– Да все они там друг друга ненавидят. Пожирают друг друга, как слизни на одном капустном листе, – Серж не питал симпатий к членам императорской семьи.
Обе Веры поморщились.
– От нечестивцы! – фоном ворчала нянька. Нужно отметить, осуждение старушки не знало классовых границ и равномерно распределялось по всем сословиям.
– Солдаты погибают, а они куражатся на их костях! Если б у них была хоть капля совести, они бы прекратили эту войну немедленно! – возмутился Саша.
– Шура, ты бы был поосторожнее со своими высказываниями! Чего доброго, сочтут тебя большевиком… или того лучше – шпионом, – в отсутствии Гули, Сергей чувствовал себя старшим в семье и ответственным за всех братьев.
***
На следующий день с поручением командования Петя отправился в Москву. Освободившись вечером, он пошел пообедать в ресторан, гремевший своими страстными цыганскими исполнителями. Какова же была его радость, когда совершенно неожиданно он встретил там Митю. Красавец имел потрепанный и нетрезвый вид, но молодого родственника узнал и с восторгом бросился ему навстречу. Он расспросил юношу о всех братьях и перешел к рассказу о себе.
– О, у меня все прекрасно! Исключительно! Ко мне тут поступило одно совершенно секретное предложение… Обещай, что это только между нами! Один человек, не могу назвать его имени, занимается разработкой аппаратов для метания горючей жидкости на дальние расстояния. Инвестиции окупятся с лихвой, как только будет получен заказ для армии. А дело, практически, решенное… в этом изобретении заинтересованы очень, очень высокие люди…
– Просто Троя какая-то, – захохотал Петя, – будем немцев горячей смолой поливать?
– Напрасно ты так, Петр! Некоторым членам императорской семьи эта идея не кажется такой смешной… – обиделся Митя.
– Позволь мне угадать – великому князю Сергею Михайловичу и его даме сердца? Как выяснилось, мадам Кшесинская не только в фуэте разбирается, – веселился юноша, не замечая, как сильно задевает родственника.
– Ошибаешься, друг мой, они здесь ни при чем. Впрочем, забудем об этом… С отцом давно не виделся?
– Давно. Мы не общаемся после… после мамы…
Митя намеренно сменил тему. Ему вспомнился давний разговор с Григорием Григорьевичем, когда Митя делился с ним мыслями завозить из Америки жевательную резину. Тогда Гриша так же смеялся. Яблоко от яблони… Возможно, в тот раз опытный купец и оказался прав, но теперь Митя верил, что все получится. Ему не хотелось, чтоб над его деловыми планами глумились снова.
Через пару часов Петя засобирался в гостиницу. Не успел он отойти от ресторана, как Митя догнал его, на ходу застегивая пальто. Он уговорил молодого человека сыграть пару партиек в карты. Заядлый игрок прекрасно знал все злачные заведения Москвы.
В тот вечер Пете везло. Он вышел из-за стола с небольшим выигрышем. А вот Митя проигрался в пух и прах. Петру пришлось отвезти неудачливого картежника в гостиницу и оставить немного денег, чтобы тот смог на следующий день уехать домой. Молодой офицер боялся даже представить, какую выволочку родственнику устроит Глафира.
Когда он выходил из номера, пьяный Митя, который, казалось уже заснул, вдруг выдал:
– Ты не осуждай отца. Он этого не хотел… Когда-нибудь ты поймешь…. – и захрапел.
V
Митя приехал домой в дурном расположении духа. Голова трещала. Каждый звук отдавался острой болью в мозгу, как будто кто-то сидел внутри черепной коробки и стучал палочками по серому веществу, как по ксилофону. Невыносимо звонкое стаккато в голове! Ему даже не хотелось думать о вчерашнем проигрыше. Почему он не мог остановиться? Зачем он вообще потащился играть? Лучше б сидел в Яре и слушал цыган.
Глаша за все годы совместной жизни так и не научилась выражать эмоции. Все, на что она была способна, это с молчаливым укором подать супругу обед. Митю это бесило. Лучше бы она устроила истерику, высказала все ему, но нет, от нее невозможно ничего дождаться, кроме холода. Это не женщина, а надменная ледяная глыба! В глаза не смотрела, значит обижена. Митя решил тоже молчать. Да и что тут скажешь? Хвастаться нечем. На самом деле дела обстояли далеко не так радужно, как он рассказывал Петру. Он спускал на игры и женщин безумные деньги. В бизнесе дела шли ни шатко, ни валко. Еще пара таких неудачных месяцев и ему пришлось бы признать себя банкротом. Необходимо было срочно что-то придумывать. Поэтому ему, как воздух, нужно было участие в заказе для армии метательных аппаратов, даже, несмотря на немного подозрительную личность изобретателя. Но Митя успокаивал себя, что все ученые выглядят странными. Это нормально и не должно вызывать опасения. Человек, у которого связи в высочайших кругах, не может оказаться нечистым на руку.
Супруга сидела рядом. Перед ней стояла тарелка консоме, но она не ела, лишь беззвучно, ибо манерам она уже научилась, возила по дну ложкой. Митя залюбовался ее длинными пушистыми ресницами, которые прикрывали опущенные глаза. Красота Глафиры имела необъяснимую, мистическую власть над ним. Забыв о больной голове и раздражении, он положил свою ладонь на ее руку. Если бы только она взглянула на него, Митя сразу успокоился бы и, вероятно, даже не пил бы несколько месяцев. Но жена свою руку убрала, так и не удостоив его взгляда. Мужчина снова завелся. Он со звоном швырнул ложку в тарелку, забрызгав и платье, и лицо супруги бульоном, и ушел в свою комнату. Аппетит у него пропал совершенно. Глаша вытерла лицо салфеткой, встала и удалилась к себе. На ее лице не дрогнул ни один мускул. Одному Богу было известно, что творилось в ее душе.
Пока у одних бизнес и семья трещали по швам, у других, напротив, роман стремительно развивался. Николай решился и пригласил Катю в синематеку, потом гулять в парк, затем на оригинальную лекцию о современной поэзии. Девушка с удовольствием принимала ухаживания. Коля был воодушевлен. Очевидно, что он ей тоже был небезразличен. Они стали неразлучны. Казалось, что встречаются они не три недели, а три года.
Студент старался реже бывать дома. Возня вокруг так называемого «похищения» сестры отвлекала его от мыслей о Кате, и сама затея теперь казалась ему неважной и ненужной. Он как-то попытался поделиться своими чувствами с Сергеем, намекнул даже, что у него серьезные намерения, но брат от него лишь отмахнулся.
– Зачем так торопиться? Вы же только познакомились. Ты еще учишься, тем более, сейчас нам нужно сосредоточиться на решении вопроса с Мариэттой.
Опять Мариэтта. Коля промолчал, но решил, что поступит так, как посчитает нужным, а родственников поставит в известность, когда уже все будет сделано.
VI
С началом войны и увеличением количества раненых многие обеспеченные россияне и члены императорской семьи стали переоборудовать свои столичные дворцы и загородные резиденции под госпитали и лазареты. Нужны были не только койки и операционные, необходимы были руки, которые бы ухаживали за пострадавшими. Обычная домохозяйка не могла стать врачом, но она могла застилать постели и заботиться о чистоте палат и больных. Государыня Александра Федоровна с дочерями задавали тон, не гнушаясь грязной работы в госпиталях.
Елисеев исполнял обязанности попечителя Биржевой барачной больницы, которую тоже подготовили для приема раненых. Вера Федоровна помогала ему. Как и договорились с Григорием Григорьевичем, она стала периодически брать с собой Мариэтту. Естественно, девочку не заставляли убирать за больными. Она помогала им писать письма, читала прессу или книги. Белокурая барышня была настолько очаровательной, что при одном ее появлении суровые мужские сердца, заржавевшие на войне, таяли. У большинства из них остались дома дети, и Мариэтта напоминала о них. Несмотря на возраст, в ней не было присущей подросткам угловатости и резкости. Она стала настоящей любимицей и пациентов, и врачей.
Во время очередного такого визита Мариэтты в больницу приехал инспектор Придворно-медицинского ведомства, Николай Андреевич Андреев. Пока врачи, инспектор и Вера Федоровна, как представитель попечителя, совещались в кабинете, девочка читала «Затерянный мир» Артура Конан Дойла в одной из палат. Раненые, готовящиеся к выписке, слушали увлекательный приключенческий роман, затаив дыхание. Если кто-то неуклюже скрипел кроватью, на него тут же зыркали десятки сердитых глаз. Дверь в палату была приоткрыта. Вдруг в коридоре появился молодой человек в форме Пажеского корпуса, который искал инспектора Андреева.
– Будьте любезны, передайте это господину инспектору, – обратился он к проходящему мимо врачу, вручая ему записку.
Мариэтта оторвалась от книги и посмотрела на юношу. Он нетерпеливо поглядывал в конец коридора, крутил в руках перчатки, нервничал и не замечал девочку. Что-то было в этом кадете, что заставило Мариэтту залиться краской. Дерзкий взгляд, густая шевелюра, горделивая осанка – много ли нужно, чтобы разбить невинное девичье сердце? Девочка уткнулась в книгу, но от того, что сильно стучало сердце, буквы прыгали в глазах.
– Так что ж там дальше? – поинтересовался один из больных, посчитавший паузу слишком затянувшейся.
Мариэтта собралась и заставила буквы прекратить свою свистопляску и сложиться в слова. Еще не хватало, чтобы кто-то заметил, что она так реагирует на мужчину. Было бы крайне неловко.
– «В конце концов, желая доказать коллеге какой-то свой тезис, Челленджер высунул голову из-за камней и чуть не навлек гибель на всех нас. Ближайший к нам самец вдруг пронзительно зашипел, взмахнул перепончатыми двадцатифутовыми крыльями и поднялся в воздух». – Мариэтта продолжила чтение. Ее интонация немного выдавала волнение, но это органично сочеталось с опасным моментом в книге, будто девочка читала еще с большим с выражением, чем прежде.
Услышав девичий голос из палаты, молодой человек повернулся и, увидев Мариэтту, замер. Перед его глазами предстала совсем юная белокурая барышня с нежным румянцем на щеках. Золотой локон, равнодушный к требованиям гигиены, выбился из-под косынки. Губы ее были красиво очерчены, а профиль идеален, как у ангелов с полотен эпохи Ренессанса. Глебу казалось, что от нее исходит какое-то волшебное свечение. Не хватало только крыльев за спиной.
Мариэтта продолжала читать книгу, но она чувствовала, что молодой человек смотрит на нее. Она даже видела боковым зрением его развернувшеюся к ней фигуру. Это очень отвлекало.
Наконец, к Глебу вышел его отец, инспектор Андреев. Сын начал что-то взволнованно ему рассказывать, и они пошли прочь из больницы. Мариэтта встала и, сделав перерыв в чтении, подошла к окну. Она видела, как мужчины вышли из здания. Вдруг Глеб остановился, поискал глазами по окнам и, заметив в окне Мариэтту, улыбнулся.
Девочка вздрогнула и спряталась, сделав вид, что уронила книгу.
Ночью, лежа в своей кровати под балдахином, Мариэтта ругала себя на чем свет стоит. Ей хотелось провалиться сквозь землю из-за того, что вела себя, как глупый, безмозглый ребенок. Теперь, если б этот красавец снова ей встретился, он бы даже не посмотрел на нее, или даже еще хуже, посмеялся бы над ней! Но как же узнать, кто он? И как его снова увидеть?
VII
Дочери Елисеева не пришлось искать симпатичного кадета, которого она видела в больнице. Он сам узнал, кто она. Выспросил у медсестер, пока был лазарете, что за девочка читает пациентам. В итоге, уже в конце недели Мариэтта увидел его в окно около дома.
Девочка не могла поверить своим глазам. Она только о нем и думала все эти дни. И вот он прогуливается под их окнами. Сердце снова бешено забилось, и кровь прилила к щекам. На Мариэтту накатывали сомнения. Разве мог такой взрослый, красивый молодой человек заинтересоваться ею? Быть может он лишь проходил мимо? Или к отцу прибыл с визитом инспектор Андреев, с которым он общался в прошлый раз?
Она бросилась к зеркалу, проверила, как выглядит. Щеки предательски горели, выдавая явную заинтересованность. Но как Мариэтта не пыталась дышать ровно, чтобы успокоиться, румянец не желал уходить. Быстрым движением она поправила волосы и подошла к окну. Ей хотелось, чтобы юноша заметил ее.
Молодой человек иногда скользил глазами по окнам, но девочку не видел. Мариэтта стала нервничать. Сколько он еще сможет так ходить, ведь холодно. Кадет притоптывал и похлопывал руками в перчатках, чтобы согреться. Вдруг он уйдет, даже не заметив ее? Тогда девочка взяла книгу и забралась на подоконник. Устроившись в красивой позе, опершись спиной на простенок, девочка изображала, что читает. Вид у нее был весьма романтичный. Иногда она поднимала глаза и задумчиво смотрела вдаль.
Наконец, Глеб увидел ее. И снова замер, как в первый раз. Казалось, он забыл про декабрьский мороз, про прохожих, которые пытались обойти его, про все вокруг, даже про войну, на которую он рвался с самого ее начала. Мариэтта видела все боковым зрением. Она едва сдерживала улыбку. Но она не должна была выйти из образа, даже, несмотря на то, что изнутри ее распирало от счастья.
Вдруг послышались шаги. Новоявленная Джульетта поспешно спрыгнула с подоконника. К ней пришел учитель. Пока он раскладывал свои бумаги, ученица улучила момент и выглянула в окно. Ее пажа там уже не было. Девочка испугалась – что, если он больше не придет.
В ту ночь она снова плохо спала. Все вспоминала о том, что произошло. Ее переполняли неизведанные чувства. Неужели все это происходит с ней? Девочка вылезла из-под теплого, пухового одеяла, подошла к окну и села на подоконник. Она понимала, что ночью не увидит своего Ромео. Но ей хотелось еще раз пережить тот фейерверк эмоций, которые она испытала несколькими часами ранее.
Мариэтта просидела на подоконнике в обнимку с куклой почти до рассвета. Босые ноги замерзли, спина затекла, но бушующие в груди страсти затмевали физические неудобства.
На следующий день в то же время, даже немного заранее, она заняла пост с книгой у окна. Но Глеб не пришел. Девочка так была расстроена, что не могла нормально заниматься. Не было кадета и через день. Юная влюбленная с завидным упорством продолжала караулить на подоконнике. Каждый день. Настойчивости ей было не занимать.
Через несколько дней молодой человек появился снова. И все повторилось сначала.
Глеб стал приходить раз или два в неделю. Сначала Мариэтта делала вид, что не замечает его. Но потом она как бы случайно взглянула на него. Кадет улыбнулся ей, и она, засмущавшись, улыбнулась в ответ. В тот день он на прощание помахал ей рукой. У них начинало складываться общение, пусть и через стекло.
VIII
Война, куда так рвался Глеб, была лишена романтики. В отличие от штабных офицеров, те, кто был на линии фронта, видели ее уродливое лицо с огромной черной пастью, из которой смердело кровью и гнилью. Знали его и доктора, которые ежедневно принимали раненых и изувеченных, далеко не всех из которых удавалось спасти. Смерть, облезлой костлявой дворнягой, постоянно крутилась рядом.
Гуля проснулся рано. Резко потеплело. Стоял густой белый туман, как будто в воздух налили молока, словно в чай на английский манер. Врач вышел из лазарета на улицу и вздохнул полной грудью. Ему удалось поспать несколько часов. Новых поступлений раненых не было с вечера и остальным не требовалось экстренной помощи. Тяжелых уже отправили в тыл. Каждый вечер Гуля собирался написать домой, но обессиленный валился с ног. Получая Верочкины письма, он чувствовал себя негодяем потому, что не может отвечать ей так же часто. В тот день он решил, что непременно отдаст дань эпистолярному жанру. Если, конечно, не случится какого-нибудь боя на их направлении.
Гуле было почти тридцать лет. Он был высок и статен. Очки в роговой оправе и волосы на прямой пробор придавали ему важности. И по натуре Гуля был исключительно серьезен. Он никогда не был легкомысленным юношей, а со смертью матери в его глазах, невероятного цвета,навсегда застыл отпечаток трагической потери.
Вдруг вдалеке раздались вопли. В тумане ничего не было видно. Звуки усиливались. Наконец из молока выплыли два солдата, которые тащили третьего – довольно молодого бойца, корчащегося от боли. Гуля вздохнул. Вот и закончился перерыв. Без всякого боя. Ничего удивительного в этом не было, люди на войне гибли не только от ран, но и от болезней, начиная с дизентерии, заканчивая сыпным тифом и чахоткой.
Солдаты затащили парня в лазарет и ушли.
Наконец Гуле удалось рассмотреть воющего пациента. Тощему парнишке было едва за двадцать. У него были рыжие кучерявые волосы и нос с горбинкой. На его худой руке заметно выпирала опухоль.
Гуля тщательно осмотрел образование и отправил медсестру за перевязочным материалом.
– Что же вы, молодой человек, дезертировать задумали? Это ведь парафин под кожей, насколько я могу судить. Сейчас мы опухоль вскроем, и все станет совсем уж очевидно.
Солдатик оторопел и даже прекратил стонать.
– Умоляю, батюшка, не губи! У меня мамка старая. Ежели убьют меня, так и ей верная смерть. Мне б домой…
– А отец?
– Он матушку бросил. Живет с молодухой.
Гуля так не кстати вспомнил своего отца.
– Жив значит… И не стыдно тебе совсем? Пусть другие за тебя погибают?
– Правду сказать, не стыдно… – парень потупил глаза, – страшно мне! Не военного я складу. Убьют меня, ежели останусь. Ей-ей, убьют. Не бери, батюшка, греха на душу!
– Ты мне еще про грехи будешь рассказывать? – возмутился наглости парнишки врач. – Ты б о своей душе лучше подумал. Друзей и отчизну предаешь.
Вообще, полагалось бы сказать царя и отечество, но Гуля не был приверженцем монархического строя, считая его устаревшим для нужд современного общества.
Солдатик снова начал всхлипывать и скулить. Решил, что его песенка спета. Однако Гуля врунишку не выдал. Удалил парафин, перевязал и отправил его в госпиталь в тыл. Жаль ему стало этого задохлика. И правда ведь сгинет. Брат Петя был приблизительно его возраста. У Гули защемило сердце. Он по-особенному относился именно к младшему брату, который слишком рано лишился родительской любви и внимания. Мать с отцом были полностью заняты своим распадающимся браком. Когда они стали жить раздельно, Мариэтта была окружена заботой отца. Возможно, даже излишне. Мария Андреевна не могла столько же дать Пете в силу подорванного душевного состояния, которое все ухудшалось. У Гули с Петей была заметная разница в возрасте, так что он испытывал некоторое подобие отцовских чувств к младшему брату.
В тот вечер он сел и написал всем письма, несмотря на жуткую усталость.
IX
Григорий Григорьевич возвращался домой после деловой встречи. Вышел из машины чуть раньше. Хотелось немного пройтись, размять ноги. Последние дни он редко вставал из-за стола. Война вносила свои коррективы и в мирную деятельность, нарушая привычный ход вещей, разрушая давно сложившиеся устои. Не было возможности не замечать ее даже в глубоком тылу.
Подходя к дому, Гриша обратил внимание на кадета Пажеского корпуса. Ему показалось, что он уже где-то видел этого юношу. Но мысли Гриши были настолько заняты новыми схемами поставок для магазинов, что он тут же забыл об этом. Если б только он поднял голову, то в окне мог бы заметить дернувшуюся занавеску – это его дочь спрыгнула с подоконника, едва завидев родителя.
На дороге были разбросаны какие-то листовки и прокламации. Одна из них прилипла к калоше Григория Григорьевича. Он пытался снять ее тростью и невольно разглядел, что на ней изображено – Распутин и Императрица в непристойной позе, весьма неделикатно намекая на близкие, неплатонические отношения.
– Какая мерзость! – возмутился Григорий.
У соседнего дома дворник мел улицу в несуетливой, философской задумчивости.
– Любезный, – крикнул ему Елисеев, – поди-ка сюда!
Человек с метлой вздрогнул, словно проснулся, и подбежал к Григорию Григорьевичу.
– Убери-ка эту пакость! Чтоб ни одного листка не осталось!
Он обернулся на кадета. Что это он там крутится? Уж не он ли эту гнусность разбросал? Вроде приличный молодой человек, но кто их сейчас разберет. Ходят с романтично задумчивым видом, а потом раз – и бомбу в ноги бросят! Кадет будто прочел мысли Елисеева и поспешил удалиться.
За обедом Григорий Григорьевич все не мог успокоиться.
– Куда только жандармерия смотрит? Это уже переходят всякие границы дозволенного! – возмущался он.
Мариэтта, предчувствуя политическую лекцию, поблагодарила за обед и пошла к себе. Последние несколько недель Гриша не мог нарадоваться. Девочка повеселела. К ней вернулся аппетит.
– Вот пусть ими полицейское управление и занимается. Что ты себе душу рвешь? Кто серьезно будет относиться к каким-то пошлым рисункам в грязи? – успокаивала его Вера Федоровна.
– Да об этом весь свет шепчется. В любом салоне только и говорят про Распутина, что он царицей управляет, а через нее государем и всей империей. Паузы такие делают многозначительные и глаза таращат, мол, даже произнести не смеют все скабрезные детали…
– Мне кажется, ты сгущаешь краски. Нужно совсем не знать Александру Федоровну, чтоб про нее такое подумать…
– А как же председатель Государственной Думы? Родзянко – главный сплетник и есть, несмотря на то, что в Царском селе бывает с докладами регулярно.
– Неужели это Родзянко утверждает, что между Распутиным и ее величеством есть… нечто…? – супруга даже не осмелилась дать этому название.
– Еще не хватало! Нет, но он носится с обвинениями Распутина, как с писаной торбой. Послушать его, так этот старик абсолютно во всем виноват – и хлыст он, и распутник, и мздоимец. Если что-то плохо в государстве, так все из-за него. Нечистый, да и только. Не удивлюсь, если в душе Родзянко мечтает, чтобы и эти грязные слухи оказались правдой!
К слову, Распутин был младше Елисеева на пять лет. Забавно, что Григорий называл его стариком, хотя себя таковым не считал. Объективности ради, Елисеев и выглядел значительно моложе. А с появлением в его жизни Веры Федоровны он еще больше расцвел на зависть злопыхателям.
– А тебе Распутин кажется достойным человеком?
– Отнюдь! Я думаю, он та еще шельма. Задурил всем голову со своими гипнотическими способностями, якобы лечит наследника. Если помогает мальчику, дай да Бог. Но я думаю, это самовнушение и желание верить в чудо бедной матери. Будучи хитрым мужиком, он, разумеется, пользуется ее расположением. Гуляет? – Естественно! Просит за кого-то? – Безусловно! Но то, что нет ничего непристойного в их отношениях с Государыней, я уверен! А взъелись все на него за то, что он подход к царской чете нашел. Это не так-то просто. Им всем хотелось бы быть на его месте. Всем им хотелось бы давать Императору советы и людей своих пристраивать. Обидно, что их мужик простой обошел! Да и забывают они, что у Государя своя голова на плечах! – Гриша грустно посмотрел на бутылку мадеры. Хотелось угоститься рюмочкой, исключительно в медицинских целях, для успокоения. Но в Пост было нельзя. Нужно было дождаться хотя бы воскресенья.
– Пожалуй, – согласилась Вера Федоровна.
– Странные люди, у них государственных чиновников взрывают тысячами, а они считают самым страшным злом мужика неотесанного. По своим мыслительным способностям противника выбирают, не иначе.
– Вероятно, они думают, что присутствие Распутина и провоцирует народные волнения.
– Чепуха! Александра II взорвали задолго до появления старца при дворе. Массу людей погубили, когда про него даже никто еще и не слышал. Вот где опасность! Вот чего надо страшиться! Революционеров, народовольцев всяких! И не из-за самого Распутина народ волнуется, а из-за листовок этих гнусных. Откуда народу-то, что про него знать, коли никто не расскажет?
– Ну, все, Гриша, будет! Зачем ты меня пугаешь? Скажи, что все будет хорошо! Война скоро закончится, и мы поедем в Париж…
– Совсем забыл, у нас теперь там небольшой домик в округе Понтуаз.
