Поток машин мягко тормозил у светофоров, горевших желтым и красным цветами, и также мягко направлялся дальше, когда светофоры зажигали зеленый цвет. Зеленый горел долго, и Егор попал в волну этого цвета, держа скорость на 50-55 километров в час.
Рекламы на улицах не было. Никакой. Ни билбордов. Ни растяжек. Но на остановках были стенды с газетами и иногда стенды с рекламой концертов. Егор видел знакомые лица Маговаева и Эллочки Мудачевой.
Рекламы не было и на домах. Вывески первых этажей гласили «Магазин продукты», «Аптека». Дважды попадались вывески «Кинотеатр» и «Комиссионный». Один раз театр.
На одном из светофоров Егор залез в барсетку Богдана Степановича. Он не был удивлен. Там было два паспорта. Один на его имя. Другой на имя Адаменковой Маришки Богдановны. Гражданки СССР, 1960 года рождения. Местом рождения стояла станица Красно-Петроградская, Красноказаческого района, Краснодарского края РСФСР.
Богдан Степанович был скрупулезен во всем.
Кроме этого, в барсетке оказалась пачка пятидесяти рублевых купюр, тысячи примерно на полторы.
Егор вспомнил конкурс, в котором он выиграл эти деньги. Надо было последовательно назвать всех генсеков. Он назвал их всех, даже Андропова, и на Черненко он затормозил.
Богдан Степанович не любил Михаила Сергеевича Горбачева.
Маришка просыпалась. Выполнив все необходимые действия, и посигналив, по-московски повортником, Егор затормозил. Он изучил маршрут по карте Москвы заранее. Зная, что на «Волге» не будет навигатора. Он затормозил перед общественным туалетом. Места для парковки были.
На улице, перед небольшим сквериком работал бесплатный туалет. Маришка зашла, не заметив привычных санитайзеров и раковин с мылом. Прошла внутрь.
Там было чисто. Но это была яма. Яма, от которой Маришка отвыкла. Последний раз она видела такие на отдыхе в далеком детстве.
Выйдя из туалета, она накинулась на Егора, ругая отсталость Москвы. Егор вяло оправдывался. И лишь сказал, что здесь была парковка. Это был аргумент. Маришка огляделась. Машин на дороге было мало. В сквере на небольшой площадке стояла бочка с надписью «Квас». Мужчины, одетые в брюки и рубашки. Брюки были серые или коричневые. Мужчин в летних брюках было мало. Кто-то был в пиджаках, кто без них. Люди стояли и пили квас из стеклянных выгнутых кружек. Было утро и было еще прохладно.
Женщины, стоявшие в небольшой очереди, обсуждали рецепты окрошки. Рядом, с бочкой стоял стенд, на котором Маришка увидела выпуск газеты «Правда» с портретом Брежнева. Она помнила его, поскольку только вчера читала «Демосфен» в самолете. Но это было не странно. Коммунисты могли выпускать газету, и на ней мог быть товарищ Леонид Ильич Брежнев.
Маришке захотелось кваса. Очень захотелось. Она кивнула Егору. Егор понял ее без слов. Егор и Маришка подошли к очереди. Поинтересовались, кто крайний. Им ответили. Детские привычки возвращались быстро.
Платил Егор, вынув из кармана монеты. Продавщица в белом халате и белой же шапочке взяла две кружки и налила в них квас, дожидаясь, но не сильно, пока пена отстоится.
Маришка не любила, когда он платит мелочью и отошла. Егор принес две большие, пол-литровые кружки кваса. На кружках была приятная влага и напиток, давал приятную бежевую пену.
Маришка с удовольствием попробовала его. Живой, пенный напиток попал в нее. Они сидели. Наслаждались солнцем. На скамейке через одну мужики играли в домино. Еще дальше три субъекта из бидона в кружки наливали явно не квас. Рядом с ними была разложена на газете вяленая рыба.
Маришка скривилась. Она не любила, когда пьют и еще меньше любила пьющих с утра.
Маришка и Егор смотрелись здесь необычно. Они вышли из черной «Волги».
На нем были дорогущие джинсы. «Фирма, – как заметил мимо проезжавший таксист».
На ней было просторное белое платье, подчеркивавшие ее фигуру. Но толи покрой какой-то был не наш, то ли ткань слишком хорошо сидела на ней, но они были приметны. Выпив квас, они поставили кружки на специальный столик.
Развернулись и сели в машину. «В Кремль!» – сказала Маришка. Егор завел машину, но не поехал. Маришка вопросительно на него посмотрела. В Кремль ехать было рано. Пока рано.
У Егора была крепкая психика. Крепкое здоровье и дух. Он не пил алкоголя и его мозг работал. Но он не знал, как начать.
Но начал. «Маришка, ты успокойся», – начал он. Начало было не удачным. После этих слов Маришка посмотрела еще пристальнее.
«Маришка, мы в прошлом», – нырнул в прорубь Егор. То есть он не нырял в прорубь. Не было в Красно-Петроградской прорубей. Не замерзал там лед. Но лучше бы были. Чем такой взгляд у Маришке. Лучше прорубь.
Маришка ледяно посмотрела на него. Посмотрела за окно и успокоилась. Она знала, что он прав. Не было в Москве таких сквериков. Не было в той Москве, откуда они прибыли, так мало машин. Квас так не продавали. Бидоны стояли только на невнесенных балконах хрущевок и пылились. Да и вкус кваса был другой. Тот вкус, который она помнила. Квас был живой. Маришка ойкнула. Сначала решила, что напиток был слишком живой. Потом схватилась за живот.
Джульетта решила появиться на свет именно сейчас в 1978 году в Советском Союзе, в столице нашей Родины Городе-герое Москве.
Егор примерно представлял, где они. Завел машину и нажал на газ. Он ехал осторожно и черный дым, ожидаемый от резкого старта, не пошел из-под колес.
Егор уже изучил маршрут и повез жену в ближайшую больницу.
Ближайшей больницей оказался роддом Грауэрмана на Калининском проспекте. Егору повезло, что карта, которую он изучал, и взял у Адамовых, была старая. Высокое здание приветливо распахнуло ворота под настойчивым клаксоном машины.
Роддом закрыли в 1991 году. Но сейчас, несмотря на активную перестройку проспекта, можно было проехать к нему
Егор подрулил к приемному отделению. Ему повезло опять. Парковка оказалась свободна. Он повернул на свободное место и затормозил.
Роддом скоро закрывали на летнюю профилактику и места на парковке и в роддоме были.
Повезло им и в том, что дежурным врачом оказался Адамов Виктор Петрович, тот самый от вдовы которого – бабушки-сестры они выезжали утром. Услышал Виктор Петрович знакомую фамилию. Увидел место рождения в паспорте – место рождения его отца. Он перекинулся парой слов, спросил о дедушке и бабушке и поняв, что они родственники не особо вникнув какие, он решил вопрос.
Маришка на каталке поехала приносить на свет еще одну девочку из семьи Адаменковых. Заботливые санитары везли будущую мать.
Егор предложил деньги. Денег Виктор Петрович не взял с Егора принципиально. Списал на молодость последнего и особо не огорчился подобному предложению.
Егор томительно ждал. Он привык ждать, но сейчас волнение было особенным, радостным.
Мужчин в роддом не пускали. Маришка же лежала в палате. Маришке установили капельницу, и она принимала в себя живительные растворы. Лежа на чистом белье и простынях, в больничном белье она говорила и слушала. Много говорила и много слушала.
Подружившись с соседками, они обсуждали все. Где достать коляску. Желательно немецкую. Как часто надо стирать марлечки – подгузники и их менять, а потом прокипятить надо обязательно. А что если не будет молока и где брать смеси. Желательно импортные. Будущие матери в палате лежали непростые. Дома здесь, в центре, были полны генералами, депутатами, руководителями, и их дочери, жены, а некоторые и сами, в смысле руководительницы, готовились стать матерьми. В палатах было прохладно, окна приоткрыты и Маришка ждала.
Она накапливала силы для своего раскрытия. Она верила и знала, что так и будет и любила этот маленький комочек, растущий у нее под сердцем, набирающий вес и отбирающий, но и дающий ей силы. Она лежала и верила, что все у них будет хорошо. У всех них. Она знала, что никто атомную войну не начнет и Москва не сгорит в атомном пожаре, и все лежащие здесь, многие из них, станут уже бабушками в том далеком отсюда году, откуда она прибыла. Она задремала. И Джульетта, чувствуя спокойствие матери, решила – пора. Она начала растягиваться и искать выход в новый для нее мир. Новый и счастливый мир.
Глава 4. Новые граждане СССР. Дела и заботы новой жизни.
Начались схватки внезапно. Отошли воды и она поняла. Пора. Ее отвезли в родильный кабинет. Она помнила слепящий в глаза свет, ободряющий голос врача и сестры.
И роды прошли легко. Джульетта вышла в этот мир и огласила ревом родильный кабинет и коридоры больницы. Егор, сидящий под окнами, как-то сразу узнал голос дочери, понял и полюбил его.
Виктор Петрович взял на руки «крестницу» и, против правил, показал ее в окно.
Маленький сверточек с черными, как у мамы волосами.
Егор был счастлив. Он обежал полрайона и скупил все торты в окрестностях.
Он обежал магазины, но на витринах стояли небольшие торты. Не торты для рождения дочери. Он знал порядки, поездив по маленьким городкам.
Егор пришел к большому ресторану, где с маленького черного входа ему вынесли много тортов. Целых три. Он скупил их все «Прагу», «Киевский» и «Птичье молоко». И три бутылки хорошего, а не армянского коньяку. Больше не продали.
Он принес это и вручил Виктору Петровичу. Тот взял подношение и отнес дежурившим сестрам и врачам.
Маришка ожидала увидеть Джульетту, но по заведенному порядку маленький комочек счастья она увидит только на кормлении. Виктор Петрович был ничего изменить не в силах. Потом, после кормления, Джульку уносили опять.
Виктор Петрович вышел покурить. Он целый день принимал роды. Двое, из которых, были тяжелыми. Он вышел и увидел «Волгу» и дремлющего в ней Егора.
Он постучал в переднее стекло машины.
«Молодой человек, тебе есть куда пойти? – на правах старшего и родственника он говорил на «ты». Егор покачал головой, помялся, и Виктор Петрович отдал ему ключи. «Маришку и Джульетту все равно не выпишут до среды, а ты бери ключи и езжай ко мне. Здесь недалеко. Два квартала».
Егор отказываться не стал и поехал по адресу. Машин было мало.
Наступал вечер, и Москва зажигала свои окна. Он въехал в маленький уютный дворик, где без проблем припарковался. Во дворе тоже было мало машин.
Дворик окружали каре из четырех четырехэтажных домов. Он нашел нужный подъезд и, поздоровавшись с бывшими у подъезда бабушками, поднялся на третий этаж.
Доктор Адамов жил скромно, по-холостяцки. Он и был холостяком. И после смерти матери жил один. На стенах висели фотографии. С одной стороны это были люди в гимнастерках, сюртуках, кринолинах явно дворянского происхождения. С другой стороны больше служивые люди и казаки.
В гостиной на стене висел портрет генерала и как догадался Егор, это был отец Виктора Петровича. Генерал танковых войск, герой битвы за Варшаву Петр Адамов. Волевое молодое лицо, лихо закрученные усы и кубанка набекрень.
Рядом висел портрет молодой женщины. Видимо это была мать доктора. Тонкое, красивое лицо.
Комнат жилых было две, плюс гостиная. Егор пошел на кухню и быстро сготовил поесть. В машине лежала курица, а в холодильнике была картошка. Через полчаса доктор пришел и они в молчаливой, немногословной компании поужинали.
Егору постелили в гостиной на старинном диване, где он со своим ростом поместился. Ноги, на удивление не свисали и не висели тоже. Наступала ночь.
Маришка лежала в палате с пятью другими женщинами. Две из них были женами дипломатов, отправивших своих жен рожать в Союз из дружественных нам африканских стран. Третья была женой аппаратчика из Грузии. Четвертая была женой генерала войск секретных. Пятая же, вела себя наиболее скромно. Она была младшей дочерью одного из маршалов. Ныне заместителя Министра Обороны СССР.
Она должна была рожать в Кремлевской больнице, но врачи сказали, что не довезут ее. Маленькая, темноволосая женщина лежала и готовилась рожать. Ей было тяжело. Беременность мучила ее, выпивая соки, и она сдружилась с Маришкой, наполняясь энергией от ее жизнерадостности и счастливого материнства. Ее звали Варварой, Варенькой, как ласково говорила о ней Маришка, и знавшие ее.
Доктор Адамов передал Маришке одежду и найденные Егором все в том же ресторане фрукты. Зеленоватые бананы и желтые апельсины. Яблоки были хотя бы ровные и без червоточин.
Она переоделась. Женщины-соседки, придирчиво ее рассматривали. Они видели простой, но заграничный лоск ее халатика. Оценили переданную французскую косметику. И стали гадать. Кто на самом деле это простая по общению девчонка. Кто ее отец? Кто ее муж?
Но погадать долго не дали. День дальше продолжился феерией. В палату вошла женщина праздник. Ей было лет пятьдесят, но выглядела она на тридцать пять. Она несла за собой шлейф духов, роскоши и любви. Она одарила мельком дипломатш, окинула взором грузинку. Остановила взгляд на Маришке. Представилась. «Галина, – просто сказала она». «Маришка, – просто ответила Маришка».
Галина оценила халатик, но не позавидовала. Она была одета чуть роскошнее. Подошла к Вареньке и стала говорить ободряющие, нужные вещи. Варенька кивала и кивала. Что-то сказала про Маришку. Галина одобрительно поглядела на ту и снова говорила и говорила.
Наступало время обхода, и Галина собралась уходить. Она оставила букет роз. Розы были хороши: « С дачи отца – сказала она». Оставила и корзинку с фруктами, и приятный запах духов.
Перед этим она дала номер телефона Маришке. «Маришка, – попросила она, пригляди за Варенькой. Если что-то сразу звони». Маришка кивнула. Но звонить не пришлось. Варенька, к неожиданности многих, легко родила мальчика.
Мальчик был здоровый и просил есть. Варенька, к удивлению своему, смогла его кормить. И к Маришке и к ней приносили на кормление Юлию, как называли Джульетту, и Константина, названного в честь знаменитого деда – отца Вареньки.
Тем временем Егор не сидел на месте. Он побывал во многих местах столицы. Он был на Калининском проспекте, который называли Арбатом, на Тверской улице, которую называли Горького. Он видел фарцующих ребят. И наметанным глазом видел и их прикрытие. В погонах прикрытие и просто крепких мальчиков.
Он побывал в десятках комиссионных и понял, что у него в чемоданах лежит просто клад.
Он купил много нужных вещей. Кроватку и коляску из Германии. Достал в комиссионном, где его уже ждали, ну как родного.
Слоники из Тайланда здесь, шли по цене настоящих там. Купил у фарцы одноразовые подгузники.
Его природное обаяние и деньги делали свое дело. В этом мире, во многом обаяние играло большую роль, чем деньги, но и деньги были нужны.
Вечером Егор поговорил с доктором, у которого было неудобно уже оставаться, и мягко попросил помочь с поисками жилья. Доктор уговаривал пожить их у него. Егор соглашался, но проблемы это не снимало. Им нужен был дом. Или квартира, на крайний случай.
Маришка сдружилась с Варенькой и узнала, что Галина – это знаменитая Галина Брежнева, дочь Генерального секретаря. Варенька подружилась с ней давно, хотя была почти на тридцать лет младше. Они с Галиной сдружились в Крыму, где дачи их отцов были рядом. Мама у Вареньки родила родами, но отец, в память о любимой жене не женился. Няни были, но это не снимало забот.
Галина взяла под покровительство эту маленькую девочку, не намного младше ее собственной дочери, и продолжала с ней дружить и дальше. Она покровительствовала ей и стала почти мамой.
Маришка призадумалась обо всем, что увидела и пережила здесь. Люди здесь были более открытые, более добрые что-ли, но дефицит их начинал портить.
Она не знала, как попала в этот мир. Для чего она здесь. Но жить в этом мире хорошо она умела.
Доктор Адамов передал ей согласие Егора пожить у него, и выписаться ей было куда. Но надо было решить, где жить дальше. Она не стала тревожить Вареньку. Та бы, конечно, настояла, пожить у нее.
Но Маришка слушала и услышала на прогулке во внутреннем дворике, что доктор Лазерович срочно ищет покупателей на квартиру. Доктор Лазерович был отменный доктор. К нему записывались на роды еще до зачатия. Но охота к перемене мест, говорил он, цитируя не то Пушкина, нетто книгу «Исход», овладевала им. Маришка все это слышала и нашла Лазеровича в ординаторской. Хорошая, просторная комната со столами и диваном для отдыха. За столом у раскрытого по лету окна и обдуваемый легким ветерком за столом сидел человек. Он был прекрасно одет, чего не скрывал распахнутый халат. Халат тоже, впрочем, был не больничный. В смысле больничный, но не из государственной ткани. Свой, его личный белый халат.
Маленький, крепенький доктор смотрел на нее через очки. В его глазах играли искорки и он спросил: «Мадам, чего изволите?». Он привык, что к нему приходят с тысячью вопросов и привык на них вежливо отвечать. Во многом, по контрасту, с другими его ценили и за это.
Маришка сказала напрямик. Доктор Лазерович был человек умевший ценить прямоту. Он сам был прям, когда не был крив.
Он уезжал в Израиль. Зачем, он не знал. Родина предков было понятие растяжимое. Предки по отцу были из Польши. Предки по матери из старинного еврейского рода, прибывшего в Россию при Петре. Но уезжал. И он продавал квартиру. Хорошую, очень хорошую квартиру в суперцентре. Квартиру получил его дед, который получил от этой жизни все. Квартиру. Долгую жизнь. Жену, дочь и внука. Соратник Свердлова. Свердлов умер. Дед нет. Соратник Ленина. Ленин умер. Дед нет. Соратник Сталина. Сталин умер. Дед нет. Соратник Хрущева. Хрущев уже умер. Дедушка нет. При Брежневе дедушка умер сам. Он не был соратником Брежнева.
Дедушка умер, а квартира и еврейское происхождение остались. Лазерович хотел уехать. Квоты перед Олимпиадой приоткрылись. Но могли и закрыться. Он хотел успеть. И он видел в этой девочке с юга свой шанс. Он сказал, что у него есть прекрасная трешка в доме по соседству. С мебелью и условием. Он замялся.
Маришка прочитала сомнение, которое видела в юности, когда ценники на базаре на яблоки писали в долларах. Понизив голос, ибо уже слышала о расстреле за валютные махинации, спросила: «Дойчмарки подойдут?».
«По курсу, – сказал Лазерович и назвал сумму, которая не опустошила бы чемодан с привезенными сувенирами даже на треть». Сумма была баснословна для тех лет. Но Маришка не поведя даже бровью, сказала: «Сторгуемся».
Перед выпиской Егор привез ящик шампанского. В ресторане его машину запомнили и начали пропускать вне очереди из таких же и похуже машин. Из них высовывались лица в кепках, и без кепок, но видя «прикид» и стать Егора молчали. Только один раз его отодвинули, когда приехал «Мерседес», точь в точь, как у Маришкиного отца и из него вышел невысокий человек в кожаной куртке. Егор его смутно помнил. И тот подошел, оглядел Егора и хриплым, душевным голосом сказал: «Прости, друг, спешу, – и представился, – Владимир». Егор пожал руку и в ответ назвал свое имя.
Больница видела щедрых отцов, но Адаменкова запомнила надолго. Даже Варечку выписывали скромнее. Приехала только правительственная «Чайка» и хмурый адъютант посадил Вареньку и Константина в машину. Врачам были розданы пакеты. Медсестрам пакеты попроще.
Егор скупил все розы на базаре. Больница благоухала. Он скупил половину годового запаса конфет и шампанского одного известного универсама и привез все это в роддом.
Маришка перед выпиской обменялась со всеми телефонами и адресами. Адрес она называла уже Лазеровичей. Маришка верила в удачу и ум Лазеровича.
Маришка оценила коляску, кроватку и подгузники, заменявшие здесь памперсы. Все, что достал Егор. Речь быстро привыкала к здешней речи. Не купил, а именно достал.
Подгузники застегивались на железную кнопку и были в целом удобны. Аллергии у Юльки пока не возникло. Аллергии у нее не было и на молоко, и молодая мама по часам вставала и кормила ребенка.
