В объятиях греха
Алеся Троицкая
Франция, конец XV века – эпоха инквизиции и охоты на ведьм. Я, юная послушница Мариэль де Вер, стала жертвой жестокой судьбы и собственной запретной страсти. Одна роковая ночь любви с Тристаном, молодым монахом, изменила мою жизнь навсегда. Разоблаченная и опозоренная, я потеряла все. Но самое страшное – во мне пробудилось древнее проклятие суккубов. Теперь мой поцелуй превращает мужчин в покорных рабов. Я стала орудием порабощения, опасным для всех. Лишь бегство сулило призрачную надежду на искупление.Но разве можно убежать от прошлого? Спустя пять лет судьба вновь свела нас с Тристаном. Но того пылкого юноши, которого я любила, больше нет, его сменил закаленный мужчина-инквизитор, чья цель – искоренять таких, как я. Сумеем ли мы преодолеть пропасть прошлых обид и искупить грехи юности? Или искры былой страсти разожгут лишь костер ненависти, на котором мне суждено сгореть?
Алеся Троицкая
В объятиях греха
Пролог
Пролог
Руан, Франция, 1485 год
Женский монастырь Святой Урсулы
Полночь окутала монастырь душным покровом, когда я крадучись пробиралась по узким коридорам. Пламя факелов металось в причудливом танце, отбрасывая на стены тени, подобные жадным рукам тайных любовников. Сердце трепетало где-то в горле, каждый шорох отзывался покалыванием в пояснице и истомой в бедрах.
У двери в келью Тристана меня уже ждала Изабелла. В призрачном мерцании ее фигура казалась сотканной из теней и лунного света. Черные омуты глаз затягивали, манили в пучину запретного, губы влажно поблескивали, распаляя воображение.
– Он уже спит, – промурлыкала она, притягивая меня в обволакивающий мрак кельи. – Мое зелье свалило его наповал. Ничто не помешает нам насладиться этой ночью сполна.
Дрожа, я попыталась возразить, воззвать к остаткам благоразумия. Но жаркие объятия Изабеллы душили мольбы и доводы рассудка на корню. Ее прикосновения прожигали до костей, до самой души.
– Отринь все запреты, – шептала она, и голос ее сочился сладчайшим из ядов. – Эта ночь подарит то, о чем ты грезила в самых смелых, постыдных фантазиях. Так бери же, пока не поздно!
Любопытство и темное, порочное желание затопили сознание одуряющим маревом. Все то тайное, недозволенное, будоражащее, что снилось в одиноких ночных грезах, сейчас было так близко, лишь руку протяни. Сколько раз я просыпалась на разворошенных простынях, сгорая от странной, болезненной неги!
И вот ОН – недвижим и безмятежен, точно языческий бог, сраженный хмельным зельем. Черные ресницы отбрасывали густые тени на точеные скулы. Властный излом бровей, твердый абрис губ – даже во сне Тристан выглядел порочно притягательным. А его тело, крепкое, литое, прикрытое тонким покрывалом, будило самые дерзкие мысли.
– Ты ведь жаждешь его, – чуть слышно выдохнула Изабелла, и ее дыхание опалило мою шею. – Грезишь, как он овладевает тобой – грубо, властно, самозабвенно. О, я знаю этот голод!
Да, я жаждала. Грезила. Сгорала от невозможного, запретного вожделения. От желания подчиниться и в то же время подчинить.
– Так чего ты медлишь? – голос Изабеллы гипнотизировал, лишал воли. – Завтра твоя свобода навеки отойдет старому графу. Так используй же этот шанс – ради тех лет, той страсти, которой у тебя уже не будет!
Ее слова разжигали первобытный огонь, сметали последние запреты. Дрожа всем телом, я склонилась над спящим Тристаном, жадно вбирая каждую черточку. Упругие завитки волос, трепет ресниц, мужественный овал подбородка.
Идеальный изгиб губ дрогнул, будто почуяв мое присутствие. Широкая грудь поднялась в глубоком вздохе, натянув ткань туники.
Не в силах противиться безумному порыву, я протянула руку. Самыми кончиками пальцев провела по его щеке, очертила контур губ. Кожа оказалась твердой, горячей, покалывающей подушечки легкой щетиной.
– Ну же, – почти простонала Изабелла, вновь материализуясь за спиной. – Решайся! Возьми то, что принадлежит тебе по праву!
Остатки здравомыслия и благоразумия таяли, точно свечной воск. Пальцы дрожали, распуская завязки плаща. Грубая ткань стекла на пол, за ней последовала тонкая рубашка, пахнущая лавандой.
Я застыла перед спящим Тристаном – обнаженная, дрожащая, сгорающая от стыда и вожделения. Чувствовала спиной взгляд Изабеллы – горячий, жадный, почти осязаемый. Слышала ее прерывистое, возбужденное дыхание.
А затем, повинуясь неодолимому импульсу, шагнула к постели. Откинула одеяло и скользнула к недвижимому телу. Прижалась всем существом, до боли стискивая зубы, чтобы не застонать. Кожа Тристана обожгла мою обнаженную грудь, твердые мышцы будто впечатались в мягкость моего тела.
Голова кружилась от ошеломляющей близости, от пьянящего мужского запаха. Кровь стучала в висках, в горле пересохло. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.
Где-то на границе сознания раздался тихий смех Изабеллы. Мерцающий, зыбкий, он плыл по келье, дразня и завлекая. А в следующий миг мягкая ладонь легла мне на затылок, настойчиво пригибая ниже.
– Прими то, что предначертано судьбой, – выдохнула Изабелла, и в голосе ее мне почудились незнакомые, пугающие нотки. – Начни свой путь. Здесь. Сейчас.
Губы Тристана оказались прямо напротив моих губ. Приоткрытые, влажно поблескивающие, они дразнили и манили. Сулили неизведанное, запретное.
Долю секунды я медлила. А потом рывком подалась вперед и прижалась ртом к его рту.
Жар и мрак поглотили меня без остатка.
Глава 1
Я сидела на жестком соломенном тюфяке, тоскливо глядя в окно своей кельи. Сквозь тонкие прутья решетки виднелся клочок пасмурного неба, затянутого серыми облаками. Этот безрадостный вид казался мне отражением моей судьбы – такой же тусклой и предопределенной.
Меня зовут Мариель де Вер, и вот уже полгода я живу затворницей в женском монастыре Святой Урсулы в Руане. Запах ладана и воска пропитал каждый камень этих древних стен. Звон колоколов отмеряет часы, дни, недели моего заточения. Грубая шерстяная ряса постоянно раздражает кожу, напоминая о тщете земных удовольствий.
Мой отец, граф Гийом де Вер, упрятал меня сюда, чтобы уберечь мою честь для будущего мужа. А ведь мне уже восемнадцать лет – возраст, когда многие девушки становятся женами и матерями. Но отец решил, что я недостойна обычного женского счастья.
Я часто вспоминала свою прежнюю жизнь в родовом замке. Уроки танцев и музыки, прогулки верхом, балы и праздники – все это теперь казалось сном. Отец всегда был строг со мной, но лишь после смерти матери пять лет назад он стал совсем суров и замкнут. Именно тогда он и решил выдать меня замуж за человека, годившегося мне в деды.
С того дня моя судьба была решена. Отец обещал отдать меня в жены своему давнему соратнику, графу Арно де Монтиньи – богатому и знатному вельможе, но старику, годившемуся мне в деды. Я знала, что он славился своей набожностью и тяжелым нравом. Одна мысль о браке с ним повергала меня в отчаяние.
Мои дни в монастыре тянулись мучительно однообразно. Утреня, месса, работа в саду или трапезной, вечерня, повечерие – и так изо дня в день. Я задыхалась в холодных каменных стенах, мечтая о воле и любви.
Среди послушниц у меня не было подруг. Я держалась особняком, страшась доносов и наказаний. Надменная Жанна, дочь виконта, постоянно пыталась выслужиться перед настоятельницей и следила за каждым моим шагом.
Несмотря на унылую погоду, во дворе монастыря царило необычное оживление. Привлеченная шумом, я, как и другие послушницы, прильнула к узкому окну на втором этаже, рискуя быть замеченной.
Тяжелые дубовые ворота обители медленно отворились с протяжным скрипом. Две массивные створки, окованные железом, впустили небольшую повозку, запряженную парой гнедых лошадей. Колеса прогрохотали по булыжной мостовой, поднимая облачка пыли.
Из повозки вышли двое мужчин в темных одеяниях. Старший, отец Бенуа, был высоким седовласым монахом лет шестидесяти. Его загорелое морщинистое лицо выражало усталость от долгого пути. Он опирался на посох, тяжело ступая по земле.
А вот его спутник… Я затаила дыхание, когда увидела молодого монаха. Ему было не больше двадцати пяти лет, но он излучал ауру зрелости и уверенности. Стройный и подтянутый, он легко спрыгнул с повозки. Тёмно-коричневая ряса облегала его статную фигуру, намекая на крепкие мышцы под грубой тканью.
Но настоящим откровением было его лицо. Несмотря на тонзуру – гладко выбритую макушку, обрамленную короткими каштановыми волосами – он был умопомрачительно красив. Точеные черты лица словно были высечены искусным скульптором: высокие скулы, прямой нос, твердый подбородок. Его кожа, загорелая и гладкая, говорила о том, что он проводит много времени под открытым небом.
Но самыми поразительными были его глаза. Ярко-синие, обрамленные густыми темными ресницами, они сияли на его лице, как два сапфира. Взгляд этих глаз был пронзительным и в то же время теплым, полным ума и сострадания.
Когда он обернулся, осматривая монастырский двор, наши взгляды встретились. На мгновение время остановилось. В его глазах промелькнуло удивление, сменившееся интересом и чем-то еще, чему я не могла дать название. Легкая улыбка тронула его губы, и на его щеке обозначилась очаровательная ямочка, придавая ему на миг почти мальчишеское выражение. Но затем он отвел взгляд, и момент был упущен.
Я почувствовала, как сердце в моей груди забилось чаще. Никогда раньше я не испытывала ничего подобного. Этот молодой монах в одно мгновение перевернул весь мой мир, заставив усомниться во всем, что я знала раньше.
Но чары рассеялись, когда раздался резкий голос настоятельницы, матери Софи:
– Сестры! Немедленно отойдите от окон! Разве это подобающее поведение для невест Христовых? Вы позорите нашу обитель своим бесстыдным любопытством!
Ее слова, словно удар хлыста, заставили всех послушниц отпрянуть от окон.
– Мариель де Вер! – мое имя прозвучало особенно грозно. – Я вижу, что вы забыли о своем положении и долге. После вечерней службы жду вас в своей келье для серьезного разговора.
Молодой монах, услышав громкий голос настоятельницы, спохватился, опустил глаза и поспешил помочь своему спутнику с поклажей. А я отступила от окна, чувствуя, как бешено колотится сердце – и от страха перед предстоящим наказанием, и от волнения, вызванного этой мимолетной встречей взглядов.
Этот короткий обмен взглядами всколыхнул во мне что-то давно забытое. Чувство, которому не было места в стенах монастыря. Надежду, которую я давно похоронила. И страх перед неизвестностью, таящейся за этими эмоциями.
Я знала, что должна выбросить из головы мысли о молодом монахе. Но образ его синих глаз преследовал меня до самого вечера, заставляя вновь и вновь переживать то волшебное мгновение нашей встречи.
***
Вечерняя служба тянулась мучительно долго. Пламя сотен свечей колебалось в полумраке часовни, отбрасывая причудливые тени на каменные стены. Я стояла среди других послушниц, механически повторяя слова молитв. Мой взгляд то и дело скользил к дальнему углу, где среди других монахов виднелась стройная фигура Тристана. Даже издалека я чувствовала магнетизм его присутствия.
Когда служба наконец закончилась, я с тяжелым сердцем направилась к келье настоятельницы. Мои шаги эхом отдавались в пустынных коридорах. Дрожащей рукой я постучала в тяжелую дубовую дверь.
– Войдите, – раздался властный голос матери Софи.
Я переступила порог, чувствуя, как колотится сердце. Настоятельница восседала за массивным столом, заваленным пергаментами. Ее худое лицо, изрезанное морщинами, казалось вырезанным из слоновой кости в мерцающем свете свечей. Проницательные карие глаза буравили меня насквозь.
– Мариель, – начала она, сцепив пальцы перед собой. – Я крайне разочарована твоим поведением.
Ее голос, низкий и хриплый, заставил меня вздрогнуть. Я опустила глаза, разглядывая узор на каменном полу.
– Посмотри на меня, когда я с тобой разговариваю! – резко приказала мать Софи.
Я подняла взгляд, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. Настоятельница поднялась из-за стола, ее тень, огромная и зловещая, заплясала на стене.
– Ты здесь не для того, чтобы глазеть на мужчин и предаваться мирским соблазнам. Твой отец доверил нам подготовить тебя к благочестивому браку. Неужели ты хочешь опозорить свою семью?
Каждое слово било, словно плеть. Я сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони.
– Простите, мать Софи. Я не хотела… – мой голос дрожал.
– Молчи! – оборвала она меня, взмахнув рукой. – Завтра ты весь день проведешь в молитвах и посте. А теперь иди и подумай о своем недостойном поведении.
Я поклонилась и на негнущихся ногах вышла из кельи. В коридоре было темно и прохладно. Я прислонилась к каменной стене, чувствуя ее шершавую поверхность под пальцами, и глубоко вздохнула, пытаясь сдержать подступающие слезы.
Внезапно я услышала тихие шаги. Из темноты появилась фигура в монашеской рясе. Мое сердце пропустило удар, когда я узнала Тристана. Он двигался плавно, почти бесшумно, словно призрак в ночи.
Он остановился, явно удивленный нашей внезапной встречей. В тусклом свете факела я могла разглядеть его лицо – то самое лицо, которое уже преследовало меня в мечтах. Но сейчас, вблизи, оно казалось еще более совершенным, если это было возможно.
Тени играли на его скулах, подчеркивая благородство черт. Его глаза, кажущиеся почти черными в полумраке, смотрели на меня с удивлением и чем-то еще, чему я боялась дать название. Под этим взглядом я чувствовала себя так, словно он видит меня насквозь, до самой глубины души.
Он возвышался надо мной, и я вдруг осознала, насколько он высок и широкоплеч. Даже под рясой угадывались очертания крепких мышц, сила и мощь его тела. На его фоне я чувствовала себя особенно хрупкой и миниатюрной, словно он мог заслонить меня от целого мира.
Мое сердце колотилось так сильно, что я была уверена – он слышит каждый его удар в тишине коридора. Воздух между нами, казалось, искрил от напряжения. Я не могла отвести глаз от его лица, зачарованная игрой света и тени на его коже.
– Простите, – произнес он мягким, бархатистым голосом. Уголки его губ чуть дрогнули в смущенной улыбке, и на щеке обозначилась ямочка. – Я, кажется, заблудился. Не подскажете, как пройти в гостевые покои?
Звук его голоса окутал меня, как теплое одеяло. Я открыла рот, но не смогла произнести ни слова, плененная очарованием момента. Он был так близко, что я чувствовала исходящее от него тепло и легкий аромат ладана.
– Вы… вы в порядке? – спросил он, слегка наклонив голову. Его брови сдвинулись, выражая искреннее беспокойство.
– Да, я… простите, – наконец выдавила я, чувствуя, как краска заливает щеки. – Гостевые покои в другом крыле. Я могу показать дорогу.
Он улыбнулся, и от этой улыбки, теплой и открытой, у меня перехватило дыхание.
– Буду очень признателен. Меня зовут Тристан.
– Мариель, – ответила я, и мы медленно двинулись по коридору. Наши шаги эхом отдавались от каменных стен, а тени плясали вокруг нас в мерцающем свете факелов.
Я знала, что нарушаю все правила, разговаривая с мужчиной наедине. Но в тот момент мне было все равно. Впервые за долгие месяцы я чувствовала себя по-настоящему живой.
Мы шли по тускло освещенному коридору, наши шаги эхом отдавались от каменных стен. Я ощущала, как бешено колотится сердце, и украдкой бросала взгляды на Тристана. В мерцающем свете факелов его профиль казался отлитым из бронзы – твердый, мужественный, с теплыми отблесками пламени на высоких скулах и решительном подбородке.
