«Мы визжим в гробах»…
«У нее есть ножницы, чтобы резать пуповины»…
Отваживая тревожные мысли, Антон сфокусировался на образе одноклассницы Нинки Ерошкиной, с которой заперся в ванной, вызывал Кровавую Мэри, изнывая от желания целоваться. Современные тинейджеры даже мистический ритуал не могут правильно провести…
– Может, за руки взяться? – улыбнулся Антон.
– Мне это надоело. – Марина шагнула к пуфику решительно. – Закругляйтесь-ка.
Уоки-токи издало щелканье. Будто лезвия старых ножниц сомкнулись. Чик-чик.
Марина нахмурилась.
– Это оно, – воскликнула Катя.
Чик-чик.
От клацанья в животе Антона началась неприятная резь.
Чик.
«Совпадение», – подумал он оторопело.
Рация затрещала пронзительно. Сквозь радиошум пробивался навязчивый звук. Быстрое щелканье ножниц, тоскливая мелодия вроде колыбельной песни. Но такую колыбельную Антон не спел бы своему ребенку. Похоронную, тоскливую. Он не взялся бы объяснять, однако мелодия заставила подумать о вымерших таежных деревнях, о гнилых срубах, о старухе, баюкающей запеленатую головешку, поющую ей замогильным голосом.
Откуда явились эти причудливые мысли, Антон не знал.
– Чего ты от нас хочешь? – спросил Чижик.
Рация шипела змеей, гадюкой. Марина, словно ноги не держали, села тяжело на кровать. Бывшие супруги переглянулись. Взгляд Марины умолял сказать, что это розыгрыш.
– Наверное, – сказала Катя, – надо так спрашивать, чтобы она отвечала «да» или «нет».
– Ты нас преследуешь?
Чик.
– Это «да»?
– Допустим, – тихо сказал Антон. Рот пересох.
– Зачем мы тебе?
– «Да» или «нет», Чижик!
Парень засопел, в мозгу вращались шестеренки.
– Мы тебе зачем-то нужны?
– А ты как думал? – огрызнулась Катя.
– Вот бери и сама с ней разговаривай.
– Дама, – Катя обратилась к источнику шороха и далекой-далекой песни. – Мы все тебе нужны? Каждый?
Ножницы клацнули дважды.
Антона одолевал прилипчивый образ прогнившего сруба и старухи, что сидит у разрушенной печи вполоборота, качая лжемладенца.
– Не все, – подытожил Чижик. – Кто-то один. Катя?
Катя хлестнула приятеля взглядом, выставила средний палец. Шум утихал. Ножницы больше не вгрызались в разум и желудок Антона.
– Я? – спросил Чижик.
Существа, путешествовавшие по радиоволнам, потеряли к беседе интерес.
Чижик повернулся к Ане.
«Нет, – мысленно закричал Антон. – Нет, нет, нет».
– Тебе нужна Аня?
Спальня взорвалась треском статических помех. Словно деревянная колыбель раскачивалась, скрипя пазами. Антон невольно отпрянул. Слушая колыбельную, вокализ, мычание без слов, мелодию, нашептанную посиневшими губами, мертвыми голосовыми связками, он поверил во все. Что Матвея убила потусторонняя тварь. Что в зеркалах – в том вон окне над трюмо – обитает голодное и злобное чудовище. Человек двадцать первого века моментально обратился в затравленное суеверное существо.
Потому что ножницы клацали, как железный клюв разъяренной птицы.
Потому что Пиковая Дама преследовала его дочь.
– Хватит! – Антон ударил по рации. Как муху пришлепнул. Колыбельная, щелканье и шумы выключились мгновенно. – Дебильная игра.
Разум агонизировал, выискивая рациональное зерно в плевелах безумия.
– Где вторая рация? Которая сигналы подавала.
– Нет никакой второй рации, – сказал Чижик.
Аня дрожала. Слезы блестели на щеках.
– Вторая рация, – настаивал Антон, вцепившись в это простое и ясное объяснение. Он снова мыслил как взрослый современный мужчина, затаптывал посеянные семена сомнения. Но подсознание хранило этот миг: миг, когда Антон уверовал в невозможное. – Вторая рация. И ваш сообщник, который пел идиотские песенки.
– Зайка. – Марина потянулась к дочери.
– Неправда, – пробормотала Аня. – Вы обманываете.
– Конечно, обманывают. – Марина зло поглядела на бывшего мужа. Выражение ее лица говорило: «Это твоя затея!» – Не плачь, детка. Они пошутили так.
– Где вторая рация?! – Аня сорвалась на крик, слезы душили. – Уроды! Вы мне не друзья, уроды!
Катя и Чижик пытались защищаться. Марина обняла рыдающую дочь и повела прочь из комнаты.
– Ну, Антон, – шикнула она напоследок.
Ветер таранил стеклопакеты. Дождь заштриховал окна.
– Рады? – спросил Антон.
Он ненавидел себя, когда был не способен контролировать ситуацию.
– Нет у нас второй рации, – обиженно заявил Чижик, пряча приемник.
– Ой, да что ты оправдываешься. – Катя встала. – Антон Сергеевич, тебе надо думать, как дочь охранить. А не обвинениями разбрасываться.
– Вон. – Антон стиснул зубы.
– Досвидули.
Гости, задрав головы, вышли в коридор. Завибрировал мобильник. Антон хрустнул костяшками. Ругнулся.
– Да, мужик.
– Тоха, ты «вольво» собираешься пригонять?
– Собираюсь… – Антон застыл у зеркала, осмотрел себя с неприязнью, покосился на тени в углах.
– Клиент вечером подъедет. Что я ему скажу? Хочешь, чтобы он об угоне заявил?
– Мужик, не до того.
– Да я вижу. А ты не задумывался, Тох? Может, ну его к черту, этот бизнес? Сосредоточишься на насущных проблемах…
В коридоре хлопнула дверь. Гости ушли. Взор запнулся о лежащий на постели планшет.
– Я перезвоню. – Антон прервал монолог коллеги. Подхватил гаджет, вышел из спальни, тыкая в экран на ходу. Планшет ожил. В браузере был открыт чат. SannyaNindzia переписывался с Hanter1971. Антон отворил входную дверь и высунулся наружу.
– Эй, Чижик! Ниндзя! Балалайку свою забери.
Подъезд гудел сквозняками, урчал, как голодная утроба. Створки лифта были распахнуты. Антон представил пассажира, которого в кабине нет, – только отражение в заплеванном зеркале.
Он вновь посмотрел на экран.
Переписка заканчивалась весточкой от Hanter1971:
«Будьте крайне осторожны, не разозлите ее».
16
Аня выбежала из подъезда, замерла, будто врезалась в невидимую стену, будто поразилась, что на улице успело стемнеть. Поискала отца: он топал к машине, сунув в карманы руки.
Четырнадцатиэтажное здание мерцало веселыми огоньками, как новогодняя елка, но вокруг водили хоровод черные монстры – недостройки. Оцинкованный забор украшала табличка «Гулять по территории опасно для жизни!». Почему на зеркалах не пишут подобных предупреждений: «Не играйте! Опасно!»
– Пап!
Отец повернулся.
Слова застревали в глотке. Ветер остужал горячую кожу.
– Ты чего полуголая?
– Я…
Аня запахнула куртку. Она помнила, как два года назад у одноклассницы Лены развелись родители. Аня тогда сказала себе: с моими родителями такого не случится. Они любят друг друга, хоть и ссорятся часто.
Ошибочка.
Аня – не маленькая – знала, что разошлись мама с папой потому, что «она слишком деловая», а он «не хочет развиваться».
Но почему, если им было плохо вместе, порознь они не казались счастливыми? Мама вечно раздраженная, злая, похудевший отец… Может, некоторым людям нравится быть несчастными и печальными?
– Пап, не уезжай, пожалуйста.
– Зайка, я должен.
– Не должен. – Подмывало, как в детстве, окольцевать его руками, ткнуться в колючий свитер носом. – Переночуй у нас.
– Меня Глебыч убьет.
«А меня, – подумала Аня, – убьет женщина с черным ртом».
Конечно, не было никакой второй рации. Это Пиковая Дама трещала и щелкала ножницами. Аня видела в зеркалах. Сперва смутную тень. Потом лицо, щупальца, тощие лапы.
Пиковая Дама подбиралась к ней. Во сне облизывала лезвие ножниц гноящимся языком и ухмылялась. Она отрезала нити, на которых крепилось сердце Матвея, но главной ее целью была Аня.
– Пап, съезди в мастерскую и возвращайся.
Он нагнулся, уперся ладонями в бедра.
– Я завтра приеду, ладно?
– Нет, – заупрямилась Аня.
– Они развели тебя. Это урок. Нужно тщательно выбирать друзей.
– Дело не в них.
