Елена Бауэр "Три солнца. Сага о Елисеевых. Книга I. Отец"

Голубоглазый блондин легко взлетел по лестнице навстречу спускающейся к нему юной богине, Варваре Сергеевне, по совместительству снохе хозяина бала, который приходился юному джентльмену кузеном. На секунду молодой человек замер, ослепленный то ли ее необыкновенной привлекательностью, то ли ее корсажем, сплошь сделанным из бриллиантов.

– Добро пожаловать, Григорий Григорьевич! С возвращением! – поприветствовала Варвара Сергеевна гостя, делая глубокий реверанс и демонстрируя соблазнительное декольте.

В эту же минуту сверху загромыхал бас отца Гриши.

– Григорий Григорьевич наконец пожаловал! Чуть не к шапочному разбору… – шутливо поддразнивал сына Григорий Петрович за долгие сборы. В свои семьдесят семь, несмотря на купеческую прическу с прямым пробором и окладистую бороду, он выглядел моложе благодаря хитрой искорке в глазах и бодрости, которой мог позавидовать любой молодой человек.

Голос отца привел юношу в чувство, и, ответив на приветствие Варвары Сергеевны элегантным поклоном, он поторопился к Григорию Петровичу Елисееву наверх.

Елисеевы были представителями известной купеческой фамилии и прямыми наследниками основателя семейного бизнеса, экономического крестьянина Ярославской губернии, Петра Елисеева. Вокруг их семьи ходила потрясающая легенда, по которой в 1812 году граф Шереметьев даровал вольную и 100 рублей подъемных своему крепостному крестьянину Елисееву за то, что тот вырастил и подал на рождественский ужин настоящую ароматную землянику, чем и привел в восторг своего барина и всех его гостей. Романтичная история, не так ли? И вполне соответствовала характеру Николая Петровича Шереметьева, женившегося на своей крепостной актрисе, Прасковье Жемчуговой. Такой поступок был бы вполне в духе этого свободномыслящего человека, покровителя искусств и богатейшего мецената в Российской империи. Был бы, если б граф не умер тремя годами ранее предполагаемого освобождения крестьянина и, самое главное, если б Петр был его крепостным. Однако реальная история ничуть не менее впечатляющая. Как бы сейчас сказали, это история успеха человека, который сам себя сделал. Простой крестьянин приехал с женой и тремя сыновьями в Санкт-Петербург и открыл торговую лавку для продажи вина и фруктов на Невском проспекте. И не было бы ничего примечательного в этом торговце, если бы вместе со своими сыновьями он не развил бизнес до небывалых высот. После смерти отца, матери и старшего брата Григорий Петрович и Степан Петрович продолжили семейное дело, основав всемирно известный торговый дом «Братья Елисеевы». Они построили крепкие деловые отношения со многими международными партнерами. Торговать с Елисеевыми считалось честью для заграничных предпринимателей. И вот уже для транспортировки колониальных товаров фирмой было куплено три корабля, а на вывесках и этикетках стал красоваться государственный герб России. Это ли не признание заслуг перед Отечеством?

Хозяином особняка на Мойке, 59 и устроителем великолепного бала и был сын Степана Петровича, почившего два года назад. Племянник традиционно приглашал на все свои рауты и балы своего дядюшку, Григория Петровича, и двух его сыновей – Александра Григорьевича и того самого голубоглазого юношу, Григория Григорьевича. Однако Гриша вынужден был пропустить множество мероприятий кузена из-за своего обучения за границей. Отец не скупился, давая лучшее образование детям, особенно последышу, Григорию Григорьевичу, который появился на свет, когда его родителю было уже шестьдесят.

Но хватит истории. Пора вернуться на бал.

Григорий Петрович решил представить младшего сына семейству старого друга и делового партнера Андрея Ивановича Дурдина. Он дождался, когда Машенька закончила кружиться в очередном танце, и направился к ним в сопровождении сыновей. Семьи, кроме младших своих членов, хорошо знали друг друга и даже дружили, поэтому встреча была радушной, почти родственной. Только щеки Марии Андреевны пылали чуть больше, чем обычно после галопа.

– Андрей Иванович, дамы, позвольте представить вам моего младшего сына, Григория Григорьевича. Гриша, это супруга и дочь нашего уважаемого Андрея Ивановича – Мария Исидоровна и Мария Андреевна, – затем он кивнул на старшего сына. – Александра вы все знаете.

– Григорий Григорьевич, наслышаны о ваших успехах в учебе во Франции, – тут же подхватила Мария Исидоровна.

– Они сильно преувеличены, – галантно ответил Гриша с совершенно очаровательной улыбкой.

– Давно вернулись? – подключился Андрей Иванович.

– Неделю как…

– Не дают вам отдохнуть кавалеры, Марь Андреевна? Ни одного танца не пропустили, – шутливо обратился Григорий Петрович к Машеньке.

– Разве не должно мужское внимание льстить девице? Словно мы не понимаем, что зачастую это всего лишь интерес к кошельку отца… А что, Григорий Григорьевич, далеко нашим раутам до французских? – не растерялась девушка.

– Не сказал бы. Во всяком случае, интерес к кошелькам, видимо, не имеет границ, – рассмеялся Григорий Григорьевич.

Хитрая искорка сверкнула в глазах Григория Петровича, когда он увидел, что диалог у молодых завязался. Он взял под руки Андрея Ивановича и Марию Исидоровну и отвел на пару шагов в сторону, якобы рассказывая очередную увлекательную историю. Александр Григорьевич деликатно последовал за ними.

– Чем же вы еще любите заниматься, кроме танцев? Музицируете? – продолжил разговор Григорий Григорьевич.

– Да, хотя, пожалуй, несмотря на все уроки, далека от совершенства. Следовало бы жалеть родных и делать это реже…

Молодой человек улыбнулся, оценив самоиронию новой знакомой. Это была не та очаровательно-формальная улыбка, которой он до того момента одаривал собеседников, демонстрируя свои превосходные манеры, а совершенно незабываемая, по-детски обезоруживающая, тут же превратившая его из элегантного джентльмена в задорного мальчишку. Она словно приоткрыла завесу лоска и воспитания, обнажая искреннюю и открытую душу юноши. Быстро опомнившись, Григорий Григорьевич снова напустил на себя серьезность. Но Марии Андреевне хватило тех нескольких секунд, чтобы сильнее забилось сердце от новых, не испытанных ранее чувств.

Объявили мазурку. Мария Андреевна зарделась еще больше. Ей бы хотелось, чтобы Григорий Григорьевич пригласил ее на этот особенный танец, потом отвел в обеденный зал и сидел бы рядом с ней на протяжении всего обеда. Но у Гриши разбежались глаза, высматривая, какую же из присутствующих на балу обольстительниц ангажировать. Казалось, танцевать с Марией ему даже не приходило в голову. Пока он не поймал взгляд своего отца. Со стороны могло показаться, что этот взгляд ничего особенного не выражал. Но каким-то чудом Гриша сразу сообразил, что нужно сделать. Уже через минуту они с Марией Андреевной танцевали мазурку.

Граф Закретский стоял в окружении своих приятелей и лениво потягивал шампанское, наблюдая за парами на паркете. Вдруг он заметил Григория Григорьевича и Марию Андреевну. Он явно не ожидал увидеть их вместе, и сей факт его заметно раздосадовал.

– Это что еще за прыщ? Весь вечер у меня под ногами вертится! – поинтересовался он у товарищей.

– Торговый дом «Братья Елисеевы». Сын владельца. И, кстати, кузен хозяина бала, – прокомментировал один из друзей.

– Неужели вы не пробовали их отменного вина? Не может быть! Они закупают целые урожаи… Между прочим, поставляют ко двору. Видели бы вы их винные погреба на Васильевском – восторг! – подхватил кавалергард из компании.

– Полагаю, денег у них больше, чем в столичной казне. Я бы не стал с ним ссориться, – заметил первый приятель, почувствовав задиристое настроение графа.

– Nouveau riche! Из грязи в князи! Думают, капиталом обзавелись, обучились танцам и могут с нами ровняться? – граф был жутко раздражен всеми рассказами, восхваляющими Елисеева.

Словно иллюстрируя его мысли, мимо Закретского по залу прокружилась двоюродная сестра хозяина дома, Мария Степановна. На немолодой грузной даме было надето платье из белых кружев с бордовым шлейфом, на голове – бриллиантовая диадема. Сделав в танце полукруг по залу, она остановилась недалеко от Григория Петровича и Андрея Ивановича.

– Глянь-ка на мою племянницу, – прыснул Григорий Петрович, – эка чапурчина на лучине.

Дурдин расхохотался.

Распорядитель бала объявил начало обеда и попросил кавалеров проводить дам в обеденный зал.

III

Обед был накрыт в Золотой гостиной, декорированной в стиле рококо. Воздушность пространства создавалась множеством зеркал, небольшими плафонами «Игры Амуров», золотой лепкой и обилием хрусталя.

Проголодавшиеся гости заторопились к столам.

Мария Андреевна, как и мечтала, сидела рядом с Григорием Григорьевичем. Они мило проболтали весь вечер. Рядом с ними излучали полное удовлетворение родители и с той и другой стороны. Союз двух крупных капиталов через брак наследников был бы безусловно выгоден обеим семьям. Но трепетно любящие своих детей, они не посмели бы настаивать в случае хоть какой-то неприязни между молодыми. К их обоюдному счастью, неприязнью там и не пахло.

Единственное, что не ускользнуло от проницательного глаза Григория Петровича и немного омрачало предвкушение радости, – это редкие взгляды, которые бросал Григорий Григорьевич на других красавиц. Эти взгляды скользили по богатому убранству зала, нарядам гостей, изысканным блюдам, сверкающим бокалам и почти не задерживались на девушках. Разве что только на секунду… и тут же бежали дальше. Однако старого лиса невозможно было обвести вокруг пальца. Больше «шкандалей» в семействе Григорий Петрович допустить не мог! Достаточно было того срама, что учудила дочь Мария. Уехала лечить больного мужа за границу и потеряла голову от его смазливого доктора, Франца Гроера. Справедливости ради, нужно отметить, врач был образован, интеллигентен, обладал великолепным голосом и был весьма обходителен в манерах, так что женщине устоять было сложно. Но не разводиться же с мужем! Порядочные женщины так себя не вели. Разводы крайне осуждались обществом. Вторые браки встречались часто, но по причине вдовства, как правило. Нужно ли говорить, что семья от поступка Марии была в шоке.

В бальном зале вновь заиграла танцевальная музыка. Сытые гости потихоньку потянулись назад в зал «Баккара».

Когда Машеньку пригласил на танец очередной кавалер, Григорий Петрович нашел брата. В тот момент, когда они решили вернуться к отцу, который все еще сидел в компании Дурдиных за обеденным столом, на них наткнулся проходивший мимо Закретский.

– Щегол! Parvenu! – процедил сквозь зубы Закретский, почти задев Гришу плечом, что было неслыханной дерзостью.

– Excuse moi? – Григорий Григорьевич побледнел и был намерен выяснить отношения с обидчиком. – Сударь, вы что-то сказали?!

Но Закретский уже повернулся к нему спиной и явно игнорировал соперника. У Григория Григорьевича заходили желваки. Александр Григорьевич, оценив ситуацию, взял юношу под руку и отвел в сторону.

– Гриша, успокойся, – очень тихо, почти шепотом, попросил он.

Казалось, Григорий Григорьевич не слышал. Он пытался высвободить свой локоть, но старший брат крепко держал его под руку.

– Ты не слышал, что он сказал! – возмутился Гриша.

– Возможно, он не самый приятный здесь человек, но у него весьма влиятельные родственники. Прошу, остынь! В конце концов, Петр не заслуживает скандала в своем доме, – тихим, спокойным голосом увещевал Александр Григорьевич.

К последнему доводу Григорий не мог не прислушаться.

Александр был старше брата на 20 лет, и его отношение к Грише было сродни отцовскому. Внешне он был статен и солиден, носил пушистые бакенбарды. Высоким ростом и худощавостью он пошел в отцовскую родню, в то время как Григорий был очень похож на мать, унаследовав от нее и яркие глаза, и средний рост. В темпераменте братья тоже были полными противоположностями. Александр был всегда спокоен и уравновешен, а в Грише постоянно кипели страсти.

После завершившего бал котильона гостям вручили ценные сюрпризы. Дам одарили браслетами с изумрудами и сапфирами. Кавалерам раздали золотые брелоки. Некоторые гости не расходились после обеда именно из-за ожидания шикарных подарков в конце мероприятия. А некоторым увлекающимся натурам никогда не было достаточно развлечений, они бы продолжали танцевать до самого утра. Рядом с ломберными столами собрались молодые люди, которым хотелось продолжения веселья. Григорий Григорьевич и Закретский тоже оказались в этой компании.

– Господа, поедемте в «Красный кабачок»! – предложил один из мужчин.

Остальные одобрительно загудели.

Григорий Петрович, который со старшим сыном наблюдал за происходящим на расстоянии, не проявлял внешне никаких признаков беспокойства. Однако он все-таки попросил Александра присмотреть за Гришей.

– Сынок, поезжай с ним… А то под носом-то выросло, да в голове еще не засеяно…

Оставив сыновей дальнейшим увеселениям, отец направился к выходу. Племянник с семейством провожали почетного гостя.

– Молодец, Петруша, знаешь толк в ассамблеях! – похвалил Григорий Петрович хозяина дома.

– Благодарю, дядюшка. Рад, что почтили своим присутствием! – с поклоном ответил Петр Степанович.

– Ну, какая ж красавица! А платье-то, платье! Это сколько ж здесь бриллиантов? На них, поди, можно цельную Приволжскую губернию купить! – не оставил без внимания Григорий Петрович Варвару Сергеевну.

Девушка засмущалась. Так всегда было с комплиментами от Григория Петровича – то ли похвалил, то ли пожурил.

IV

Вернувшись домой, Машенька горела желанием поделиться своими впечатлениями с Манефой. Она доверяла ей все свои девичьи секреты. Открываться перед подругами она не любила – они могли все высмеять, начать пересуды за спиной или позавидовать. С родителями личные переживания было как-то неловко обсуждать, а вот с нянюшкой – в самый раз. Та хоть и знатная ворчунья была, никогда бы и под пытками секрет Машенькин не выдала и всегда могла дать ценный совет, к которому, кстати, не обязательно было прислушиваться. В общем, она была идеальной собеседницей и плакательной жилеткой.

– Манефачка, ты себе даже не представляешь, какой он! Добрый, умный, красивый, полон жизни… Любит лошадей, говорит на французском, немецком, читал Шопенгауэра, – взахлеб описывала она няне Григория Григорьевича.

– Чево читал? – Манефа, конечно, была неграмотна, но она была неглупым человеком. Если б она получила образование, то могла бы заткнуть за пояс многих аристократов.

– Неважно…. Ох, Манефачка… Как же теперь жить? А как он танцует! – Машенька витала в облаках, полностью поглощенная своими эмоциями.

Пока они болтали, Манефа расшнуровала и сняла с девицы платье и корсет. Няня надела на нее ночную рубашку, и Машенька села к зеркалу, чтобы Манефа разобрала ее прическу.

– Граф, что ль, ваш? – недовольно спросила Манефа. Не любила она Закретского, считала его скользким и развратным, да и была уверена, что от Машеньки ему нужны только деньги ее отца.

– При чем здесь граф, Манефа? Елисеев, – успокоила ее Машенька.

– Это который? Их, Елисеевых, тьма-тьмуща.

– Сын Григория Петровича.

– А батюшки! Уж не того ли, у которого корабь?

– Корабли, Манефа… но их продали давно.

– Да чай не обедняли… У них вон лавок одних да доходных домов, поди, дюжина. Ох, берегись свекра богатого, как черта рогатого.

– И зачем я сказала ему про Шопенгауэра? – Машенька прокручивала в голове события вечера и уже не слушала няньку.

Манефа взбила подушки на кровати, откинула одело и убрала бутыли с горячей водой, которые грели постель. Машенька нырнула в теплую кровать. Нянька собралась задувать свечи и уходить.

– Подожди! Посиди со мной. Я не смогу уснуть, – Машенька вздохнула, – вдруг я ему не понравилась?

Манефа уселась на край кровати, а Марья Андреевна легла головой няне на колени. Старушка начала гладить ей голову.

– Как же может така краса не понравиться? Тока девка должна быть немка – говорить не умеет, а все разумеет… – ласково поучала няня.

Продолжая поглаживать голову Машеньки, она потихоньку стала напевать старинную колыбельную. «на улице дождик …брат сестру качает… … вырастешь большая, отдадут тя замуж… отдадут тя замуж во чужу деревню…», как часто делала, укладывая девочку в детстве.

– Видела бы ты, как на него дамы смотрели… Одна другой лучше… Боюсь, со мной он танцевал только из уважения к дружбе наших отцов, – засыпая бормотала Машенька.

V

После бала у Петра Елисеева мужчины перекочевали в кабачок и закутили. Шампанское лилось реками по хрустальной пирамиде из фужеров. На сцене пели цыгане. Откуда ни возьмись появились певички. Они, как воробышки, расселись по мужским коленям. По приветствиям мужчин было понятно, что многие из них были в этом месте не в первый раз. Аристократ и сердцеед Закретский, даже несмотря на пустые карманы, пользовался особой популярностью. На нем мгновенно повисли сразу несколько девочек. Вдруг одна из них заметила Григория Григорьевича.

– Ой, какой хорошенький! – совершенно искренне восхитилась она.

У Закретского перекосило лицо. А девушка встала с колен графа и пересела к Григорию Григорьевичу. Гриша расплылся в своей обворожительной улыбке – и заносчивому мерзавцу щелкнул по носу, и было лестно внимание противоположного пола.

Развлечения продолжались. Мужчины устраивали «римские качели» – раздетую до корсета и чулок певичку перебрасывали из рук в руки.

Под звуки оркестра, играющего туш, официанты вынесли на плечах огромное блюдо, на котором лежала нагая девица, все откровенные места которой прикрывали деликатесы – икра, колбасы, рыба. При виде блюда мужчины повскакивали с мест с криком «Ура!» и стали тыкать вилками в гарнир, выложенный вокруг тела. На его место кутилы бросали деньги, стараясь перещеголять друг друга. Закретский бросил золотой брелок, который получил в подарок на балу. Григорий Григорьевич с удовольствием наблюдал за всем происходящим, но вперед не лез. Постоянно оглядывался на Александра Григорьевича – мол, ты видел это? А старший брат даже в атмосфере разврата умудрялся выглядеть вполне пристойно. Александр периодически поглядывал на часы, хотя понимал, что жена с дочерью уже уснули, не дождавшись его. Вынесли еще шампанского…

Под утро в зал вышел управляющий.

– Господа, надобно-с за ужин и напитки расплатиться!

С трудом раскрывая пьяные глаза, мужчины начали искать оставшиеся деньги по карманам. Военный в эполетах достал купюры из кармана и собрался бросить деньги на стол. Вдруг его руку остановил Закретский.

– Пусть наши толстосумы, Тит Титычи, и платят! Для чего они еще здесь нужны? – громко, явно адресуя Григорию Григорьевичу, заявил он.

Пьяный Григорий Григорьевич вскочил, готовый броситься на наглеца. Александр Григорьевич спокойно отодвинул брата, подошел к Закретскому, достал из кармана туго набитое портмоне. Он медленно вытащил из кошелька толстую пачку денег и начал отсчитывать купюры перед носом графа. Это было красиво! На секунду воцарилась полная тишина. Мужчины и женщины завороженно следили за пересчетом денег. Наконец Александр Григорьевич бросил на стол отсчитанную сумму и обратился к управляющему. «И еще шампанского всем, любезный!» Что вызвало ликование гостей кабачка. Лишь Закретский чувствовал себя униженным.

– Благодарствую-с, барин! Дай вам бог здоровья! – управляющий отвесил низкий поклон Александру. А тот уже отвернулся к брату.

– Поедем домой, Гриша. Утро уже. Я устал.

VI

Ранний, спящий еще Петербург. В феврале солнце в Северной столице встает поздно. Было темно и ветрено. Снег хрустел под колесами экипажа Елисеевых. Гриша пьяный спал на плече Александра. Вдруг он приподнял голову.

– Долго еще? Что-то меня укачивает…

– Любезный, останови! – крикнул старший брат ямщику.

Елисеевы вышли на улицу. Александр глубоко вдохнул грудью свежий морозный воздух. Гриша едва стоял на ногах, съежившись. Цилиндр съехал набекрень, шуба нараспашку.

– Где мы, Саша?

– На Малой Садовой…

Они пошли вдоль улицы. Экипаж медленно ехал рядом. Александр Григорьевич пытался поддержать поскользнувшегося Гришу, но тот выдернул свой локоть.

– Саша, я уже не ребенок! У меня, если хочешь знать, во Франции дама была… знатная, – заявил Григорий Григорьевич, едва ворочая языком. – А Варвара Сергеевна – чудо как хороша! Повезло Степану …