Ибратжон Хатамович Алиев "Памятная фантазия. Сборник рассказов". Читать онлайн бесплатно.

Читать Ибратжон Хатамович Алиев "Памятная фантазия. Сборник рассказов
Отзывы на книгу Ибратжон Хатамович Алиев "Памятная фантазия. Сборник рассказов

Памятная фантазия. Сборник рассказов
Ибратжон Хатамович Алиев

Фантазия – удивительный путь полёта мысли. «Покойная фантазия» – это сборник научно-фантастических, фантастических и мистических рассказов, в них переплетаются грани реальности и другого мира. Каждый рассказ – это окно в неизведанное. Погружаясь в историю, читатель сталкивается с вопросами о природе человеческого существования, тайнами. Это сборник для тех, кто любит фантастические сюжеты, жаждет открыть новые грани действительности и готов отправиться в путешествие по тропам неизведанного.

Памятная фантазия

Сборник рассказов

Ибратжон Хатамович Алиев

Редактор Ибратжон Хатамович Алиев

Редактор Султонали Мукарамович Абдурахмонов

Редактор Оббозжон Хокимович Кулдашов

Иллюстратор Ибратжон Хатамович Алиев

Иллюстратор Раънохон Мукарамовна Алиева

Автор обложки Ибратжон Хатамович Алиев

Автор обложки Раънохон Мукарамовна Алиева

Литературный консультант Екатерина Александровна Вавилова

Экономический руководитель Фаррух Муроджонович Шарофутдинов

И. О. научного руководителя Султонали Мукарамович Абдурахмонов

Корректор Гульноза Мухтаровна Собироова

ISBN 978-5-0064-1690-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

СБОРНИК РАССКАЗОВ

Вечный сон

Не знаю, бывало ли у тебя подобное чувство. Что хочется уснуть на тысячу лет. Или просто не существовать. Или просто не знать, что ты существуешь. Или что-то подобное. Это желание очень болезненное, но оно появляется, когда я чувствую себя так, как сейчас…

Стивен Чбоски

Дыхание было тихим и размеренным, полное долгожданного, столь приятного для сердца тишины. Лёгкий, едва уловимый звук каждого вздоха переминался интересным белым шумом, которых чёткий слух мог уловить чуть ли не в каждую минуту. Это произведение природы, слепленное из шелеста листьев в дальнем саду, шума бескрайнего океана там, куда еле добирается взгляд, стрекотание сверчков и кузнечиков в зарослях, пока над ними пролетают летучие мыши. Всё это и ещё много того, о чём цивилизация даже не подозревает, объединены в этот приятный белый шум. Именно это ощущал старец, сидя на удобном кресле, расположив на его ручках кисты со слегка взбухшими венами. Уже он не был столь силён, хоть ум был всё также отчётлив, пусть даже и перебивался лёгкими клубами туманности в силу возраста и усталости.

Массивная голова с седыми волосами и не столь пышной белой бородой облокачивалась на подставку для головы. Глаза постепенно моргали, но так, словно старались всё больше и больше запечатлеть окружающий мир одновременно желая скорее покрыть зрачки веками навсегда. Но эти серые глаза с причудливой радужкой охватывали дальние просторы красивого острова. Старец ныне находился в своей научно-исследовательской лаборатории, расположенная на большой высоте в горах, окружаемая пышной растительностью и вести о ином мире людей до него доходили только, когда он выходил в это крыло лаборатории, откуда виднелось поселение там – в низинах острова, откуда также можно попасть к порту, где ныне мирно спят корабли или только-только готовятся к отплытию. Всё вокруг находиться в мирном и глубоком сне, спит и пышный лес, разве что хищники вышли на охоту, о чём можно догадаться при виде небольших ярких точек, что бродят в чащах.

Эти красивые творения природы, вызывающие восхищение бродили по местам, где человек мог вряд ли как-то оказаться или пройти, но также и им было недоступно место, где обитал не только человек, но и следующая стадия его развития. Масштабная лаборатория, имеющая высокую ограду и охраняемая роботами, включала в себя и сад, а в середине комплекса находилось белое, большое футуристичное здание в два этажа с дополнительной верандой на крыше. Разумеется, имелись и дополнительные малые корпусы, постройки, что ещё больше улучшало общий вид комплекса, вместе с нестандартной формой здания, но центром композиции всё же оставалась белоснежная научно-исследовательская лаборатория. Это красивое и весьма причудливое здание выделяло для своего главного владельца не мало места, в частности второй этаж практически полностью был в его распоряжении. Так, находясь на подъёме в гору, в стороне, откуда здание смотрело к дальнему поселению спустя километры зарослей и лесов в низине острова, откуда начинались новые возвышенности, а уже затем по обе стороны от острова сотни и тысячи миль океана, имелся балкон, сообщённый с кабинетом учёного, где всё также продолжала работать техника, горела настольная лампа, хотя основной свет был отключён, а сам старый профессор продолжал сидеть в удобном и элегантном кресле.

Его взор устремлялся вперёд, а зрачок отдавал единственным бликом от мистического света естественного спутника планеты Земля, что был в этих просторах казалось даже единственным источником, неземным маяком. Всё было невероятно тихо и спокойно, что радовало душу и в другой момент старец бы давно отправился бы продолжать свою увлекательнейшую работу, но ныне у него постепенно не оставалось сил, что чем-то даже огорчало его. Но он не грустил, ибо рядом с ним, на его коленях находился источник его радости – искусственно созданный в биологическом отделении этой же лаборатории из крови профессора и ослепительно красивый щенок немецкой овчарки, коего учёный называл сыном, а тот – отцом.

Тихое ощущение приходило к человеку во время приближающегося заката

Сейчас это существо, облокотившись о грудь своего творца, что покрывала белая рубашка в синюю полоску, приподняло голову. В ответ на это старец прогладил того по голове и спине, с лёгкой улыбкой ощущая дыхание последнего.

– Подумать только, – тихим, слегка хриплым голосом говорил старец, – сколько всего я проделал, сколько всего создал, но ведь было время, когда я мог не спать несколько суток, а сегодня я уже дважды спал за одни сутки и смог закончить всего два документа, проанализировать только одну реакцию и начать монтаж одного видео, – на выходе проговорил старец, – и что обидно, я ничего не могу с этим поделать.

– Пап, – отзывался приятным голосом щенок, – я не думаю, что тебе стоит из-за этого переживать, мне кажется, что ты просто устал и тебе нужно отдохнуть, чтобы приступить к делам с новой силой.

– Кхе-кхе, – то ли кашлянув, то ли посмеявшись ответил старец, не переставая удивляться наивности ответа, – возможно, но знаешь, что я думаю, сынок?

– Гм?

– Вот бы была возможность остановить время, но тогда многие события не произошли бы быстрей, ведь что-то мы торопим и поэтому это не решение. Но тогда, вот бы можно было уснуть и уснуть на невероятно долго, чтобы сон стал реальностью, чтобы там было всё прекрасно и радостно, чтобы твои братья и сёстры вернулись, – вспоминая сказочные фантазии говорил старец, он припоминал прочие свои творения в виде дракона, единорога, мальчика и прочих, кои то ли были, то ли не были и только старец думал, что они есть, – все мы были вместе, я бы никогда не уставал и оставался с вами…

– Интересная мысль, – сказав это щенок, прикрыв рот лапой зевнул и сонно улыбнулся.

Увидевший это старец улыбнулся в ответ, также сонно пару раз моргнув, усталость одолевала с каждым разом.

– Кажется и ты устал за сегодня, – положив руку на плечи создания отвечал старец, когда тот кивнув, прильнул к своему отцу в ответ.

– Отдохни, пап, я ведь рядом с тобой, – заботливо и полусонно отвечал щенок.

– Гм, спасибо тебе, сынок, – отвечал старец, начиная тихо гладить.

Старик ещё больше облокотился на спинку кресла, поворачивая голову, что-то шепча или скорее напевая мирную колыбельную, служащая дивным напоминанием для обоих присутствующих. Этот небольших размеров щенок, имеющий колоссальную важность в лаборатории, отвечающий за её безопасность, руководящий целым рядом проектов, для своего отца всегда оставался его маленьким дивным творением, его сыном. Постепенно колыбельная переходила в тихие звуки, которые по истечению времени всё больше стихали. Старец уже закрыл глаза и сам постепенно погружался в глубокий сон, прерывисто дыша, но всё ещё чувствуя мирное, сонное дыхание сына и с этими ощущениями, слушая шелест листьев и сказочный белый шум он засыпал. Он погружался в мир, где он молод и силён, где все его идеи реализуются невероятно быстро, где он столько не мучился, где его родные живы, где он счастлив, невероятно счастлив. Так он засыпал, не желая просыпаться, уходя в дивный, чудный сон, где был он, его близкие, его любимые и конечно же его дорогие дети, среди коих был и этот чудный щенок. Профессор уходил в сон, сон которые он так любил и куда хотел уйти, в тот самый Вечный сон…

Боги мои…

…Никто из людей не мог потребовать у него отчёта в его действиях! Бог, если он верил в него, совесть, если он ещё не потерял её, были его единственными судьями…

20 000 лье под водой. Жюль Габриель Верн

Бесконечная огромная чаща простиралась на сотни километров в это ночное время, когда огромный Лунный диск был так близко во время этого безмятежного совиного полёта на столь большой высоте. Листья мирно шелестели, где-то тихо спал ручеёк, где-то бродили ночные жители в поисках своей добычи, блистая своими зрачками. Но их не было заметно или слышно, отнюдь, казалось, что весь мир замер в этот миг, в это мгновенье, так сильно напоминающее остановленное мгновенье Евтушенко, в этих глубинах природы, в дали от цивилизации, чисто поэтическом моменте, словно место покоя Мастера и Фауста. Может быть, именно это придавало этому месту такую прекрасную силу, угодную для чудных и глубоких размышлений?

Высокая конструкция, огромная металлическая махина передвигалась в этой чаще, не обращая внимания на различные неровности дорог, сама прокладывая себе дорогу, но делая это почти что беззвучно, даже несмотря на то количество конструкций, которые были заключены в этот титанической массе. Машинист смотрел в эту даль и также был погружён в свои размышления, может быть даже отчасти наслаждаясь этим однообразием и образом ночной Фебы перед собой.

К этому же это было свойственно этому пушистому машинисту, вид коего мог быть совсем нестандартным для достопочтенного читателя, ничуть не отрицая невероятно добрый его вид, хоть и переживший очень даже многое. Коридоры, которые шли за этой кабиной были погружены в глубокий мрак, ибо пассажиры этого мирно не едущего, а скорее даже парящего на такой скорости поезда были погружены в сон. Но одному пассажиру никак приходил покой, не закрывались глаза, и он продолжал находиться в своей комнате, погружённый в глубокие думы.

Он смог достигнуть не малого, пережить через очень даже многое, являясь буквально владельцем этого гиганта, это прекрасное существо с большими красивыми глазами, востро стоящими ушами, приятным коричневым окрасом шерсти, красивым небольшим нарядом, даже не виляя так игриво хвостом, не высовывая язык и не поднимая свои более светло-коричневые лапки сидел на кресле с опущенной головой, слегка касаясь большой стол своим чёрным носиком. Да, не стоило отрицать, что он был, невероятно красив и мил, хоть пробыв здесь столько времени он желал этого слышать, хотел казаться лишь суровым, грозным и самостоятельным.

Все, разумеется, безоговорочно исполняли все его поручения и прихоти, от его слов, мыслей и пожеланий зависели судьбы многих семей, городов, областей и даже чуть было не стран. Но теперь, когда он находился в полном одиночестве под светом ночной Фебы и сотни миллиардов звёзд, где также было место, откуда он родом, он не мог не вспоминать то, кем он был, каким он был на самом деле. Каким же беззаботным было его детство, его прошлое. Пусть и сейчас в нём остался этот задор, эти интересные черты характера, но как же интересно и грустно смотреть на серый цвет с белым прошлым, пусть даже и очень субъективным, личным.

Находясь в этих размышлениях, он потихоньку спрыгнул со своего кресла и перебирая своими четырьмя лапами вышел в коридор, потихоньку приподнимая голову, а иногда вновь опуская. Взгляд проходил по сторонам, часто брови были насуплены, но иногда, когда он понимал, что он вновь абсолютно один, когда он не слышал ни единого шипения, шороха и прочего звука, его брови вновь приподнимались, принимая эту райскую картину невинности. Как же было жаль, что он лишился даже возможности быть таким, ибо здесь это опасно, это запрещено.

Так он прошёл почти к концу этого гиганта, оказавшись в старом вагоне, где был открыт верхний люк. Где-то может были какие-то предметы, какой-то старый груз, но, кроме этого, здесь в этом деревянном помещении ничего более не было и лишь лунный свет с видом верхних веток высоких деревьев можно было окинуть взором. Сев так и смотря на эту картину, с чуток намокшими глазами он потихоньку заговорил странным, скорее даже изменённым взрослым голосом, ибо в силу законов и правил самостоятельности, он не смел даже говорить своим гласом.

Он вспоминал того, кто так сильно любил, кто был велик и могуч, кто был добр и грозен, кто был так им любим и дорожим. При одной этой мысли на лице слегка показалась тень грустной улыбки, но поспешила спасть, хоть так и не хотела. Там, откуда он родом это было обыденностью, однако, здесь, в этом месте, где он столько времени провёл по собственному желанию, став невольником самого же себя, это возводиться гораздо выше и если они так возвеличивают королей, то обращаются к ним в множественном числе, но если ещё выше, то в единственном, поэтому он решил обратиться к тому, кто наверняка его сейчас слышит и смотрит оттуда, куда он глядит, объединяя эти понятия и всё ещё глубоко почитая того, кому он говорил.

В полнолунье едет бронированный поезд

Но не успел он открыть рот, как увидел странный блеск, двинув головой. В этот же момент обернувшись в сторону источника этого блика он увидел старую гитару, к коей подошёл и пододвинув к себе, встав вновь под лучом, начал трогать по струнам своими лапками, опустив голову, закрыв глаза, отчасти думая, отчасти грустя, отчасти стыдясь, но так желая вновь поднять голову:

– Боги мои, Боги прави, черные да белые подскажите сваму сыну, чаду не умелому…

Пусть здесь думают иначе, пусть здесь делят, пусть даже он так называет это, но глубины слов всё равно адресат поймёт.

– Как пройти по лезвию мне тонкому да вострому, через топи да болота, к оберегу острову, – так он вспоминал этот дивный мир, эти прекрасные места и края, которые так и остались в его воспоминания. – Три души во мне, три зверя – рысь, медведь, да серый волк. Разбрелись по тёмным дебрям, отыскать во мраке толк, – вспоминая тех существ, что населяли эти места произносил говорящий. – Только толку, что-то мало, вот и мечутся они, вечно попадая в западни.

Он погрузился в эти слова, в эти размышления, не замечая, как его шерсть буквально магически переливалась в этом лунном свету и даже не успев обратить внимание на образовавшийся высокий силуэт, опирающийся на трость, который смотрел поначалу с грозным, но после с таким тёплым и добрым взглядом, пренебрегая законами этих земель, этого небольшого мирка.

– Боги мои, Боги яви, славные да правые исцелите мои раны, луговыми травами. Стосковался я по жизни, не мудрящей, праведной, где на каждого по Солнцу, да по миру дадено…

Как же точно описывало это дивное прекрасное существо тот дивный мир, тот дивный, потрясающий Рай, где он был рождён, что так сильно любил, вызывая такую боль в душе силуэта, который не мог оторвать взгляд, лишь больно и еле заметно помахивая головой с седой бородой.

– Три души, во мне, три птицы – кречет, ворон, да сапсан потянулись вереницей, к бирюзовым небесам. Только птичьему полёту, долгим быть не суждено и опять я падаю на дно, – словно объясняя причину невозможности его полёта, учитывая те масштабные действия, ту тёмную войну, в которую он ввязался, говорил сын. – Боги мои, Боги нави, старые забытые, опалённые кострами, да плетями битые.

Сын прекрасно помнил все мучения, все страдания о коих даже скрывая иногда говорил его отец, как же он сожалел, что забыл об этом и пришёл к тем, кто совершал эти злодеяния, в кругу кого его отец ощущал эти Лайонеловы мучения.

– Дайте мне испить, напиться, сока дикой ягоды, чтоб услышать голос крови, богатырских прадедов. Три души во мне, три силы – боль, надежда да печаль, а вокруг меня твердыня, без пределов и начал. Те же рощи, те же нивы, тот же пахарь да варяг только всё же, что-то в них не так.

Раньше никак не осознавая, а ныне прекрасно всё понимая говорило создание.

– Позади опасные броды, да седые камни времён. Впереди чужие народы, да мельканье чьих-то знамён. Обернусь и вижу дорогу, что свернулась, будто петля, но в дали обещана Богом, ждёт меня святая Земля!

Последняя фраза заставило даже силуэт поразиться, ибо сколько бы времени ни прошло его существо, его создание, плоть от плоти его, один из лепестков венца его созидания прекрасно помнило его слова! Его сын, родимый сын помнил то, куда он шёл, куда так сильно стремился. Словно ощутив это воодушевление говорящий с гордостью повторил своим слова:

– …ждёт тебя святая Земля, – прошептал вместе с сыном отец.