– Вы давно здесь, Мариель? – тихо спросил он, нарушая напряженное молчание.
Его голос, низкий и мелодичный, заставил меня вздрогнуть.
– Полгода, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. – А вы… вы надолго в нашу обитель?
Тристан слегка повернул голову, и я увидела, как в его глазах мелькнула тень. – Не знаю. Мы с отцом Бенуа направляемся в Париж, но… – он замолчал, словно не решаясь продолжить.
Внезапно из-за поворота донеслись голоса и звук множества шагов. Я замерла, охваченная паникой. Если нас увидят вместе, последствия будут ужасными.
– Процессия! – прошептала я. – Должно быть, монахи идут на ночную службу.
Не раздумывая, я схватила Тристана за руку и потянула его в небольшую нишу в стене, скрытую за старинным гобеленом. Мы оказались в тесном пространстве, так близко друг к другу, что я чувствовала тепло его тела.
Процессия приближалась. Звук шагов становился громче, эхом отражаясь от стен. Я слышала тихое пение псалмов, шорох одежд, звон кадила. Мое сердце билось так сильно, что, казалось, его стук заглушит все остальные звуки.
Я подняла глаза на Тристана. В полумраке его лицо казалось одновременно знакомым и чужим. Его глаза, синие и глубокие, были устремлены на меня. В их глубине я видела отражение своих собственных эмоций – смятение, страх, но также и волнение, трепет от непозволительной близости.
Я чувствовала его дыхание на своей щеке, легкий аромат ладана и трав, исходящий от его одежды. Но сильнее всего я ощущала жар его тела, прижатого к моему в тесном пространстве ниши. Каждый вдох давался мне с трудом, словно воздух был наэлектризован нашим общим напряжением.
Время словно остановилось. Мир сузился до этого маленького пространства, где существовали только мы вдвоем. Я видела, как вздымается его грудь при каждом вдохе, как пульсирует жилка на его шее. Его рука, лежащая на стене рядом с моей головой, едва заметно дрожала, и я вдруг поняла, что он тоже борется с собой, с теми же чувствами, что обуревали меня.
Наши лица были так близко, что я могла разглядеть каждую черточку, каждую ресничку. Его губы приоткрылись, будто он хотел что-то сказать, но не мог найти слов. А может, слова были просто не нужны в этот момент.
Напряжение между нами росло с каждой секундой, становилось почти осязаемым. Я чувствовала, как мое тело тянется к нему помимо моей воли, повинуясь какому-то древнему инстинкту. Еще миг – и случится непоправимое…
Процессия медленно проходила мимо. Сквозь тонкую ткань гобелена просачивался неясный свет свечей. Голоса и шаги постепенно стихали вдали.
Мы стояли неподвижно еще несколько долгих мгновений после того, как последние звуки затихли. Я боялась пошевелиться, боялась нарушить это хрупкое равновесие между желанием и долгом. Тело Тристана по-прежнему прижималось к моему, его дыхание щекотало мою кожу.
Мариель, – прошептал он, и его голос прозвучал хрипло, словно каждое слово давалось ему с трудом. – Мы… мы не должны…
Но даже произнося эти слова, он не отстранился. Напротив, его рука, упиравшаяся в стену над моей головой, напряглась, пальцы сжались в кулак. Казалось, он вел мучительную внутреннюю борьбу, так похожую на мою собственную.
Я чувствовала, как мое сердце колотится о ребра, как кровь стучит в висках. Быть так близко к нему, ощущать его всем своим существом – это было одновременно блаженством и пыткой. Жар, разливавшийся по моему телу, не имел ничего общего с теплом летнего вечера. Он зарождался внутри, в самой глубине моей души, там, где я никогда раньше не заглядывала.
Почти помимо воли я качнулась вперед, прижимаясь к Тристану еще сильнее. Из его груди вырвался сдавленный стон, рука над моей головой дрогнула. На мгновение мне показалось, что он сейчас обнимет меня, прижмет к себе, и будь что будет…
Но внезапно где-то вдалеке раздался звон колокола, возвещающий о начале ночной службы. Мы вздрогнули, словно очнувшись от забытья. Тристан отпрянул, его рука безвольно упала вдоль тела. На его лице я видела отражение собственных чувств – смесь потрясения, смятения и горького сожаления.
– Нам… нам нужно идти, – пробормотала я, с трудом находя слова. Тристан кивнул, его глаза были полны смятения и… чего-то еще, чему я боялась дать название.
– Конечно. Спасибо, что помогли мне не заблудиться.
Мы выскользнули из-за гобелена и поспешили в разные стороны.
***
После той встречи с Тристаном в коридоре я не могла найти покоя. Мои мысли постоянно возвращались к нему, но возможностей увидеться было крайне мало. Жизнь в монастыре была строго регламентирована, каждый час расписан.
Однако мое происхождение и особый статус давали мне некоторые привилегии. Отец, отправляя меня сюда, сделал щедрое пожертвование обители. Кроме того, все знали, что мое пребывание здесь временное – до замужества. Поэтому ко мне относились не как к обычной послушнице, а скорее как к важной гостье, которую нужно подготовить к благочестивой семейной жизни.
Это позволяло мне избегать некоторых самых тяжелых работ и давало чуть больше свободы передвижения по монастырю. Я умело пользовалась этим, вызываясь помогать в разных местах – на кухне, в саду, в библиотеке – везде, где была хоть малейшая возможность увидеть Тристана. Я выбирала работы, зная, что он часто бывает поблизости: прогуливается по саду с отцом Бенуа или изучает древние фолианты в библиотеке.
Но чем больше я старалась оказаться рядом с ним, тем меньше, казалось, он меня замечал. Тристан всегда был погружен в беседу с кем-то из старших монахов или склонялся над книгами. Когда наши пути пересекались, он лишь вежливо кивал, не задерживая на мне взгляда.
Я чувствовала, как моё сердце сжималось каждый раз, когда он проходил мимо, не замечая меня. Неужели то мгновение за гобеленом ничего для него не значило? Может быть, я просто вообразила ту искру между нами?
Глава 2
На третий день после того случая, когда я, как обычно, работала в саду, тишину монастыря нарушил стук копыт и скрип колес. Я подняла голову от грядки с лавандой и увидела, как во двор въезжает богато украшенная карета, запряженная четверкой вороных лошадей. Их сбруя сверкала на солнце золотом, а кучер был одет в ливрею с гербом, которого я не узнала.
Работа в саду остановилась, все с любопытством смотрели на прибывших гостей. Я отложила садовые ножницы и вытерла руки о фартук, не в силах оторвать глаз от этого зрелища.
Из кареты первым вышел высокий мужчина с суровым лицом и проницательными темно-карими глазами. Его богатый камзол и плащ, отделанные мехом, говорили о высоком положении. Он обернулся и подал руку своей спутнице.
Из кареты появилась молодая женщина, чья красота, казалось, озарила весь монастырский двор. Она была высокой и стройной, с волосами цвета спелой пшеницы и глазами цвета индиго, чарующими, словно ночное небо, усыпанное звездами. Её платье из тончайшего шелка, расшитое жемчугом и драгоценными камнями, мерцало в лучах солнца.
– Кто это? – шепнула я сестре Деборе, работавшей рядом со мной. Мой голос дрожал от волнения и любопытства.
– Это граф и графиня де Морне, – ответила Дебора, не скрывая восхищения в голосе. – Они приехали из Парижа. Говорят, там был какой-то скандал… но никто не знает подробностей.
В этот момент во двор вышли отец Бенуа и Тристан. Моё сердце, как обычно, забилось чаще при виде Тристана, но он, казалось, даже не заметил меня, полностью сосредоточившись на прибывших гостях.
Графиня де Морне, несмотря на присутствие мужа, начала озарять всех лучезарными улыбками. Её взгляд скользнул по монахам, послушницам, и остановился на Тристане. Она одарила его особенно ослепительной улыбкой, чуть наклонив голову так, что солнечный свет заиграл в её золотистых локонах.
Однако Тристан, к моему удивлению и тайному облегчению, казался совершенно равнодушным к её чарам. Он вежливо поклонился, но его лицо осталось спокойным и невозмутимым.
Граф де Морне, заметив поведение жены, метнул в её сторону взгляд, полный едва сдерживаемого гнева. Его рука, лежавшая на эфесе шпаги, сжалась так, что побелели костяшки пальцев. Графиня тут же потупила глаза, но я успела заметить в них огонёк непокорности и какой-то тайны.
К гостям поспешила мать Софи, шурша тяжелыми одеждами. Её лицо выражало смесь строгости и сочувствия.
– Добро пожаловать в наш скромный монастырь, – произнесла она, слегка склонив голову. – Надеюсь, пребывание здесь принесет вам мир и покаяние, в которых вы нуждаетесь.
Граф кивнул, его лицо оставалось непроницаемым.
– Благодарю вас, мать Софи. Я надеюсь, что время, проведенное здесь, поможет моей жене… переосмыслить некоторые свои поступки. – Его голос звучал холодно и сдержанно, как сталь, закованная в бархат.
– Не беспокойтесь, мсье, – ответила мать Софи. – Мы позаботимся о вашей супруге. И позвольте выразить нашу глубокую благодарность за ваше щедрое пожертвование. Оно поможет нам продолжить нашу миссию и улучшить условия в монастыре.
Графиня де Морне бросила на мужа быстрый взгляд, в котором читалась смесь усмешки и вызова. Затем она снова посмотрела на Тристана, но тот уже отвернулся, погруженный в беседу с отцом Бенуа.
Я наблюдала эту сцену, чувствуя, как в моей душе растет беспокойство. Кто эта женщина? Что она сделала? И как её присутствие повлияет на жизнь в монастыре… и на Тристана?
Мать Софи повела гостей внутрь, и двор опустел. Но я ещё долго стояла, глядя им вслед и размышляя о том, какие изменения принесет с собой эта загадочная графиня де Морне. Воздух, казалось, был наэлектризован ожиданием чего-то неизвестного и, возможно, опасного.
***
Прошло несколько дней с прибытия графини де Морне. Её присутствие внесло заметное оживление в размеренную жизнь монастыря. Несмотря на то, что графиня должна была проводить время в молитвах и покаянии, она, казалось, находила способы привлечь к себе внимание при каждом удобном случае.
Однажды утром я работала в саду, подрезая розовые кусты, когда услышала звонкий смех графини. Обернувшись, я увидела её прогуливающейся по дорожке в сопровождении Тристана. Моё сердце болезненно сжалось.
Графиня де Морне выглядела ослепительно даже в простом монастырском одеянии. Её золотистые волосы были убраны под скромный чепец, но несколько локонов выбились, обрамляя прекрасное лицо. Она оживленно говорила, жестикулируя изящными руками, а Тристан внимательно слушал.
– Ах, брат Тристан, – промурлыкала графиня, игриво поглядывая на него из-под ресниц, – как же скучно здесь без светских развлечений. Может быть, вы могли бы скрасить моё одиночество и почитать что-нибудь из ваших любимых книг?
Тристан вежливо улыбнулся, но я заметила, что он держался на почтительном расстоянии от графини.
– Боюсь, мадам, что большинство книг в нашей библиотеке вряд ли покажутся вам занимательными. Это в основном религиозные тексты и труды по теологии.
Графиня надула губки.
– Ох, какая жалость. А я-то надеялась на что-нибудь более… захватывающее.
В этот момент из-за поворота дорожки появилась мать Софи. Её лицо было строгим и непреклонным.
–Графиня де Морне, – произнесла она холодно, – вас ждут на утренней молитве. А вы, брат Тристан, кажется, должны помогать отцу Бенуа в библиотеке.
Тристан поклонился и быстро удалился, а графиня, бросив на мать Софи недовольный взгляд, последовала за ней к часовне.
Я продолжила работу, но мысли мои были в смятении.
Вечером того же дня, когда я возвращалась после вечерней службы, из-за угла коридора донеслись приглушенные голоса. Я замедлила шаг, узнав голоса сестры Агнес и сестры Беатрис, известных своей любовью к сплетням.
– Ты слышала последние новости о графине де Морне? – шептала сестра Агнес с явным возбуждением в голосе.
Сестра Беатрис подалась ближе:
– Нет, расскажи скорее!
– Говорят, граф застал её в весьма… компрометирующей ситуации, – продолжала Агнес, понизив голос до едва слышного шепота. – И не с одним мужчиной, а сразу с двумя! А некоторые утверждают, что их было трое!
Я почувствовала, как краска заливает мои щеки. Беатрис ахнула.
– Святая Дева Мария! Неужели это правда?
– Это ещё не всё, – добавила Агнес. – Я слышала от кухарки, которая подслушала разговор графа с отцом Бенуа, что ещё до замужества графиня имела весьма сомнительную репутацию. Говорят, она была настолько развращена дьяволом, что соблазнила даже племянника самого епископа!
– Господи, помилуй! – воскликнула Беатрис, крестясь. – Как же граф мог жениться на такой женщине?
– Ах, милая моя, ты же знаешь этих аристократов. Для них главное – связи и приданое. А графиня, несмотря на свои грехи, происходит из очень влиятельной семьи. Да и красота её, говорят, способна заставить святого забыть свои обеты.
Я не могла больше слушать. Тихо, стараясь остаться незамеченной, я проскользнула мимо увлеченных сплетнями монахинь и поспешила в свою келью.
Оказавшись одна, я опустилась на колени перед маленьким распятием. Мысли мои были в смятении. Неужели все эти ужасные слухи о графине правда? И если да, то какую опасность она представляет для нашего монастыря?
Я пыталась молиться, но перед глазами стояло лицо графини – прекрасное и загадочное. Как могла женщина, способная на такие грехи, выглядеть столь невинно? И как мне, простой послушнице, противостоять её чарам, если даже опытные мужчины падали жертвами её искушения?
Той ночью я долго не могла уснуть, размышляя о грехе, искуплении и той тонкой грани, что отделяет праведность от падения. И где-то в глубине души я чувствовала, что присутствие графини де Морне изменит жизнь нашего монастыря – и мою собственную – гораздо сильнее, чем кто-либо мог предположить.
***
На следующее утро после подслушанного разговора я, как обычно, работала в саду монастыря. Солнце еще не поднялось высоко, и воздух был свеж и напоен ароматом роз. Я была погружена в работу, пропалывая грядку, когда услышала легкие шаги по гравийной дорожке.
Подняв голову, я увидела приближающуюся ко мне графиню де Морне. В утреннем свете она выглядела еще прекраснее, чем обычно. Её золотистые волосы были собраны в простую, но элегантную прическу, а на лице играла легкая улыбка. Несмотря на скромное монастырское одеяние, она двигалась с грацией придворной дамы.
Я поспешно встала, отряхнула землю с рук и сделала неловкий реверанс.
– Доброе утро, мадам, – пробормотала я, чувствуя, как краска заливает мои щеки.
Графиня остановилась передо мной, её голубые глаза с любопытством изучали моё лицо. – Доброе утро, дитя, – ответила она мягко. – Ты ведь Мариель, верно? Я часто вижу, как усердно ты работаешь здесь.
Я кивнула, удивленная тем, что она знает моё имя. – Да, мадам. Это моя обязанность.
Графиня де Морне мягко рассмеялась, и этот звук был подобен перезвону серебряных колокольчиков.
– Обязанность? Но разве не приносит тебе радость работа с этими прекрасными цветами?
Я неуверенно улыбнулась. – Да, мадам. Я… я люблю сад.
Графиня кивнула, её взгляд скользнул по розовым кустам.
– Я тоже люблю сады. В моем доме в Париже есть прекрасный розарий. Ах, как я скучаю по нему!
На мгновение её лицо омрачилось, но затем она снова улыбнулась.
– Знаешь, Мариель, – мне кажется, что мы с тобой во многом похожи.
Я удивленно посмотрела на неё.
– Обе молоды, обе оказались здесь не совсем по своей воле… – продолжила графиня задумчиво.
– Но, мадам, – возразила я, – я здесь по своему выбору.
Графиня де Морне внимательно посмотрела на меня, и её взгляд выражал нечто похожее на сочувствие.
– Правда ли это, дитя? Или это то, во что ты заставляешь себя верить? Я слышала, что отец запер тебя здесь, дабы ты соблюла чистоту девственности.
Я почувствовала, как кровь отхлынула от моего лица. Как графиня могла знать о причинах моего пребывания здесь?
– Мадам, я… я не понимаю, о чем вы говорите, – пробормотала я, опустив глаза.
Графиня мягко рассмеялась. – О, дитя, не нужно притворяться. В этих стенах мало что остается тайной. Я знаю, что твой отец отправил тебя сюда, чтобы подготовить к браку с человеком, которого ты никогда не видела. Человеком, который годится тебе в деды.
Я подняла глаза, встретившись взглядом с графиней. В её синих глазах читалось сочувствие, смешанное с чем-то еще… может быть, вызовом?
