– Вы?.. Не хотели что?
– Извините, нам правда нужно идти…
– Вы из Средних Домов?
Девушка еще более испуганно взглянула на него.
– Что-то не так? – спросил Полубог.
– Я… Да… Мы живем в южной части…
– Все в порядке. Я просто интересуюсь. Извините меня, если я вас чем-то напугал.
– Нет, все нормально, мы пойдем.
– А это правда, что вы хотели убить Короля? – спросила девочка.
– Эмилия!
Раст приулыбнулся:
– Нет. Я не хотел никого убивать.
– Тогда почему о вас так говорят? – настаивала девочка, задрав нос.
– Нам надо идти, правда, – женщина зашевелилась, повела за собой девочку.
– Да, я понимаю, – сказал Раст. Маленькое создание вопросительно смотрело на него.
– Пойдем, – сказала слегка раздраженно мать девочки. Гравитрон двинулся за ними.
– Пока! – наконец крикнула девочка, скрываясь с горизонта.
Раст проводил их взглядом в надежде, что та не заслужила из-за него порку. Её мать к нему так и не обернулась. Средние Дома… но она не была жильцом Средних Домов. Пока еще не была. Может, чья-то новая слуга. Её настоящее место пребывание (или таковым было) – Нижняя Аделия, что очевидно исходя из её поведения. Насколько ему известно, в Центральную Аделию не пропускают даже новых слуг, пока они не проведут в Средних Домах хотя бы год. «В Аделии что-то происходит, -подумал Раст, – Но разобраться я все равно не успею».
7
Дворецкий возвращался домой, а рядом резвились дети. Заметив сэра Бронхэна, они зашептались между собой и захихикали, напомнив Расту другие города, чего раньше и представить было невозможно: не только из-за благородного воспитания, но и из-за превеликого уважения к верному слуге. Сэр Бронхэн даже и глазом не повел – у него явно были дела куда важнее этих детишек.
Ульяна Де-Блу заканчивала что-то объяснять леди Макграт с таким величием, что он только сейчас вспомнил, какой серьезной и деловитой она бывает. Когда худая женщина зрелых лет покинула комнату, он подошел.
– Раст? Что-то не так? – её лицо тут же преобразилось, и голос уже не звучал таким могущественным. Слабость ли это? Не раз задумывался Раст и всё никак не мог ответить на собственный вопрос. А может, она думает, что знает, о чем пойдет речь. Думает, что он пришел предупреждать её; что скоро его комната снова опустеет.
– Я хотел поговорить с тобой.
Она испытующе глядела на него.
– О сэре Бронхэне.
– Что именно ты хочешь узнать о сэре Бронхэне? – спросила она, немного расслабившись.
– Почему он больше не служит нашему дому? Почему он ушел в отставку? Он сказал, что дело в его возрасте, но я вижу, что что-то случилось. А еще над ним смеются дети. Я хочу знать, почему он ушел, и хочу знать от тебя, – совершенно спокойно проговорил Раст.
Ульяна не сразу ответила своему сыну, но он готов был ждать.
– С сэром Бронхэном случился один акцидент. Ему сильно нездоровилось, и мне пришлось отстранить его.
– Что за акцидент? Расскажи мне.
– Мне донесли о том, что случилось.
– Тогда расскажи, что тебе донесли.
Она неуверенно улыбнулась:
– Это так важно?
– Пока не знаю, – ответил Раст. – Но у меня еще не было видений. Может, я должен что-то решить здесь. Я хочу знать, что случилось, к тому же я любил сэра Бронхэна.
Ульяна кивнула. Чуть помедлив, она начала:
– Это случилось днем. Когда твой отец…
8
Это случилось днем, когда Уинкорн Де-Блу собирался в совет.
В этот момент к нему почти беззвучно, немного корежась, подкрался Арлен, вспотевший, поднимаясь по крыльцу.
В последнее время ему снились ужасные сны, и он пытался их отгонять, тратя на это чересчур много энергии, которой оставалось у старика совсем ничего.
– Господин Де-Блу? – его голос слегка дрогнул, что Уинкорн, конечно, сразу же уловил в интонации дворецкого, пребывающего в последнее время в чуть отстраненном состоянии, что так не свойственно его привычной непоколебимости. Дворецкий как бы тоже это заметил, перевел глаза, собрался с мыслями и продолжил: – Я хочу оставить дом ненадолго. Мне нужно прогуляться.
– Нет проблем, Арлен, – ответил Уинкорн, пристально вглядываясь в мокрый лоб старика. Чуть отстраненное состояние это мягко сказано; дворецкий вел себя совсем иначе, но Уинкорн пока не вмешивался, давал возможность всему разрешиться самому. Для него такая загадка была детским примером, только уж очень ему не хотелось узнавать ответ. – Тебе нездоровится?
Бронхэн словно бы приподнял левую бровь, чему-то изумившись, а затем опустил, подведя в одной мысли итог, что больше скрываться ему не получится и именно он станет тем, кто нарушит столь долгий срок служения своей семьи Де-Блу, хотя он мечтал стать последним, мечтал, чтобы его дочь стала членом Высоких Семей. Ему, быть может, эта мысль пришла бы с горечью, но разум его был отвлечен совсем иным. Больше всего в тот момент старого дворецкого тревожил голос, который он слышал во сне.
– Дни стали слишком тяжелые для меня, – помедлив, добавил: – Не помню такой высокой температуры.
Уинкорн кивнул. Знал не понаслышке, что лето в Аделии проходит с вполне привычными градусами, даже, может, чуть ниже, чем раньше, но говорить об этом не стал. Ему стало немного тревожно за преданного человека, потому что и сам он, и Ульяна понимали, что старик скоро покинет пост. Проблема была не в погоде.
Мудрец Де-Блу отправился в совет, а сопровождал его взгляд слипавшихся старческих ресниц.
Арлену Бронхэну было почти что шестьдесят лет, как Уинкорну, но он не привык вставать в самые ранние часы, в какие пробуждался в последнее время. Делал он это для одной цели: только чтобы кошмары закончились. Все было даже выносимо, входило в какие-то рамки, пока голос из снов не стал чересчур реальным.
Ранний подъем ему не помогал.
Он чувствовал, что сознание его перестраивается, дает слабину эмоциям, пробудившимся глубоко под коркой – Арлен Бронхэн считал, что сходит с ума из-за того, что видит и слышит.
Стены ослепляли блеском, узоры кружились и пытались «дотянуться» до него, а он не переставал слышать властвующий голос. Вместе с тем и казалось ему, что во дворце, нагретым солнцем, стало жарче, хотя воздух здесь охлаждался. И вот почудилось ему, что за пределами станет легче или, как минимум, страшные мысли, умоляющие или иногда приказывающие совершить предложенное ввиду его возможностей, пропадут.
Он видел, как проходящие люди смотрят на него, как дети отходят подальше, чего-то разглядывая в нём; он слышал, как его пару раз спросили: «Сэр Бронхэн, вам нехорошо?». Он не вспомнил потом, кто задавал эти вопросы, хотя таких было немного, как смог уйти так далеко, как прошел выученные улицы и природу, хотя голова разрывалась с каждым шагом, отдалявшим старика от дворца. Он отвечал им, местным
(…ты чужак ты здесь чужак ты объект презрения старик…)
(Я их знаю! Я их всех знаю…)
что-то невнятное и продолжал идти, не зная куда, только бы не свернуть назад как-то случайно или по воле…
(голоса?)
Естественно, ему было нехорошо. Кому бы стало хорошо от этого ужасного голоса, что преследовал его неделями? Что показывал ему эти картины, оживающие перед глазами? От этих указаний, которые он приказывал сделать… Конечно, Арлену было нехорошо и уже довольно давно, но кого это заботит? Он всего лишь дворецкий, всего лишь слуга, он здесь чужак, он ненавидим, он…
Что-то переменилось, и ему вдруг стало намного лучше. Солнце уже не отравляло, воздух не был таким густым, а его не тошнило. Но вместе с тем он будто что-то потерял внутри себя, какая-то нить натянулась, но отказалась рваться, и теперь мир стал неестественным.
Все голоса заглохли, птицы замолкли, брызги фонтана стали беззвучны. Его оглушило. Он стоял в самом центре и на двух концах. Он должен был что-то увидеть. Один из своих худших кошмаров. И он увидел.
Он застыл на месте. Руки опустились в бессилии. Глаза поднялись куда-то вверх, за глазницы, и, казалось, хотели провернуться на сто восемьдесят градусов.
На него обратило внимание несколько людей, проходивших мимо, но дворецкий не дал им ничего сказать. Он упал на колени, а затем, когда глаза его вновь смотрели прямо, но опять никуда, завопил во всё горло самым жалким своим голосом, словно та самая главная нить наконец лопнула.
Крик – такая же эмоция, как боль или смех. Крик может быть болью и смехом. Боль может быть физической или душевной, резкой или тягучей, страшной или естественной. Сложно описать ту боль, которую почувствовал дворецкий Бронхэн после увиденного. Можно лишь сказать, что она действительно была физической и душевной, резкой и тягучей, страшной и естественной.
Эмоция стала звуком, затем стала слухом, затем сказкой, пока не ушла в могилу.
Когда дворецкий перестал кричать, он огляделся с таким видом, будто только что проснулся. Старый слуга не мог сказать в тот момент, что происходило с ним до того, как он оказался на коленях. Он видел испуганные лица людей, почему-то смотрящих на него. Он был удивлен, почему в их глазах нет ужаса. Он помнил кошмар, который только что увидел, и был уверен, что это увидели все. В этом коротком мгновении, не выдержав, он лишь открыл рот, попытался закричать, но не смог издать ни звука. Так ему казалось.
В это короткое мгновение он видел свою дочь.
Дворецкий так и не вернулся во дворец, да и вообще перестал появляться в Центральной Аделии какое-то время, запершись в своей лачуге в Средних Домах, как потом объяснили слуги Ульяны. Она уже давно нашла замену старику в женщине, за которой наблюдала с определенных пор, но это была уже другая история.
Во дворце поселилась леди Макграт, а старый дворецкий ушел на покой, но покой пришел к нему еще не скоро. Он стал вновь появляться в Центральной Аделии, когда в город вернулся Хранитель и Полубог Раст Де-Блу, но это не заметила даже Ульяна.
9
– Вы спрашивали его об этом? – наконец задал Раст, обдумывая рассказ своей матери.
– Нет. Нам не хотелось лезть в это. Из уважения к нему.
– И никаких догадок ни у кого не было?
– О сэре Бронхэне все знают только хорошее.
Хранитель покинул дворец поздним вечером, но в этот раз он не посетил любимые сады своей матери. Он пошел на мост Тауко, что построили над небольшой рекой, которую до сих пор называют Слезами Богов. Это место по какой-то причине оставляли нетронутым, таким, каким его воссоздала природа, а затем было принято ничего здесь не строить. И, несмотря на первобытность окружающей обстановки, вода в реке сохранялась предельно чистой. Отсюда и пошло такое название.
Мост освещали лампы, встроенные в него. Сама река не освещалась. Он бродил по мосту, время от времени поглядывая на воду, бьющуюся об камни. Его время пребывания в Аделии подходило к концу, и он это знал, но пока еще ничего не увидел. Какова его следующая цель? Отправится ли он за тем, что выяснял так много времени? Что потребует от него вера Хранителей на этот раз? Не важно. Он был готов пройти любой путь, поэтому он и сказал однажды Высшему Пророку, будучи еще совсем мальчишкой: «Я стану Хранителем. Я буду служить Династии Хроно». Он помнит как сейчас эти изумленные взгляды, обеспокоенные слова матери: Раст, что ты говоришь? Но он понимал, прекрасно понимал, что говорит. Отречение от пророчества – вот что. Впервые за столько лет в Аделии кто-то отрекся от пророчества. Когда-то это уважалось, но сейчас просто не могло не осуждаться. Раньше это могло принести славу; раньше люди меньше боялись и больше любили. Сейчас… Но таков путь – путь Хранителя.
Его размышлениям не помешали ни шелохнувшийся куст, ни песчинки, соскользнувшие по склону, где-то вдали, хотя, конечно, он это уловил. Сейчас его волновали только вопросы, поселившиеся в голове за эти две недели. Но ответы так и не приходили.
Я знал Ривера как лучшего из лучших в своем деле. Однажды его наняли для Центральной Аделии. Ривер рассказывал мне это, когда я пребывал вместе с ним в темнице под Кантусом. По его словам, он только подобрался к Средним Домам (так называют поселение слуг в Центральной Аделии), как стража вышвырнула его, и никакие документы не помогли, никакие его фокусы, электронные подделки, ничего. Но сейчас, говорят, времена изменились…
«Под заходом солнца».
А. Охлома.
Глава IV
Шпион.
1
– Ты любишь её? – не выдержала Ульяна.
Они ужинали отличной едой, приготовленной поварами по выбору леди Макграт. Это была единственная вещь, которая получилась у неё лучше, чем у сэра Бронхэна.
Раст не сразу ответил – Будто никогда не задавал себе этот вопрос, подумал Уинкорн, и его это насторожило.
– Она лучше тех девушек, которых я знаю.
– Так ты любишь её?
– Да, мама. Думаю, что да. Это так важно для тебя?
– Это важно для неё. Она знает?
– Что именно? Что я люблю её?
