– Ну, морально. Их увечат обстоятельства: смерти близких, унижения, вечное невезение, отсутствие денег, болезни, – неохотно принялась объяснять пациентка. – У кого-то отсутствует нога, рука, почка, а у кого-то – совесть, сострадание, любовь, доброта. Список можно продолжать бесконечно. Все эти понятия окружающим нельзя увидеть в человеке с первого взгляда. Но если человек не умеет любить, не знает, как протянуть руку помощи нуждающемуся, если его не волнуют чувства других – он такой же инвалид, как и те, кому что-то ампутировали. Только пособий ему никто, конечно, не назначит, да и в очереди не пропустит.
– То есть, если вы сами лишены сострадания, доброты и любви к людям, то, по вашей логике, вы тоже инвалид?
– Нет, я не лишена ни сострадания, ни любви, ни доброты. Но проявляю их только к тем, кто этого заслуживает.
– Только к добрым?
– Да.
– Но ведь вы сказали, что только со злыми людьми случаются несчастья? То есть добрым сострадание и рука помощи не должны быть нужны, ведь вселенская расплата применяется к людям злым?
Аделина в замешательстве замолчала. Главврач терпеливо ждал. Несколько минут она, опустив глаза, теребила рукав больничной пижамы. А потом вдруг расплакалась.
– В чем дело? – спокойно спросил Виктор Аркадьевич.
– Доктор, это какой-то замкнутый круг. Я знаю, что во мне живет доброта и жалость, и если бы я не знала подробностей жизни всех людей, я бы им помогала, сострадала, понимаете? Но так как я знаю, что почти никто этого не достоин, я так же, как и все эти моральные инвалиды, отворачиваюсь, злорадствую, насмехаюсь. Из-за своих знаний я ненавижу людей, мне противно даже подумать, что всем этим мерзким подлецам, у кого произошли несчастья, нужно помочь. Я такая же, как они, такая же злая, мерзкая, не сострадающая. Что мне с этим делать? Я устала вариться в собственном негативе, но избавиться от него не могу.
– Главное, что вы признали проблему. Пока вы злорадствуете и не сострадаете – вы злая, не знающая любви и прощения, вы моральный инвалид. Вам нужно вытащить из глубины себя лучшие чувства. Важно признать, что ошибаться может каждый, но каждый достоин прощения.
– Вы не понимаете, никто не достоин прощения. Вселенная разберется со всеми.
– Научиться прощению должны вы сами. В первую очередь для того, чтобы простить себя. Столько лет вы были такой же злой, как и все, кого вы презираете – то есть, как остальные люди. Чтобы простить себя, нужно научиться прощать. Вы со мной согласны?
– Если честно, нет. По-моему, это не имеет смысла. За что и зачем мне прощать себя? Я ничего плохого не сделала.
– Вы говорили, что ненависть разрушает вас изнутри. Но ведь это вы позволили ненависти вами владеть, вы сами не препятствуете этому, разрушаете себя. Представьте, что вам приходится делить одну комнату с неприятной соседкой. Она вас раздражает, вы ее презираете, считаете злой, мерзкой. Но обстоятельства складываются так, что вам придется жить с ней до конца жизни, и ничего нельзя изменить. А теперь подумайте, что вы – главный человек в своей жизни, вам с собой жить еще очень много лет. Но если в случае с соседкой вы можете выходить из дома, ночевать у друзей или приходить, когда она заснула, то в случае с собой – никуда вы не денетесь. Чтобы выйти из порочного круга «люди злые – поэтому я злюсь – я сама злая» нужно сделать шаг в сторону и перестать себя вести предсказуемо. Нужно начать вести себя по-другому. В следующий раз, когда увидите злобу, выйдите из круга, сделайте один малюсенький шаг и не примите эту злобу внутрь себя. Ответьте добротой, пожалейте человека, ведь он злой – потому что у него не все в жизни хорошо. Только сильным личностям доступно сострадание, только тем, кто смог переступить через себя и начал меняться. Вы достаточно умны и сильны, чтобы сделать это. Я верю, что у вас получится.
– Предлагаете улыбаться какому-нибудь маньяку, например? Это будет ложь и лицемерие, я никогда не смогу простить ему всех совершенных убийств.
– Ну, маньяков у нас нет.
– Это вы так думаете, потому что не видите моими глазами.
– И кто же, по вашему мнению, маньяк?
– Да тот в кресле, который даже разговаривать не в состоянии. Видела его мельком в коридоре на третьем этаже, когда меня водили на обследование мозга. Раньше он с особой жестокостью убивал женщин и детей.
– Могу вас уверить, что у этого человека врожденное заболевание. Он не в состоянии обслуживать себя с рождения, поэтому всю жизнь находился под присмотром разных людей. Он никогда никого не убивал.
Аделина презрительно улыбнулась и несколько раз кивнула, выражая тем самым недоверие и категоричное несогласие.
– Даже если мы допустим, что раньше он был маньяком, взгляните на его состояние сейчас. Разве недостаточно законы вселенской расплаты расправились с ним? Он не может двигаться и говорить, он полностью зависим от других людей, его никто никогда не услышит и не поймет. Неужели он не заплатил сполна?
– Он это заслужил.
– Постарайтесь выбросить из головы ваши знания о нем как о маньяке. Пожалейте его, проявите сочувствие. Выйдите из круга. Не надо ему улыбаться и лицемерить, вы должны по-настоящему осознать, как ему плохо. Осознать и посочувствовать. Станьте добрее, станьте сильнее. Поборите свою ненависть, не дайте злобе довлеть над вами, вы – сильнее злобы, это вы ей должны владеть, а не она вами. Пусть это будет вашим заданием. Завтра мы обсудим результаты.
Пациентка насупилась, но не ответила.
– Одно из важнейших составляющих вашего лечения заключается в строгом соблюдении режима дня. Вы, наверное, заметили, что режим дня в нашем заведении упорядочен и регламентирован.
– Еще бы не заметить, – буркнула Аделина.
– Это необходимо. Как вы наверняка знаете, самодисциплина – главный элемент самоконтроля, и именно самоконтролю мы будем учиться на всем протяжении нахождения здесь. Сегодня вечером медсестра принесет вам дневник. Я хочу, чтобы с завтрашнего дня вы методично, без пропусков, заполняли все графы.
– Что за дневник?
– Дневник, так называемая метрика, содержит в себе пять основных пунктов в течение дня: пробуждение, первый контакт с другим человеком, начало занятий, ужин, отход ко сну. Вам нужно фиксировать время и, кроме того, заполнять степень участия других людей в этих делах, где 0 – никто не принимал участия, 1 – кто-то присутствовал, но активного участия не принимал, 2 – кто-то присутствовал, взаимодействовал, но не очень активно, 3 – кто-то присутствовал и активно взаимодействовал. Подсказки нужной цифры вы найдете внутри, я перечисляю их сейчас для ознакомления. Помимо этого, в течение дня необходимо отмечать среднее настроение и уровень энергии по шкале от минус пяти до плюс пяти. Ничего сложного, как вы видите, нет, и тем не менее ведение этого дневника необходимо для точного понимания вашего состояния и возможной коррекции получаемого лечения. От полноты заполнения и честности зависит результат. Ровно как и от уровня вашего содействия. Надеюсь, вы это понимаете?
– Я думала, что лечение – это таблетки или уколы.
– Лекарства не решают всех проблем, они лишь помощники в целом комплексе мероприятий. Наша задача – использовать время вашего нахождения в стационаре с максимальной эффективностью. Наша главная цель – делать людей здоровыми. Мы стремимся к тому, чтобы задействовать все возможные методы, сделать лечение исчерпывающим, наполненным, насыщенным.
– Ваши слова звучат обнадеживающе, если я на самом деле больна. А если нет, вы меня залечите своими методами.
– Вы можете быть уверены, что никакого лишнего лечения не получите. Ваше состояние непрерывно курируется. Ваш диагноз еще не раз будет перепроверен. Вероятность ошибочного диагноза и, соответственно, лечения в нашем заведении самая низкая по стране, это я гарантирую. Мы регулярно будем собирать анализы для определения концентрации препаратов в организме, а также для того, чтобы иметь представление о реакции организма на препарат. Ваши опасения напрасны.
– А если вы увидите, что мне ничего не помогает, вы признаете, что ошиблись и отпустите меня на свободу?
– Вероятность неэффективности исключена полностью. Вы – не первый пациент с подобным диагнозом. Данный диагноз имеет положительный прогноз при правильно подобранном лечении.
– А если все-таки ошибетесь? Отпустите меня?
– Вы будете получать помощь, пока состояние не стабилизируется, а вы не научитесь самоконтролю.
– То есть будете лечить, пока не вылечите, – хмыкнула.
– Разве не этого вы просили в нашу первую встречу? Вылечить вас, потому что вы хотите стать нормальной, потому что «знания» вам мешают, а вы не хотите больше знать? Вы говорили, что согласны до конца жизни пить таблетки, лишь бы быть как все.
– Действительно. Но я же не думала, что вы припишите мне диагноз.
– Вас пугает формулировка?
– С таким диагнозом я настоящая психичка.
– Вы разумный взрослый человек, поэтому и говорю я с вами, исключая утайки и недомолвки. Я мог бы сказать, что у вас обычный нервный срыв и не посвящать вас в тонкости лечения, не объяснять ничего. Но у нас с вами не должно быть секретов. Вы доверяете мне, а я доверяю вам. В отношениях врача и пациента самое главное – честность, откровенность, искренность. Именно поэтому я считаю, что вам необходимо знать настоящий диагноз. Если вы будете знать врага в лицо, нам будет легче с ним справиться.
– Ну, посмотрим.
– Про задание на завтра помните?
– Попытаться посочувствовать маньяку.
– Верно. Что ж, встретимся завтра. Удачного дня.
Когда Аделина покинула кабинет, психиатр с кресла пересел за стол, разложил перед собой результаты тестов, заключения инструментальных исследований, анализы, личную карту пациентки. Первым делом врач принялся за неровную стопку рукописных листов – рассказ.
Приложение 16
Вечерело. Сумерки опускались на заснеженное село, обнимая каждую избу и вместе с лютующим морозом просачиваясь в щели бедных комнат.
Варвара Васильевна Филипчук, опустившись на колени в углу напротив икон, усердно молилась, крестясь и кланяясь. Ей шел пятьдесят первый год, но она выглядела довольно старше – почти как ее шестидесятивосьмилетняя свекровь, Елена Филимоновна, с которой они делили кров. Вместе с ними в избе жила Ольга, родная сестра Варвары Васильевны. Ольга была самой младшей среди них – всего двадцати шести лет, но самой несчастной, успевшей потерять веру и надежду на лучшее. Четыре месяца назад она получила похоронку на мужа, а всего два месяца назад единственный пятилетний сын помер от воспаления легких. Варвара Васильевна на фронт проводила шестерых мужиков: пятерых сыновей и мужа. Два сына погибли в бою в первый месяц войны, как и сноха, ушедшая добровольно радисткой, а от мужа вот уже полгода не было никаких вестей. Елена Филимоновна, потеряла и того больше: помимо уже перечисленной родни, погиб ее старший брат – от снаряда, скинутого на мирное население. Погиб и старший сын – в бою. Мужа же она похоронила задолго до войны. Когда-то в избе Елены Филимоновны жили большой семьей, пока война не принесла пустоту в эти стены.
Распахнулась дверь, и в пороге застыла Ольга, держа два ведра, полных снега.
– Тут!
Две женщины, оторвавшись от своих дел, в ужасе открыли рты. Первой опомнилась Елена Филимоновна.
– Шо встала? В подпол!
Ольга бросила ведра возле порога и захлопнула дверь, задвинула засов. Варвара Васильевна, схватив икону, вскочила с колен. Елена Филимоновна уже отодвинула половик и открывала тяжелую деревянную дверцу.
– Живо! – прикрикнула она на баб.
Варвара Васильевна, прижимая икону к груди, тихо охнула и обернулась. За дверью слышалась немецкая речь, кто-то гоготал.
– Живо! – шепотом повторила старушка и стала толкать обеих к люку.
– Я останусь! – в отчаянии воскликнула Ольга.
– Тьфу ты! Не смей перечить старшим! – Елена Филимоновна с силой швырнула младшую внутрь, следом подтолкнула невестку и захлопнула люк. Две женщины, оставшись в полной темноте, услышали шорох надвигаемого на убежище половика за секунды до того, как в дверь грубо постучали.
– Хто там? – шаркая, старуха поплелась к двери.
Ольга и Варвара Васильевна, прижавшись друг к другу и затаив дыхание, прислушивались. Варвара Васильевна двигала губами, снова и снова беззвучно повторяя молитву. Незнакомая речь стала громче, и в избу вошли, судя по шагам, не меньше трех мужчин.
– Ц кем живешьт? – властно спросил один из них.
– Одна, хлопцы, одна. С кем жить-то? Двоих сыновей на фронт проводила, дед мой – тот помер давно.
– А это? – фашист пнул ведро, и оно брякнуло о второе.
– Так снега набрала, колодец далёко, а я уже старая.
– Босциком?
Какое-то время были слышны только шаги в тяжелых сапогах. Ольга вцепилась в руку Варвары Васильевны, поняв их оплошность. Валенки имелись одни на семью, и они сейчас были на ней. А лужи от растаявшего снега наверняка вели к подполу. Варвара Васильевна, сжав ее руку в ответ, продолжала беззвучно молиться.
– Босиком, – тихо подтвердила Елена Филимоновна. – Нет валенок…
Снова шаги, совсем близко.
– Жрать ессть? – другой голос.
– Чем богаты тому рады, садитесь, хлопцы, как раз к обеду.
Загрохотала лавка, кто-то сел. Елена Филимоновна зашаркала к печи, загремела ухватом, выуживая чугунок.
– Хороша похлебка, навариста.
Водрузила на стол. Раздалось презрительное хмыканье.
– Этьи помои сама жри, русиш швайне, – брезгливо фыркнул самый подозрительный, который до сих пор стоял совсем рядом с притаившимися внизу женщинами. – Несси йеду!
– Да где ж ее взять? Это все, что есть! – испуганно пролепетала старушка.
– А там щто?
– Ништо, ништо там нету, давно уже!
– Покажьи.
– Клянусь вам, хлопцы, мышей и тех нет!
Сестры в ужасе услышали звук отодвигаемого половика, секунду спустя люк открылся, и над ними нависла отвратительная заплывшая от жира фашистская харя. Фашист заржал, увидев перекошенные от страха лица.
– Русиш швайне! Гриязные жьивотныи! Штей Ауф! Вштавайтье, свиние морды!
Ольга и Варвара Васильевна, скованные собственным страхом, с места сдвинуться не могли. Подошли еще двое.
– Хорст! – указал первый на женщин.
Тут же Ольге в платок вцепилась чья-то рука и с силой выдернула наружу, следом вытащили и Варвару Васильевну. Фашисты гоготали, рассматривая свою находку, крутили их туда-сюда.
– А вьот и вальенки! – забавлялся самый властный.
Фашист, который Хорст, полез в подпол в надежде найти какой-нибудь еды, но кроме полведра картошки, главного сокровища этой избы, которое женщины планировали растянуть до весны, ничего не нашел.
– Лжьивая свинья, – с отвращением глядя на Елену Филимоновну, прошипел самый властный.
В следующую секунду он пнул женщину в живот, отчего старушка, задохнувшись от боли, согнулась пополам.
– Раздевайсь, – приказал он, и остальные загоготали, увидев полный ненависти, исподлобья, взгляд женщины.
– Не надо, пожалуйста, – выкрикнула Ольга. – Я разденусь, я, не надо ее…
– И ты раздевайсь, и ты! – указал он на перепуганных женщин. – Бьистро!
– Не трогайте их, прошу вас, – Ольга упала на колени и вцепилась фрицу в штанину, – я самая молодая, делайте со мной что хотите, не трогайте их, не надо…
