Кольцо было бережно уложено в подходящий для него футляр и помещено в нагрудный карман совсем не подходящего для этого вида пальто. Уходил я так же быстро, как и совершил свою покупку, словно вор укравший драгоценность.
Уже после покупки, по дороге в Питтсбург, я понял, как это всё выглядело со стороны. За четыре дня составления списка дел и планов, проведённые в море по пути от буровой до Америки я совсем забыл привести себя в порядок.
Восемь с чем-то утра, центр Манхэттена, не самый дешёвый ювелирный. Двери открываются, и на входе, одной ногой внутри, другой на улице, небритый, не стриженный, в помятом и покрытым белыми пятнами от морской соли пальто стою я, ожидая пару секунд в таком положении, словно обдумывая – а туда ли я зашёл? Молча прохожу и меньше чем за минуту покупаю дорогущее кольцо с сапфиром и бриллиантами. Выглядело всё это так, словно мой ржавый корабль пришвартован за углом и ждёт своего пирата-капитана, наряженный морскими гребешками и водорослями, играть на борту свадьбу с русалкой.
Чёрт побери, вот это, наверное, было зрелище!
Очередное такси, ещё один час пути потрачен. Томительное ожидание вялых пробок Нью-Йорка, гуща которых разбавлялась лёгким чувством спокойствия за успешно выполненный первый шаг из моего авантюрного плана. Присутствие кольца в левом внутреннем кармане пальто проверялось мною каждый десяток минут, и спустя пять-шесть таких проверок я добрался до нашего дома. Надо было привести свой внешний вид в вид достойный поездки за платьем. Забирая ключи у соседки, выслушивая удивлённые вопросы по поводу моего единоличного приезда и не запомнив свой ответ, я забежал в дом.
Время подходило к обеду, но есть мне совершенно не хотелось. Весь организм понимал важность поставленных задач и смиренно отодвигал свои требования. Посетив душ и потратив там чуть больше часа – я вышел из него гладко выбритым и чистым, удачно заметив, что эта чистота не затронула мой разум и в голове до сих пор крутились все поставленные задачи.
Путь до Питтсбурга занимает не меньше десяти часов на поезде или на автобусе. Если выехать в течение часа – доберусь к ночи. Придётся отдать остаток времени этому дню. Огорчённый мыслью, о предстоящем бездействии я всё же перекусил, и наступающий вечер принёс с собой усталость. Поддавшись, я провалился в сон прямо на диване в гостиной.
Часть третья – Бой в промежутке.
Нью-Йорк просыпается рано, бурлящий бульон его жизней не утихает и ночью. Но утром – он кипит, сбрасывая крышку своего котелка и выплёскивая пенящуюся взвесь из людей и их судеб на свои улицы. В гуще этой смеси была и моя судьба, смешиваясь со всеми остальными в хаотичном и бешеном ритме движений, толчков и извинений. Я продирался сквозь это месиво к вокзалу.
Касса. Билет. Перрон, пропитанный ожиданиями, встречами и потерями, слабо вибрируя под ногами от приближающегося поезда, он впитывал в себя и следы моей судьбы.
Вагон четвёртый. Шаг по ступеням внутрь. Место сорок шесть. Выполнение второй задачи из списка началось с гудка трогающегося локомотива. Моя нервозность от нехватки времени ослабевала. Её часть я оставил позади, на ступенях и скамейках вокзала.
Десять часов пути до Питтсбурга я провёл в размышлениях и созерцании мелькающих пейзажей Пенсильвании. Соседнее место не было пустым, но рядом сидел не человек. Крепко вцепившись в края сиденья, там примостился безбилетник. Мы с ним уже давно знакомы. Ощущение его присутствия мне не забыть. Страх – порождаемый незнанием.
Мой старый спутник, давненько ты не появлялся рядом. С тобой бороться для меня – сражение без шансов на победу. Но поддаваться я не стану. Сжав кулаки, преодолевая торнадо кружащих предрассудков, я сделал шаг в эпицентр. В тишине сердца урагана, окружённый свирепствующим, летящим по кругу воем мыслей, я окунулся в глубины своих чувств на поиски ответа. Он должен высадить моего попутчика на ближайшей станции.
Одинаковые иллюзии разных вопросов не собирались разлетаться и безумствовали вокруг. Их вопль перебивал стук колёс:
– Что будешь делать если по прибытию в Питтсбург – ты не найдёшь портного?
– Может он переехал?
– Или давно забросил своё дело?
– А может судьба давно забрала его из этого мира?
Вопросов много, но всё одно.
Достав из ножен шпагу опыта, я не потратил много времени на бой. Удар был прост и точен, без сожалений прервал он шумящий балаган иллюзий:
– Не найду портного, значит потрачу больше времени, но найду другого или выберу один из лучших магазинов Питтсбурга или Нью-Йорка!
Замедлялся ход. Здание путевой станции появилось в окне. Поезд остановился. Попутчик не прощаясь, вышел, оставляя меня на время в одиночестве.
Ещё увидимся – мой старый конвоир.
Гудок.
Старт локомотива.
Готовься встречать меня, Питтсбург!
Часть четвёртая – Великий мастер.
Вслед за прибытием моего поезда прибывал и закат. Поиск адреса у таксиста не занял много времени, от вокзала до дома портного было недалеко, и эта часть западного Питтсбурга была таксисту хороша знакома.
Заезжая в круглый тупиковый дворик и сделав полукруг, мы остановились ровно на двенадцать часов по плоскости циферблата этого двора. Прямо возле деревянного двухэтажного дома. Простой, без каких-либо вывесок и украшений, потерявший за годы без ремонта блеск белой краски, которая местами облезала с деревянных перекрытий и стен. Своим видом он был похож на ту визитку, что я держал в руках.
Закат завершал свой путь. Уходя, он оставлял оранжевую линию. Тонким волосом, крадясь по улице, прорезаясь через трещины в асфальте, она указывала на дом портного.
Я подошёл к двери и постучал. Один удар, секунды ожидания, ещё два удара. Звонка у двери не было. В глубине первого этажа горел тусклый свет.
Никто не открывал.
– Так просто вы от меня не отделаетесь, мистер Виллиам. Говорил я вслух, перелезая через невысокий метровый забор на задний двор.
Возможно, мне стоило сказать что-нибудь громкое, что-нибудь вроде приветствия совмещённого с извинениями за моё варварское вторжение. Но стоило мне подумать об этом, как эта мысль была прервана мягким голосом, смешанным с хрипотой и спокойствием:
– Я попрошу вас не помять эти клумбы. Моя жена следит за ними целый год и только недавно подготовила к надвигающимся холодам. Повредите им – и нам обоим несдобровать. И, поверьте, мне – прилетит куда больше вашего.
Едва закончив эту фразу, старик, на вид лед шестидесяти пяти, спокойно оттолкнулся ногой от перил задней террасы, чтобы качнуть скамейку, подвешенную на цепях и выполняющую роль качели.
С резким ударом изнутри и хлопком об край дома открылась дверь. На пороге появилась, по-видимому, жена портного. Навскидку она держала двустволку нацеленную прямо на меня:
– Если ты мои клумбы повредил, то лучше беги!
Не испугавшись, как ни странно, я поднял руки вверх и хотел начать объясняться, но старик опять заговорил первым:
– Маргарет, убери свой пулемёт! Он всё равно не заряжен. Ты что, не видишь у него в руках моя визитка?
И правда, я до сих пор держал в своей левой руке визитку ещё с момента выхода из такси.
Старик бодро поднялся с качели, её спинка стукнула по стене дома. Забирая свой стакан и бросая туда почти затухшую сигарету, он прошёл по террасе до ступенек во двор, по пути опустив рукой ствол жены. Спустившись ко мне, он взял из моей ещё до сих пор поднятой левой руки визитку и сказал:
– Прошу извинить мою жену, но и вы должны нас понять. Выглядите вы, хоть и опрятно, но ситуация созданная вами сейчас, к доверию не предрасполагает.
Хорошо, что привёл себя в порядок в Нью-Йорке, подумал я. Явись я сюда в таком виде, в каком входил в ювелирный – выстрела мне не избежать:
– Извините за это глупейшее вторжение, но я стучал несколько раз и мне никто не открывал.
Слегка, но не до конца, опустив ружьё, Маргарет сказала:
– Вам никто не открывал, потому что мы никого не ждём!
Старик, протягивая мне обратно визитку, прервал жену:
– Полно вам обоим! Ситуация, похоже, не предполагает к насилию ни с одной из сторон. Маргарет, повесь уже пулемёт обратно на стену и сделай нам чаю. Похоже, что эта визитка говорит за вас. Вы пришли за платьем.
Маргарет стукнула прикладом ружья по деревянному полу террасы и, разворачиваясь, чтобы уйти внутрь дома повышенным тоном отчеканила:
– Виллиам. Это тебе не пулемёт. Это коллекционное двуствольное, вертикальное, ружьё двенадцатого калибра. И если ещё раз назовёшь его пулемётом, то в следующий раз я его точно заряжу! А чай – сами себе теперь готовьте.
Хлопнув дверью, она ушла внутрь дома и по включившемуся наверху свету – стало понятно, что вечер с портным мы проведём вдвоём.
Придвинувшись чуть ближе ко мне, старик прошептал:
– Прошу вас, пройдёмте и присядем за чашкой чая, а когда жена уснёт – может и чего покрепче.
Усадив меня за стол гостиной, мастер занялся приготовлением чая на кухне. По громким стукам чашек и множественным хлопкам дверей кухонных шкафчиков становилось понятно, что сам он редко занимается какой-либо готовкой. Перебивающий эти звуки раздался сверху крик жены:
– Вторая полка слева от холодильника! Зелёная банка! Хватит уже там греметь!
После этого мною были услышаны только два звука, скрип дверцы шкафчика и свист чайника. Прошла пара минут, и старик вернулся, держа в руках поднос с кружками, фарфоровым чайником и зефиром. Поставив поднос на невысокий дубовый столик, он уселся в кресло напротив меня и, пододвигая чашку на мою сторону стола тихо сказал:
– К какому сроку нужно платье? И где невеста?
Уловив мой измученный и удивлённый взгляд, полный вопросов, он продолжил:
– Вы, пожалуй, задаётесь вопросом, как я угадал цель вашего визита? Всё просто. При вас моя белая визитка, она старая и моя фамилия на ней уже стёрлась. По видимому, ей уже пошёл второй десяток лет, а значит, Вам я её дать не мог.
Направив указательный палец в мою сторону, и откинувшись в кресле с кружкой чая в другой руке, он продолжал:
– Это значит, я дал её кому-то другому много лет назад, и этот кто-то порекомендовал меня, передав визитку вам. За всё время у меня было всего два вида визиток. Если визитка с фоном цвета вишнёвого дерева, значит, я дал её человеку, когда изготавливал для него костюм. Если цвет фона белый, значит, я дал её человеку, когда изготавливал для него свадебное платье. Ваша визитка, пусть и запачкана цветом времени, белая. Поэтому я повторюсь – сроки, невеста?
Незаметно для себя я улыбнулся, живой ум старика и складная речь, удивляла. Вытащив из своей сумки платье Эмбер и положив его диван рядом с собой, я сказал:
– Вот невеста. Срок – десять дней.
– Ничего себе заявка! Вот это вы странный человек. Вы, что, действительно считаете, что я смогу сшить вам свадебное платье, сняв мерки с платья совершенно иного покроя, а не с живого человека, да ещё и в такие сроки?! Это невыполнимо!
Сверху послышался стук по полу, видимо Маргарет была недовольна очередными громкими звуками. Приняв во внимание этот сигнал требования тишины, я напористо, но снизив тон голоса заговорил:
– Прошу вас, за деньгами не постою. Назовите сумму. У меня очень сложный план, на первый взгляд, план почти невыполнимый, но я твёрдо намерен его реализовать. Но любой невыполненный шаг из списка дел и вся подготовка пойдёт коту под хвост. Расстояние, которое я преодолел, чтобы попасть к вам приближается к отметке в две тысячи километров, большая часть из которых по бурным водам северного моря. Кольцо я уже купил и не намерен отступать. Мне предстоит ещё с десяток дел, доставка нужных вещей и провизии на остров, и ещё подкуп сотрудников в мэрии Рейкьявика, за доступ к острову! К тому же, мне строго запрещено покупать платье где-либо ещё, кроме как у вас.
После окончания моих слов была поймана тишина. Старик сидел, откинувшись в кресле, и всё ещё держал кружку в руке. Я же, закончив говорить, вонзился в него взглядом. Я ждал, что этот рассказ произведёт на него впечатление. Так прошла пара мгновений и вдруг на всё это он ответил:
– Вы не выпили чаю.
Чаю, Чаю?! У меня тут план срывается, а он про чай говорит!
– Прошу вас, остынув, он будет не так вкусен.
Я взял кружку и сделал глоток, в голове крутилась надежда и ощущение, что выполнив это требование, я получу желаемое.
– Исландия, остров, кольцо… Вы смелый человек, если решились на такое. И, судя по платью рядом с вами – невеста остаётся в неведении, что она – невеста? Не боитесь потратить деньги и время зазря? Что если она откажет? Но, прошу вас, меня извинить, это лишний вопрос. Не отвечайте. И не следовало ли вам начать, в первую очередь, с решения вопроса доступа на остров, ведь платье и кольцо достать куда проще?
И правда. Я вдруг задумался, почему с буровой я уплывал напрямую в Америку, а не в Рейкьявик? Мне совсем не пришло в голову, что лучше начать с посещения мэрии Рейкьявика. Но переделывать всё уже было слишком поздно, пришлось это признать.
Чай и ситуация остывали. Старик понимал, что его замечания попали в самую точку и поставили меня в ступор. Не дожидаясь моих ответов, он достал из кармана своей кофты небольшой антикварного вида ключ и подошёл к закрытому стеклянными дверцами бару. Осторожным движением и поджимая правую дверцу чуть снизу, он провернул ключ. Раздался тихий скрип открывающейся дверцы и слабый звон стекла. Из недр этого старого хранилища была извлечена бутылка и два гранёных бокала. Поставив их стол и, повернув бутылку этикеткой ко мне, он уселся обратно в своё кресло. Устало вздохнув, он размеренно произнёс:
– Пожалуй, без капельки крепкого нам не обойтись. Прошу вас превратить наше чаепитие в нечто более подходящее для достижения вашей цели.
На коричневой этикетке я разглядел надпись, написанную русским языком – Коньяк’ъ. Выдержан 25 лет. Объём 1 литр. Бутылка была закрыта и полна. В этот момент я понял, что задержусь в этом доме до утра.
Сорвав пломбу с рельефным изображением герба на ней, я откупорил пробку. Сбивающий с ног аромат миндаля, кофе и шоколада смешивался с благородным запахом алкоголя, выдержанного в вековой дубовой бочке. Подвинув бокалы ближе к себе, и друг к другу, я налил чуть меньше половины в каждый. Убирая бутылку от бокалов, я был остановлен словами старика:
– Прошу вас не церемониться и налить больше половины. Сейчас мы спустимся в подвал, где располагается моя мастерская. И я хочу, чтобы мой шаг был твёрд. И, кстати, мы с вами собираемся пить старинный русский коньяк, который, чтобы попасть ко мне, преодолел расстояние в десятки большее, чем преодолели вы, но мы до сих пор не знакомы. Моё имя вы уже знаете, оно написано на визитке. А как же ваше?
Он протянул мне свою руку через стол.
– Арчибальд. Ответил я, пожимая его руку.
Виллиам сжал мою руку чуть сильнее и, не отпуская её, деловым тоном сказал:
– Очень приятно Арчибальд. Зовите меня Виллиам. Давайте же создадим платье достойное невесты человека преодолевшего такой путь ради неё!
Мы сделали по глотку, и глоток Виллиама был на порядок больше моего. Посмаковав напиток и выдохнув, старый мастер закусил зефиром и встал с кресла:
– Прошу вас забрать бутыль и бокалы. Следуйте за мной, ах да, и не забудьте захватить украденное платье.
Руки были пожаты. Чай оставлен недопитым. Коньяк начат. Часы показывали девять вечера. Мы спускались в подвал.
Подвал дома, превращённый в мастерскую, представлял из себя три помещения соединённых г-образным коридором. На входе в каждое помещение была закрытая дверь с табличкой.
Мы подошли к двери с табличкой «Чертёжная».
Дверь не была заперта на ключ, и Виллиам открыл её, приглашая меня жестом руки первым войти внутрь. Войдя, я увидел огромный деревянный стол из цвета тёмной вишни, он стоял ровно в центре комнаты. За ним – кожаное кресло на колёсиках с большой спинкой.
По всю левую стену был деревянный стеллаж с полками разных размеров, на одних лежали свёрнутые в форму свитка чертёжные листы, на других книги, на третьих наборы иголок различных форм и размеров, с загнутыми концами, крючками и волнистыми изгибами, напоминающими по форме штопор. Некоторые иголки были устрашающе большого размера и походили больше на пыточные инструменты, чем на орудия портного. Все иголки хранились в стеклянных ларцах покрытых пылью, и было понятно, что к ним давно не прикасались.
По правую стену были расставлены манекены, имитирующие верхнюю часть тела человека, у некоторых не было ног, и они были насажены, словно на кол, на стальную подставку с колёсиками. Были, как мужские, так и женские манекены. Все сделаны из дерева и размечены непонятными для меня линиями и пометками, как дикие аборигены покрывают себя магическими татуировками. Таких манекенов было не меньше десятка. Они скрывали стену, но за ними было видно, что вся она покрыта прикреплёнными к ней листами с чертежами и набросками, рукописными заметками красными чернилами поверх чёрных. Зачёркнутые и заштрихованные рукой мастера пометки, рисунки и таблицы играли роль обоев.
За спинкой кресла стоял шкаф с трюмо, в открытой части которого стоял пустой графин и пара книг.
По бокам от входной двери и на потолке над столом крепились по два светильника тёплого жёлтого цвета. Виллиам пододвинул к столу деревянную табуретку, а сам уселся в скрипящее под его весом кожаное кресло:
– Прошу вас описать мне следующие вещи. Вашу невесту, рост, уж простите, вес, цвет её волос и глаз, по возможности – мерки. Я, конечно, постараюсь их снять с принесённого вами платья, но чем больше информации – тем проще мне будет работать. Кладите платье на стол. И опишите мне остров, на котором будет проходить церемония. Но сначала подождите, материал вашего платья – вискоза с примесью шёлка и велюра. Сложное сочетание. Вкупе эти материалы могут слегка растягиваться. Как оно на ней сидит?
Он определил материал платья, которому уже больше пары лет, без этикетки, с одного прикосновения и взгляда. Это вселяло уверенность в то, что этот человек действительно знает своё дело. Обдумав это, я начал отвечать на поставленные вопросы, описывая Эмбер и остров:
– Её рост где-то 153-155 сантиметров. Я точно не знаю…
