– Девочек в армию не берут, – мрачно ответил я своей невесте, – а я там такого насмотрелся, что сыну такой судьбы не желаю. Лучше сам еще раз воевать пойду.
– Хорошо я рожу девочку, – послушно согласилась Света, неуверенно как привыкая погладила меня по руке и заалев попросила, – А теперь поцелуйте меня.
Ничего не вышло у нас. Через девять месяцев родился мальчик. Потом ушла моя мама, спокойно во сне. А еще через три месяца в мой кабинет зашла дама у которой я выкупил алые паруса своей судьбы.
– Вот, – бросила она стол пачку банкнот, – это то, что вы заплатили тогда за афишу.
В рамке под стеклом «Алые паруса» уже висели на стене моего кабинета и дама смотрела на них.
– Не отдам, – жестко и неприязненно сказал я.
– Я второй раз вышла замуж, муж очень хороший, – дама без приглашения села на стул для посетителей, а голос у нее дрожал, – я очень хочу этот брак сохранить, а он детей хочет. Была у врача, мне сказали, что я ещё могу рожать. Возьмите свои деньги.
– Нет!
– Я в судьбу верю, – заплакала женщина, – а мне нагадали, если верну то что разорвала и продала, то и дети будут и муж со мной останется. Отдайте, пожалуйста, верните мне эту афишу.
– Я тоже в судьбу верю и поэтому не просите, не отдам.
Это было глупо, а выглядело еще глупее. Два взрослых человека перепираются из-за старой афиши, а не ведут переговоры о рыночной оценки ее стоимости. Но когда речь идет о судьбе деньги уже не имеют значения. Дама сменила умоляющий тон на крикливый, потом на угрожающий, и опять на умоляющий. Она билась и воевала за свою судьбу, а судя по исходящей от нее энергии ненависти была готова выцарапать мне глаза. Все равно не отдам. На грани нервного припадка дама завизжала, дверь в кабинете открылась, зашел мой коллега.
Летчик истребитель фронтовик. Личный счет два сбитых мессера – Messerschmitt Bf.109, один Юнкерс Ю-87 он уничтожил в групповом бою. Сбит и тяжело ранен в воздушном бою над Вислой в 1944. Израненную машину Ла-5 довел до полевого аэродрома. В госпитале ему ампутировали правую руку по локоть. Инвалид. Заочно окончил юридический институт с красным дипломом в 1950 году. Работал юрисконсультом на производстве, скучно. В 1954 перешел работать в адвокатуру. Пятнадцать оправдательных приговоров по уголовным делам. Это и на самом деле были невиновные люди и он сумел это доказать. Считать скольким клиентам он сумел смягчить наказание, бессмысленно, практически каждому кого защищал. Принципиально отказывался от защиты убийц и насильников. Запросто мог послать «в дальний поход» отборным матом любого мужика прокурора прямо на процессе, судей не материл, это были в основном женщины, они его любили и прощали ему даже ругань на судебных заседаниях. Несмотря на разницу в возрасте мы дружили. Он был ветераном победоносной войны, я ветераном проигранной и забытой. Нам было кого вспомнить и о чём поговорить.
– А вы милочка погромче, погромче кричите, – прямо от двери посоветовал, зайдя в кабинет подвыпивший Андрей Иванович прикрывая меня от истеричной дамочки.
Женщина сразу замолчала. Андрей Иванович женщин любил, они это всегда чувствовали, а ещё он очень хорошо умел с ними обращаться. Бабником он не был, но после войны одиноких женщин было много, и он кого смог тех и утешил.
– Ну-с рассказывайте милочка, о чём это у вас с этим типом спор вышел, – спросил Андрей Иванович, зайдя за стол и усевшись в моё кресло, которое я ему поспешно уступил. Он снисходительно и благожелательно улыбнулся.
Женщина заговорила. Быстро, взволнованно, по-бабьи отвлекаясь на мелкие детали, возвращаясь к уже сказанному, повторяя ненужные подробности и кляня меня на все корки.
– Он вам эту картинку не отдаст, – не перебивая и внимательно выслушав ее, сказал Андрей Иванович, – я его хорошо знаю. Но судьбу можно умилостивить, закажите себе копию картины, вот вам телефон, – он быстро левой рукой написал на листе бумаги номер, – вам там копию изготовят. Принесите своей судьбе в дар новую картину, эти вновь сшитые алые паруса и она не отвернется от вас.
Она вырвала из его руки листок, как битая людьми злая и недоверчивая дворовая кошка вырывает из рук сердобольного прохожего кусок колбасы и только потом с сомнением посмотрела на старого выпившего однорукого инвалида.
– Вы уверены? – растерянно спросила она.
– Я знаю, что такое судьба, – грустно и спокойно сказал сбитый летчик истребитель, инвалид и защитник с почти пятидесятилетним стажем.
Она смотрела на него с отчаянием и надеждой, а потом вскочила со стула и убежала заказывать дар для своей судьбы. Потом она пришла ещё раз, через полгода. То что у нее всё нормально я сразу определил по умиротворенному выражению лица и располневшей фигуре, скорее всего шестой месяц беременности. Она искала Андрея Ивановича и зашла ко мне.
– Где мне найти, – спрашивая, она даже не присела на стул для клиентов и не смотрела на алые паруса на стене моего кабинета, они ей были уже не нужны, она сшила свои и распустила их по ветру, – того мужчину, что тогда с вами был, помните?
– Он умер, – тихо ответил я.
Он умер, мой друг, свалился в штопор инфаркта и сердце разбилось. Он так и не смирился с гибелью страны, которую защищал. Провожая его в последний путь, я надел свои боевые награды, а его ордена несли красных бархатных подушечках. Его пришло проводить много народа. Трехкратный залп комендантского взвода. Прощай Андрей Иванович … Прими от нашей семьи, и я положил на свежий холмик могилы букет роз, алых как и паруса судьбы в которую он всегда верил.
– Вот, – я быстро начертил схему кладбища и отметил рисунком самолетика место захоронения, – это его могила. Если хотите, то …
– Конечно, – она осторожно взяла листок бумаги, – я схожу, вы знаете, а я …
– Знаю, – отрезал я и достал из сейфа пачку купюр, – вот возьмите, это то что вы заплатили за копию афиши,
– Да откуда, да как вы … – не договорив, она с изумлением смотрела на меня такого эгоистичного, жестокого платного специалиста по судебному оформлению убийств чужих семей.
Да вот так. Просто в тот день, когда она убежала из кабинета, а я вернулся домой, а Света мне сказала:
– Ты не поверишь, – готовя ужин, она как всегда делилась ежедневными событиями, которые происходили с ней и нашим ещё крохотным сыном в доме, – мне звонят из мастерской и заказывают алые паруса. Говорят к ним сначала позвонила, а потом пришла чумовая дамочка и просит изготовить ей афишу этого фильма, мол любые деньги заплачу только сделайте. Директор вспомнил, что я тебе такую афишу реставрировала, теперь просит выручить их и срочно изготовить копию. Она у нас где?
Пришлось возвращаться на работу, снимать афишу со стены, привозить ее домой. Бумаги подходящего формата не было, и копию афиши Света написала на холсте. Алые паруса на холсте через день утречком забрали в мастерскую, вечером от них привезли деньги за работу.
– Это мой вклад в наш бюджет, – радостно заявила жена, показывая мне свой гонорар за работу, – а то сижу с ребеночком и ничегошеньки домой не приношу.
– Зато наш сын здоровым растет, – буркнул я, – если посчитать, сколько бы мы на врачей и лекарства потратили, то дома тебе сидеть выходит намного выгоднее.
– Какой же ты все таки практичный, – привычно вздохнула Света и улыбнулась, – А знаешь, купи себе на эти деньги от меня подарок, ну то что только тебе хочется, ладно?
Я положил пачку купюр на стол и еще раз заявил посетительнице:
– Так вышло, что копию афиши вам сделала моя жена, она художник. Вот ваши деньги. Я знал, что вы вернетесь. И знаю, что если я оставлю себе деньги за алые паруса, это принесет несчастье моей семье. Я в судьбу верю. А проблем у меня и без того достаточно.
– А если я их возьму, то это несчастье придет ко мне? – зло спросила дама и насмешливо, – Спасибо, не надо.
Все это уже было, в этом кабинете мы уже каждый к себе рвали алые паруса своей судьбы.
– Если вы так боитесь несчастья, то тогда сами станьте судьбой, легендой и сказкой, – скучным и совершенно обыденным тоном, каким я даю консультации, посоветовал я.
– Вы издеваетесь надо мной, а за что? – неприязненно поинтересовалась дама, – Что я вам плохого сделала?
– Ничего, – пожал я плечами, – абсолютно ничего, просто вы хотите отвести удар судьбы от себя и направить его на кого угодно в частности на меня.
– Вы сумасшедший! – решила дама, но отчего-то не уходила из моего кабинета.
– Вы тоже, – усмехнулся я, – мы оба верим в судьбу и боимся ее, вот и выдумали себе фетиш – алые паруса. А это просто бумага у меня и холст у вас. Это не сказка, это просто афиша старого наивного фильма. Только мы это не признаем, а психиатр тут не может, это неизлечимо.
– А я не сумасшедшая, – громко, решительно возразила дама и отважно сграбастала со стола пачку банкнот.
– А вот что касается вас, – уже стоя у раскрытой двери язвительно, как ядом плюнула, бросила она, – то я просто не понимаю, как такой псих как вы может работать адвокатом, и какой дурак захочет иметь с вами дело.
– Есть много друг Горацио такого, что неизвестно нашим мудрецам, – улыбаясь и близко к тексту, процитировал я Гамлета и уже от себя оптимистично добавил:
– Таких сумасшедших как вы на мой адвокатский век хватит.
Сильно хлопнув дверью, она ушла. Я облегченно вздохнул.
Через два дня с посыльным получил письмо. Вскрыл, прочитал:
«Вы были правы, это неизлечимо. Эти деньги я потратила на покупку платья для девочки из соседнего дома. Она растет без матери. Пообещала ей купить еще одно белое, но уже когда она будет выходить замуж. А забыла сказать, платье куплено алого цвета»
Часто мы всё сваливаем на судьбу и ждем чуда, но мы и есть наша судьба, а то что мы сделали, это чудо которое мы заслужили. Любовь, Алые паруса, ерунда всё это, для тех кто не верит, а для тех кто верит, это стихия которая может вынести на простор в чистые воды или выбросить в прибрежное топкое застойное болото. По правилам управления парусными судами в шторм паруса свертывают и судно встречает стихию с голыми мачтами, а в любви действуют другое правило: поднять паруса. Если судно по вине команды выбросило в болото, то экипажу корабля уже бесполезно маневрировать парусами, не зависимо от их цвета. Но если корабль выдержал бурю и вышел в чистые воды, то это его экипаж боролся, а дальше попутного вам ветра под алыми парусами. А уж куда вынесет судно, это во многом зависит от команды. Ее стойкости, ее умения управлять кораблем.
На сегодня я закончил протирать «Алые паруса», ещё есть силы держать штурвал и приводить судно к ветру. Я убрал в стол льняную салфетку, пора домой.
Глава вторая
– Как ты мне надоела стерва! – первым делом заорал я, открыв дверь и зайдя в квартиру. На мой гневный крик, это существо презрительно игнорируя меня, продолжало лежать на диване и даже не пошевелилось. Да-с в нашей семье есть место скандалам, лицемерию и тайным побоям. Мы никогда не любили друг друга, только притворялись. Это наглое существо – кошку, владыку нашей квартиры, Света зимой подобрала умирающим от голода котенком и нарекла Басса. И хотя Басса беспородная дворовая, но ведет она себя как богиня Бастет эпохи Нового царства в Египте. Это злое лицемерное создание в присутствии Светы ласково трется о мои ноги и мурлычет, я столь же лицемерно нежно глажу ее по шерсти, но когда мы остаемся вдвоем я бесцеремонно скидываю ее с пьедестала богини (мой любимый диван в большой комнате), а она выпускает когти и зло шипит. Она меня не раз царапала, а я бил ее веником. Басса никак не может выгнать меня из дома, хотя пару раз злонамеренно обоссав мои тапки, намекала Светлане, что моё присутствие в ее владениях просто неуместно. Света ей ласково объяснила, что если я так уж Бассе не нравлюсь, то кошечка, может поискать для себя другие владения, а ее муж вполне устраивает и ей безразлично, что думает по этому поводу подобранная у мусорного контейнера египетская богиня. Я тоже не могу вышвырнуть лжебогиню Бассу, хотя гневно требуя ее депортации даже скандалы жене закатывал. На мои жуткие вопли жена ласково мне отвечала, что в мире должно быть равновесие, а без Бассы, в нашей семье мужское начало (я и сын) будет преобладать, ее это не устраивает и вообще Басса это член нашей семьи и вышвырнуть ее она не позволит. Разводится из-за кошки смешно, других веских оснований нет, и мы смирились, я и Басса. Вот так и живем. Не любим друг друга, но все равно живем рядом, в одной квартире, делая друг другу мелкие пакости.
Пока я переодевался, Басса фыркнула и грациозно спрыгнув с дивана оставила за мной поле боя. Эта хитрая жестокая тварь ждала пока я сяду, расслабленно протяну ноги, и уж тогда она пустит мне кровь, оцарапав мои ступни. Басса, ты дура, меня самого учили устраивать засады и уничтожать засады подготовленные противником, так что этот прием со мной не прокатит, а вот я тебя сейчас пылесосом …
– Оставь пылесос, – улыбаясь, попросила Света.
В пылу битвы за жизненное пространство и шумом агрегата я не услышал как она зашла в квартиру.
– И не стыдно тебе с кошкой воевать? – поставив пакеты на пол, мягко и укоризненно спросила она,
– Нет, – хмуро ответил я, – это межвидовая борьба и она не знает компромиссов, а вся квартира в шерсти.
– Не преувеличивай дорогой, – засмеялась румяная с мороза Света, а кошечка прыгнула к ней, выгнула спинку, ласково замурлыкала, нежно терлась о ножки и хищно раздувая ноздри принюхивалась к пакетам. Лицемерка!
– Для тебя ничего нет, – отодвинув ножкой самозваную египетскую богиню, сказала Света. Басса ласково с легкой укоризной мяукнула, объясняя своей любимой жрице, что она это от любви и от радости видеть совладелицу храма, а совсем не корысти ради, трется тельцем о ее ножки. Ох и хитрая же тварь!
– А вот для тебя, есть, – уже мне сказала Света и протянула пакеты.
Для меня были домашние пельмени, густая натуральная сельская сметана, емкость спиртовой настойки на бруснике, изготовленной «для себя» попом в деревне (Света там иконы в церкви реставрировала), а вот для Бассы была сваренная третьего дня холодная рыба. У нас в семье умеют поддерживать равновесие, и делаю это не я.
Выпиваю я не часто, но выпиваю. В обед сто пятьдесят грамм под горячие пельмешки раз в месяц могу себе позволить. Через тридцать минут вкуснейшие пельмени уже перевариваются в желудке, настойка улучшив пищеварение из желудка расслабляющим теплом проникла в кровь. Физическое тело жаждало покоя, мозг уже сладко дремал, обед был окончен, посуду жена помоет. А хорошо как дома, даже Басса с брезгливой мордой откушав вареной рыбки (между прочим: филе судака), надменно шествуя сгинула в соседнюю комнату с глаз долой.
– А тебе не грустно? – моя у кухонной раковины посуду спрашивает Света.
– А? – сидя за столом, машинально откликаюсь я, а сам слушаю, как из большой комнаты меня ласково зовет диван: «Хозяин, приляг, отдохни».
– Я спрашиваю, тебе не грустно?
С чего бы это такой вопрос возник, попытался я разбудить интеллект, вслушиваясь, как подушка на диване шепотом предлагает: «Склони ко мне свою головушку, закрой глазки и забудь обо всем», а овчинный плед ей поддакивает: «Мой добрый господин, разреши укрыть тебя»
– Если тебе, так уж не хочется мыть посуду, – демонстрируя титаническое стремление к миру и спокойствию, проворчал я, – то могу сам всё убрать.
Давным-давно в учебном полку в составе наряда по кухне, я трижды в сутки мыл посуду для тысячи прожорливых курсантов, армейская закалка сохранилась и вымыть две тарелки, судки, плошки, рюмку, ложки, вилки, стаканы, бокалы для меня не проблема. Лень конечно, а так могу и помыть, всё лучше, чем выслушивать укоры, а уж потом на диван.
– Вот давно хотела тебя спросить, а тебе не грустно так часто смотреть как люди, которые когда то любили друг друга, теперь ненавидят, делят детей и имущество?
Посуда женой помыта, вытерта, установлена в положенном месте, а она сидит за столом напротив и задает бессмысленные вопросы. Вот что я ненавижу так это вести сантиментальные и романтические разговоры об отношениях мужчин и женщин. Это бессмысленно, просто бессмысленное и эта тема всегда вызывает у меня желчное раздражение.
– Я даю им шанс начать новую жизнь с другим партнером и получаю за это материальное вознаграждение, – мрачно с нарастающей злостью замечаю я.
Послеобеденная сонливость смыта раздражением, ум бодр, тело свежо, готов к семейному спору о любви, праве, семейных обстоятельствах, т.е. к вульгарному словоблудию.
Жена смотрит не на моё угрюмое лицо, а на картину. Пасторальное, милое полотно. Два скромных древних обелиска перевиты ветвями расцветающего шиповника, за ними стоят две фигуры, мужчины и женщины. Контуры фигур чуть размыты их цвет лунное серебро, по замыслу художника это образы тех кто лежит под обелисками. Тристан и Изольда. На картине они держат друг друга за руки. С моей практической точки зрения Тристан, это конечно не плохой боец, но в остальном, он мягко говоря, сластолюбивый, нерешительный и слабовольный тип, а Изольда коварная …ядь. Будь всё иначе, не было бы никакой легенды. В этой истории я искренне сочувствую только Изольде номер два. С удовольствием бы представил бы ее интересы в суде на бракоразводном процессе, а Тристана стер бы в порошок на ристалище судебных прений. А как же воспетая бардами, романтичная и такая легендарная любовь? Да вот так! Если ты дорогой Тристан так уж любил Изольду номер один, то надо было низвергнуть (грохнуть) короля Марка, захватить трон и его бабу в придачу. В моей адвокатской практике, такие решительные ребята встречались. А ты дорогая Изольда, не строй из себя … гм … ну легенду, я такие «легенды» каждый день на работе встречаю. До замужества завела молодого любовника, ладно дело житейское, не ты первая. Вышла (выдали) замуж по расчету за состоявшегося не шибко молодого мужчину с приличным достатком и хорошей родословной (короля), тоже обычное дело, каждый день встречается. После брака, дабы избежать законных упреков в отсутствии невинности вместо себя подсунула мужу девственницу служанку, а сама в это время удовлетворялась с любовником. Да и в доме короля (замке) предавалась похоти и с мужем и с Тристаном. Ну и кто ты после этого? И не надо всё на время и обычаи списывать. Любила Тристана? Раз любишь то и уговоришь, хоть мужа зарезать, а хоть и с любовником сбежать. Читала Гомера? А если не читала, то зря. Там Парис с Еленой не спрашивали, что можно, а что нельзя. Раз, два и готово, алый парус полон ветром, корабль с любовниками из Спарты от постылого рогоносца царя-мужа направляется в Трою. И между прочим, дорогие Тристан и Изольда, Парис и Елена пораньше вас легендой стали. Видал я на судах таких же парней и девушек, характеры такие, что «не тронь меня, обожжешься». Но истории этих решительных ребят и бесстрашных женщин (многие из которых не слыхали ни про Париса с Еленой, ни про Тристана с Изольдой) увы не стали легендой, а написанные сухим протокольным языком уголовного законодательства остались пылиться в архивах судов.
– Оставь свой ёрнический тон, – вспылила Света.
Все-таки своим словоблудием я довел жену «до белого каления».
– Это мечта, – сильно покраснев, повысила голос она, – вечная, прекрасная мечта о том, что любовь сильнее смерти.
– Ага, а по Фрейду, это сексуальный инстинкт, который доминировал в их поведении, – легко отбил я романтический выпад и продолжил:
– А ты дорогая, никогда не задумывалась, о том, что было бы если Тристан, Изольда и иже с ними безо всяких трагедий поженились?
Света собирая аргументы пока промолчала, а я довольно и пошло улыбаясь продолжил:
– Контрацепция тогда была, прости за вульгаризм, в зачаточном в состоянии, и прекрасная Изольда рожала бы каждый год. Беременность, роды, дети, быстро высосали бы из нее все жизненные соки и красоту. Прекрасный и такой романтичный Тристан (будучи в полном мужском соку) в один прекрасный день, оглянувшись по сторонам, затащил бы в постель и покрыл свеженькую, молоденькую самочку, а учитывая священное право сеньора «на первую ночь» таких милочек у него было бы не мало. Как тебе такой конец легенды?
Есть победы, которые неминуемо оборачиваются поражением. Ну на кой черт я спорил? Ведь знаю, это бесполезно.
– Ну и когда мне ждать, что ты заведешь себе свеженькую, молоденькую самочку? – сильно побледнев, спросила жена, – Или уже завел?
– Я не Тристан! – заорал я,
– Я это всегда знала, – дрожа губами, подтвердила она.
Послеобеденный отдых был испорчен. Гнев клокотал. Умом то я понимаю, что такие разговоры женщины сознательно или бессознательно заводят, чтобы ещё раз услышать, подтверждение о незыблемости своих прав на мужчину. Но ум это последнее, что мужчина и женщина используют в своих близких отношениях, в том числе и в скандалах. В гневе я схватил жену за руку и поволок ее в большую комнату, она не сопротивлялась и не звала на помощь.
– Вот! – орал я – Смотри, вот самый настоящий романтичный герой, это женатый мужчина и отец четверых детей. Не мифологический Тристан, не выдуманный Ромео, а человек, чья жизнь и романтизм документально подтверждены юридически значимыми фактами. Жену не бросил, а сам убит в бою, на поле чести.
Смугловатый, кудрявый, женатый мужчина и отец четверых детей с полотна картины смотрел на меня с явным сочувствием, в его доме тоже наверняка бывали скандалы.
– Причем тут Пушкин? – резко выдернув свою руку, изумилась Света, глядя на совершенно неизвестный портрет поэта. Неизвестный для широкой публики, впрочем это и не удивительно, также как полотно «Тристан и Изольда», эта живописная работа висит в нашей квартире и написана кистью моей жены.
– Он стрелялся за свою честь и честь своей жены, – продолжал орать я, – не за великосветскую шлюху, за жену. Твой легендарный Тристан ему и в подметки не годится. И когда Александр Сергеевич от раны умирал, он не выл: «О! Приведите мне Изольду, только она меня исцелит». Рядом у его изголовья была законная жена Наталья, а не шаловливая подружка былых деньков.
– Ты прощён! – решительно объявила о помиловании мне жена (Александр Сергеевич, спасибо за помощь) и доброжелательно улыбнулась портрету поэта.
Пусть и в другой форме, но она услышала, что хотела услышать. Я тоже был доволен, но не прощением, а как это ни странно скандалом. Уж лучше ругань, чем пустое взаимное безразличие.
– Вообще-то Александр Сергеевич был тот ещё … – попыталась бросить тень на репутацию поэта Светлана, как женщина она поэтам в принципе не доверяла.
Это недоверие отразилось и в написанном ей портрете. Пушкин на полотне с двусмысленной улыбкой был в окружении своих литературных героинь, от русалки с впечатляющим бюстом, до Татьяны Лариной в малиновом берете и вечернем платье с глубоким декольте.
– Это ложь, – с твердокаменной уверенностью упертого профессионала верящего только надлежаще оформленным бумажкам, прервал я супругу, – Как юрист с большим опытом, я уверяю тебя это ложь. Так называемый «Список Пушкина»[1 - Пушкин сам составил зашифрованный список в 1829 году в альбоме Елизаветы Николаевны Ушаковой.Впервые списки были напечатаны в 1887 году в «Альбоме Пушкинской выставки 1880 года».Расшифровка списка Пушкина – это личное мнение физических лиц, как ученых «пушкинистов» так и неспециалистов, интересующихся личной жизнью поэта.], это возможно просто шутка поэта, написанная в журнал романтичной девицы. Где факты? Где протоколы следственных и (или) иных процессуальных действий, уличающие его в распутных деяниях? Где вступившие в силу решения, постановления судов? Ничего этого нет! А показания якобы свидетелей данные через много лет, после гибели поэта, юридически ничтожны. Мой вердикт правоведа и гражданина, он не виновен!
– Но его стихи? – жена хоть и слабо, но ещё пыталась возражать.
Ха, ха! С кем споришь женщина? С профессионалом, добывающим свой горький и отравленный хлеб на судебных заседаниях? Задавлю доказательствами, переспорю в прениях, всё с ног на голову переверну.
