
Цепочка размышлений, свободно витавшая меж лоснящихся щёк и округлых боков, вдруг непонятным образом проскользнула на тёмный чердак, где, освещаемые порочным лунным светом, на мольбертах стояли портреты омерзительных, заплывших жиром и покрытых язвами и струпьями людей. Вспышками добротного ужастика в сознании мелькали уродливые лица, снова и снова с наслаждением предававшиеся всем возможным грехам по списку, унижающие и унижающиеся, топчущие и растаптываемые. Через слуховое окошко этого милого чердачка имени Дориана Грея в сознание проникла пока ещё далёкая, смутно осязаемая догадка. А ведь все они и каждый в отдельности хотят одного и того же, они живут и питаются одними и теми же смыслами.
Богатство, слава, признание – лишь инструмент, внешняя оболочка. Во всём этом зацикленном маскараде кукол и кукловодов они вновь и вновь стремятся испытать одни и те же чувства, следуют одними и теми же эмоционально-чувственными маршрутами. Тропинками, протоптанными веками проб и ошибок экспериментаторов плоти всех мастей – от Диогена до де Сада, ведущими к одному и тому же сияющему источнику. И если есть маршрут, существует и конечная цель, вечная точка притяжения. Но ошибочность, эгоистичная заскорузлость мировоззрений и недостаточность ширины взглядов остановила их на тех ступенях, которыми они согласились довольствоваться, не смея поднять глаза выше. Ведь если палец указывает на небо, глупо смотреть на палец. Можно до бесконечности рыскать по лунной дорожке, бегущей к самому горизонту на чёрной глади воды, собирая нолики на счетах и множа пустоту внутри, примеряя лошадиные маски и собирая страпоновые урожаи, но так и не приблизиться к загадке ночного спутника планеты. У каждой загадки есть отгадка.
Словно выхваченная полоской лунного света, перед Леной вспыхнула новая, манящая туманно-мистической недоступностью, цель. А что если…
Ухватившись за ниточку призрачного видения, загадка омерзительного и одновременно прекрасного портрета Дориана Грея поманила кажущейся доступностью. Как собачий хвост, за которым нельзя, но непременно надо угнаться, как мираж, блеснувший и скользнувший за угол ближайшего здания… Сияющий великолепием источник, чистый и прекрасный, словно прозрачная капля росы в серебряном лунном свете. То, к чему все они так старательно тянутся, жадно шагая друг другу по головам, карабкаясь, как крабы в пресловутом ведре. На каком-то подсознательном уровне Лена вдруг ясно почувствовала, что источник этот реален, где-то совсем рядом и он достижим. Его тонкое и вечное неосязаемое присутствие опоясывает каждое мгновение смертного бытия. Он существует отдельно ото всего, на почти недосягаемом уровне. Почти… Но она ведь его чувствует. И чтобы добраться до него, придётся стать чуточку хитрее.
Перед глазами, прямо в этом зале, самозабвенно самолюбуются добрые десятки негативных образцов, ошибочных, недошедших маршрутов и направлений. Не делай как я – кричали их заплывшие глазки и упитанные щёчки. Нельзя повторить чужих ошибок, нельзя оступиться, сорваться и упасть. Выдержать, вытерпеть, прошагать русалочкой до самого конца по этому тонкому лезвию, как бы не было тяжело и как бы не хотелось пасть во мрак царства пороков. И там, на самом краю лунной дорожки…
– А чего бы хотел ты сам? – игриво спросила она своего благодетеля, неожиданно перейдя на «ты» и мягко положив правую руку ему на грудь.
– Я хочу показать тебе, сколь прекрасен свет этого общества. Чтобы жизнь на вершине не могла вызвать в тебе страх. Но ты так и не ответила на мой вопрос, дитя моё, – добавил он шутливым тоном.
– Может быть, это прозвучит странно… Я хочу узнать, что за сила заставляет этих красочных мотыльков и ночных бабочек кружить вокруг лампочки. Что кроет в себе её сладкий свет, какова его истинная природа. Что он даёт и что забирает, я, кажется, догадываюсь.
Павел Петрович посмотрел на неё взглядом удивлённого учителя, чей ученик ответом превзошёл все ожидания, а заодно и самого учителя.
– Ты и так уже перешагнула несколько ступеней, о которые разбиваются тысячи других, а теперь хочешь перепрыгнуть сразу десяток? Не слишком ли торопишь события? Тебе разве не интересно хотя бы на время самой стать частью этого прекрасного света? Встречаться с богатыми бизнесменами, жить в роскошном особняке, иметь миллионы на счету… Любые капризы и мечты будут исполняться по щелчку пальцев. Разве не это – предел мечтаний человека, – стать хозяином своей жизни?
– А разве эти люди здесь – хозяева своих жизней? Оглянись, о какой власти ты говоришь, над кем? Они же одинаковые, как картонные маски, вырезанные по общему шаблону ножницами со значком доллара. Каждая раскрашена якобы в свои цвета, отличающиеся только количеством ноликов на банковских счетах, а суть-то одна и та же. И мне сейчас почему-то кажется, что это всё просто какой-то грандиозный обман. Маскарад, цирк уродцев на чью-то потеху или вроде того. Для большинства присутствующих даже шнурки самостоятельно завязать проблема. Как по мне, они намного бо?льшие марионетки, чем их водители, которые мёрзнут снаружи. Судя по песням Бутырки, те хоть музыку выбирают по своему вкусу.
Павел Петрович рассмеялся, оглядывая гостей. Действительно, большинству присутствующих нагибательные упражнения были противопоказаны в силу конституции.
– Зато посмотри, как они сияют!
– До сегодняшнего дня мне, и правда, хотелось быть такой же. Богатой, знаменитой и успешной, открыть какое-нибудь модельное агентство или сеть салонов красоты. Свой блог с миллионами подписчиков, вспышки фотокамер, богатые поклонники… Но здесь это желание вдруг почему-то пропало. Как нить в перегоревшей лампочке, – пропало в самый интересный момент и насовсем. Деньги – всего лишь ширма. Мне не по душе роль очередной сенной девки на сезон, я хочу знать, ради чего это всё.
– Что ж, добро пожаловать в Диснейленд! Я немного знаком с кухней этого заведения. Как говорят джинны в подобных ситуациях: слушаю и повинуюсь.
