Глава 2
Три года назад
Осень рано пришла в том году. Как-то вот так сразу обрушив еще в августе тусклое, непроглядное, низкое небо и холодные, унылые дожди, превращающиеся в мерзкую изморось, а то и вовсе в туман. Природа померкла, и как-то враз стало понятно: лето закончилось, и его уже не вернуть. Эти серость и унылость давили, пригибали к земле. Пока однажды, в начале сентября, проснувшись рано утром, Злата Полянская, выглянув в окно, не увидела чистое голубое небо и яркий свет восходящего из-за леса солнца, рассеивающий туман. Кажется, именно тогда, в то первое ясное утро, и произошло чудо. Лучи взошедшего солнца пронзили березы, коснулись кленов, навсегда оставили на них свои следы. Скоро их верхушки окрасились в золотистый и пурпурный. А березы как будто невидимый художник раскрасил золотистыми мазками. В неведомую страну по небу день за днем плыли облака, а вслед за ними скоро собирались улетать и птицы. Но пока и птицы, и звери, и люди наслаждались этими волшебными сентябрьскими деньками, полными какого-то особенного, волшебного света, теплом, которое дарило солнце, легкой дымкой, сквозь которую виднелся дальний лес, а к вечеру и туманом, стелившимся по убранным, пожухлым полям, и легкой поземкой начинающегося листопада.
И как только хорошая погода восстановилась в Горновке, все дружно стали копать картошку. Вот как-то так издавна у них это повелось, а может, все дело было в том, что своего трактора в Горновке никогда не было. А это значило, кто-то кому-то звонил в другие близлежащие деревни, договаривался, сообщал соседям, и к тому моменту, когда трактор с двухрядовой трусилкой появлялся в деревне, все собирались в очередь. Трактор работал целый день, а на огороды высыпали все деревенские и их многочисленная родня.
В доме Полянских за прошедшие два года традиционное копание картошки и приезд всех родственников остались неизменными. Обе сестры – Лена и Люда – так же сажали огород на приусадебном родительском участке, так же непременно Злата приглядывала за ним в родительское отсутствие, а потом они так же дружно всей семьей собирали урожай, копали картошку, убирали огород, готовя его к зиме.
Снова в большом бабушкином доме собиралась вся семья, существенно разросшаяся за минувшие два года, и снова было шумно и весело. К смеху взрослых примешивались звонкие голоса детей, и их смех колокольчиком звенел на всю округу. И радостное возбуждение не оставляло, и мир вокруг был так прекрасен…
– Димка мой такой смешной, – с улыбкой сказала Анька Злате, поглядывая на невысокого курносого шатена, который числился в основных Анькиных женихах. Вернее, они уже подали заявление в загс, именно поэтому двоюродная сестрица и привезла знакомить его со своими родными, ну и заодно хотела проверить, каков он вообще в деле. Девчонки шли по убранным бороздам, а большие корзины, полные картошки, оттягивали им руки. Выкопанную картошку они сгружали в прицеп мотоблока, а потом свозили ко двору. Парень Ани прилежно копался в земле, поглядывая то на Полянскую, то на Блотского.
– Это почему? – обернулась к родственнице Злата. – Вроде нормальный парень. Мама моя говорит, твои родители в восторге от него.
– Это да! Я, признаться, тоже от него в восторге! – Анька хихикнула. – А смешной он потому, что все никак не может поверить, что ты и Леша – это те самые артисты, которые вот только на прошлой неделе выступали у нас на Дне города. Ему не верится, что вы там, на сцене, поете, а здесь, в глухой деревне, живете и копаете картошку!
– Да глупости ты говоришь! Что мы с Лешей прямо «звезды» какие-то мега-масштаба! Тебе не меньше моего известно, чего стоило нам продвинуться и заявить о себе. Ты ж сама помнишь, как мы выступали на бесплатных открытых площадках, с восторгом принимая аплодисменты и цветы. И это казалось так просто и так здорово. А когда захотели подняться выше, оказалось, не все так просто. Ты ведь прекрасно знаешь, Тимофеевна с дедом вырастила и продала не одного кабанчика, чтобы мы смогли просто записать качественное демо! Я уж не говорю про радио, мои песни для них вообще неформат, хорошо, что Лешины записи взяли в ротацию. А если еще и про концертные костюмы вспомнить и занятия с педагогом перед поступлением в Университет культуры…
– Да знаю я, конечно, обо всем, но мне кажется, что в области и нашем провинциальном городке и без радио и телевидения вы стали известны. Да не обходилось ни одного праздника, ни одной открытой площадки, на которой бы вы не выступили! И вам не нужно никакое демо, никакая фонограмма, живьем вы здорово поете, особенно советские хиты! – горячо начала сестрица.
– Ага, а хочется свои! Ой, ладно, Анька, отстань! – махнула на нее рукой Злата.
Не привыкла она еще к восторгу и похвалам. Да и привыкнет ли когда-нибудь, не знала.
– Нет, ну я, конечно, не спорю, планы у нас с Лешкой огромные, и амбиции тоже, но пока все это в будущем. Да, начало положено, мы стремились к этому, нам нужно было это, мы прекрасно понимали, как много для нас значит наше творчество. Но сейчас мы, даже спустя два года, только в самом начале пути. Мы делаем первые шаги, поднимаемся по ступеням, но будет ли результат, неизвестно. Может быть, все и ограничится вот этими любительскими открытыми площадками! Может быть, окончив университет, я вообще пойду преподавать в музыкальную школу…
– Да ну, Златка, какая школа, у тебя ж талант! – горячо возразила сестра. – Да, талант – это, безусловно, дар божий, и его просто необходимо развивать. Но и удача в нашем деле не менее важна! Пока мне везет, и это говорит о том, что я на правильном пути, а как будет дальше, время покажет.
– Ой, это скучно! Я, Златка, тебе вообще всегда удивлялась. Откуда в тебе столько энергии и энтузиазма? Мало того, что ты учишься, так еще успеваешь и здесь быть, вести дом и на огороде копаться, и в Минск ездить, и репетировать, где-то петь. Ты ведь, кажется, еще и писать продолжаешь? А еще и муж, и Машка! И вся эта деревня! Не много ли?
– Да нет, в самый раз! Ну, хотелось бы, конечно, чтобы в сутках было больше часов, но вообще я не жалуюсь. Мне нравится все, что я делаю. Ты ж знаешь, я осознанно в свое время приехала в Горновку, я хотела писать и писала! Меня всегда волновали беды и проблемы старушек. И не только их. Если ты о Машке, то после смерти Маринки я знала, что рано или поздно заберу ее. Я не могла спокойно жить и спать, зная, что ей плохо в детдоме. Мне, конечно, страшно было, боялась, что не справлюсь, а когда забрала ее, все как-то пошло само собой. Маме моей надо отдать должное, она мужественно приняла мое решение удочерить Машку, и теперь и они с папой души не чают во внучке. Ну и Лешке большое спасибо!
– Ну, Лешка твой принял бы и поддержал любое твое решение! С мужем тебе здорово повезло!
– А то! – Злата улыбнулась.
– Ну, а своего ребенка вы собираетесь завести? Вы ведь два года уже женаты?
– Ну, Машка для нас родная. Но вообще пока нет. Однозначно, пока не встанем на ноги. Стыдно брать деньги у родных, но, честно говоря, иногда приходится. Сейчас уйти в декрет значит перечеркнуть все то, что мы успели сделать за прошедшие два года. Подвести людей, которые с нами работают, которые верят в нас. Нет, конечно, потом мы родим Машке братика или сестричку, но сие событие произойдет никак не раньше нескольких лет.
– А я хочу уже ребенка! Мои одноклассницы давно уже замуж повыскакивали да детьми обзавелись, одна я все выбираю! – призналась Анька.
– И правильно, надо выбирать, тем более если есть из кого! К тому же ты, кажется, уже выбрала!
– Ну да! А как тебе Васькина подружка? – понизив голос, спросила Анька, покосившись в сторону довольно потрепанной жизнью девицы, с которой брат Ани уже пару лет жил в гражданском браке. Они оба с недавних пор были непьющими, но следы их разгульной жизни отчетливо проглядывали в их облике.
– Ну… – протянула Злата. – Ну, мама говорит, они ведь не пьют уже, и ребенок с ними. Работают оба и живут себе потихоньку. Аня, судить не берусь, но исходя из того, что я вижу, они, мне кажется, вполне довольны и своей жизнью, и друг другом. Знаешь, я раньше всегда мерила жизнь по себе и своему восприятию ее, а потом поняла: это ошибочно. Не все должны хотеть того, чего хочу я. Не всех это сделает счастливыми…
– А ты сама-то счастлива, Злата? – спросила сестра.
– Да, – не задумываясь, ответила Полянская. – Да и могло ли быть по-другому?
Да и могло ли быть по-другому, когда два года назад Злата Юрьевна Полянская, приняв предложение Леши Блотского, обдуманно и осознанно вышла за него замуж? Чего тогда она ожидала от этого брака? На что надеялась? О чем мечтала? Да, тогда Злата понимала, не большая любовь толкает ее в узы брака и не страсть, дурманя разум, правит судьбой. Нет, выходя замуж за Лешу, девушка знала, с этим парнем, любящим ее безоглядно и безоговорочно, она проживет долгую, счастливую, спокойную жизнь. Блотский избавит ее от страданий и боли и будет опорой во всем. И она не ошиблась в нем. Будучи лидером от природы, Полянская уверенно двигалась вперед, но поддержка мужа и родных была тем невидимым тылом, который защищал, помогал и оберегал. К тому же у Леши и Златы были общие цели, стремления, идеи и планы. Ни разу за прошедшее время девушка не пожалела о своем решении.
Пройдя с парнем рука об руку эти два непростых года, она распознала в нем личность творческую, что прибавило к нему уважения и гордости. Полянская могла бы назвать свой брак идеальным, да таковым он, впрочем, и был, если бы иногда воспоминания, запретные и ненужные, не омрачали его.
Воспоминания о весне, буйной, яркой, хмельной, так неожиданно ворвавшейся в ее жизнь, и человеке, от которого ей бежать следовало, а она так безоглядно в него влюбилась…
– Ты о чем задумалась, Злата? – окликнула ее Анька, когда, освободив корзины, девчонки возвращались обратно.
– Да так, собственно, ни о чем. Просто вспомнилась та первая весна, когда я приехала сюда, чтобы остаться навсегда. Помнишь, как ты меня отговаривала тогда?
– Помню! – Анька засмеялась. – Хорошо, что ты меня тогда не послушала. Наверное, всего этого сейчас не было бы! Но вспоминать и подводить какие-то итоги еще рано. Вот будет нам с тобой лет так по сорок… Расскажи лучше, какие у вас с Лешкой планы? Я смотрю, ты привезла пианино из дома? Ты дрынькаешь на нем, что ли?
– Представь себе, дрынькаю! Я ведь в Университете культуры как-никак учусь! Я, конечно, многому там учусь, но кроме этого я обязана знать теорию музыки. А это, скажу я тебе, не так уж и весело! Даже наоборот. Вот я и притащила из дома пианино. Вспоминаю то, что когда-то проходила в музыкальной школе. А так как ученицей я была безалаберной, многое приходится учить по-новому. В Минске хожу к педагогам, благо у Лешки есть знакомые, которые по доброте душевной не отказываются позаниматься со мной! Это нелегко, если учесть тот факт, что я вообще девушка ужасно неусидчивая, да еще и немного ленивая, но без образования, специального образования, я не могу. Ты ж знаешь, я вообще ко всему подхожу крайне ответственно. Я хотела писать и закончила филфак, пусть это не литературный, но все же… И сейчас я не в Гнесинке учусь, но и у нас в университете хорошие педагоги.
– Ой, Златка, ужас какой! Нет, пусть, конечно, это и здорово, когда тебя на улице узнают и ты становишься известной, но над этим же приходится пахать и пахать… Нет, уж лучше я останусь скромным продавцом в магазине, выйду замуж и нарожаю кучу детишек, зато я тихо-мирно проживу до конца дней, не особенно напрягаясь!
– Ну, тихо-мирно – это не для меня, ты ж знаешь! – Полянская улыбнулась, и, присев у борозды, они снова стали копаться в земле.
Разговор о том, чем занимаются сейчас Леша и Злата и об их дальнейших творческих планах, продолжился и после, когда картошку выкопали и у Полянских, и у Тимофеевны, Лешкиной бабушки, а потом все собрались за столом в беседке под виноградником. В доме за столом, когда собиралась вся семья, они уже не помещались. Копать картошку, точно так же, как и сажать ее, считалось в деревне событием немаловажным. И, естественно, оно не проходило бесследно. Еще вчера мама Златы и ее сестра до позднего вечера готовили всевозможные вкусности, чтобы сегодня после окончания сельхозработ накрыть стол в беседке и с чистой совестью это дело отметить. И так хорошо было сидеть Злате в кругу родных и друзей, накинув на плечи старый бабушкин платок и положив голову мужу на плечо, и смотреть на раскрасневшиеся, улыбающиеся лица близких. Кроме своих, здесь были еще и Лешкины бабушка и дед. И, конечно, присоединившиеся к ним баба Маня и баба Нина. Последними подошли Маськи. Возвращаясь с заработков у Дубовцов, изрядно выпившие, они не могли обойти стороной их шумную компанию и теперь, сидя на корточках и опираясь на сплетенные лозы виноградника, то и дело заставляли собравшихся смеяться.
На землю давно опустился сентябрьский вечер, и ветер шелестел виноградными листьями, и в неярком свете лампочки налитые соком виноградные гроздья, свисающие над головами, казались совсем черными. Привлеченные светом, у лампочки кружились осы и мошки. Над лесом вставала полная холодная луна. Машка, набегавшись за день, давно уснула. Лешка еще раньше отнес ее в кроватку, оставив включенным ночник и приоткрыв створку окна. Девочка могла проснуться, позвать кого-нибудь из родных и испугаться, не получив ответа. Обнимая жену за плечи, парень прижимался щекой к ее пшеничным волосам, заплетенным в косу, и так же, как и Злата, получал невероятное удовольствие от этого вечера. Потеряв мать, Леша вообще стал особенно дорожить теплом и уютом семейного очага под крышей этого большого дома. Мама Златы не раз грела большой медный самовар, из которого все пили чай, но никому не хотелось расходиться…
Рано утром, когда еще все в доме спали, Злата вышла за калитку проводить мужа. Кутаясь в бабушкин платок, девушка опиралась о столб, наблюдая, как Лешка грузит вещи в багажник машины. Вокруг стелился туман, но даже сквозь него можно было разглядеть бездонное, чистое небо, а в серебристой листве ивняка отражались первые робкие лучи восходящего солнца. Осень дарила всем еще один теплый солнечный денек. Качели паутинок застыли среди трав, серебрясь обильной росой. Капельки почти невидимой влаги переливались в воздухе. Над Горновкой царила необъятная, звенящая тишина, покой нисходил на землю, нарушаемый лишь гомоном птиц, как весной, приветствующих восход солнца.
– Леш, ты только не гони, ладно? – девушка подошла к мужу. – Скоро солнце взойдет, и от тумана ничего не останется. Ты еще до ближайшего районного центра доехать не успеешь. Вам ведь все равно в Брянске нужно лишь к вечеру быть! Леша Блотский уезжал с друзьями-музыкантами в Брянск на молодежный музыкальный конкурс и собирался пробыть там целую неделю. Конкурс этот был очень важен для него как для молодого начинающего музыканта и пусть он не был таким значимым и грандиозным, как, например, «Славянский базар», но и он открывал возможности, давал какие-то перспективы, знакомил с людьми, напрямую связанными с шоу-бизнесом как нашим, белорусским, так и российским. Сейчас для них двоих как для молодых начинающих артистов участие в любых конкурсах и программах являлось большим везением. Выбирать им не приходилось, и если приглашали выступить на условиях благотворительности, а чаще всего так и было, ребята не отказывались.
Они понимали, что сейчас как раз то время, когда они закладывают фундамент своего творческого будущего, не имея при этом ни денег, ни связей. Только талант, энтузиазм, оптимизм, упорство, трудолюбие и неиссякаемую веру в прекрасное будущее. И Леша уезжал сейчас на такой конкурс. Злата тоже бывала на таких, и не всегда на них все проходило гладко и ровно. Решать все административные вопросы приходилось самим, но то невероятное чувство, которое они испытывали, выходя на сцену, никогда не меркло. Именно оно сглаживало все остальное.
– Я буду осторожен, Злат, ты ж меня знаешь! – парень захлопнул багажник и повернулся к жене. С улыбкой он подошел к ней совсем близко, так, что расстояния между ними, кажется, не осталось. Пальцы их как будто сами собой переплелись.
– Там, в корзинке, мама еще с вечера сложила провизии, так что на дорогу вам с ребятами хватит.
– Хорошо, – кивнул Леша, сверху вниз глядя на Злату.
– Приедешь в Минск, позвонишь мне.
– Обязательно, – снова кивок.
– И еще не забудь, пожалуйста, заехать к отцу. Передашь ему картошку и помидоры, те, что мама собрала! Знаю, времени у тебя совсем не будет, но, Лешечка, пожалуйста, зайди к нему хотя бы на пять минут! Я понимаю…
– Злат, – перебил ее парень и, приподняв ее подбородок, заглянул в небесно-голубые бездонные глаза. – Я буду скучать, – просто сказал он, коснувшись губами ее губ. Девушка закрыла глаза и, обвив шею мужа, прижалась к нему, отвечая на поцелуй. На мгновение Блотский сильно стиснул ее в объятиях, а потом разжал их и пошел к машине. Хлопнула дверца, завелся двигатель, и автомобиль тронулся с места. На мгновение Лешка обернулся и помахал ей. Злата подняла руку в прощальном жесте.
– Господь с тобой, – почти беззвучно шепнула она и перекрестила отъезжающую машину.
Она еще стояла некоторое время вот так неподвижно, стягивая на груди платок и слыша, как постепенно затихает вдали звук работающего двигателя. И думала о Лешке Блотском и его отце. Скоро три года будет, как умерла Лешкина мама. Парень был очень близок с ней. Он вообще был близок с родителями, будучи единственным ребенком в семье. И то горе, которое он пережил, похоронив мать, невозможно было передать. Да, Злата тогда очень поддержала его. Фактически после похорон они уже не расставались. А вот отец Леши остался один. Наедине с воспоминаниями, в квартире, где все напоминало о жене, вот только ее там уже не было и не будет никогда. Задумывался ли Леша о том, как трудно было его отцу? Наверное, да. И он, как умел, старался его поддержать. Но он жил отдельно и не мог все время быть с отцом. К тому же скоро парень женился, и его домом стал большой дом Полянских. А потом, года полтора назад, Блотский случайно увидел отца в обществе женщины. И по тому, как они держались и смотрели друг на друга, стало понятно, что они не просто знакомые или друзья. У Блотского-старшего появилась женщина, которая отогрела его сердце и вернула к жизни, подарив ему любовь. А Лешка почувствовал себя обманутым. Парень ничего не сказал Злате, возможно, не хотел расстраивать, а возможно, знал: жена, конечно, выслушает его и поддержит, но не поймет. Злата с ее гипертрофированным чувством справедливости обязательно обнаружила бы в действиях и чувствах мужа явный эгоизм. Полянская ничего не знала, пока однажды ей не позвонил Лешкин отец и не стал спрашивать об их делах.
Тут-то и выяснилось, что в родительской квартире Леша не был бог знает сколько времени, а разговоры по телефону сводились к минимуму. В полной растерянности девушка поинтересовалась, а не поссорились ли отец и сын. Вот тогда-то, запинаясь, как школьник, Блотский-старший и рассказал ей всю правду. Злата, конечно, пообещала поговорить с мужем, прояснить ситуацию и растолковать ему, что каждый человек имеет право на счастье, и его отец в том числе. Но как только Полянская с присущей ей горячностью и убежденностью завела об этом разговор, ответом ей послужила стена отчуждения и молчания. Это поставило ее в тупик и немного охладило пыл. Ссориться с мужем не входило в ее планы. Стало понятно, что вот так с ходу она ничего не добьется. И вот уже сколько месяцев кряду, прибегая к тонкой дипломатии, девушка пыталась преодолеть ту стену, которую Леша возвел между собой и отцом. Не сказать, чтобы она особенно в этом преуспела, но, по крайней мере, муж так уж явно не избегал посещений родительского дома и заходил туда со Златой и Маняшей по праздникам, и даже познакомился с той женщиной.
Конечно, о прежней близости между ними мечтать не приходилось, но Злата верила: со временем все образуется. Лешка простит отца, свыкнется с существованием в его жизни другой женщины, и когда-нибудь они станут прежней дружной семьей. Конечно, маму ему никто не заменит, но никто и не пытался изначально это сделать…
Вздохнув, Злата повернулась и отправилась в дом. Можно было еще забраться в кровать, хранившую тепло их тел, но она не стала этого делать. Сбросив с плеч платок, Злата переоделась в трикотажный спортивный костюм и отправилась на кухню. Пока все родственники, включая Маняшу, спали, Полянская быстренько замешала и испекла пышные, воздушные оладушки, сварила молочную кашу для дочки, приготовила омлет и вскипятила самовар. К тому времени, когда утомленные вчерашними трудовыми подвигами родственники, наконец, проснулись, завтрак был полностью готов. Раннее утро с его обильными росами и туманами как-то плавно перетекло в теплый солнечный денек. Водоворот повседневных неотложных дел закружил девушку, и только после обеда, уложив ребенка спать, Злата прихватила наушники и отправилась побродить в одиночестве по окрестностям.
Она всегда любила такие неторопливые прогулки.
Предоставленная самой себе, она могла бесконечно бродить по лугам и проселочным дорогам, наслаждаясь тишиной и погружаясь в собственные, плавно текущие мысли.
Вот и сегодня, пройдя огород, она, как в море, погрузилась в высокие пожухлые травы. Пару лет назад луга, подступающие к огородам, решили распахать и засеять. То ли такой эксперимент решил поставить колхоз, то ли планы у очередного директора были огромные, только хватило их на один год. Вся эта распаханная целина снова заросла, а как напоминание остались колдобины, на которых то и дело спотыкалась Злата. А раньше здесь было так ровно и здорово и можно было бежать, задевая ладонями цветы и травы… Луг закончился, и Злата вышла на простирающиеся до самого леса поля, ощетинившиеся жнивьем. Пошла вдоль огородов, пока, наконец, не выбралась на укатанную песчаную дорогу, убегающую куда-то вдаль.
Чуть откинув голову назад, девушка неторопливо брела по дороге, глядя в бесконечное небо с замысловатой размытостью облаков. Ветер развевал пшеничные волосы девушки, качал молодые березки и, срывая золотые листочки, кружил их в воздухе. Какой же простой, незамысловатой казалась здесь жизнь! Какими будничными, насущными заботами и делами была наполнена! Простой льняной рушник, расшитый незатейливой гладью, напоминала она Злате. И как этот самый рушник, была крепкой, надежной, вечной. Ничего не менялось здесь, что было особенно важно в том изменчивом и ненадежном мире, в котором Злате Полянской приходилось жить и творить. Все же Горновка и большой белый кирпичный дом оставались в душе девушки главными. Здесь она жила в ладу с собой, здесь она чувствовала себя безмятежно и счастливо только потому, что могла видеть эту деревню и ее просторы. Здесь навсегда поселилась ее душа. Закрывая на мгновение глаза, Злата почти осязаемо чувствовала, как ее пронизывают и этот солнечный свет, и этот ветерок, и эти ароматы ранней осени. И так хотелось, как когда-то, раскинув руки в стороны, раствориться в них. Каждый раз, в любую пору года, в любую погоду, при взгляде на эти милые сердцу пейзажи на ум приходило только одно: «Как прекрасен этот мир! Как же он прекрасен!» Каждый раз это беспричинное ощущение счастья все росло и росло в груди. Полянская улыбнулась и медленно открыла глаза.
Навстречу ей шел мужчина с корзиной в руках. Наверняка кто-то из деревенских возвращался из грибов. Теперь, после дождей, их было полно в лесах. Слепящий солнечный свет, заставляя ее щуриться, не позволял узнать в нем кого-то конкретного. Но девушка не сбавила шаг и не повернула обратно. После той давней истории с Сашкой она жила с уверенностью, что в полной безопасности здесь, в деревне. Чужаков здесь не было, приезжих тоже. И если многие и не жили в родительских домах постоянно, то их приезды были настолько частыми, что девушка давно всех знала и в лицо, и поименно. Расстояние между ними сократилось, да и солнце неожиданно зашло за облако, позволяя как следует присмотреться. Сердце екнуло и покатилось куда-то вниз на мгновение раньше, чем Злата смогла поверить собственным глазам.
А между тем ей навстречу с корзиной в руках действительно шел Дорош.
Глава 3
В то первое мгновение захотелось развернуться и сбежать, но Злата быстро взяла себя в руки, приказав себе успокоиться. Ну да, вот идет Дорош. Он хоть и был приезжим, но вот уже несколько лет у его родителей здесь дача, и они часто бывают здесь, и он тоже. И они в общем-то тоже неотъемлемая часть Горновки, как все остальные. В том, что сейчас они встретились на проселочной дороге, вдали от деревни, нет ничего странного.
Даже то, что после ее свадьбы она больше его не видела, не казалось чем-то неслыханным. Злата не искала с ним встреч, не ходила в тот конец деревни и вообще ничего о нем больше не слышала, слишком увлеченная устройством своей жизни, захваченная водоворотом творческих планов и идей. И вот теперь по прошествии двух лет… Когда расстояние между ними сократилось до нескольких шагов, Полянская опустила глаза, вдруг почувствовав ту давно забытую дрожь и влажность ладоней.
Их больше ничего не связывало. Он не был для нее ни любимым, ни другом, ни приятелем, просто невидимая тень прошлого, приходившая к ней во снах. Сейчас оставалось просто пройти мимо, не поднимая глаз, не говоря ни слова. Как будто они просто чужие, не знакомые друг другу…
Злата чуть отошла к обочине, желая увеличить расстояние между ними и боясь, как бы мужчина не услышал, как колотится в груди сердце. Вот бы только сейчас пройти мимо, отойти подальше, а там уж она как-нибудь справится с волнением.
– Здравствуй, Злата! – заговорил внезапно Дорош, поравнявшись с ней.
От неожиданности и звука его голоса Полянская, сбившись с шагу, чуть не упала и, испуганно подняв на него глаза, остановилась.
– Здравствуй, – хрипловато сказала она и кашлянула.
– Как поживаешь? Как дела? – спросил он, глядя на нее с улыбкой, все той же, знакомой до боли. – Говорят, ты великой артисткой стала и тебя даже по телевизору показывают! Врут, наверное.
– Отчего ж сразу врут? – чуть улыбнулась в ответ девушка. Не смогла не улыбнуться, глядя в его прямо-таки по-мальчишески веселое лицо и угадывая искорки смеха в темных глазах. И куда-то сразу исчезли и скованность, и напряжение, охватившее ее, в тот самый момент, когда он окликнул ее. – Правду говорят! Великой, может быть, я и не стала, но по телевизору меня действительно пару раз показывали! – с гордостью произнесла Злата.
– Интересно! Ну, значит, я тебя поздравляю! Правда, я всегда думал, что «звезды» – это такая обособленная категория людей, общение с которыми и их близкое присутствие немыслимы для нас, простых смертных. А ты вот так просто стоишь передо мной, все та же обычная девчонка! Трудно поверить, что ты «звезда». Зазнаешься теперь, наверное?
– Да как же! Никогда не была зазнайкой! А может быть, я еще не такого уровня «звезда». Вообще очень сложно достичь каких-то высот в сфере искусства, тем более исполняя народные песни. Но и за то, что есть, я благодарна богу! К тому же я очень сомневаюсь, что ты на самом деле так вот думал обо мне! – сморщила свой хорошенький носик Полянская, заглянув в его смеющиеся глаза в обрамлении темных пушистых ресниц. – Да и причин думать обо мне вообще у тебя в принципе не было, – добавила она. И это было правдой.
За все время со дня ее свадьбы они ни разу не виделись. Дорош не искал с ней встреч. Более того, еще тогда, до свадьбы, Злата уверилась, насколько мало она для него значит. Да, той весной в начале их знакомства он воспылал к ней страстью, но, получив желаемое, вскоре охладел. Они были совершенно разными людьми. Ничего общего между ними не было и быть не могло. К тому же он, мороча ей голову, был на самом деле женат. Ее отказ от продолжения их тайных ночных свиданий задел его самолюбие, но и только. Девушка была уверена: скоро он нашел ей замену, так же как и она сама стала чьей-то заменой в его постели, если верить всему тому, что о нем говорили люди, достаточно хорошо знавшие его семью и его самого. Но Злата вспоминала его, не часто позволяя себе подобное. Она-то как раз знала, что ее любовь к нему была самой настоящей. Пусть он не стоил этого, но сейчас она тихо радовалась этой встрече. И понимала, что те обиды и боль, которые он причинил ей, давно прошли. Она все простила и отпустила, и теперь могла стоять рядом, глядя прямо в его глаза. Теперь, когда все, что было между ними, осталось в прошлом.
– А я, вот не поверишь, думал. Может быть, «звездой» международного масштаба ты еще и не стала, но в нашем сельском совете, в нашем районе ты довольно известная личность. О Горновке я вообще не говорю. Здесь слова не нужны. Что бы здесь ни происходило, хорошее или плохое, ты неизменно была в центре внимания. Мои родители постоянно вспоминают тебя. У Маськов все разговоры начинаются со слов: «А вот Злата…». Даже моя жена говорит о тебе. Правда, ты знаешь, что не все в таком уж восторге от тебя и твоей привычки вмешиваться во все, что бы здесь ни происходило!
– Это почему же? – недоверчиво спросила она.
– А потому, что здесь не все такие уж и праведники. Или ты не знала об этом? – лукаво спросил он.
– Как же не знала? Знала, конечно! Ты вот первый грешник!
Дорош засмеялся и выставил ладони перед собой.
– Я уже давно не у дел. Так что ко мне претензий никаких. А вот Михайлович не так давно мне рассказывал веселенькую историю…
– Ах, Михалыч! – воскликнула девушка и засмеялась.
История на самом деле была веселенькой. Прямо-таки в их деревенско-глухоманьском стиле. А дело было так. Михалыч был родом из Горновки. Когда-то много лет назад их дом был первым на въезде в Горновку. Но случился пожар, и от некогда большого добротного дома остались лишь фундамент да груда обгоревшего мусора. К тому времени его отец уже умер, а престарелую мать забрали дети, потом и она умерла. Пожарище давно заросло крапивой и бурьяном. Огород их сажала баба Нина. Какое-то время о них вообще не слышали в деревне, пока один из сыновей не купил в Горновке домик под дачу, всего через два дома от Полянских. До той самой поры, пока девушка не стала жить в Горновке постоянно, с Михалычем она вообще не сталкивалась, ни в лицо его не знала, ни по имени. Но потом, в первый месяц своего пребывания в деревне, когда еще и родители здесь были в отпуске, она узнала о нем. Юрий Полянский похаживал туда покурить, а возвращался навеселе. Мама ругалась, а в деревне бабульки поговаривали о кутежах, которые мужик устраивал, собирая у себя всех желающих. Михалыч был уже на пенсии и имел внуков, но это нисколько не мешало ему пускаться во все тяжкие, причем в прямом смысле этого слова. Обычно они гуляли не один день, а жена его потом звонила бабе Мане и слезно умоляла сходить глянуть, жив ли муж, так как чаще всего желания отвечать на звонки жены у него не возникало. Баба Маня в таких случаях звонила Злате, если она была не в Минске, и они отправлялись к нему. Часто Михалыч был в отключке, но однажды они выловили там Алку.
Муж ее, видать, дома спал, а она в это время прибежала на свидание. Правда, услышав стук дверей, она успела вынырнуть из кровати Михалыча и спрятаться на другой, укрывшись с головой одеялами, но сути дела это не меняло. Ох, и стыдила тогда баба Маня ее, и поминала еще не раз, а Михалыч выставил их вон и кричал потом на всю деревню, чтоб они не смели больше появляться у него на дворе.
Значит, это он жаловался на нее Дорошу! Что ж, девушка и не ждала, что все в деревне с благодарностью и восторгом поддержат ее мечты о возрождении деревни. Да, деревенские бабульки, которые жили здесь постоянно, любили Полянскую и тянулись к ней, но были и такие, которые лишь здоровались с ней, встречая на улице, и предпочитали держаться обособленно, живя своим домом. Конечно, в основном это были те люди, которые жили в городе, пустующие родительские дома были для них чем-то вроде дач.
Впрочем, аплодисментов Злата и не ждала. Ей всегда хотелось только одного: стать единым целым с этой деревней, которую она так любила, и сделать жизнь ее обитателей чуть лучше.
– Да-да, вижу, ты поняла, о чем идет речь! Обломала Михалычу всю малину! Злата снова рассмеялась, весело и заразительно, откинув голову назад.
«Она все такая же веселая, задорная и удивительно красивая», – думал Виталя, глядя, как смешно морщится Златин носик, на котором проступали знакомые веснушки. Ее огромные голубые, как небо над головой, глаза щурились от солнца, а в уголках лучиками разбегались морщинки. Она была все той же девчонкой, которую он знал и помнил. И золотое колечко, поблескивающее на ее безымянном пальчике, когда она убирала с лица волосы, ничего не значило. И как будто не было между ними двух лет разлуки. Так хотелось преодолеть разделяющее их расстояние, заключить ее в объятия, прижать к себе и позабыть обо всем на свете. Все эти годы он часто думал о ней.
Потом, когда задетое самолюбие перестало саднить, Дорош понял, как на самом деле ему не хватает ее, как она нужна ему со всем своим сумасбродством. Ведь таких, как она, он в своей жизни не встречал. Иногда Злата снилась ему, и утром первым его желанием было поехать в Горновку и хотя бы издалека увидеть ее. Но желание это было секундным. Потом он напоминал себе, что это все бессмысленно и ненужно. Да и порывы эти не достойны взрослого женатого мужчины. Он продолжал жить дальше, погружаясь в собственный мир, и даже был счастлив настолько, насколько вообще понимал значение этого слова, но где-то в самом дальнем уголке его души продолжали жить воспоминания о Злате Полянской. Да и окружающие, тут уж он не соврал, постоянно напоминали о ней.
В последний год она стала прямо «звездой» их сельского совета. Сегодняшняя встреча с ней была совершенно случайной, но она всколыхнула целую бурю чувств в его душе…
– Между прочим, если ты не в курсе, Алка вообще у нас в Горновке пользуется успехом у мужчин! – в тон ему ответила Злата.
– Вот как надо жить!
– Ага! – кивнула девушка. – Только так надо уметь, а это дано не каждому. Они замолчали, исчерпав запас слов. Только взгляды их то и дело натыкались друг на друга, вызывая дрожь. И они могли сказать куда больше, чем те незначительные слова, которыми они сейчас обменивались. Полянская первой отвернулась, устремив взгляд своих голубых затуманенных глаз куда-то вдаль. Снова возникла какая-то странная неловкость, и стало совершенно ясно, что стоять здесь дальше невозможно и бессмысленно. Пора прощаться и уходить… Снова повернувшись к Дорошу, Злата уже открыла рот, чтобы сказать об этом, но Виталя опередил ее.
– Злата, пойдем со мной, – со странной хрипотцой в голосе вдруг сказал он.
Округлив глаза, девушка отступила на шаг, вознамерившись тут же развернуться и уйти. Но мужчина, выставив ладони, шагнул вперед.
– Нет, это не то, о чем ты, возможно, подумала, – быстро сказал он. – Я просто хочу, чтобы ты сходила со мной к ручью. Помнишь… – начал мужчина и осекся. – Ладно, извини. Все это в самом деле глупости.
Дорош отступил в сторону, освободив ей дорогу, и, наклонившись, поднял корзинку с грибами.
– До свидания, Злата!
– Подожди, – поколебавшись всего секунду, окликнула его Полянская. Виталя остановился и обернулся.
– Извини, я… – запинаясь, начала она. – Сама не знаю, что на меня нашло. Если хочешь, я схожу с тобой к ручью. Давно хотела там побывать, только вот родным пообещала одной в лес ни ногой, – сказала она, быстро справившись с собой.
– Правильно, одной не надо! Запросто можно наткнуться на выводок диких кабанов. В лесу они все вверх дном перевернули… – сказав это, мужчина сошел с дороги, спустившись вниз, спрятал в канаве свою корзину, прикрыв ее пожухлой травой. Потом легко взобрался обратно и отряхнул спортивные брюки.
Характерным жестом он предложил Злате идти вперед, а сам пошел за ней, то и дело поглядывая по сторонам.
– Баба Маня вообще вчера рассказывала нам, что видела следы копыт у дороги на месте того дома, что недавно закопали. Как ты думаешь, они могут подходить так близко ко дворам? А еще и у нас, и у соседей ночами собака разрывается… Наверное, они в самом деле бродят по огородам… – девушка передернула плечами и подобно Дорошу стала поглядывать по сторонам.
