Алексей Калинин "Служу Советскому Союзу 4"

– Это надо к гардеробу идти, сам понимаешь, я с собой такое горстями не таскаю. А у тебя бабки-то есть?

– Деньги есть за это не волнуйся.

– Вообще-то я тебе показал товар, а ты…

Пришлось вынуть кошелек. Несколько десяток, пятерок, трешек и рублей выглянули из дерматинового нутра. «Челентано» кивнул, а после махнул рукой, приглашая идти за ним. Вокруг танцевали студенты, радовались жизни, толкались и весело улыбались в качестве извинения. Именно эту толкучку я и планировал использовать для своей операции.

Мы прошли рядом с Гребенщиковым, почти миновали его, когда меня в спину толкнула одна из танцующих девушек. Я невольно сделал шаг в сторону и налетел на будущего исполнителя дребезжащих песен. Налетел и наступил ему на ногу.

– Прости, я не хотел, – помахал я правой рукой. – Меня толкнули.

– Засунь своё «прости» знаешь куда? – прошипел Гребенщиков, чуть сморщившись от боли.

– Да ладно, всё дуешься на проигрыш? Не дуйся, потом как-нибудь выиграешь. Ладно, пока, извини ещё раз. С наступающим, – я улыбнулся как можно более лучезарно и последовал за «Челентано».

– Ну-ну, с наступающим! – послышалось мне в спину.

Мы подошли к гардеробу, где за деревянными стойками находились три девушки, с которыми активно флиртовали четыре студента. Правда, их флирт находился в пределах допустимого, поскольку рядом с девушками находилась ещё и профессор с факультета прикладной математики – по возрасту она могла быть одноклассницей Сталина.

– Ладно, давай деньги, а я сейчас возьму куртку и передам товар, – сказал «Челентано». – Да не бойся ты, я не убегу.

– А я и не боюсь, ведь я и догнать смогу, – улыбнулся я и вытащил из кошелька десятку, пятерку и рубль.

В этот момент на моё плечо легла ладонь, по размерам превосходящая лопату для снега, а густой бас произнес:

– Что у вас тут происходит?

Глава 3

– А? Чего? – я сделал вид, что растерялся.

«Челентано» попытался было сдриснуть, но из ниоткуда за его спиной выросла скала с повязкой дружинника на рукаве. Крепкие ребята, ничего не скажешь. Да, я мог бы в течение минуты обоих дружинников уработать как Бог черепаху, но зачем? Только хуже себе сделал бы. А так, дружинники даже сыграют мне на руку.

– У нас появилась информация, что тут происходит продажа наркотиков. Это так? – пробасил тот, что держал меня за плечо.

– Да вы чего, ребята? Каких наркотиков? С дуба рухнули? Ай, блин, не дави! – я старательно скривился, когда ладонь стоящего позади меня.

– Да-да, я сам видел, что они договаривались, – послышался голос Гребенщикова, а после и он сам показался из-за спин амбалов.

Довольный был, как кот, объевшийся сметаны. Щерился так, что ещё немного и трусы через рот разглядеть можно будет.

Увидев Гребенщикова, «Челентано» вздернул брови к самой линии волос. Своей глупой рожей он только подтвердил мои подозрения в том, что это всё подстроено. А уж когда барыга открыл рот и часто задышал, то и вовсе развеял все сомнения. Как бы он только в обморок не бухнулся. Он мне ещё нужен для дальнейшего действа.

Каков же мерзавец этот Борька. Вот вообще человек не умеет проигрывать. Ему бы расслабиться и спокойно наслаждаться праздником, так нет же – всё козни строит, ногти грызёт и думает, как подлость обидчику сделать.

– Ребята, тут какая-то ошибка. Мой знакомый попросил ему денег одолжить на подарок девушке, – я вспомнил пощёчину Курышеву и решил сыграть на этой ситуации. – Он перед ней провинился и хочет загладить свою вину.

– Да? И как же он хочет загладить? Подарить пару шприцов или чего другого? – не унимался Гребенщиков.

– Борис, перестань нести чушь! Он хочет настольную лампу купить, а денег не хватало на хорошую… – прикрикнул я на него. – Если ты всё переживаешь из-за проигрыша своей команды, то не стоит так напрягаться. А вот обвинение в распространении наркотиков – это очень серьезное обвинение. Вот только оно клеветой пахнет…

– А вы у него в карманах посмотрите! Ага, задергался! Задергался! – чуть ли не запрыгал от радости Борька, когда барыга попытался вырваться из цепких лап.

Конечно, это было бесполезно. Дружинники знали своё дело. Судя по нахмуренным лицам, они не в первый раз стоят на танцах. А крепкие руки и спортивные фигуры подсказывают, что ребята занимаются либо самбо, либо боксом.

– Серега, не дергайся! – прикрикнул я на барыгу. – Пусть ребята посмотрят, что у тебя ничего нет в карманах. И что мы попали под наглую клевету! Блин, ребята, а ведь и милицию можно вызвать? Так ведь? При всем честном народе клевещут на человека, а он ни сном, ни духом…

Я специально говорил погромче, чтобы привлечь внимание и тех, кто стоял на гардеробе, и тех, кто проходил мимо. Люди любят скандалы, а тут героическое задержание двух ребят силами дружинников – ну чем не повод потом обсудить-обсосать на кухне в студенческом общежитии?

– Что тут происходит? – раздался голос комсорга Степанцова.

– Да вот, товарищ комсорг, наркоторговца поймали и покупателя, – хвастливо подал голос Гребенщиков. – Теперь хотим по карманам пошарить…

– Орлов? – спросил комсорг. – Это правда?

– Это клевета, товарищ Степанцов. И мы сейчас это докажем. Серёга, покажи им свои карманы, – я постарался сделать свой голос как можно более убедительным. – Ищите, граждане! Простым советским студентам скрывать нечего!

– Ищите, – понуро опустил голову барыга.

Он уже не подергивался, как «Челентано». Из него как будто вытащили все пружинки и теперь он стоял, как огородное пугало со сломанными руками. Дружинники похлопали его по карманам, извлекли тощий кошелек с несколькими рублями, пачку «Родопи» со стилизованной достопримечательностью Болгарии – Родопскими горами, зажигалку «Огонёк» с изображением Гагарина и летящей ракеты. Гардеробный номерок лег последним.

Никаких наркотиков не было.

Немало удивленный «Челентано» переводил глаза с вытащенных предметов на меня и обратно.

– Да как так-то? – воскликнул Гребенщиков и подскочил к барыге, пошарил по карманам жилетки, но ничего не нашел. – Он, наверное, успел передать Орлову!

Я тоже вывернул карманы. У меня был кошелек и расческа с двумя сломанными зубцами. Ещё два номерка… Ну да, два – не мог же я позволить Тамаре потерять номерок от её пальто.

– Всё-таки клевета, – покачал я головой. – А мне вот вспоминается история, когда вор и разбойник громче всех кричал о том, что воры другие. Это он делал, чтобы отвлечь от себя внимание. Я ничего не хочу сказать по поводу Бориса, но… Внешний вид, а также нервное подергивание вынуждают меня заподозрить его как раз в нестандартном поведении. И если мы вывернули карманы, то и Борису нечего скрывать от товарищей!

– Что за глупости! Я-то тут при чём? – фыркнул в ответ Гребенщиков. – Они скинули наркотики! Они где-то их выкинули.

Нас в это время отпустили. Да, извиняться не стали, но нам этого и не нужно было. Я пристально смотрел на «затейника». Невольно и комсорг обратил на Бориса внимание:

– Гребенщиков, покажи свои карманы.

– Да вы охренели? Я вообще эту фигню не принимаю! – возмутился тот.

– Товарищи дружинники, помогите товарищу, – скомандовал Степанцов.

Те, кто недавно готовы были вывихнуть нам плечи, подошли к Гребенщикову. Тот насупился, а потом произнес:

– Да хрен с вами! Смотрите! Настоящему певцу скрывать нечего!

Он начал выкладывать на стойку гардероба свои вещи из карманов и… вслед за серебристым портсигаром на свет показался шприц с темно-янтарной жидкостью, а коробок спичек потянул за собой ещё и бумажный квадратик.

Ну да, ловкость рук и никакого мошенства… Вытащить товар у одного и подкинуть его другому в толчее танцевального зала не представляло большого труда.

– Что это, Гребенщиков? – ледяным, как сосульки на крыше здания, голосом спросил комсорг.

– Это… это… это не моё! – возмутился тот и швырнул в мою сторону шприц. – Это вот его! Это он мне подсунул.

Я легко выхватил из воздуха летящий снаряд, и тут же сунул его в руку «Челентано»:

– Смотри, Серёга, чо он пытался на нас повесить. Вот же мерзавец какой!

Пальцы барыги автоматически сжались. Похоже, что парнишка не до конца отдуплял, что сейчас происходит. А происходило то, что я сейчас спасал нас от действия статьи 224, которая предусматривала ответственность за «изготовление, сбыт, а равно хранение с целью сбыта или приобретения с той же целью наркотических веществ без специального на то разрешения».

Да, если наши пальчики снимут, то будет легко доказать – откуда они появились на шприце.

В грядущем семьдесят четвертом году появится Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении борьбы с наркоманией». Уголовный кодекс поменяют и ужесточат, правда, и сейчас уже тем, кто употребляет и сбывает приходится несладко. Год исправительно-трудовых работ, если суд назначит, или принудительное лечение, если «пациент наполовину мертв».

– Гребенщиков, я от тебя такого не ожидал! Ты позоришь лицо советского студента! – покачал головой Степанцов. – Ребята, подержите его, пока я вызову милицию.

Амбалы-дружинники нашли место для своих лопатообразных ладоней на плечах Гребенщикова. Тот даже присел под тяжестью их рук. Комсорг двинулся в сторону библиотеки, находящейся неподалёку.

– Это не моё!!! Это мне подкинули!!! – завопил Гребенщиков во всю мощь своих певческих лёгких. – Вы, сволочи!!! Это же ваше!!!

– Ох, сомневаюсь я, что песни «Аквариума» можно написать на трезвую голову, – укоризненно заметил я и кинул в спину уходящего Степанцева. – Товарищ комсорг, мы готовы дать честные показания по делу этого неудачливого певца.

– Миша! – к нам подскочила Тамара. – Что тут происходит?

К нам потянулись ещё другие студенты. Конечно же всем было интересно – что за шум и гам?

– Да вот, Тамара, Борис пытался на нас свои грехи переложить, – показал я на хмурого Гребенщикова.

– Это не моё! – проскулил Гребенщиков голосом подстреленного волка. – Не моё…

Жалко ли мне было его? Да вот ни хрена подобного. Он пытался подставить меня, а попался как в старой пословице в ту же яму, которую копал для другого.

Вскоре подъехала милиция. Всех опросили, записали данные, забрали Гребенщикова и уехали в ночь.

Когда его увели я повернулся к Тамаре:

– Ты иди в зал, а мы сейчас с Серёгой покурим и я тоже присоединюсь.

– Так ты же не куришь, – захлопала глазами Тамара.

– Ага. И не собираюсь. Вон Серёге надо, видишь, какой бледный? – я показал на чудом спасшегося барыгу.

Правда, «чудом» был я, и «чудо» вовсе не собиралось его так просто отпускать.

– Да? Только не стой там слишком долго, а то простынешь ещё, – по-матерински покачала головой Тамара.

– Есть не стоять слишком долго! – козырнул я дурашливо. – Буду стояние перемежать с лежанием и сидением!

Она улыбнулась в ответ и упорхнула в сторону танцпола. Я же повернулся к барыге:

– Идём. Бери свою куртку и на выход.

То ли он понял, что опасность присесть на годок миновала, то ли почувствовал во мне родственную душу, но в его движениях снова проснулась уснувшая было пружинность Челентано.

Ну что же, скоро придется эту самую пружинность вновь убирать. Нам выдали нашу верхнюю одежду. По последней моде я носил серое пальто ниже колен и с отложным воротником. Носил я его с поясом, чтобы подчеркнуть ширину своих мужественных плеч. Без пояса был похож на человека, зачем-то напялившего обрезок трубы от котельной…

Декабрьский ветер встретил нас радостным швырянием мелкого снега в лицо. Я подхватил барыгу под локоток и потащил его прочь от освещённого входа в университет.

– Идем-идём, а то не хватало, чтобы нас ещё и тут запалили, – говорил я, увлекая барыгу за угол, подальше от возможных глаз.

Мы остановились за черными воротами, где нас вряд ли кто смог разглядеть с освещённой улицы. Мрачные окна соседнего здания смотрели на нас неодобрительно, как будто мы тут собрались лишние желтые прорехи оставлять в снегу. Этих самых прорех тут скопилось немало. Похоже, что этот закуток облюбовали те, кто был не прочь остограмиться перед танцами. Набраться храбрости, как мой друг Андрюха.

Барыга тут же полез за пазуху со словами:

– Ох, я уж думал, что всё… кранты… Нет, меня бы отмазали, но всё-таки… Лихо же ты его, лихо! А ведь он меня к тебе послал, сказал, что ты интересуешься… Меня, кстати, Женька зовут, а то всё Серёга да Серёга.

Я выслушал сбивчивый монолог, а когда на свет показалась новая партия наркоты, то коротко ударил барыгу в левую скулу. Приземлился мордой точно в желтый снег.

Фу, конечно, но что же поделать – сам выбрал такую судьбу.

– Ты чего? Чего? – начал отплевываться барыга по имени Женька.

Плевки красными кляксами падали на снег, прожигали его слегка, чтобы потом замерзнуть лепестками роз. Я схватил барыгу за ворот и встряхнул как следует, чтобы тот на секунду потерял ориентацию в пространстве. После этого заехал открытой ладонью по уху. Голова мотнулась, в глазах поплыл туман. Вот теперь клиент готов меня выслушать.

– Я тебя сейчас тут завалю, мудила вафельный! – подпустил я металла в голос. – За всю твою наркоту и за всю грязь, что ты с собой таскаешь! Кабзда тебе пришла, Челентано хренов!

Металл в голосе и немного гипноза сделало своё дело. Сейчас я в глазах барыги представился вовсе не худощавым студентом, а каким-то уголовником, которому зарезать человека как высморкаться.

– Не надо! Не надо! Я всё отдам! Только не убивай! Не надо!

Ещё одна пощёчина прервала начинающуюся истерику. Встряхнул и снова уперся тяжелым взглядом в переносицу барыги:

– На кого работаешь? От кого товар получаешь?

– Я… я не могу сказать. Я… Я только недавно этим занимаюсь… У меня мама больная… На лекарства деньги нужны… – проныл-промямлил наркоторговец Женька.

Вот почему всегда начинают сразу маму вспоминать? Как толкали дурь, так маму не вспоминали – ни свою, ни чужую. А сколько матерей пролило слёз от потери детей из-за наркоты? Да Неву наполнить можно было этими слезами!

И теперь на жалость давит. Типа, не бейте, лучше обоссыте…

– Говори, сучонок, а то мама не дождется тебя сегодня! – рыкнул я и взмахнул рукой, как для удара.

Женька сжался, сразу ссохся, как воздушный шарик, из которого выпустили воздух. В его голове сейчас всё перемешалось. Так и нужно было, чтобы он боялся меня больше того, кто его отправил барыжить.

Тут только не перетянуть, а то сломается и вообще сознание потеряет. Но и спуска давать нельзя – сразу почует слабину.