Елена Бауэр "Три солнца. Сага о Елисеевых. Книга I. Отец"

– В чужую жену черт ложку меда кладет.

– А я жениться не стану! Я, знаешь, мечтаю, чтобы предприятие наше прославилось не только в Европе, но и в Америке, и во всем мире! У меня великое множество идей… – продолжал пьяный разговор младший брат.

Вдруг впереди они увидели группу из пятерых человек, которые, заслышав фырканье лошади, бросились врассыпную. Среди них была одна девушка – маленькая и хрупкая. Григорий Григорьевич смог на секунду рассмотреть ее детское личико с высоким лбом.

– Барышня! – Гриша был настолько пьян, что, ничего не соображая, резко рванул вслед за девицей.

Александр Григорьевич успел поймать его.

– Не нравится мне все это… Поедем скорее домой! – старший брат был не из трусливого десятка, но тогда он ясно ощутил необъяснимую смертельную опасность.

Он подозвал извозчика и затолкал брата назад в экипаж.

Наконец братья доехали до дома.

Отец уже проснулся и пил чай из блюдца. Рядом дымился самовар. В доме уютно пахло свежевыпеченным хлебом.

– Хе-хе, сынки, наконец дорогу домой нашли! Гуляй-гуляй, да дела не забывай! Умывайтесь, пейте чай и в лавку! А то сегодня гули, да завтра гули – а потом и в лапти обули, – прищурив глаз, стал подтрунивать над сыновьями Григорий Петрович.

Григорий Григорьевич вздохнул, но перечить отцу не посмел.

VII

Приведя себя в порядок, Елисеевы отправились в свою лавку на Невском.

Гриша немного волновался. Ему очень хотелось произвести впечатление в магазине, где его помнили еще ребенком. Перед выходом из дома молодой человек пытался отрепетировать свое появление. Стоя перед зеркалом, он произнес несколько дежурных приветственных фраз, с каждым разом снижая тембр голоса. Результатом Гриша остался недоволен. Ему казалось, что пока он звучит недостаточно солидно. Но сил дальше репетировать в тот день не было, жутко трещала голова после вчерашнего возлияния.

Магазин ломился от колониальных товаров. Там можно было найти лучшие фрукты, вина, сигары со всех концов света. На прилавках было и разное киевское варенье, и крупные пупырчатые финики, и швейцарская сухая дуля, и лучший пармезан по семь рублей фунт. Гурманов ждали вкуснейшие сыры – швейцарские, голландские да английские. В лавке можно было купить бесподобную мадеру и херес. Елисеевым принадлежали предприятия по первичной обработке винодельческого сырья в Бордо, Хересе и на остове Мадейра. Полуфабрикат доставляли в винные погреба негоциантов на Васильевском острове, где он и «воспитывался» до превращения в волшебный напиток. Елисеевские мадера и херес считались в то время наиболее ценными винами.

Да и кто бы летом отказался отведать прохладную, бодрящую, с легкой кислинкой мадеру из виноградного сорта Серсиаль с ломтиком швейцарского сыра вприкуску? Зимой, когда хотелось яркого или пикантного вкуса, были очень популярны более сладкие сорта – из Мальвазии или Террантеша. А сорокалетняя мадера расцветала, как та ягодка, приобретая тонкий, изысканный, нежный вкус. Кстати, мадера стала позже одним из любимейших напитков Григория Распутина, который употреблял ее круглосуточно без какого-либо чувства меры. Но о Распутине поговорим позже, значительно позже. Тогда еще он, тезка младшего Елисеева, был никому не известным подростком.

Гриша прошелся по лавке, оценивающе осматривая раскладку товаров. Отец и старший брат наблюдали за ним с любопытством.

– Надо бы, братец, сигарам не такое сухое место сыскать, – обратился он к приказчику.

– Как угодно-с, Григорий Григорьевич, только свободного места нет-с… – приказчик не спешил исполнять пожелание молодого барина.

– Будьте любезны, сыщите… Здесь у печки слишком сухо для них, – терпеливо объяснял Григорий Григорьевич.

– Да-с… только места нет-с…

– Вот же фрукты рядом с вином…

– А фрукты куда-с? – растерялся приказчик.

– Да вот хотя бы сюда! – Гриша выбежал на центр лавки и показал на пол.

У служащего глаза полезли на лоб. Он никак не мог взять в толк, как можно фрукты поместить в центре зала, где обычно толкутся покупатели.

Александр Григорьевич направился к выходу.

– Я в контору. Проверю документы. Отвечу в Португалию по урожаю будущего года, – сообщил он отцу.

Григорий Петрович пошел проводить сына и остановился с ним у двери, где ни приказчик, ни Григорий Григорьевич не могли их слышать.

– Да-а-а, управитель из него пока никудышный, хоть и правду про сигары-то говорит…. Ведь умный, смекалистый, что ж своего добиться не умеет, – немного разочарованно заметил Григорий Петрович.

– Молод еще. Умение с людьми управляться, как правило, с годами приходит.

– И то правда. Умнеют не от хохота, а от жизненного опыта. Для своих семнадцати у него и так ума палата, – пытался успокоить сам себя отец.

– Вы и маменька сами его чрезмерно опекали. Как же стали закалиться в топленом-то молоке? Ничего, сейчас в дело окунется, мигом затвердеет, – с легким укором высказал Александр.

– Эка завернул! С заклюшечками! Все правда. Баловали его, последыша… Да и как не лелеять, когда уже в старости его народил. Он мне сразу и сын, и внук… – растаял Григорий Петрович. – Ладно, иди с богом. Вечером свидимся.

Александр ушел, а Григорий Петрович вернулся в лавку к младшему сыну. Тот, уже немного выходя из себя, показывал служащему, как нужно выставить прилавок и пирамидами выложить фрукты в центре зала, чтобы привлекать покупателей. Приказчик стоял несколько ошалевший, не понимая, что ему делать.

– И строг ваш приказ, да не слушают вас… – проворчал себе под нос старший Елисеев.

В этот момент Григорий Григорьевич, не выдержав, снял свой элегантный сюртук, закатал рукава белоснежной сорочки и начал сам таскать ящики с фруктами. Приказчик совсем оторопел. Григорий Петрович глубоко вздохнул.

VIII

В храме было тесно от прихожан. Стояли вечернюю службу. Семейство Елисеевых было богобоязненно и исправно посещало церковь.

Все усердно молились. Помимо прописанных псалмов, у каждого посетителя храма были еще свои собственные обращения и просьбы к господу. Григорий Петрович горячо просил мудрости и терпения, чтобы обучать младшего сына делу. Просил вразумить себя и научить, как вовлечь Гришу в управление семейным предприятием. Просил дать Грише рассудительности и благопристойности, чтобы эмоции не владели им полностью. Просил избавить сына от искушений.

После службы уже было собрались уходить, но Григорий Петрович вернулся, чтобы заказать Сорокоуст своей покойной дочери, Лизе.

Александр вспомнил, как тридцать с небольшим лет назад, таким же февральским днем десятилетним мальчиком он стоял у гроба своей красавицы-сестры. Рядом едва сдерживал рыдания ее молодой супруг, Алексей Николаевич Тарасов, который, к слову, даже после своей второй женитьбы был вхож в семью Елисеевых и работал вместе с Григорием Петровичем до самой своей преждевременной кончины. Вспомнился ему также злобный, холодящий душу шепоток. «Уморили, уморили девоньку. Погубили сиротку». Он никак не мог взять в толк, кто же мог убить сестру. Вся семья очень любила Лизу, неожиданный уход которой стал для Елисеевых самой настоящей трагедией. И через тридцать лет не стало понятнее, какая болезнь забрала девушку через несколько месяцев после свадьбы. Отец увековечил память о ней, открыв в ее честь Елизаветинскую богадельню.

Гриша родился много позже смерти сестры, но чтил ее память вместе со всеми членами семьи. Однако любопытство брало свое.

– У меня на службе какое-то странное чувство было… А почему Лиза все-таки преставилась? – тихо спросил он у брата.

– Никто не знает, – вздохнув, ответил Александр.

– Тише вы! Языками что решетом, так и сеют… – шикнула на них мать, Анна Федоровна.

Тут Григорий Григорьевич увидел своего отца с Петром Степановичем и всем его семейством, включая Варвару Сергеевну, которая даже в скромном одеянии с покрытой головой блистала ярче звезд на ясном морозном небе февральского Петербурга.

* * *

На следующий день Григорий Петрович вызвал своих сыновей в контору.

– Ну что, сынки, не хочу, чтобы для вас это было неожиданностью… вот моя последняя воля…

– О, господи! Вы не здоровы? – испугался Гриша.

– От покрова до покрова кашлянул однова… – рассмеялся Григорий Петрович и продолжил уже серьезно. – Тока костлявая не спросит, когда прийти, а дело должно делать. Так вот, Гриша, ты – горяч, малость спесив, неопытен еще, поэтому завещаю наше торговое предприятие пока только Саше…

Григорий Григорьевич оторопел на какой-то миг. Ему с большим трудом удалось справиться с эмоциями и сдержать навернувшиеся слезы.

– Но как же?.. Я же… – забормотал он. Гриша всегда знал, что отец готовит его наследовать их торговую империю вместе с братом. В самом страшном сне он не мог себе представить, что отец может так с ним поступить.

– Не горюй, Гриша. Не без штанов остаешься. Я тебе и доходных домов отписываю, и прочего имущества. Но возглавлять семейное дело наравне с Сашей тебе рановато. Будешь пока мне и брату помогать, а там посмотрим, – утешал его купец.

Сказать, что Григорий Григорьевич был в шоке – не сказать ничего. Он был обижен, раздавлен, оскорблен, но спорить с отцом не смел. Гриша посмотрел на брата, словно прося защиты. Александр был не менее удивлен и совершенно не выглядел счастливым. Он уже давно перерос свое тщеславие и не собирался соревноваться с младшим братом, которого в тот момент ему было до боли жалко. Но он тоже не посмел перечить отцу, в глубине души надеясь, что у того за всей этой идей стоит какой-то хитроумный воспитательный план, что не было далеко от реальности.

Той ночью Григорий Григорьевич никак не мог уснуть после разговора с отцом. Накатывали рыдания. Он утыкался в подушку, чтобы его всхлипывания не разбудили родителей в соседних комнатах. На столике рядом мерцала свеча.

Вдруг истерзанный страданиями Григорий Григорьевич услышал какой-то шорох. Окно растворилось, и морозным ветром задуло свечу. Он поднялся, чтобы закрыть окно, но вдруг увидел у туалетного столика в противоположном темном углу комнаты фигуру в белом. Как будто невеста с фатой на голове. Было слишком темно, и отражения лица женщины не было видно в зеркале.

– Кто вы? Откуда вы здесь? – испуганно спросил Гриша.

Невеста не поворачивалась. Григорий Григорьевич решил подойти ближе. Он медленно приближался к таинственной гостье. Он уже был на расстоянии вытянутой руки, когда вдруг невеста повернулась, и Гриша увидел перед собой свою покойную сестру Лизу в свадебном наряде.

Гриша проснулся от собственного крика. Он был весь в холодном поту. Свеча продолжала гореть на столике рядом с кроватью. Поняв, что это был всего лишь сон, юноша пытался успокоиться. Но сделать это было нелегко. Он чувствовал, что это дурное предзнаменование. Понимал, что это какое-то предупреждение. Но не знал, что конкретно все это значит и чего ему следует опасаться.

IX

Первым весенним днем братья Елисеевы шли по набережной Екатерининского канала на постное чаепитие с Петром Степановичем. Несмотря на все еще зимний морозец, на улице было много прогуливающихся людей.

– Понимаешь, Саша, жизнь рухнула… потеряла всякий смысл…

– Жалеть себя – последнее дело. Возьми и докажи отцу, что ты можешь управлять торговым домом не хуже, чем мы с ним, – давал наставления брат.

– И докажу! Вот увидишь! Всем докажу! – обиженно, кутаясь в шубу, заявил Гриша. – Напрасно мы отпустили экипаж. Первое марта, а весной и не пахнет.

– Давай поторопимся. Петр заждался уж.

– Знаешь, я все вспоминаю, как ты этому Закретскому нос утер! Но это так унизительно, что он нас оскорбляет, а мы не можем его даже на дуэль вызвать, – словно не слыша Александра, продолжал страдать юноша.

Вдруг вдалеке он увидел маленькую, хрупкую женскую фигурку. Ему показалось, он где-то ее уже видел…

– Какая дуэль? Упаси боже! Такими речами ты отцу ничего не докажешь, – пытался отрезвить его брат.

– И все же! Не понимаю, почему отец не получает дворянства. Ведь у него столько наград, он мог бы, зачем же он упрямо остается в купеческом сословии?

В это время на набережную выехал экипаж государя, сопровождаемый семью казаками охраны и тремя полицейскими, следующими за царской каретой в отдельных санях.

– Посмотри на графа Закретского и скажи, честь теперь понятие дворянское? Если слово тебе даст этот граф, ты ему поверишь? А купцу? То-то…

– Государь! Государь! – голосили мальчишки, завидев императорскую карету.

Братья Елисеевы повернулись в сторону кареты, сняли цилиндры и поклонились. Кортеж пронесся вперед.

– Возможно, ты и прав. Но мне противна сама мысль, что такие, как он, смотрят на меня сверху вниз. Я сделаю все, чтобы получить дворянство! – настаивал юноша.

– Гриша, ну что за ребячество? Тебе бы нужно сосредоточиться на деле…

– Одно другому не мешает! Я буду, как и ты, хозяином нашего торгового дома и стану дворянином. Вот увидишь! Я всем вам докажу!

Едва закончив пламенную речь, Григорий Григорьевич увидел, как та самая хрупкая девушка, которую он где-то уже видел, высоко подняла руку с белым платком и взмахнула им.

Вдруг один из прохожих бросился к царской карете, и в этот же миг раздался взрыв. Лошади испуганно заржали и поднялись на дыбы, едва не опрокинув экипаж. Раненые со стонами попадали на землю. Среди них был и мальчик лет четырнадцати, вышедший из соседней мясной лавки, и казаки с лошадьми из охраны. Полицейские на ходу выпрыгнули из саней и схватили пытающегося убежать оглушенного своей же бомбой террориста. Елисеевы бросились на помощь пострадавшим, но старший брат был уже не так молод и немного отстал. Александр II немедленно вышел из кареты, чтобы помочь поданным. Тогда же Гриша увидел очередной взмах белого платка. Сквозь суматоху и дым он снова разглядел это девичье лицо – почти детское, с высоким лбом. И, словно по команде, один из зевак бросил государю в ноги сверток. Прогремел новый, более мощный взрыв, который отбросил Григория Григорьевича далеко от кареты и полностью раздробил ноги российского императора .

Когда Гришу без сознания принесли в дом, Григория Петровича чуть не хватил удар. Купец метался по дому, не находя себе места, до самого прихода доктора. Фельдшер осмотрел юношу и не обнаружил внешних ран, кроме неглубоких царапин. Однако он не мог исключать возможность внутреннего кровотечения или ушиба головного мозга, поэтому не решился дать никаких прогнозов. Велел переждать ночь – если к утру больной не испустит дух, значит, есть надежда, что будет жить.

Сразу послу ухода врача мальчишки-газетчики принесли трагическую весть из дворца – в результате полученных ранений Александр II скончался.

Мир Григория Петровича рушился.

Он закрылся в молельной комнате, встал на колени и всю ночь умолял господа не забирать так рано Гришу.

Под утро юноша стал проявлять признаки жизни, что-то бормотать, упоминая в бреду белый платок. Иногда он кричал, что там мальчик, государь, и словно пытался кого-то остановить. Его мать всю ночь просидела с ним рядом, меняя мокрые компрессы у него на лбу.

Рано утром в комнату пришел Александр, который почти до рассвета был с братом и матерью. Анна Федоровна отправила его поспать, чтобы потом сменить ее.

– Как он? Лучше?

– Бредит…

Анна Федоровна начала всхлипывать. Старший сын обнял ее.

– Если б мы только не отпустили экипаж…

– Не кори себя, сынок. Знал бы, где упадешь…

– Идите, отдохните. Я с ним побуду.

Вскоре Григорий Григорьевич пришел в себя. Родные некоторое время скрывали от него печальные новости про императора. Но долго такие известия не утаишь, и, узнав о смерти государя, Гриша погрузился в глубокую депрессию.

Почти целый месяц он был слаб и не мог встать с кровати. Так и осталось загадкой, было ли это следствием ушиба мозга или нервного потрясения, которое ему пришлось пережить. Возможно, впрочем, того и другого вместе.

X

Смерть Александра II стала настоящим горем для его верноподданных, которые ценили его как великого правителя и реформатора. В конце концов, именно он двадцать лет назад отменил крепостное право. Ни один другой монарх не сделал столько для простого народа, не зря его именовали Александром Освободителем. История не знает сослагательных наклонений, но проживи царь еще четыре дня, в Государственном Совете состоялось бы обсуждение конституционного проекта, и тогда у страны могло быть совершенно другое будущее. Но народовольцы не дали нам возможности узнать эту версию развития событий. Убийство Александра II стало одним из тех поворотных событий, которые предопределили дальнейшую судьбу России.

Григорий Петрович, как и большинство других купцов из его гильдии, воспринял эту смерть как личную утрату. Особенно учитывая ту милость и признание своему делу, которое они получали из дворца. На подлиннике Устава первого акционерного банка в России, который основали Елисеевы, Александр II собственноручно написал. «Быть по сему». Сам Григорий Петрович не мог стать управляющим, поэтому был членом правления банка. Но это не меняло дела. Немногим позже торговый дом Елисеевых «за долголетний полезный труд на благо Отечества» удостоился высочайшей милости именоваться «поставщиками двора Его Императорского Величества» и размещать на своих этикетках знаки государственной символики Российской империи. Подобную поддержку получали и другие успешные предприниматели. Для увековечения памяти Александра II они решили построить больницу.

– Получено высочайшее разрешение основать благотворительное учреждение, имеющее целью попечение о больных из бедного класса людей в честь увековечения памяти невинно-убиенного государя, Александра II… Однако собранных средств, 160000 рублей, хватит лишь на барак с амбулаторией, – заявил оратор на купеческом собрании.

Зал загудел.

– Необходимо организовать сбор средств… – продолжал все тот же выступающий.