Под рокот бачка Антон подошел к умывальнику. Облупленный кран нацедил струйку воды. Отощавший обмылок запа?х клубникой в ладонях. Заживающая царапина пощипывала. Антон умывался, оттягивая время. Чтобы не возвращаться в душный зал, чтобы встретить Марину и Аню на улице и подвезти до дому.
Было тяжело и тошно изображать фальшивую скорбь, грустить о человеке, которого не знал.
Антон выпрямился, изучая отражение. Морщины, седоватую местами щетину… Взор сместился на черное пятно за плечом. Возле кабинок стояла женщина. Вот гладкий, без волос, череп, вот платье – дырявое рубище. Потонувшие в тенях глаза. Вокруг женщины плавали, грациозно извивались отростки, щупальца спрута.
Антон обернулся, холодея.
Пусто. Четыре затворенные кабинки, ни единой лысой женщины.
«Надо нервы беречь». – Антон закрутил кран. Глянул в зеркало хмуро. Там был только он, только зеленый свет и муха, ползущая по кафелю.
Вытирая руки о джинсы, Антон шагнул к выходу. Лампы замигали быстро-быстро, как стробоскопы. Тень на стене – тень Антона, конечно, – то исчезала, то появлялась. Он дернул дверную ручку.
Свет погас на мгновение. Забулькало в трубах.
Антон посмотрел через плечо.
Мгла окуривала туалет как живой дым. Особенно много ее было в грязноватом зеркале. Из-за освещения казалось, что амальгама выдувается парусом внутрь туалета.
Антон навалился на дверное полотно.
– Эй! Тут люди! Вы меня заперли!..
Дверь не поддавалась. Антон стукнул кулаком. Будто реагируя на удар, в одной из кабинок с рыком спустилась вода. Бачок засопел по-звериному.
Антон оторвался от двери.
Из кабинки никто не вышел. Затих заново наполнившийся бачок. Электрические трубки зажужжали мухами. Мигнули: свет-тьма-свет. Антон ослабил ворот рубашки – вдруг дышать стало тяжело. В висках ломило от наскакивающей темноты и флуоресцентных спазмов.
«Она там, – шепнул голосок в голове. – Пиковая Дама с ржавыми портняжными ножницами».
Дверь второй кабинки распахнулась. Антон отпрянул.
Мужчина в халате окинул его озадаченным взором.
– Вы в порядке?
– Д-да.
– А по вам не скажешь. – Мужчина сгорбился над раковиной.
– Замок… заклинило и…
Мужчина – медик – отряхнулся.
– Позвольте.
Он протянул руку. Антон моргал осоловело.
– Позвольте-позвольте. Я врач.
Влажные пальцы окольцевали запястье.
– А что это у вас с пульсом, дорогой мой?
– Ничего, – буркнул Антон.
– Ничего? У вас сердечко через горло не выпрыгнет?
– Я был в крематории. – Антон поправил рукав. – Не привык к смертям.
– Парнишку хороните? – Врач вынул из кармана расческу, глядя в зеркало, разделил волосы на пробор. – Вы родственник?
– Нет. Сосед.
– Семнадцать лет. – Доктор поцокал языком. Толкнул дверь с силой – и она открылась. Антон вышел за освободителем в сумрачный коридор. – Миокарда. Вот такой рубец, – врач показал палец. – Бедолага.
– Что это значит? – поинтересовался Антон.
– А то и значит. Врожденный порок.
– То есть ничего необычного?
Доктор остановился. Вскинул кустистые брови:
– В каком смысле – «необычного»?
– Да я так… мало ли…
Антон выругал себя. Что он ждал услышать? Что из сердца мальчишки извлекли ножницы? Все-таки заразной была дурь Чижика-Пыжика и лисички-сестрички Екатерины Батьковны.
Между Антоном и медиком прошла санитарка, поздоровалась:
– Добрый день, Михаил Иванович.
– И вам, и вам, – задумчиво пробормотал доктор. Санитарка поцокала каблучками к аптеке. – Как вас, дорогой мой?..
– Антон…
– Антон, на пару слов.
Рабочий стол Михаила Ивановича был завален бумагами. Доктор порылся в ящике, вынул стопку документов, полистал. Прищурился заговорщически.
– Я для отчетности фотографии делаю. Вы не из брезгливых?
– Нет…
Заинтригованный, Антон взял предложенный снимок. Через минуту он спросил тихо:
– Это фотошоп?
На фотографии было тело: от пояса до кадыка. Край кадра обрезал голову, а грудную клетку разрезал шрам. Матвея выпотрошили на металлическом столе и заново зашили. В свете ламп тело отливало голубизной.
– Я думал, брак, – сказал доктор негромко.
Поверх снимка проступало Лицо. Как на рентгене: костистые скулы, запавшие глаза. Сквозь глазницу просвечивал белый сосок мертвеца. Будто зрачок с бельмом.
В помещении стало жарко. Муха ползала по окну: то ли внутри кабинета, то ли между стеклами, не разобрать. В зеркале над столом отражался помрачневший доктор.
– Я переснял.
Второе фото легло в руку Антону. Царапнуло уголком рану.
Лицо уменьшилось, но не пропало. Оно парило над трупом. Черные глаза, острый подбородок. Вместо рта – пролегающий вдоль грудины Матвея шрам. От того, насколько похоже лицо на рисунок в Анином блокноте, волосы вздыбились.
Доктор жаждал ответов.
Что ему сказать? Детвора баловалась и вызвала из зазеркалья нехорошую женщину? Антон не верил в призраков…
Или верил? Глядя на фотографию – верил.
– Вы сказали «необычное». По-моему, достаточно необычно.
Антон промычал нечленораздельно. Опустил на стол снимок.
– Что вы знаете? – допытывался Михаил Иванович.
– Ничего…
– Так я и думал. – Доктор глянул в зеркало, поправил челку. – В гостях у сказки, – хмыкнул он.
15
Во дворе скрипели качели, катая по кругу компанию невидимок. Ветер, как заботливый родитель, подталкивал люльки. Звук несмазанных петель отдавался болью в зубы.
Антон мазнул взором по долгострою. В глубине промозглой конструкции кто-то гулял. Тени балок скрадывали фигуру. Другой гуляка расхаживал за покосившимся рифленым забором, чавкал грязью.
На улице же не было ни души. После столпотворения в крематории безлюдный микрорайон навевал мысли о пустыне. Здесь всегда было тоскливо – говорил же Антон жене, оттащив от риелтора: «Это медвежий угол! Тмутаракань! Давай другие варианты посмотрим». А она убеждала: «Год-другой – все здания возведут, разобьют парк, супермаркет откроют». Парк и супермаркет так и оставались картинками на оптимистическом рекламном щите. Ветер прошивал насквозь каркасы высоток. Птицы свили гнезда в несостоявшихся детских, в спальнях и туалетах. Вдали ощетинился кронами сосновый лес.
Антону захотелось покурить – впервые за три года. Он закинулся мятной пластинкой, вошел в подъезд. Лифт пыхтел, увозя вверх Марину и Аню, а с ними – Анину подружку.
Из крематория ехали на автомобиле Антона. Заодно захватили Катю. «Вольво» отремонтировался сам собой рано утром. Отоспался за ночь, послушно завелся, изумив водителя. Будто некая сила хотела, чтобы он ночевал в квартире бывшей жены.
«Не сходи с ума», – обозлился Антон.
Катя всю дорогу бросала загадочные взгляды. Накручивала локон на палец, кусала губы, хлопала пушистыми ресницами. Рядом с Антоном уселась, вполоборота. Чуть заслонилась правой рукой. Аня в точности скопировала ее позу – припарковавшись, Антон понял: они обе закрывались от зеркала заднего вида.
Антон погуглил: у страха перед зеркалами было название: спектрофобия. Она же – эйсоптрофобия. Но спектрофобов пугала собственная внешность, а не твари, теоретически обитающие в амальгаме.
«Сложно им, – размышлял Антон. – Зеркала повсюду. Витрины, окна, лужи, банальная чашка кофе – кругом отражения».
Потрясающе, сколько всего вылезало на поверхность из самых обыкновенных зеркал. Их использовали для создания червоточин помешанные на путешествиях во времени чудаки. Пара пластин помещалась в вакуум – и возникало квантовое поле, эффект Казимира. Мощная отрицательная область пространства-времени, от которой, по мнению теоретиков, шаг до туризма в прошлое или будущее. Зеркала играли центральную роль в экспериментах с «фантомными конечностями», в изучении интеллекта животных и в создании почти мистических иллюзий. Отражение искажается, если в полутьме десять минут смотреть в зеркало.
Существовали даже акустические зеркала, отражающие звук! Нереверсивные, атомные, лунные зеркала…
Темнота шевельнулась площадкой выше.
Антон вскинулся:
– Чижик!
– Я – Саня, – буркнул угрюмо паренек.
После похорон он куда-то запропастился. Оказывается, опередил Рюминых. В руке Чижик держал знакомую рацию. Тихий шорох статических помех доносился до слуха. Чижик поклацал, отключив приемник.
– Ты телепортировался, что ли?
Антон старался говорить добродушно. Взялся за перила, уперся в ступеньку ботинком.
– Я раньше ушел. Не смог…
– Смерть товарища – это страшно.
– Не в том дело. – Чижик ковырнул мыском бетон. – Там гранит везде.
– И что? – Антона осенило. – Гладкая поверхность отражает?
Чижик промолчал.
Антон взбежал по лестнице.
– Саня, ты про какое-то видео рассказывал.
– Ну.
– Баранки гну. Крути кино, Кубрик.
* * *
…Снимали в гостиной Рюминых. Для острастки погасили свет. Антикварное зеркало, в зеркале – дочь, Катя и оператор – Чижик. У Ани в руке толстая свеча. Язычок огня подрагивает.
– А Матвей где?
