– Это не имеет значения. Главное, что они местные, и я буду отыгрываться на всех, кого встречу.
– Но ведь так нельзя… – попробовала возразить Ирина, но Плохиш ее перебил.
– Еще как можно! – заверил он. – Я всем им, гадам, рога пообломаю. Пусть не думают, что этот вечер им так легко сойдет с рук… Но все же одного из этих гадов я хорошо запомнил. К нему у меня счетик особый.
– Ты о ком?
– Да был там на мосту один типчик. Сопляк еще совсем, щенок, малявка, я даже поначалу на него и внимания не обратил, думал, что случайно затесался… Но потом он Сивухе так кастетом сунул, что тот кувырком полетел и уже не шевелился. Этот щенок, оказывается, у них там что-то вроде главаря…
– Как ты у своих? – поинтересовалась Ирина.
– Почти. Только этот сопляк, помладше. Но дерзкий тип. И держался крепко. Когда я сообразил, что он у них главный, сразу к нему рванулся, хотел вывести из строя первым делом. Но просчитался.
– Почему?
– Он оказался сильнее меня, – признался Плохиш.
Ирина взглянула на него с удивлением – таких слов от своего парня она не слышала никогда. Он был слишком самолюбив, чтобы признаваться в таком, и, должно быть, в этом пареньке он увидел действительно серьезного противника.
Так оно и оказалось.
– Он сшиб меня с ног первым же ударом, – сказал Плохиш с задумчивыми нотками в голосе, словно попутно вспоминал, как все это происходило. – Я и сообразить ничего не успел – от неожиданности должно быть, – как он завалил меня. Нос, кажется, сломал, сука! Все кастетом в висок метил, я еле успел увернуться, так он мне чуть затылок не проломил.
Плохиш вдруг зло рассмеялся.
– Как, однако, бывает обманчива внешность, – заметил он. – Больше всего меня смутило то, что он совсем еще пацан, я рассчитывал его одним пальцем раздавить. А он, видать, не промах. Из новых – никогда раньше с ним не встречался. – Плохиш снова рассмеялся, и на сей раз его смех понравился Ирине еще меньше. – Ничего, я с ним еще встречусь. Я тоже ему отметину поставил, щеку кастетом разорвал, шрам хороший останется.
Плохиш показал Ирине кулак, забрызганный капельками крови.
– Вот только мотоцикл жалко, сгорел… Ну, ничего, я с ним за все рассчитаюсь!
Он замолчал, еще раз сплюнул в темноту и, развернувшись, прихрамывая, зашагал по тропинке. Ирина засеменила следом.
– Ты иди домой, – приказал ей Плохиш, не оборачиваясь. – А у меня еще есть дела…
Ирина не ответила. Она знала, что спорить с Плохишом в таком состоянии не имеет смысла, да она и не хотела сейчас спорить – больше всего на свете ей сейчас действительно хотелось домой. Она даже не думала о том, что скажет ей мать, увидев порванную куртку и кровь. Нет, ничего доказывать она не собирается. Она собирается в постель. Скорее забыться.
Домой она добралась быстро. С Плохишом расстались не попрощавшись, он только буркнул сквозь зубы: «Я им, гадам, устрою!» – и исчез в темноте. Проводив его взглядом, Ирина подошла к дому и встала под окнами своей квартиры, напротив детской. Привстав на цыпочки, трижды стукнула ногтем по стеклу. Входить в квартиру через дверь она не хотела – мать обязательно проснется, а это был бы не лучший поворот событий.
Подождав с минуту, она повторила стук. В окне замаячил худой силуэт Славика, младшего брата. Стукнули шпингалеты, окно раскрылось.
– Двери нет? – недовольно спросил Славик.
– Цыц, – сказала Ирина. – Где мамка?
– Спит уже, где же ей быть?
– А Тошка?
– Не знаю, не приходил еще.
Ирина ухватилась за раму, подпрыгнула и, скользнув ногами по стене, впорхнула в комнату. Квартирка у них была маленькая, всего из двух комнат, одна являлась гостиной и спальней родителей одновременно, а во второй приходилось ютиться всем троим детям Владимира и Елены Савченко. У мальчишек кровати стояли в два яруса, верхняя принадлежала Славику, а снизу безраздельно властвовал Тошка; Ирина же довольствовалась старенькой софой в углу у окна.
Не зажигая свет, она сняла куртку, повесила ее на спинку стула и легла на софу, прямо поверх покрывала. Расслабилась и сразу же поняла, что падение с мотоцикла прошло вовсе не так бесследно, как ей казалось. Тело моментально заныло, загудело, и, даже не рассматривая себя, Ирина могла сосчитать все свои синяки. Левая нога – один сплошной синяк, левое плечо тоже, тело было почти сплошь усыпано мелкими ссадинами.
Разбудил ее тихий стук в окно. Она моментально открыла глаза, словно и не спала. За окном темнота, значит, еще по-прежнему ночь. Ирина нащупала на тумбочке будильник и поднесла его к глазам. Стрелки слабо светились и показывали два часа ночи.
Стук повторился. Ирина резко села на кровати и едва не вскрикнула – тело уже не просто ныло, а буквально разрывалось при малейшем движении. Шепотом ругаясь, она встала и открыла окно.
– Где ты шлялся? Мать узнает, голову оторвет.
– Подвинься, – сказал Тошка, вскарабкиваясь в окно. – Ты сама-то давно нарисовалась?
– Я уже взрослая.
– По твоей морде не скажешь.
Ирина дотронулась до поцарапанной щеки. Царапины были большие и уже покрылись толстым слоем запекшейся крови.
– На себя посмотри, – обиженно сказала она, посмотрев на Тошку. – Твоя морда ничем не лучше. Кто тебе щеку порвал?
Неожиданно она замолчала. Вдруг испугалась чего-то, хотя в первую секунду не сообразила, чего именно, только почему-то подумала: «Все пропало!» А уже в следующее мгновение поняла, что ее испугало.
«Я тоже ему отметину поставил, – вспомнились слова Плохиша. – Щеку кастетом разорвал, шрам хороший останется…»
«Был там на мосту один типчик. Сопляк еще совсем, щенок, малявка…»
А Тошка, между прочим, боксер, уже два года занимается, призы домой носит, грамоты, тренер пророчит ему большое будущее, через неделю состоятся областные соревнования, где Тошка собирается забрать главный приз.
Тело сразу же перестало ныть, вернее, эту боль затмила другая – пронзительная боль в груди. Вероятно, это был страх, а может, просто предчувствие чего-то нехорошего, чего она так боялась и что все-таки случилось.
– Где ты был? – с замирающим сердцем спросила она брата.
– А тебе какое дело? Я же не спрашиваю, где была ты!
Тошка закрыл окно, скинул куртку и зажег ночник. Уставился на сестру, словно видел ее впервые в жизни.
– Кстати, а где ты была? И кто тебя так подрал? Тебя изнасиловали?
– Кретин! – сказала Ирина. Потом схватила брата за грудки и встряхнула. – Ты был на мосту? Был, я тебя спрашиваю?!
– На каком мосту? – Тошка казался очень удивленным.
– Не придуряйся! Я говорю про виадук! Это ты был там со своей шпаной?! Отвечай, боксер чертов, или я из тебя всю душу вытрясу!
Ирина снова встряхнула его с такой силой, будто на самом деле намеревалась вытрясти из брата душу, хотела встряхнуть еще раз, но Тошка схватил ее за запястья и оттолкнул от себя.
– Не ори! – прошипел он. – Мать разбудишь, она устроит тебе «ночь длинных ножей». Откуда ты знаешь про виадук?
– Значит, это все-таки был ты! Что же ты наделал, гад! Ты же Клопа убил, щенок! Человека убил! Из-за тебя теперь здесь начнется настоящая война!
– Из-за меня? – уже совсем не шепотом спросил Тошка; в голосе его слышалось немалое возмущение. – Эти подонки избили четверых наших, один из них, Костя Жмыхов, сейчас в реанимации. Ему глаз вышибли, теперь кривым будет, если вообще жив останется.
«Мамочка!» – испуганно ахнула Ирина.
– Откуда ты знаешь? – прошептала она.
– Женька Сомов все видел из окна своей квартиры. Он вызвал «Скорую» и сразу же позвонил мне. А я придумал сделать засаду на мосту.
Тошка замолчал.
– Послушай, – сказал он немного погодя, – а тебе-то какое до этого дело? При чем тут ты? И откуда тебе известно про засаду?
Он приблизился к сестре и взял ее за подбородок. Пробежал взглядом по царапинам на лице, по изодранной руке, по ноге и сказал:
– Ты тоже была там, да?
– Почему ты так решил? – Ирина отдернула голову.
– У тебя интересные шрамы, сестренка, – все направлены в одну сторону. Такие шрамы остаются, когда падаешь с мотоцикла на асфальт и тебя тащит по нему несколько метров. У тебя разбито колено, значит, ты сидела сзади, потому что спереди тебя защитили бы дуги… Ты была с ними, да? С этими гадами?
– К твоему сведению, – стараясь казаться злой, заявила Ирина, – с этими гадами у меня нет ничего общего. Если я там и была, то не потому, что мне нравится их компания. Я была там с одним-единственным человеком, который мне дороже всех на свете!
– Что? – Тошка даже рассмеялся, коротко и зло. – Дороже всех на свете? Один из этих подонков? Ну ты даешь, сестренка! И кто же это, если не секрет? Уж не Клоп ли?
– А вот это уже совершенно не твое дело, братец!
– Ты стыдишься своего дружка? Тогда, может быть, это Сивуха?
– Заткнись!
– Нет? Не иначе это сам Плохиш! Я угадал? Ну, точно! Надо же, никогда бы не подумал.
Он покачал головой и вдруг шлепнул Ирину по щеке, не сильно, пальцами, но очень обидно. Ирина тут же залепила ему ответную оплеуху. Тошка уже вознамерился снова ударить сестру по щеке, как вдруг его остановил сонный голос младшего брата:
– Вы что там, совсем сдурели? Идите на улицу, там и деритесь… Дайте поспать, а?
Брат с сестрой замерли. Посмотрели друг на друга ненавидящими взглядами, отвернулись, стиснув зубы, и разошлись в разные стороны. Тошка завалился на свою кровать, а Ирина снова легла на софу. Они молчали долго, почти полчаса. Потом, когда стало отчетливо слышно громкое сопение Славика, Тошка сказал шепотом:
– Передай своим, что, если Костя умрет, я завалю Плохиша собственными руками.
– То же самое Вадик сказал и о тебе, – немедленно отозвалась Ирина. – В том случае, если умрет Клоп.
– Вадик? – с усмешкой переспросил Тошка. – Вот, значит, как зовут Плохиша… Ну-ну. Скажи своему Вадику, что его Клоп жив и здоров, драпал от меня через виадук, как заяц, и про мотоцикл свой забыл.
«Клоп жив!» – облегченно вздохнула Ирина и порадовалась, что в комнате так темно. Она не хотела, чтобы брат видел, как прояснилось ее лицо в этот момент.
«Завтра прямо с утра найду Вадика, – решила она. – Надо будет первой сообщить ему хорошую весть и уговорить не мстить. Теперь они квиты. Только бы Костик остался живым, тогда, может быть, и Тошка не стал бы начинать войну. Он хоть и псих, но с головой на плечах, он понимает, что эта война ни к чему хорошему не приведет. Дело может кончится колонией для несовершеннолетних». «А если Вадик не захочет меня слушать, – подумала она, уже засыпая, – я применю все свое очарование, чтобы его уговорить. Я знаю, ради меня он пойдет на все, и если я скажу, что он собирается воевать с моим родным братом, то он трижды подумает, прежде чем что-то предпринимать…»
Глава 3
Когда Ирина проснулась утром, ни Тошки, ни Славика уже не было. Солнце ослепительно светило сквозь тюль, на подоконнике были видны следы от обуви, а дверь в комнату была заперта изнутри – должно быть, мальчишки ушли через окно, даже не посетив ванную. «Но я-то не мальчишка, – сказала себе Ирина. – Я не могу идти к Вадику драной, потной и грязной…»
Родителей тоже не было – ушли на работу. И хорошо – если шрамы на руке и ноге можно скрыть под халатом, то на лице следы ночных событий скрыть невозможно, а никакого вразумительного объяснения их появлению Ирина пока так и не придумала.
Приняв ванну, Ирина отправилась к Плохишу. Она слегка волновалась, но почему-то была уверена: Вадик не сможет ей отказать. Он не раз говорил, что на все готов ради нее, и вот представился случай доказать это. Эту войну нельзя допустить ни в коем случае.
Она знала, где найти Плохиша. У него был большой сарай неподалеку от дома – Плохиш часто собирал там свою банду, летом даже ночевал там, да и Ирина не раз проводила с ним ночи. В сарае имелось все самое необходимое – раскладной диван, большой стол с облупившейся полировкой, несколько самодельных табуреток.
Было и электричество, а в дальней части сарая Плохиш устроил мастерскую, куда его приятели пригоняли на ремонт свои мотоциклы.
Ирина оказалась права – Плохиш был там. По пояс голый, он сидел на диване и неторопливыми круговыми движениями натачивал короткий широкий нож, явно самодельный. Когда Ирина вошла, Плохиш и бровью не повел, так и продолжал монотонно швыркать лезвием по бруску.
– Привет, – негромко сказала Ирина. Почему-то она уже была не так уверена в силе собственной красоты. Пиратский вид ее друга внушал опасение.
Плохиш бросил на нее неприветливый взгляд и кивнул, не оставляя своего занятия. Ирина подошла и села на стол, против Плохиша.
– Я хотела поговорить, – сказала она.
Плохиш ответил не сразу. Он потер бруском кончик ножа, посмотрел лезвие на свет и только тогда поднял на подругу глаза.
– О чем?
– О вчерашнем. Клоп жив, с ним все в порядке.
– Я знаю, – Плохиш кивнул. – Я его уже видел. Сейчас он собирает братву, вечером мы за все отыграемся.
– Зачем? Ведь ничего страшного не случилось. Вы побили их, они побили вас, все живы и нет никакого смысла все начинать заново.
– Ха! – только и сказал Плохиш, снова принявшись за нож.
– Ты не понимаешь! У них один мальчишка тоже очень сильно пострадал, его отвезли в реанимацию. Ты выбил ему глаз. Это не шутки! В больнице его обязательно навестит следователь, хочет он того или нет, и я не думаю, что, лишившись глаза, он станет покрывать тебя перед ментами… Мальчишки в Овражьем очень злятся и тоже вовсю готовятся к войне!
– «Хочешь мира – готовься к войне», – ответил Плохиш, покивав. – Это нам на руку. Значит, будем драться стенка на стенку, не придется их вылавливать по одному по всему Овражьему.
– Боже, почему ты не можешь меня понять?! – взмолилась Ирина.
Она спрыгнула со стола и присела на диван рядом с Плохишом. Забрала у него нож, брусок и бросила их на стол.
– Вадик, милый… Если я попрошу тебя, ты сделаешь для меня одну вещь?
