– Чтото у тебя, Андрей, мрачные темы возобладали. Неужели нам всем, как ты поешь, “не светит”?
– А вы что думаете?! – не выдерживаю и взрываюсь я. – Вы тут рассуждаете о войне и думаете, что это будет еще один Халхин-Гол или финская кампания? Забудьте об этом! Германия – это не Финляндия и даже не Япония. Мало того, что они уже второй год воюют и опыта набрались дай бог! Они уже всю Европу захватили, и она теперь на них работает. Вот с кем воевать будем!
– И что, ты думаешь, мы умереть не сможем за Родину как следует? – наступает на меня Саша.
– Брось, Александр! Я не о том. Умереть любой сможет, даже как следует, если постарается. Ты – командир, и твоя функция не в том, чтобы умереть самому и своих бойцов рядом уложить. Твоя функция – не допустить, чтобы им, – я киваю в сторону девушек, – умирать пришлось, даже как следует! Твоя функция в том, чтобы враг погибал, а ты и твои бойцы оставались живы и продолжали выполнять свою задачу. Вот тогда – честь тебе и слава!
– Ну, так не бывает, война она и есть война.
– Правильно! Но только если идти на нее с одной мыслью – погибнуть с честью, тогда лучше в тылу оставаться. Не для того нас с тобой учили.
– А для чего, по твоему?
– А для того, чтобы ты танки фашистские еще у границы расстрелял, а сюда не допустил. А меня для того, чтобы бомбы на их, – я опять киваю на девушек, – головы не падали. И вот если мы, выполнив эту задачу, головы сложим, вот тогда можно будет сказать: “Мертвые сраму не имут!”
– Прав ты, Андрей, полностью прав! – поддерживает меня Виктор. – Сраму не имут те мертвые, которые свой долг до конца выполнили. А долг у нас большой и тяжелый. Сколько на нас, военных, страна потратила, от себя отрывая! И все это она давала нам в долг. А теперь не за горами время, когда этот долг отдавать придется.
Слова моряка попали в самую точку. Во все времена народ кормил и содержал за свой счет довольно многочисленное военное сословие. Действительно, как бы в долг давал. А вот всегда ли это сословие умело, когда надо, этот долг отдавать?
– Хватит, ребята, спорить, – выводит меня из размышлений женский голос. – Спой, Андрей, еще что-нибудь на прощание, да расходиться пора. Поздно уже.
“По нехоженым тропам протопали лошади, лошади, неизвестно к какому концу унося седоков”, – пою я, а молодые командиры и их подруги сосредоточенно слушают меня. По моему, этой песней я задел их за живое. Волей-неволей, а каждый из них хоть как-то пытался угадать свою судьбу в том, что скоро всех их ждет.
Когда я допеваю последние строчки: “Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять”, воцаряется минутное молчание. Потом Алексей подходит ко мне, хлопает по плечу и признается:
– Хорошие у тебя песни, Андрей, настоящие. Я раньше о войне в таком плане и не задумывался. Ведь что мы пели? Все марши победные да “на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью, могучим ударом!” Ха! – Он невесело усмехается. – Малая будет эта кровь или большая, какая разница! Все равно многие и очень многие не доживут до конца войны. А вот об этом никто из нас никогда и не задумывался. Ты своими песнями нам словно глаза открыл. Полагаю, еще увидимся, поговорим, еще что-нибудь споешь.
– Даст бог, встретимся, – отвечаю я, а сам прикидываю, когда только и при каких обстоятельствах может состояться эта встреча.
Компания начинает расходиться. Я поворачиваюсь к Ольге, и мы с ней одновременно говорим друг другу:
– Вы разрешите вас проводить?
– Вы не проводите меня, Андрей?
Все смеются вместе с нами. Я отдаю кому-то гитару, и Ольга берет меня под руку.
– Только извините, Оля, я – провинциал, Москвы не знаю. Так что маршрут придется выбирать вам, а то я только до своей гостиницы и смогу вас довести.
Ольга кивает, и мы идем по ночному городу. Каблучки Ольги звонко постукивают по тротуару. Меня снова на мгновение посещает мысль, что эти блестящие красные туфельки на высоком каблучке – из другой эпохи. Не могли их носить девушки 41-го года.
Но эта мысль быстро убегает на задний план. Ольга рассказывает о себе. В принципе, и рассказыватьто нечего. Она – москвичка. Мама – бывшая оперная певица, после болезни потеряла голос, сейчас преподает музыку. Отец – летчик, она так и сказала “тоже”. Сейчас они с мамой где-то в Белоруссии. Сама Ольга заканчивает медицинский институт. В конце мая будет сдавать госэкзамены. Распределили ее в Великие Луки. Но сначала 19 июня она поедет на два месяца на военные сборы.
Мне о себе тоже почти нечего рассказать. Говорю, оставаясь в рамках изложенной мне легенды.
Незаметно переходим на “ты”.
– Знаешь, Андрей, – говорит Ольга, – мне сегодня показалось, только ты не смейся, что ты не такой, как все мы.
– А какой? – настораживаюсь я.
– Старше. Старше нас всех. Даже старше Алексея Климова. Старше и мудрее. Словно ты прожил уже большую пребольшую жизнь и знаешь что-то такое, что нам еще только суждено узнать.
Я вздрагиваю: неужели это было так заметно? А Ольга продолжает развивать свою мысль, да так, что мне становится не по себе:
– Когда ребята спорили о войне, ты смотрел на них так, словно знал наперед их судьбу. Словно ты уже знаешь, что война начнется не в следующем году, а через неделю или через месяц (!). Знаешь, что Алексей сгорит в своем танке на второй день войны, а Виктор на своей подлодке потонет в Балтийском море еще через неделю. А когда ты пел песню про вас с Сергеем “взлетят наши души, как два самолета”, вообще прозвучало как пророчество.
Я не нахожусь, что ответить. Если у молоденькой девушки сложилось за один вечер такое впечатление, то что говорить об опытных и подозрительных особистах! Они меня в два счета расшифруют. А Ольга расценивает мое молчание посвоему.
– Прости, пожалуйста, я, наверное, что-то не так сказала…
– Нет, Оля, все так. Только я сам не знаю, что на меня сегодня нашло.
– Наверное, ты кажешься старше из-за того, что у тебя жизнь так сложилась. Родителей ты потерял, а тут еще и война.
– Возможно и так, – соглашаюсь я, не желая развивать эту тему.
Тут я замечаю, что мы давно уже никуда не идем, а стоим возле большого нового дома. Ольга тоже спохватывается:
– Мы уже пришли. Вот здесь я живу. Обычно ребята в такие моменты начинают интересоваться моими планами на завтра. А тебе я сама скажу: планы у меня простые. Дом и институт, я к экзаменам готовлюсь. Так что свободна как птица. Поэтому я сама спрошу тебя: а какие планы на завтра?
– А вот этого, Оля, я и сам не знаю. Утром нас соберут и все скажут. Вот тогда и будет ясность.
– Тогда запиши мой телефон, позвонишь, как освободишься. Хорошо?
– Обязательно.
– До свидания, Андрей!
Она протягивает мне руку. Я давлю в себе первый порыв и подчиняюсь второму: беру ее руку в свою ладонь и целую длинные пальчики.
Глаза Ольги удивленно раскрываются, она смущается. О таком знаке внимания к женщинам она только в книжках читала. Словно испугавшись чего-то, она выдергивает руку и быстро идет к подъезду. Но на пороге она оборачивается и машет рукой.
– Так позвони завтра!
– Непременно!
У ближайшего милиционера расспрашиваю о дороге в гостиницу. Почуяв запах спиртного, он напускает на себя суровый вид, но, увидев мои знаки различия и орден, сразу добреет.
– Хорошо погуляли, товарищ командир?
– Лучше некуда!
Глава 4
Первым делом, первым делом самолеты,
Ну а девушки? А девушки – потом!
С.Фогельсон
Утром наш полк собирается в большой аудитории Военно-воздушной академии.
