– Кэти? – переспросил Бладшот.
– Это инициалы, – поспешно поправила его женщина. – Кей Ти.
Бладшот повернулся к ней. Он помнил, как она помогала ему, помнил заботу в ее голосе и странный прибор на шее. И словно затылком чувствовал взгляд Хартинга.
– Хорошо. Повернитесь ко мне, пожалуйста.
Бладшот, не торопясь, повернулся к доктору. Хартинг вынул из кармана световое перо и посветил в его глаза.
– Зрачки реагируют хорошо, – пробормотал доктор себе под нос. – Сетчатка выглядит здоровой. Глаза чисты, покраснения не наблюдается…
Последнее показалось Бладшоту немного забавным.
– Почему я здесь? Что со мной случилось? – требовательно спросил он, заново оглядывая палату.
Отчего-то его взгляд задержался на Кей Ти, и лишь после этого Бладшот вновь повернулся к доктору, прячущему в карман световое перо. Тут он заметил руку Хартинга – крайне сложный электронный протез, с виду работавший не хуже обычной, настоящей руки. Бладшот сдвинул брови и заморгал. Похоже, здесь все не без странностей…
– Скажите, вы что-нибудь помните? – спросил Хартинг.
– «Что-нибудь»? Малость широковато, док, – заметил Бладшот, анализируя собственную речь. Похоже, ей был присущ определенный, особый синтаксис. Может, западные штаты? Но некоторые элементы указывали на то, что ему довелось пожить и в других местах. И, опять-таки, отчего это определить он может, а вспомнить, кто он такой – нет? Нелепость какая-то. Кругом сплошные загадки!
– Да, прошу прощения, – поправился Хартинг. – Давайте начнем с самого легкого. Имя, звание, личный номер?
– Конечно. Меня зовут… Э-э… А, чтоб его!
Странное дело: на миг Бладшоту почудилось, будто свое настоящее имя он знает. Хотя до этого вспомнить его так и не смог. И эту ложную уверенность внушила формулировка вопроса, как будто ответ некогда был так крепко заучен, что должен слетать с языка сам собой, без раздумий. И тут ему пришло в голову еще кое-что.
– Погодите-ка… звание и личный номер?
Он знал: это очень важно.
– Да. Ваше тело пожертвовано нам вооруженными силами, – сообщил Хартинг.
Смысл этих слов Бладшот уловил не сразу.
– Мое тело?..
– Да. Выбор был небогат: либо к нам, либо в Арлингтон, – отвечал доктор.
Бладшот знал: в Арлингтоне находится главное национальное кладбище вооруженных сил США. Не знал другого: откуда ему это известно.
– Загадками говорите, док, – сказал он, хотя кусочки мозаики один за другим начали становиться на место: уж очень ему не нравилась картина, в которую они складывались.
– Понимаете, вы погибли.
Сочувствие. Может, притворное, а может, и нет, но Хартинг впервые заговорил по-человечески – не как мальчишка с лабораторной крысой.
Хартинг умолк. Бладшот тоже молчал, постигая невероятную правду. Пытаясь сжиться, примириться с тем, что заподозрил в тот самый миг, как очнулся запертым в собственном мертвом теле. Пожалуй, если он был мертв всего минуту-другую, все складывается. И электрошок – тоже дело понятное. А мозг, какое-то время не получающий кислорода, как известно, может необратимо пострадать – это вполне объясняет проблемы с памятью.
– Значит, я был солдатом, – сказал он себе самому.
Вот только, если он был солдатом и погиб в бою, то почему пришел в сознание здесь, где бы эта лаборатория ни находилась? Обстановка в палате совершенно нетипична для полевых госпиталей – в этом Бладшот был твердо уверен, хотя и не знал, отчего. Ну, а если он пробыл мертвым дольше, как его смогли реанимировать? И, главное, зачем?
– Как я погиб? – спросил он доктора.
Неизвестно, почему это казалось настолько важным, но ему очень был нужен ответ.
– Полагаю, не без шума.
– Ну да, но от чего?
Хартинг ненадолго задумался.
– Согласно взаимным договоренностям, об обстоятельствах вашей смерти и о том, кто вы такой, нам почти ничего не сообщили. Однако мы знаем: в своем деле вы были мастером, – заверил его Хартинг. – Критерий для пожертвования только один…
– Какой же?
– Тела должны принадлежать лучшим из лучших бойцов-диверсантов.
Это означало либо «Дельту», либо флотский спецназ, либо шестой отряд, а может, диверсионную группу морской пехоты. Если набирают именно из таких, значит, не без причины. Будь им нужны попросту люди в прекрасной физической форме, спортсмены-атлеты подошли бы лучше, чем оперативники: эти изнашиваются не так стремительно. Нет, если нужны бойцы, диверсанты, значит, предстоит воевать. Выходит, неправ Джордж Сантаяна: выходит, конца войны не увидеть и мертвым…
Джордж Сантаяна? А это еще кто?
«“Только мертвые видели конец войны”. Джордж Сантаяна, из «Английских размышлений вслух», 1924 год. В прощальном обращении генерала Дугласа Макартура к кадетам Уэст-Пойнта (май 1962-го) ошибочно приписано Платону».
И снова Бладшот невольно задался вопросом: откуда он это знает?
Тут ему пришло в голову кое-что еще. Палата, где он пришел в чувство, показалась знакомой. Если он был солдатом – особенно из тех, кто в штабах не отсиживается, то, вполне вероятно, немало времени провел в медицинских учреждениях, хотя вряд ли так хорошо оборудованных, как это. Однако палата, где он очнулся, казалась, скорее, не палатой – моргом.
– Но… кто-то же мной, наверное, интересуется. Ждет моего возвращения. Или хотя бы звонка.
Где-то на грани сознания забрезжила смутная, никак не дающаяся в руки мысль. На смену ей пришли подозрения, что он был мертв куда дольше, чем думал вначале. Ненормально, неестественно долго.
– Видите ли… э-э… трудно об этом говорить, – сказал Хартинг.
Похоже, научно-техническая сторона врачебной работы давалась доктору много лучше общения с пациентами.
– Да что за… Труднее, чем сообщить, что я умер?
– Н-ну… – начал Хартинг.
– Военные жертвуют нам только останки, не востребованные родными, – выпалила Кей Ти.
«Останки?»
Выходит, его не реанимировали. Его оживили. Вернули к жизни мертвое тело разрядом электрического тока, совсем как в «Франкенштейне»… иначе быть бы ему кормом для червей! Казалось, при этой мысли Бладшота с ног до головы сковало льдом. На сердце сделалось холодно, пусто и одиноко.
Хартинг смерил Кей Ти укоризненным взглядом.
– Порой пластырь лучше всего сорвать разом. Пройти через боль поскорее, – пояснила она.
Бладшот склонил голову, уткнулся взглядом в пол. Ни семьи, ни прошлого, ни даже настоящего имени… Получается, он – никто и ничто? Неудачный эксперимент каких-то ненормальных ученых?
– Но ведь, чтоб продолжать жить, прошлое ни к чему, – сказал Хартинг, словно стараясь внушить Бладшоту веру в собственные слова.
Снова тот же энтузиазм… энтузиазм ребенка с пробиркой.
– Вы – первый, кого мы успешно вернули к жизни! Все вышло просто прекрасно!
Бладшот потер ладонью красный круг на груди. Шрам оказался горячим на ощупь.
– А как оно дальше пойдет? – спросил он.
Глава восьмая
Следуя за Хартингом, Бладшот шагнул в стеклянный лифт. Кей Ти шла позади. Стоило осознать, что до земли по меньшей мере семьдесят пять этажей, и у него на миг закружилась голова. Вокруг простирался город – футуристический лес стеклянных высотных зданий, возносящихся к облакам. Бладшот знал: перед ним – мешанина из традиционного азиатского, западного колониального, модернистского, постмодернистского и малайского индо-сарацинского архитектурного стиля. Зачем солдату может понадобиться подобная информация? Причины он отыскать не мог. Чужой голос в голове больше не звучал – словно бы как-то интегрировался в сознание, и теперь Бладшот попросту знал множество всякой всячины. Знал, что вокруг – Куала-Лумпур, и… да чего только не знал, кроме того, кто он такой и почему ни одна живая душа не позаботилась востребовать его тело для похорон.
Лифт несся все выше и выше.
– Где это мы? – спросил Бладшот.
Двери лифта со звоном раздвинулись, открывая путь в холл (строгий «корпоративный» минимализм, однако во вкусе дизайнеру не откажешь). В приглушенном свете помещение выглядело слегка жутковато. Жутковато и как-то… пусто. На экране в углу красовались буквы «RST» – вероятно, логотип компании. Пол был отполирован почти до зеркального блеска, литой бетон стен придавал примыкающим коридорам несколько индустриальный, промышленный вид.
Следуя за Хартингом, Бладшот с Кей Ти пересекли холл.
– Основное направление работы «Ар-Эс-Ти» – восстановление самого ценного достояния вооруженных сил Соединенных Штатов. Солдат наподобие вас.
Все трое подошли к стене из панелей молочного стекла. Каждую пересекал поперек рельефный логотип «RST». Центральные панели с шипением раздвинулись в стороны, и, переступив порог, Бладшот оказался на галерее, открывавшей вид на ультрасовременную рабочую зону свободной планировки. Внизу кипела работа. Всю среднюю часть помещения занимал автономный, полностью автоматический мини-завод. С конвейеров на глазах, один за другим, сходили самые разные компоненты, собранные электромеханическими «руками». Мини-завод окружало множество рабочих станций, укомплектованных техниками-людьми. Их рабочие места украшали многочисленные чертежи, дисплеи систем автоматизированного проектирования, груды разнообразных инструментов… Похоже, здесь конструировали опытные экземпляры электронных протезов и прочую технику, служащую одной цели – восстановлению, исцелению, укреплению сил. Имелся тут даже полный костюм-экзоскелет! Отсюда, сверху, цех очень напоминал пчелиный улей. Занятые работой, техники даже не взглянули в сторону новоприбывших, зато Бладшот таращился на них во все глаза. Взгляду его предстала настоящая пещера Аладдина, сокровищница передовых технологий.
– Мы, можно сказать, первопроходцы, открыватели новых рубежей. Разрабатываем всё – от экзоскелетных костюмов, в которых солдат становится много сильнее и быстрее, до нейропротезов, значительно повышающих быстроту реакции, – пояснил Хартинг, увлекая Бладшота с Кей Ти за собой.
По пути Бладшот озирался по сторонам, стараясь постичь и запомнить всё. Стараясь подавить, заглушить ощущение, будто этот высокотехнологичный цех для сборки машин и есть то самое место, где родился (ну, пускай возродился) он сам. Очевидно, именно здесь появилась на свет и рука доктора, и странный дыхательный аппарат на шее Кей Ти.
– И даже глазные имплантаты, – продолжал Хартинг, – эндопротезы, способные не только восстановить зрение, но и повысить его остроту, далеко превзойдя установленные природой границы.
Следуя за Хартингом, Бладшот с Кей Ти обошли галерею и переступили порог рабочего кабинета, отделенного от цеха-лаборатории прозрачной стеной. Очевидно, кабинет принадлежал доктору, служа ему и рабочим местом, и местом жительства. Длинный стол был завален книгами, чертежами и самыми разными деталями – может, образцами в стадии разработки, а может, чисто декоративными. Позади стола стоял книжный стеллаж, над которым висели застекленные полки, битком набитые всякой всячиной из области истории науки и медицины – особенно, как и следовало ожидать, протезирования. Рядом с полками красовались несколько вставленных в рамки сертификатов и теннисная ракетка, на взгляд Бладшота, малость не вписывавшаяся в обстановку. Вдоль стеклянных стен кабинета тянулись рабочие столы, занятые целой коллекцией инструментов и оборудования для работы с микроэлектроникой, оснащенным полудесятком мониторов компьютером, и даже электронным микроскопом.
– Но вы, – продолжал Хартинг, подойдя к компьютеру, – живое свидетельство тому, что мы на пороге одного из величайших достижений человечества за всю его историю…
Повернувшись к Бладшоту, доктор протянул в его сторону живую, человеческую руку из плоти и крови.
– Вы позволите? – спросил он.
Не понимая, в чем дело, Бладшот слегка замешкался, но руку Хартингу подал. Лезвие скальпеля, с нечеловеческой быстротой подхваченного искусственной конечностью доктора со стола, полоснуло его по ладони. Бладшот напружинился, едва сдержав порыв прикончить или изувечить Хартинга голыми руками – благо, способов это сделать в его распоряжении имелось не менее дюжины.
– Какого дьявола, док?..
Проворство, с которым Хартинг нанес удар, здорово настораживало, но, несмотря на внезапное нападение, Бладшот оставался странно спокоен. Вдобавок, боль тут же прошла. Однако, стоило ему бросить взгляд на рассеченную ладонь – и от спокойствия не осталось ни следа. Сочащаяся из раны кровь поблескивала в свете ламп, точно жидкий металл, точно малиново-алая ртуть!
– Ни хрена себе!
Бладшот поспешно зажал порез здоровой ладонью, однако зернистая жидкость, словно по собственной воле, просочилась наружу меж пальцами. Собрав волю в кулак, он отнял ладонь от раны. Казалось, кровавая клякса превратилась в причудливый калейдоскоп: переливаясь всеми цветами радуги, складываясь в завораживающие геометрические узоры, мириады мельчайших частиц потянулись назад, в рану.
– Позвольте, я все объясню, – сказал Хартинг, кивнув в сторону электронного микроскопа. – Будьте любезны, поместите ладонь вот сюда.
Но Бладшот слушаться не спешил: обжегшись на молоке, дуешь на воду. Он счел этих людей ненормальными, уродами, из-за необычности их протезов, из-за того, что сам чувствовал себя отнюдь не нормальным, пусть даже плохо представлял себе, что для него «нормально», а что нет. Да, называть их «уродами» было неверным, но он изо всех сил старался избежать альтернативы. Другое название – «сверхчеловек» – казалось невероятно нелепым. Но, как их ни называй, а осторожность не помешает. Судить по одной только внешности нельзя: надо думать, скрытых, неявных возможностей у обоих хватает.
С этими мыслями Бладшот невольно оглянулся на Кей Ти.
– Сделайте же мне одолжение, – настаивал доктор.
– Сдается мне, я только этим и занимаюсь, – отрезал Бладшот, оглядываясь по сторонам, однако лицо Кей Ти из виду стараясь не упускать. – И, похоже, не я один.
Интересно, позволят ли ему уйти, изъяви он такое желание? Он уже видел здесь уйму технических новинок. Наверняка и средств обеспечения безопасности, особенно электронных, вокруг хватает: нужно же все это богатство охранять. Однако вооруженной охраны ему на глаза пока не попадалось – ни единого часового. Очевидно, в нем здесь кровно заинтересованы, но станут ли удерживать его от ухода? И смогут ли удержать? Спокойнее на душе от этих мыслей не становилось, однако Бладшоту отчаянно хотелось выяснить, что с ним стряслось. Выяснить, кто он такой.
«А ты уверен, что хочешь это узнать?» – спросил внутренний голос. В конце концов, «останков» его никто не востребовал – что же за человек мог жить в этаком одиночестве?
Повернувшись к Хартингу и не сводя с него глаз, он сунул руку под линзы электронного микроскопа. Все, что попало под объектив, отобразилось на прикрепленном к стене мониторе. Вокруг оставленного скальпелем пореза кишмя кишели миллионы, миллиарды, целые цивилизации агрессивного вида биомеханических тварей. Микроскопически крохотных, но с первого же взгляда наводивших на мысль о военной технике.
Бладшот так и замер, вытаращив глаза.
Серебристые, многогранные графитовые панцири защищали алые мышечные волоконца рук, выполнявших сложнейшую микрохирургическую операцию: маленькие машины сшивали поврежденную кожу и плоть воедино.
– Что это за штуки? – спросил Бладшот.
– Биомеханические автоматы. Мы называем их нанитами. Они инстинктивно улучшают ваш организм, и, что самое важное, незамедлительно реагируют на серьезные травмы, восстанавливая поврежденные ткани.
В голосе Хартинга слышалась немалая гордость. Снова мальчишка с пробиркой…
Вынув ладонь из-под линз микроскопа, Бладшот уставился на нее, не в силах поверить собственным глазам. Кожа была бледна, но совершенно цела: от пореза даже следа не осталось!
– Хотите сказать, все они – у меня в крови? – спросил он.
– Нет. Они и есть ваша кровь.
С этими словами Хартинг снова повернулся к компьютерной клавиатуре и вывел на монитор какую-то видеозапись. В углу экрана возникла надпись: «ПРОЕКТ “БЛАДШОТ”».
Точно завороженный, не в силах оторвать от экрана глаз, Бладшот смотрел, как кремниевые механизмы вселяются в студенистые, амебоподобные электронные клетки раковой опухоли. Все это выглядело, точно атака, стремительное вторжение. Вот стайки крохотных роботов слились с клетками, а затем в токе крови подопытного животного заклубилось нечто вроде облака металлической взвеси. Бладшот затаил дух.
– Добившись успеха во внедрении их в отдельные системы органов, мы решились попробовать полное внедрение.
Бладшот бросил взгляд на горячий, алый, идеально круглый шрам посреди груди.
– Ну да, еще бы, – пробормотал он.
