–Есть!– выкрикивает Кантимир и обращается к Ратибору:
–Давай, утри сопливые сопелки. Покажи свой особеный.
Охотник самовлюблённо улыбается:
–Это можно. Только… Второго ножичка нет.
–Возьми мой, – неожиданно протягивает новенький широкий нож стоящий рядом Белояр:
–Потом вернёшь. Проверить хочу. На деле.
Ратибор усмехается, берёт кинжалы в обе руки, выходит на площадку, мастерски прокручивая их между пальцами, чем вызывает полное одобрение и восхищение публики.
Прицеливается правой рукой, левой.
Выпад.
Разрезая стальным лезвием воздух, кинжал с визгом врезается в торчащий из щита один из ножей, сбивая его сильным ударом.
–О!– раздаётся гул восхищённых зрителей.
Ратибор прицеливается другим ножом.
Но что это?
Далеко за щитом проходящий мимо паренёк поворачивает голову в его сторону и знакомый пронзительный взгляд голубых глаз встречается с взглядом охотника.
Ратибор опускает руку, открывает второй глаз.
Паренёк смешивается с толпой идущих людей и Ратибор, забыв про соревнование, бросается бежать туда же через поле.
–Эй! Куда же ты! – Свистят зрители.– Струсил! Ха-ха! Трепло!
–А мой нож, – растерянно кричит Белояр и опускает руки.
Ратибор подбегает к толпе, видит впереди себя знакомую шапочку и, грубо расталкивая людей, подбегает к невысокому пареньку и хватает его за плечо.
Тот вздрагивает и боязливо втягивает голову в плечи..
–Ты кто?– удивлённо спрашивает Ратибор, увидев перед собой испуганное мальчишеское (в этом не было никаких сомнений) лицо с еле-еле наметившейся полоской пушка над верхней губой.
–Петро, – дрожащим голосом отвечает паренёк, широко смотря на нож в руке мужчины.
–А девка где?– оглядывается охотник.
–Какая? – ещё больше вылупив глаза лепечет славлич, зарывая подбородок в ворот рубахи. – Не знаю. Нет никакой девки. – И жалобно бормочет:
–Пусти меня, дяденька, мне к своим надобно. А?
–Да иди уж, – словно сам себе отвечает Ратибор и, вяло опустив руки,смотрит в сторону спешившего убраться от него подальше славлича.
«Наваждение какое – то»,– думает он и со слабой надеждой смотрит по сторонам:
Снующие туда- сюда люди весело переговариваются друг с другом, меняют товар, спорят и ругаются, соревнуются в ловкости и силе, не обращая на него никакого внимания. И никакого намёка на присутствие в этой разношёрстной толпе из разных племён и народов какой – либо девушки.
«Перегрелся, чай, после сырых болот. Ей богу, перегрелся», – сплёвывет себе под ноги мужчина и, сжав кулаки, чувствует тонкую боль, пронзившую ладонь.
«Что за?»– озадаченно смотрит он на руку, сжимающую клинок и тут же ухмыляется: «Вот незадача! Вернуть надо бы».
Глава 7
-Ты звал меня, отец?– произнёс Теймур, откинув полог юрты, и услышал с детства знакомый, но ослабевший за последнее время голос:
–Я ждал тебя.
Пройдя вперёд, в полумраке юноша увидел лежащего на подушках сильно постаревшего отца и еле заметные остатки жалости промелькнули и тут же погасли в его ставшем суровым взгляде.
–Ты, наверное, забыл своё обещание, – тихо произнёс отец.
–Которое из?– делая вид, что не понимает, спросил молодой человек и зло подумал: «Вот сучка, нажаловалась – таки. Ну и достанется же тебе. Отымею у всех на глазах и отдам своим ратникам!»
–Ты зачем девушку обидел?
–Я?!– делая удивлённые глаза, спросил Теймур и тут же, вспомнив уроки учителя, поправился, – я просто взял то, что давно хотел.
«Что стало с моим милым мальчиком?– горько спросил себя старик, с сожалением смотря на сына, – в чём вина моя, что вырос он таким?»– и, громко и тяжело кашлянув, взял его руку:
–Мальчик мой! Люди бояться тебя. И это оправдано. Последнее время ты стал очень груб и даже жесток с ними.
Напрасно старик высматривал на лице сына хотя бы слабую тень раскаивания и сочувствия. Его глаза источали холодный свет, хотя были всё такими же живыми и горящими.
–Только с теми, кто путается у меня под ногами, – равнодушно, ничуть не задумываясь, ответил юноша.
Каюм тяжело вздохнул и с сожалением посмотрел на Теймура:
–Ты стал тщеславен. Я был слеп по отношению к тебе и долго не замечал того, что видели другие. Твои успехи ослепляли меня и я не замечал очевидного.
–А чем это плохо?– перебил Теймур отца.– Все вспоминают о великой славе наших предков. Об их величии и бесстрашии. Но в то же время никто не хочет повторить их подвигов, трусливо прячась в степях и пася отары овец.
–Люди хотят жить мирной жизнью. Им не нужна война ради величия одного человека. Жить здесь и сейчас, воспитывать и растить детей, пить кумыс по праздникам и не бояться, что может кто-то прийти, убить их родных и разграбить их дома. Чем плоха такая жизнь? Скажи мне, сын?
–Ты не понимаешь меня, отец, – горестно покачал головой Теймур.– Что скажут о нас потомки? Я хочу, что бы слава о тургарах была вечной, что бы наши имена передавались из поколения в поколение, ими называли своих детей. А мы… Вот скажи, кого из вождей, правящих более ста лет назад, люди помнят? Никого. Но все помнят великого Хула – Бата, расширившего когда-то наши территории…
–Ты не понимаешь разницы в величии, – снова перебил старик и задумчиво добавил: – Хула- Бат… Да, можно стать великим, разрушая и убивая всё вокруг. Но каким словом вспомнят тебя? И какие боги примут в свои чертоги? Хула- Бат… Скольких детей он оставил без отцов, а жён –без мужей? Разве хорошая эта память?
–Нужно жить здесь и сейчас, – упрямо ответил Теймур, не отвечая на вопрос отца, – и оставить широкий след в будущее. И не важно, каким будет этот след.
–Полный трупов и крови?
–Пусть. Так даже заметнее.
–Ах, милый мой, милый мальчик! Я многое упустил в твоём воспитании. Тебе нужно переосмыслить свои приоритеты, – и изнурительный кашель, вырывающий внутренности и раздирающий горло не дал ему договорить.
«А он совсем плох»,– равнодушно подумал юноша и присел к отцу на ложе.
Тяжело задыхаясь, переставший кашлять, каюм жёстко посмотрел на сына и продолжил:
–И поэтому ты должен покинуть коган.
–Отец!– раздражительно ударил по покрывалу Теймур, но старик успокоил его, положив на его крепкую кисть свою сморщенную от морщин руку и утвердительно добавил:
–Это окончательное решение.
–Ты не можешь этого сделать!– возразил молодой человек, пытаясь убрать руку, но, на удивление, на это потребовались некоторые усилия: рука отца, хоть и была слаба, но пальцы были всё так же крепки.
–Почему? – сжимая из последних сил пальцы сына, спросил каюм. Пристально встматриваясь в глаза Теймура, он всё ещё надеялся увидеть в них раскаяние и отменить своё решение. Но напрасно. Взгляд тургарина был так же холоден и ценичен. И старейшина, приняв очевидное для себя, не столько спросил, сколько подтвердил свои слова:
–Почему? Пока ещё я – каюм и моё слово неоспоримо.
Старик приподнялся на локтях и, громко кашляя, посмотрел на сына:
–Знаю, ты надеешься на выборы. И некоторые были бы не прочь выбрать тебя, но я…, – глубокий кашель, исходящий из самых закоулков дряблого тела ненадолго прервал его речь и вскоре, прокашлявшись, старик продолжил:
–Я убедил их.
–Так это ты, – горько усмехнулся сын и, скрипя от злости зубами, подумал: «Прав был учитель, говоря, беда придёт оттуда, откуда не ждёшь».
–Да, – подтвердил старик, – я убедил их не включать тебя в списки. Ты не готов к мудрому правлению. И приведёшь наш коган к гибели.
–А если ты ошибся в своих выводах? Ты не думал об этом?– стараясь казаться более чем равнодушным, сын внимательно посмотрел на отца.
–Нет, – горько усмехнулся каюм, – я хорошо узнал тебя. Жажда власти- твоя болезнь. И она даёт тебе гнить изнутри, распуская свою гниль на других. Ты обязательно излечишь свою душу. Но сейчас ты должен покинуть клан. Знай, это решение трудно далось для меня. Но так будет лучше. Прежде всего для тебя самого.
–Но отец, – начал было Теймур, но старик твёрдо перебил его:
–Пока ещё я каюм и мои решения никто не смеет оспаривать. Даже ты, сын. А теперь ступай и оставь меня.
«А он может быть твёрдым, если захочет», – подумал Теймур и, пытаясь скрыть нахлынувшую на него злость, быстро встал, не обращая внимания на накрывшую белки глаз отца влагу, и направляясь к выходу.
«Знай, – вспомнил он слова Учителя, – ты сам вершитель своей судьбы».
Мощным ударом пронзили они клокочущий от негодования мозг молодого человека и он, остановившись, повернул голову в сторону отца, прочитав в его взгляде немой вопрос.
Решение было принято.
Оставалось только действовать.
«Как он жалок, – с отвращением подумал юноша и, вернувшись к отцу на ложе, низко наклонился над ним:
–Да, пока ещё ты каюм, – тихо произнёс он и взял отца за кисть, крепко сжав её.
Слабое проявление угасшей любви на мгновение коснулось его сердца и тут же накрылось волной жажды власти. И настолько сильной она была, что прожгла его насквозь, вырываясь мощным пламенем наружу.
И был лишь один способ потушить его.
–Но я исправлю это, – договорил Теймур и правой рукой подтянул ближе одну из окружающих отца подушек.
Неожиданная догадка мелькнула в глазах старика и тут же сменилась выражением боли и ужаса, когда мягкая материя плотно прижалась к захлёбывающемуся от кашля рту. Холодные, казалось, даже безжизненные голубые глаза равнодушно наблюдали за мелкими судорогами, сотрясающими дряхлое тело, пытающееся освободиться от невероятно сильных молодых рук.
Ещё немного и тонкие губы крепко сжались и скривились в безжалостной улыбке, увидев бессильно свисшие с ложа морщинистые руки. Теймур откинул подушку с отцовского лица, провёл по нему ладонью, закрыв раскрытые в немом вопросе глаза, и, гордо выпрямившись, закричал:
–Курдулай!
…Редкие звёзды, подглядывающие из-за густых облаков, скрывающих луну, за людской суетой, слабо освещают берег уснувшей реки. Мохнатые тучи всё больше и больше затягивают ночное небо, и вскоре кромешная тьма спускается на землю, закрывая своей тенью громады красующихся на реке кораблей.
Затихают разгульные песни довольных удачным обменов торгашей.
Угасают стоны наказанных плетьми за нерасторопность рабов.
Даже шум ветра замирает от наступившей темноты.
Слабые огоньки угасающих костров на берегу меркнут один за другим, делая тьму ещё больше пугающей. И только мерцающий рой светлячков, бесшумным облаком порхающий над землёй, оставляет в воздухе серебряный свет.
В глубине леса среди высоких деревьев ярким пламенем горит одинокий костёр, обогревая отдыхающих после дневной жары славличей.
Мудрояр толстой веткой переворачивает обуглившиеся в костре сучья, давая им новую силу и, подбрасывая в него свежие брёвна, обводит соплеменников взглядом:
–Как зарница встанет, обратно двинемся. К полудню как раз будем. А теперь спать всем, – и, улыбнувшись, смотрит на дочь:
–Подле меня ляжешь.
Девушка кивает и славличи, кто подложив под голову руку, кто поджав под себя ноги, а кто и просто раскинувшись на траве, мирно засыпают.
Мудрояр остаётся сидеть у самого костра, оглядывая спрятавшиеся во мраке близлежащие деревья: «Темень-то какая! Ни звёздочки. Может и к добру это. Никто лишний раз не сунется, боясь глаз выколоть».
И, прошептав слова благодарности отцу небесному и Матери земле, он широко зевнул, и, пытаясь прогнать подкрадывающийся сон, встряхнул головой. Затем нежно улыбнулся, оглянувшись на Йорку и наблюдая, как она, свернувшись калачиком за его спиной, тихо спит, глубоко вздохнул:
«Измоталась за день. И зачем притащил её»?
В тот день, когда Боги забрали у него сына, они дали ему её, маленькое беспомощное существо с огромными светящимися глазами. Убитая горем Богулька так и не смогла смириться с потерей сынишки и принять этот дар. Через пару лет она просто ушла. Ушла и не вернулась, оставив его одного с маленькой дочкой на руках. И он стал для своей голубоглазки всем: и отцом и матерью, и дедом и богом, и защитником и кормильцем. А она.… Когда он брал на руки это маленькое белое тельце, тёплая волна нежности растекалась по всему его телу, и счастье крепким кольцом сковывало его сердце. Да, она стала… Нет! Она всегда была самым любимым существом на всём белом свете!
Наслаждаясь нахлынувшими воспоминаниями, Мудрояр не заметил, как глаза его сонно закрылись, а голова бессильно опустилась на грудь.
