Я замер, словно испугался: вдруг незнакомка подумает, что я хочу от неё улизнуть. Но она, мелко вышагивая, не отставала. И сейчас остановилась неподалёку. Ждала моих слов. Испуг быстро прошёл: девчонка чует, что я не сбегу. Знает, что не отдам Вовку. И всё же зачем ей понадобился Вовка? А ему книга?
Тут пальцы совсем онемели от её тяжести, и я положил обёрнутое газетами сокровище на высокий бордюр, отделявший от нас пустынную проезжую часть. В блеске уличных фонарей сияние браслета поутихло, но я видел, что запястье незнакомки озарено странной зеленью.
– Куда теперь? – вопрос остался без ответа, потому что девочка склонилась над свёртком.
– Что это у тебя? – встречно спросила она.
– Сейчас упадёшь, – и пальцы отогнули уголок газеты, показав обложку.
Я и предпринять ничего не успел, как газета отлетела прочь, а девочка ухватила Деревянную Книгу. Аккуратно гладила шарниры, держащие элементы первой головоломки, где центром представала объёмная арка. Её окантовывали три ряда человечков, раскрашенных под камень, обросший мхом. В середине арки расположился лучистый многоугольник с изображением ловца снов: паутинка в обруче, к которому прикреплён хвостик. Ниже ловца снова фигурки людей. Ровно три. И ещё ниже вырезали другой многоугольник. Уже без ловца. Зато его лучи обвивали веточки с маленькими листиками.
Не надо думать, что такой картинка была изначально. Когда мы открыли книгу, страницу закрывал хаос из тонких дощечек и мелких деталей. Непросто было собрать из них арку. Перемещались фигурки по строгим правилам: толстых джентльменов на массивных квадратах разместить по внешнему слою, изящных дам в длинных платьях на вытянутых кирпичиках загнать на промежуточный, а на внутреннем оставались пластинки с тонюсенькими фигурками детей. Причём, трёх из них следовало перегнать в центр арки между лучистыми многоугольниками. Эти пластинки были чуть больше остальных. Две с фигурками мальчишек. А в центре – девочка.
Но теперь я, затаив дыхание, не смотрел на фигурки. Взгляд упёрся в нижний многоугольник.
– Дай-ка пуговицу, – хрипло попросил я.
Незнакомка вытянула находку и показала её на ладони. Теперь сомнений не оставалось. Загадочное растение на пуговице и трава, обвивающая лучи многоугольника, оказались на диво схожи! Более того, трава на руке – живое воплощение той, что на пуговице и в книге.
– Это точно твоя? – серьёзно спросила незнакомка, поглаживая угол страницы.
Я лишь кивнул, но потом торопливо добавил.
– Подарок. На мой день рождения. Сегодня.
– Такие книги не появляются просто так, – продолжила девочка. – Они оказываются в нужных РУКАХ в нужное ВРЕМЯ.
Я вздрогнул.
Почему Вовка так не хотел, чтобы книга оставалась в моих РУКАХ?
Но ответ мог дать лишь он сам.
– Как твоё имя? – спросила девочка, и я чуть с расстройства не хлопнул себя по лбу.
Полвечера шастаем по городу, нашли загадочное растение, собираемся в какие-то удивительные места. А имена друг другу не назвали.
– Руэн, – мигом отрапортовал я.
– Руен, – повторила девочка, легко смягчив звучание, где жёсткая «э» обернулась мягкой «е».
Но мне не понравилось уродование имени.
– Ру-Эн, – повторил я, напирая на гласную.
– В староболгарском календаре сентябрь звали «руен», – обрадовалась незнакомка. – Теперь я верю, что книга, действительно, твоя.
Её глаза таинственно блестели.
– И теперь понятно, куда надо идти. Руен – второе название растения сумах, цветущего осенью.
– Трава, которую мы нашли, сумах? – догадался я.
– Нет, – отрезала девочка. – Но сумах известен и в виде специи. А здесь неподалёку прячется магазин, торгующий специями.
Она быстро и решительно зашагала вперёд, ничего больше не объясняя. Подхватив книгу, я нёсся за девочкой, но всех сил хватало лишь на то, чтобы не отставать. «Своё-то имя она не назвала», – подозрительно ворочалось в голове.
Но не вопить же теперь в затылок: «А как зовут тебя?»
Час пятый,
когда мы бежим по закоулкам, а потом из обители ароматов переносимся в заповедник диковинных цветов, где нам варят пропуск в иномирье
Магазин и впрямь оказался неподалёку, что выглядело странным. Свой район я излазил вдоль и поперёк, шныряя по всем закоулкам. Почему же переулок, где находился «Аромат корицы», остался необследованным? Казалось, я ходил тут тысячу раз!
Соседние дома в тусклом свете редких фонарей выглядели угрюмо. Взять оживлённые проспекты центра: фасады подсвечены, витрины магазинов – будто гигантские экраны. Всюду реклама и вывески. Но главное – люди: они идут за тобой, обгоняя, или несутся навстречу. А ещё автомобили с фарами, автобусы с озарёнными салонами, трёхглазые светофоры. Рёв двигателей, шуршание колёс по асфальту, обрывки разговоров по телефону, многослойный шум большого города…
Но сверни в улочку – и шум резко глохнет, а свет тускнеет, словно прежний мир отскакивает на тысячу километров. Витрины исчезают. Из сумрака нехотя вылезают блёклые кирпичные дома прошлых веков или даже избушки, чьи слепые окна закрыты деревянными ставнями. За кучей гравия и песка молча страдает покосившийся забор. Дальше едва разглядишь пару стен, выступающую из мглы половину покатой крыши и гору досок, похожую на заснувшее чудище.
Был час Неприметных Закоулков. Тех самых, которые обычно не видишь, спешно проходя привычными путями. А если увидишь, то и заходить не захочется. Что ты там, спрашивается, забыл? Дома стоят так близко друг к другу, что ясный день мигом превращается в сумрачный вечер. Фасады стары и обшарпаны, словно тебя отбросило на пару столетий назад.
Но именно в этот Час проходы становятся приветливее. Они зовут зайти внутрь, как будто говорят: «Смотри, у нас по дороге раскинуты загадки! Да-да, юный Питер Пен тащил Мешочек Загадок, и они высыпались из дырки. А теперь их разгадаешь ты!» И Неприметные Закоулочки превращаются в Тайные Тропы. Становятся куда интереснее Привычных Путей.
Перед нами – вывеска, а на ней завитые палочки корицы: две лежат продольно, и третья – сверху, поперёк них. Название гласит: «Аромат корицы». А на двери надпись: «Открыто в любое ВРЕМЯ». И нарисованы небольшие часики. На какой-то миг мне показалось, что на циферблате не дюжина делений, а целых тринадцать. Для суток, в которых нашлось место и двадцать шестому часу. Вывеска старинная: на деревянной доске выцветшие буквы. И тени на палочках корицы лежат, будто те выпуклые, а не нарисованные. Подумалось, что такую вывеску мог вырезать даже Вовкин батяня.
– Пошли, – рука потянулась к деревянной двери в узких трещинах.
– Сначала я, – девочка внезапно оказалась впереди. – Ведь май всегда следует перед сентябрём. А я – Майя.
Я и не сразу понял, что она назвала имя. Подумалось, что слово вырвалось откуда-то из Южной Америки – а-я-ма-я. Или даже не слово, а индейское заклинание. Тем временем, её пальцы коснулись кольца, вставленного в пасть грустной потёртой бронзовой собаки. Я услышал, как кольцо легонько звякнуло. А потом дверь отворилась.
Сразу повеяло запахами. То накатывали сладковатые волны, то щипало ноздри нечто жгучее, а после щекотало что-то невообразимое с кислинкой. Ароматы сплетались невидимыми течениями. Иногда я чуял нечто знакомое, пойманное на кухне, когда готовила мама. Вот, например, запах корицы. Тот самый, что дал название магазину.
Сделав несколько шагов по скрипучим ступеням, я тоже оказался внутри и догнал Майю, остановившуюся за порогом.
– Запах гвоздики, – раздался её шёпот. – А вот паприка… – она сделала шаг в сторону. – И с ней смешивается розмарин.
Я привыкал к обстановке, схожей с купеческой лавкой из древних фильмов. Хотя нет… Всё вокруг больше напоминало музейную аптеку. Шкафы шоколадного цвета со стеклянными дверцами, а внутри банки и склянки с крышечками, увенчанными шариками. Рядом со мной на потемневших досках стены белел график-паутинка, подсказывающий соотношение ароматов: кислый, смолистый, свежий, жгучий и ещё какие-то. Сверху мелом значилось: «Чаат-масала. Анализ ароматов».
– Что за Чаат-масала такая? – мне это слово представлялось невысоким раскидистым деревцем с длинными узкими листами, среди которых ярко горели прозрачные красные ягоды с золотистыми семенами.
Оказывается, Майя не знала, что такое «чаат-масала» и где её используют.
Раньше я думал, что в таких магазинчиках повстречаешь разве что скучающих полусонных продавцов. Но тут оказалось на удивление многолюдно. Мужчина в длинном серебристом плаще, из-под которого выступали носки начищенных ботинок с латунными пряжками, рассматривал бутыльки и банки, закрытые маслянистой коричневой бумагой, перетянутой чёрной бечевой, на конце которой висели жёлтые этикетки с фиолетовыми чернильными надписями. За прозрачным голубовато-ледянистым стеклом виднелись сухие травы бледно-зелёного цвета, сморщенные, высохшие плоды, разноцветные порошки, обломки, схожие с лимонными и апельсиновыми корками, бурые палочки непонятного предназначения, диковинные звёздочки, покрытые блёстками.
В розовом платье под смешной зелёной шляпой с белым бантом замерла дама, которая в компании с высоким и тощим старичком, изредка подкручивавшим пальцем тощую бородку, рылись в коробе. В четыре руки они доставали похрустывающие бумажные пакеты с цветастыми наклейками. Рядом топтался светловолосый юноша. Его фирменный фартук с вышитыми палочками корицы намекал, что перед нами один из здешних работников.
– Кофе с запахом хвои, – комментировал он пакеты, вытащенные парой. – Очень свежий аромат. Хотите покрепче? – рекомендации сыпались одна за другой. – Тогда попробуйте вот этот.
Над соседней витриной склонилась конопатая девчонка, о чём-то спрашивая женщину по ту сторону прилавка. Женщину тоже опоясывал фартук с изображением корицы.
На ближайшей тумбочке лежали мешочки соли. Стёртой чуть ли не в пыль и крупной, словно камешки. В открытых горловинах виднелись белые соляные кристаллы. А рядом я углядел даже чёрные. Но удивительнее всего казались кристаллы, переливавшиеся радужными отблесками от неяркого света старинных люстр, висевших под высокими потолками.
– В этой смеси есть хлорид аммония, – услышал я разговор за массивной деревянной колонной, словно составленной из могучих кубов. – Обычный нашатырь. В Швеции его добавляют в лакричные конфеты. А в Индии, в небольших количествах, он входит в рецепты, помогающие уменьшить отёки.
На круглом бейджике светловолосого значилось «Медонос». У женщины за прилавком на таком же кругляше я прочитал «Амальгама». Это фамилии? Ведь не бывает же людей с такими диковинными именами?
Удивляться здесь есть чему. Но, скажите же мне, кто тут может разъяснить, где найти мне потерянного друга?!
И как поскорее его вернуть.
Когда я отходил от витрины, где продолжалась беседа Амальгамы с конопатой покупательницей, подумалось, что надо искать главного. Того, кто сразу поймёт, что мы здесь не просто так. Что бы сказал на эту мысль Шерлок Холмс? Наверное, предложил бы обозначить точку наблюдательного пункта, откуда виден почти весь магазин.
И глаза тут же ухватили ещё одного продавца в тенистой нише, наполовину заставленной припорошенными пылью бочками. Седые волосы со стальным блеском он собрал в длинную косу, перехваченную резинками. Седина не делала его старым. Чистое и свежее лицо без тени бороды, лёгкая россыпь морщин. Правда, уж очень суров. Поверх свободной тёмно-синей рубахи и серых брюк в крупную полоску тот же фартук с вышитой корицей, что и у остальных. Взгляд уверенный, оценивающий.
Самое удивительное, я никак не мог разглядеть имя на кругляшке, прицепленном к фартуку. Сколь ни прищуривался, всё ерудновина какая-то получалась. Грововол? Брозевеп? Обычные имена вмиг угадаешь даже по тройке букв, а тут полная засада. Или просто мешает тень?
– Вон у него, – потянул я за руку спутницы. – Что на бейджике?
– Бре-зо-зол, – медленно и отчётливо прочитала Майя.
– Да не бывает таких имён! – заспорил я. – Словно название лекарства какого-то.
– Про лекарства не знаю, – пожала плечами Майя. – А слово такое есть. Так порой апрель именуют.
– Он тоже – месяц! – поразился я. – Давай-ка подойдём к нему поближе.
Мы обогнули высокие глиняные кувшины, закрытые светлыми деревянными крышками, протиснулись между столом и внушительной тумбочкой, заставленной горшками с неведомыми, но очень пахучими растениями и подошли к нише. Седовласый теперь не просто окидывал глазами обстановку, а цепко глядел на нас, будто изучая и что-то прикидывая.
– Нравится ли вам здесь, ребятки? – голос очень, очень мягкий и глубокий, словно на меня упало пуховое одеяло, и я в нём утонул.
– Очень! – Майя смотрела на хозяина во все глаза. – Хотелось бы побольше узнать о чаат-масала, но нам надо кое-что поважнее.
Хозяин смотрел тем же вдумчивым взглядом.
– Если это касается мира специй… – он улыбнулся самыми краешками губ, но всё равно оставался серьёзен.
– А если просто о траве, которую… – Майя помедлила, словно что-то решая, а потом осторожно протянула ему навстречу руку, где вокруг запястья вился чудесный росток, – я толком изучить не успела!
Росток хоть сорван уже давно, но оставался таким же свежим. Чуть-чуть испускал сияние, отчётливо различимое в местных сумерках. Глянцевые лепестки едва подрагивали и переливались от светло-голубого до фиолетового.
Ладони старика закрыли руку Майи, и я напрягся. Столь пристальный взгляд хорошее не сулит. Он на всех вот так смотрит? Или только на нас с Майей?
Брезозол внимательно разглядывал необыкновенный браслет и медленно кивал.
– Да, – подшёптывал он, и «д» у него получалась мягкая и глуховатая. – Да… мне известно это растение. Что ж… я ценю ваш интерес… Что вы хотите узнать об этой траве?
– Она, наверное, скоро завянет, а мы торопимся, – встрял я.
Я не чуял, будто старику что-то известно об исчезнувшем Вовке, поэтому мне хотелось поскорее уйти из магазина. Отчего-то я верил, что на свежем воздухе, свободном от дурманящих специй, в голову наконец-то придёт стоящая идея.
Но нас не хотели отпускать:
– Не торопитесь, молодой человек. Не торопитесь. В моей лавочке есть склад, и мы сейчас направимся туда.
«В моей лавочке, – подумал я. – Значит, не только старший продавец, но ещё и хозяин».
Мы с Майей переглянулись. Я оставался настороженным, а она вдруг обрадовалась. Её пальцы ободряюще сжали моё запястье. Впрочем, причин убегать пока что не было. Иначе я бы давно дал дёру. И её бы уволок за собой.
Я терялся в неразберихе мыслей. Пропавший Вовка. Украденная и возвращённая книга (в эту секунду я покрепче прижал её к себе локтем). Странное знакомство и не менее удивительный магазин. Хотелось действовать. Но я передумал уходить. Мне показалось, что здесь мы всё же могли узнать нечто важное.
Склад магазина скрывался за непрозрачной зелёной занавесью, собравшейся волнами, в самом конце магазина. На занавесе меж вышитых тёмных извилистых лиан горели золотистые звёзды. Я ждал нагромождение ящиков и коробок, но перед нами открылась большая оранжерея. Или даже джунгли, вызвавшие у Майи восхищённый возглас. Я отметил, что Брезозол посматривал на девочку, самозабвенно наклонившуюся над ярко-красным цветком с сотней узких и длинных лепестков, и удовлетворённо, кротко улыбался. Но лицо оставалось серьёзным, словно улыбка жила отдельно от него.
– Нам дальше, любопытствующие мои друзья, – ласково сказал он и провёл сквозь необыкновенный сад к ещё одной двери.
Вышагивая за стариком, я размышлял над его именем. Из чего оно складывалось? Мне почему-то рисовалась берёза. А ещё зола. Сожженное дерево с обуглившейся берестой. Если дерево до сих пор порой называют «древо», может, и берёзу когда-то именовали короче – «бреза»? Выдумывая разгадку, я заметил, что имя старика всё меньше кажется мне непривычным и режущим слух.
Постепенно мы оказались в полумраке. Прожекторы на далёких стенах испускали тяжёлый синий цвет. Я вспомнил про больничные лампы для обеззараживания. Но здесь оттенок был другой, более густой и какой-то вязкий. Растения тут тоже подобрались диковинные. Они шевелились. Извивались. Танцевали. Майя оглядывалась чуть потерянно. Наверное, раньше и не догадывалась, что такие растения существуют.
– Цветы у нас особого ухода требуют, – раздался вкрадчивый голос старика. – Прикорм и почва тут не всесильны. Нужны технологии специальные, либо эмоции человеческие. Ими приманили и свой цветок, не так ли?
Я промолчал. Похоже, что хозяин здешних растений и Майя, поймавшая росток чудной травы, понимали в происходящем больше моего. Но чем вся эта ботаника поможет в поисках Вовки?
– Как ваши имена? – внезапно поинтересовался Брезозол.
– Майя, – шёпотом произнесла моя подруга.
– Чудесно. Весенняя девочка. А как зовут вас, молодой человек?
Мне не хотелось выкладывать своё имя, но пришлось выдавить:
– Руэн.
