Кина Марич "У нас всё хорошо"

Дядя Вова не сразу услышал: он как раз открыл почту и принялся внимательно читать письмо.

– С каким режимом борец? – не успокаивался Олег.

Не отрывая глаз от экрана, дядя Вова махнул рукой:

– Да какая разница…

Алёна хихикнула. Олег обиделся на дядю Вову. Мог бы и объяснить что-нибудь: он у них вроде наставником числится, как-никак.

– А зачем тебе этот тип? – поинтересовался Паша.

– Ни зачем. Это я ему нужен. У него там прожекты какие-то – вот он мне и морочит голову. Не знаю, как отделаться, – дядя Вова отстучал короткий ответ и обратился наконец к Олегу. – Так о чём мы там говорили?

– Да ладно… – Олегу вдруг расхотелось митинговать.

– Не реагируй ты так сильно на это дело, – кивнул дядя Вова в сторону монитора, на котором в муках и боли рождался очередной Олегов памфлет.

– Ну как не реагируй…

– Элементарно. Всё проходит. Пройдёт и это.

– И жизнь тоже. А жить когда?

– Сейчас. Бери и живи. Кто тебе не даёт?

– Как живи! Ты посмотри, что вокруг творится? – Олег почувствовал, как начал закипать. – Вот ты, о чём ты сейчас пишешь?

– О бардаке в законах.

– Просто так или в связи?

– В связи, – улыбнулся дядя Вова. – У нас всё в связи… Зачем без этого воздух сотрясать?

– И что там?

– Обычное дело… Людей из дома выгоняют.

Олег чуть не подпрыгнул от радости.

– Ну вот! – он театрально развёл руками и закивал головой, приглашая всех присутствующих поддержать его.

– И что?

– Как что, дядь Вов? Разве это нормально?

– Не знаю, – пожал тот плечами. – Может, нормально. Может, нет. Не мне об этом судить.

– А кому, интересно?

– Им, наверное… Этим людям. С ними же такое приключилось, не со мной.

– А что, с тобой такого приключиться в этой стране не может? – Олег ехидно прищурил глаз.

– Может. С каждым может. В этой жизни всё может быть.

– Потому что власть такая! – поддержали Олега из-за перегородки.

– Да не во власти дело… – стал возражать дядя Вова.

– В ней, в ней, – не соглашались за перегородкой.

– Власть всегда одинаковая, и всегда кому-то она не нравится. Причём вчера этот кто-то мог быть доволен властью, а сегодня вдруг решил, что надо срочно на баррикады.

– Люди сами не знают, чего хотят, – высказались из-за перегородки.

– Не в этом дело… – выдохнул дядя Вова. – Хотя и в этом тоже, потому что власть – это те же люди, которым, как и всем остальным, что-то нравится, а что-то нет. И самое главное, эти люди думают в первую очередь о себе: как удержать власть и как получать с неё разные плюшки.

– Всякая власть от Бога, – подал вдруг голос Паша, который никогда не вмешивался в дискуссии, предпочитая наблюдать за ними со стороны.

– А что это значит? – вскипел Олег, страшно не любивший такие пафосные заезженные фразы, смысл которых толком не понимают, но суют, как попугаи, в любой разговор. – Ты можешь объяснить?

– А так и понимать, – помедлив немного, ухмыльнулся Паша. – Всё от Бога. И нет смысла кочевряжиться.

Олег чуть не закричал, почувствовав бесцеремонную ногу на своей мозоли. Но сказать ничего не успел, его опередили из-за перегородки:

– Бог не может допускать такого!

– Правильно, – согласился дядя Вова, – при чём тут Бог? Всё дело наших рук, человеческих.

– Просто люди есть разные: есть плохие, есть хорошие, – смог наконец вставить Олег, – и плохие почему-то выбиваются в лидеры.

– Нет, Олег, не в этом дело, – парировал ему дядя Вова. – Если четвёртый муж бьёт по морде, дело не в муже, а в морде. Понимаешь?

– Опять митингуем? – в дверях возник главный редактор. – Давайте работать. Вова, зайди.

– Сейчас ругаться будут, – выглянул из-за перегородки верстальщик Максим, тот самый, что участвовал в дискуссии.

– Из-за чего?

– Редактор заставляет дядю Вову что-то написать – я вчера вечером слышал. А он отказывается.

– Что написать?

– Не знаю. Заказуху какую-то, наверное.

– Дурак дядя Вова, мог бы и согласиться. Деньжат бы срубил, – высказался Паша.

– У человека есть принципы. Тебе этого не понять.

– Да ладно, принципы. Можно подумать, он их никогда не нарушал. Работа у нас такая. Нам вообще лучше без принципов…

– Пойдём покурим, – Максим кивнул Олегу.

Уже в коридоре, оглядевшись по сторонам, он прошептал:

– Будь с ним поосторожней, Олежек. Стучит главному, как дятел. Всё докладывает. Так что ты не сильно там на политику руководства гони. Всё равно ничего не изменишь. Только проблем наживёшь, а писать будешь то, что скажут. Я тут с первого дня – знаю, что к чему.

Олег не стал спорить, но линию свою правдолюбскую продолжал гнуть, пока после очередного конфликта с редактором ему не предложили написать по собственному.

В свой последний рабочий день он чувствовал себя на редкость прескверно. Ловил осторожные взгляды коллег и понимал, что его, как прокажённого, предпочитают сторониться. На всякий случай. Ещё вчера с ним приятельствовали, секретничали, живо что-то обсуждали, а сегодня боязливо отводят глаза и не решаются заговорить. Олег недоумевал: ведь он герой, бросивший вызов и угодивший в опалу, а никто из его собратьев по перу не хотел это признавать. Его предпочитали игнорировать. Почему? Неужели так велик страх попасть в немилость к руководству из-за него? Или того хуже потерять работу? Неужели так слаб и низок человек, что способен только на одно: роптать по углам, не смея высказать своё недовольство обидчикам?

– Слаб, Олег, ой, как слаб, – согласился с ним дядя Вова.

Поздним вечером они сидели вдвоём в какой-то пивнушке, где измученный и потерянный Олег изливал свою больную душу.

– Почему, дядь Вов?

– Не знаю. Что-то с нами не так. Мир несовершенен. Мы всё время из огня да в полымя. Может, в этом и есть какой-то высший смысл, но нам он неведом, поэтому и реагируем на всё так: с опаской, недоверием, страхом. Страх – это самое главное. Мы всего боимся: потерь, перемен, людей… И себя тоже боимся. Себя, наверное, больше всего.

– Но я же не побоялся восстать? Значит, страх можно победить?

– Ты уверен, что действительно победил и ничего теперь не боишься?

Олег задумался. Конечно, боится. Он потерял работу и не нашёл пока другую. Даже не знает, где её искать. Он боится, что в любую другую газету ему теперь заказана дорога: резюме ведь подпорчено увольнением. Ему уже двадцать четыре, а он так и не решился съехать из родительского дома, опасаясь, что не справится один. Он уже давно без девушки, потому что после истории с Наташей страшится пережить ещё одно предательство. И по-прежнему он жутко боится разных пересудов, боится, что его признают слабым и никчёмным. Но говорить всё это дяде Вове он не стал.

– Не уверен, – лишь робко сознался.

– То-то и оно, – дядя Вова многозначительно поднял вверх палец и тут же, заметив проходившую мимо официантку, попросил ещё два бокала светлого.

– И что мне теперь делать? – взмолился Олег.

– Я тебе вот что скажу, – после долгой паузы начал дядя Вова. – Бросай ты журналистику. Не твоё это.

– Я что, такой бездарный? – взъерепенился Олег.

– Успокойся. Не горячись. Не твоё – значит, есть дело, которое у тебя получится лучше. И колбасить тебя так не будет. Ты бы видел себя: пар из ушей так и прёт.

– Но мне казалось, я нашёл себя здесь. Мне интересно. Я горел так… И статьи я писал классные, скажи?

– Хорошо писал. И горел тоже. Заметь, ты это говоришь всё в прошедшем времени. Для тебя это уже пройденный этап. Он закончен. Только ты сам этого не понимаешь пока.

– Почему же закончен? – упирался Олег. – Мне так нравится это. Я думаю, что могу на этом поприще реализовать себя.

– Неправильно думаешь.

– Почему?

– Ты так думаешь, потому что не знаешь, куда идти. Ты растерян и цепляешься за то, что хоть и ускользает, но всё же было у тебя в руках.

– Я действительно не знаю, куда идти и что делать… Правда, – Олег с мольбой смотрел на дядю Вову.

Тот молчал.

Олег был в полной растерянности: он почему-то был уверен, что дядя Вова непременно составит ему протекцию в какую-то пусть самую захудалую газетёнку, которую читают необученные интернету пенсионеры. Раздосадованный своим увольнением, Олег утешал себя, представляя тёплый, душевный разговор с дядей Вовой, который будет петь дифирамбы его журналистской хватке, крыть последними словами недальновидного редактора и обязательно предложит содействие в поиске новой работы. И даже если вдруг не предложит, то Олег попросит, и он не откажет. А тут вдруг такой коленкор.

– А почему ты думаешь, что журналистика – не моё?

Как тонущий хватается за хрупкую соломинку, он отчаянно цеплялся за дядю Вову и готов был уже потерпеть немного критики в свой адрес с тем только условием, чтобы получить так необходимую ему помощь.

Дядя Вова сделал пару последних глотков и помахал официанту пустым бокалом.

– Понимаешь. Даже не знаю, как тебе сказать… Уж больно ты горячишься. Нельзя в нашем деле так. Тут надо без фанатизма. Что говорят, то и пиши.

– Как это «что говорят»? – вскипел Олег.

– Во, ты глянь на себя, – будто экскурсовод в музее, дядя Вова совершил демонстрационный жест, предлагая Олегу как-то изловчиться и посмотреть на себя со стороны.

– Нельзя так реагировать.

– А что мне, расцеловать тебя за такие слова? – сердито бросил Олег.

– Может, и расцеловать. Я ведь дело говорю. Объясняю тебе, балбесу, что и как. А ты психуешь сразу. Вот за что ты всё время горло дерёшь? Чего в драку лезешь?

– За правду, – не раздумывая, отрапортовал Олег.

– За какую такую правду?

– Как за какую? Она ведь одна.

– Это тебе так кажется. Ты видишь именно так и думаешь, что это и есть правда. А кто-то видит по-другому – для него правда уже другая. И он не понимает, как можно видеть иначе. Но каждый из вас думает, что прав он. В результате – конфликт, который разрешить можно только с позиции силы. Понимаешь?

– Не очень, – признался Олег.

– Потому что привык думать, что ты всегда прав. И принять правоту другого не можешь.

– Ну, как же её принять, если он, этот другой, откровенно беса гонит, – Олег заметно нервничал.

– А этот другой, представь себе, убеждён, что беса гонишь именно ты.

– И чем он докажет?

– А ты чем?

– Как чем? Если я так считаю, то у меня обязательно есть доказательства.

– Но это для тебя доказательства, а для него – просто фикция.

– Что значит «фикция»? Как он может так говорить?!