Иван Килин "Незнаев и его друзья"

Но наиболее интригующим моментом в этой истории оставалась его заключительная часть, предвосхищавшая события следующей главы. Веселый бухгалтер Проводкин в последний день своего пребывания в санатории познакомился с веселой бухгалтершой Забалансовой. И у них намечался перспективный курортный роман, не исключено, что с положительным сальдо.

Но их зарождавшиеся отношения должны были пройти через многочисленные тернии. После незабываемого совместного пребывания в санатории, когда в заключительный день бухгалтерша впервые решила пропустить караоке, регулярно посещаемое ей все предыдущие дни, и встретила наконец своего героя. Происки коварного аудитора Подмечалкина, явно неравнодушного к Забалансовой и путем интриг задумавшего выхватить ее из рук веселого бухгалтера Проводкина.

Крохоборов, наблюдая со стороны за беседой двух интеллектуалов в очках, думал совсем о другом. Он стал ловить себя на мысли, не рассматривая под микроскопом репутацию и имидж Минометкиной, что он даже начал ревновать ее к другим жителям дома. И тем более, к криминальным элементам. Да, что там, к криминальным! Даже к самому медленному таксисту Кимычеву, как оказалось главному криминальному авторитету. При этом совершенно спокойно продолжавшего ездить на заказы к доверчивым клиентам, явно пытаясь обобрать их с возглавляемой им шайкой неустановленных злоумышленников, и проживать в их подъезде, явно маскируясь под обычного человека.

Но Крохоборову теперь было абсолютно ясно, что под лживой улыбкой дурачка в тюбетейке скрывался безжалостный и коварный бандит, до которого признанному специалисту по криминальным делам, Бандюганову еще надо было совершить пару командировок в места, откуда он недавно вернулся. Буфетчик, потерявший практически все деньги со своей многострадальной карты после ловкой аферы, провернутой Кимычевым вместе с другими злоумышленниками, вначале решил обратиться к участковому Пофигистову.

Но однажды Крохоборов увидел, как к их подъезду подъехало такси, из которого крестный отец местного криминала Кимычев извлек едва живое тело участкового Пофигистова, совершенно не понимавшее не только куда оно приехало, но, самое главное, с какой целью. А, увидев Кимычева, вышедшего из машины и попытавшегося зафиксировать положение тела участкового максимально приближенным к вертикальному формату способом, обняло его, поменявшись с ним головными уборами, фуражку на тюбетейку. Наблюдая за этой картиной, Крохоборов пришел к неутешительному выводу, что правоохранительные органы теперь могли опираться только на криминал. Примерно, как почти безжизненное туловище все правоохранительные орган Пофигистова, если бы не удерживалось на плечах Кимычева, в прямом смысле, попросту рухнуло бы на асфальт.

А как-то Кимычев подвез к подъезду Бандюганова и, как всегда широко улыбаясь, о чем-то поговорил с ним, а потом получил от последнего дружественное похлопывание по плечу. Отчего тюбетейка (по всей видимости, уже выменянная у Пофигистова обратно на его фуражку) вертикально подпрыгнула сантиметров на тридцать, но потом благополучно приземлилась обратно, правда, полностью надвинувшись Кимычеву на глаза. Далее Бандюганов протянул криминальному королю какие-то деньги. Крохоборов отлично понимал, что речь шла о доле пахана, которым, вне всяких сомнений, являлся Кимычев.

Крохоборов, разумеется, понятия не имел о содержании статьи, написанной Правдорубовым, но отчетливо запомнил слово «мафия» в заголовке. А также фотографию довольного Кимычева в тюбетейке, на которую нечаянно капнул сок от котлеты. Ему было глубоко наплевать на все эти бесконечные расследования. Как он говорил сам себе, от того, что букв много котлет не прибавляется.

Кроме того, Крохоборова страшно мучил вопрос, куда именно отправились изъятые у него капиталы с карты от несостоявшейся поездки на такси. И даже, куда было не столь уж важно, главное, как. Как именно их вернуть назад. Потому, что он стал ловить себя на мысли, что стал значительно хуже спать. Потому, что крутил и вертел этот вопрос. Это, быть может, для кого-то деньги были маленькие. Но для буфетчика любые, даже самые маленькие деньги, были очень немаленькими. Каждая купюра, которая тем или несколько иным способом попадавшая к нему в руки, сразу становилась бесконечно родной.

Он даже плакал иногда, представляя себе засаленную, порванную в местах основных водяных знаков, купюру. В своих трудовых руках. Дрожащих. После того, как поменял ее на мелочь. Ну, и с учетом списания товара, слегка округлив. Ведь кому-то, как Бандюганову или криминальному авторитету Кимычеву она доставалась абсолютно легко. А Крохоборову приходилось много трудиться, обсчитывая и списывая товар, дабы ее заработать.

Каждый лично потраченный рубль буфетчик привык оценивать даже не за два, и не всегда за пять, а чаще всего за десять. И всякий раз пересматривая фото в социальных сетях болотных сапог Пофигистова, кусавшего их зубами, словно проверяя, действительно ли это резина, у Крохоборова кололо в сердце от понимания того, на чьи деньги они могли быть куплены.

Мучаясь от необходимости посоветоваться с кем-то что конкретно делать с Минометкиной, Крохоборов понимал, что два эти двое, блуждавших в своих мирах, явно неспособны были помочь. Один был погружен в какие-то дурацкие расследования. Второй же замучил всех своим бухгалтером Проводкиным из журнала. Крохоборов не читал ни одного выпуска. Но, наслушавшись многочисленных рассказов о нелепейших похождениях последнего, даже написал гневное письмо в журнал. В нем он попросил, чтобы в ближайшей главе Проводкин упал со своего коврика для бухгалтерской йоги куда-нибудь в пропасть и ни в коем случае не воскресал. Хотя бы полгода.

У подъезда курила компания. Точнее, курил только один. Остальные с удовольствием дышали. Это были бригадир водопроводчиков Братанов в фирменной спецовке с сигаретой во рту, а также Антресолькин, Теплович и винофил Шатров.

Они оживленно что-то обсуждали, но, увидев Крохоборова, отложили в сторону свои серьезные разговоры обо всем подряд, заулыбались и стали хитро ему подмигивать. Оказалось, что почти весь дом был в курсе его вечера с принцессой из сказочной страны.

Антресолькин что-то сказал, но Крохоборов даже не расслышал, а буркнул себе под нос и поспешил миновать эту компанию. Которая, как вариант, могла бы дать ему нужный совет, но это отнюдь не выглядело как факт. А вот вволю пошутить над ним могла вполне. Другое дело, что негативное влияние котлеты внутри его организма продолжало усугублять ситуацию.

Войдя обратно в подъезд, Крохоборов столкнулся со своей тетей, которая что-то пыталась рассказать Дяде Лёне. Причем, вздыхали сразу оба: тетя, как обычно измученная какими-то проблемами и Дядя Лёня – из-за того, что искренне не понимал, как именно он прогневал Небеса, что теперь всегда был виноват перед квартиранткой во всех катаклизмах дворового и глобального масштабов. И даже если официального предъявления ему претензий в причастности или, того хуже, организации ее злоключений не было, то уж обязанность по устранению этих самых проблем явно, априори лежала на нем.

В данный момент возникла очередная критическая ситуация. В доме напротив завелся юный любитель громкой музыки, проживавший, по словам тети Крохоборова, со своей бабушкой, а музыку включавший ровно в тот момент, когда тетя принимала свои лекарства и готовилась заслуженно отдохнуть от напряженных дел. Дядя Лёня вообще-то искренне сомневался в том, что это дело рук какого-то мальца, живущего с бабушкой. Ему в жизни не пришло бы в голову пытаться зачем-то изучить вопрос, с кем именно жил этот паренек, с бабушкой или дедушкой, он не видел в этом принципиального отличия. И вообще причем здесь Дядя Лёня? Он не являлся указанному субъекту ни дедушкой, ни тем более бабушкой. Другой дом, свое домоуправление. Ну, понятно, виноват был он, ловко сдавший своей квартирантке жилплощадь в ужасном подъезде ужасного дома, к тому же расположенного в ужасном районе с малолетними любителями громкой музыки, проживавшими с какими-то бабушками.

Увидев Крохоборова, Дядя Лёня подмигнул ему:

– Ну, что принцесса из сказочной страны должна прийти с минуты на минуту?

Глава 12. В которой Минометкина мысленно представляет себе сказочную пещеру и выбирает наиболее достойную кандидатуру на роль Али-Бабы

То, что Дядя Лёня был в курсе предстоявшего мероприятия было совершенно очевидно. Так как заход в сторону Минометкиной после несовсем удачного случая с доставкой, Крохоборов решил осуществить именно с помощью Шлепанцева. Дело в том, что в соседней с Минометкиной квартире жили две поющие ведущие. К одной из которых Дядя Лёня на какой-то вечеринке, находясь в несколько разбалансированном состоянии, так сказать, попытался подкатить. Но, во-первых, хоть убей, не помнил, к какой из них именно; во-вторых, тем более не помнил, с какой именно целью. Но тем не менее таким образом он установил контакт с обеими.

А надо отметить, что на квартире у двух поющих ведущих собиралась интересная компания. Каждый вечер к ним заходил принципиально нетрезвый гармонист Забаянов и коррумпированный участковый Пофигистов, большой ценитель игры на гармошке. Минометкина была явно не в восторге, что в соседней квартире ежедневно проходил вечер из серии «Играй, гармонь» в тот момент, когда ей необходимо было отдохнуть после работы. Но поющие ведущие периодически способствовали увеличению ее клиентской базы. И, когда, через них было передано предложение от инкогнито из хорошо знакомого ей подъезда, Минометкина начала вспоминать этих красавцев, одного за другим, пытаться предугадать, кто именно мог сделать заказ.

Двух ботаников-интеллектуалов в очках она сразу вычеркнула. Им явно было не до нее. Хотя. Конечно, если подумать… Тот в явно новых очках, что считал себя редактором стенгазеты, был, собственно говоря, хоть и наивным, но довольно отчаянным парнем. Она, конечно, едва ли рассматривала бы с ним что-то серьезное на длительной дистанции, но кое-какой материал для дальнейших статей помогла бы набросать. Другое дело, что непосредственно перед совместным изучением волшебной пещеры Минометкиной пришлось бы выслушать основные тезисы всех этих расследований, хотя некоторые из них она находила немного сексуальными.

Образ журналиста-расследователя для ориентированной на глубоко коммерческую составляющую, но не лишенную, можно сказать, человеческого начала, Минометкиной, не очень сочетался с возможностью заказывать себе шампусик и суши на ночь. А, скорее, был ближе к ситуации как в прошлый раз. Когда какой-то придурок из службы доставки, которую она так и не нашла, притащил ведро с ужасной гадостью и пакет засушенных колечек хлеба. Но при этом все-таки, что-то было в этом Правдорубове.

Его приятель-интеллектуал, Аналитиков, внушал ей меньший оптимизм. Если Правдорубову продемонстрируй какой-то новый языковой подход в лексическом аспекте, и он мог потенциально сразу увлечься, то счетовод, скорее всего, был из той породы, что вечно все перепроверял. Да, нет, этот замучил бы самого себя и ее проверками, насколько все укладывалось, с бухгалтерской точки зрения. Нет, Минометкина, конечно, была уверена в том, что абсолютное большинство проверок она бы уверенно прошла, но сами процедуры…

Одно слово «бухгалтерия» навевало на Минометкину смертельную тоску. Был у нее один раз бухгалтер. Тоже в очках. Зарплаткин. Как только она пересекла порог его квартиры, он сразу разделся, оставшись в майке, семейных трусах в полоску, бухгалтерских нарукавниках, очках в роговой оправе и коричневых носках с характерными потертостями с области большого и среднего пальцев на обеих ногах. И в тот момент, когда необходимо было срочно поднять собственный моральный фон, пусть даже и искусственным путем, Минометкиной представлялось почему-то, что буква «р» из фамилии картавившего бухгалтера Зарплаткина куда-то полетела в тар-тартары. А без нее бухгалтер Заплаткин со своими потертыми носками безуспешно тужился ознакомить ее с самыми основами бухгалтерии, периодически перебирая всей пятерней пальцев.

И если бухгалтер собственно говоря, не особо отличился, то встреча со счетоводом, помешанным, по ее сведениям, на вымышленном герое, то ли Подводкиным, то ли Подконьяковым, едва ли внушала ей больший оптимизм. Перед ее глазами практически ежедневно представал гармонист Забаянов, который весьма успешно под водку или коньяк, регулярно принимал участие в разнообразных интеллектуальных играх. Конечно, стоило отметить, что все эти интеллектуальные игры сводились к следующему: кто быстрее выпьет бутылку водки. Забаянов, всегда желавший победить, всякий раз вставал первым в очередь. Обычно бутылка заканчивалась на нем же, не успев осчастливить других участников. Когда же его торжественно выносили в горизонтальном положении физиономией вниз под сокрушительный храп, все его конкуренты тихо ему завидовали.

Хмыря, который встретил их у лифта, когда она отправилась попробовать плов и другое в компании с двумя центрально азиатскими гастарбайтерами она в расчет не брала. Там на лицо был весь комплексный подход, то есть набор комплексов. Предложить сесть девушке на диван – надо звонить маме. Красивой девушке – видимо, двоюродному дяде, который в этом больше соображал. Ах, да, белье не застелено, надо звонить жене двоюродного брата. В общем, все было очевидно.

Парень, которого она видела или с какими-то стеклянными сосудами с толстым основанием и узким горлышком, либо же черным пакетом, в котором что-то постоянно звенело, конечно, потенциально мог наладить с ней контакт. Возможно, она смогла бы расширить свои познания в винной области для того, чтобы со временем вывести свой бизнес на более высокий уровень. И сам вид этих стеклянных штук в общем-то тоже оказывал на ее настрой некоторое позитивное воздействие. Хотя, как она слышала, что у него дома, кроме этих штук было очень много стеклотары, которую он зачем-то собирал (про возможность коллекционирования Минометкина подумать не могла). Поэтому представила, как этот парень доставал пустые бутылки из мусорных контейнеров или подбирал недопитый экземпляр, оставленный рядом с лавочкой. И эта мысль очень скоро стала наводить ее на значительно более тягостные размышления.

Во-первых, для такой эстетичной (какой она сама себя находила) особы работать в условиях, когда повсюду на тебя смотрят пустые бутылки, было по меньшей мере некомфортно. И мало того, что смотрят, так еще и периодически гремят. Во-вторых, если он занимался тем, что собирал бутылки и на это, собственно говоря, жил, не тужил, то, не оставалось сомнений в том, что с денежками у него было не слишком нарядно. Минометкина представила картину, как она, устроилась в рабочем положении на диване в окружении многочисленных пакетов с бутылками, приготовленными для сдачи. И ожидала, когда хозяин этих самых пакетов отсчитает полную сумму ее гонорара монетками, а пара из них обязательно закатилась бы под диван. И он, ползая на коленях, пытался выудить их из комков пыли, периодически задевая ногами пакеты с бутылками, которые от этого гремели. После восприятия предполагаемой картины в таком виде, Минометкина стала надеяться на то, что сказочная пещера была расположена в какой-то другой квартире.

Для того, чтобы разбавить неприятные мысли чем-то более приятным, она стала перебирать наиболее подходящие для нее возможные кандидатуры. Первым она вспомнила про очень высокого мужчину, который как-то на ее глазах достал с дерева котенка, что было очень мило. Минометкина, которая сама была, как ей казалось, достаточно высокой, всегда испытывала особую симпатию к большим мужчинам. Чем занимался этот гигант она не имела понятия, но ей было интересно вообразить, куда его можно было запихнуть при его габаритах. Но ее богатой фантазии хватило только на то, чтобы засунуть его в коллеги к Бандюганову, то есть, в авторитеты широкого профиля. Конечно, Бандюганов со своим пониманием обратной стороны мира был для нее непререкаемой величиной. Но, в конце концов, этому великану тоже необходимо было с чего-то начинать криминальную карьеру. Он вполне мог со временем овладеть полезными навыками, попади он под влияние такого, как Бандюганов.

Далее в ее воображаемом списке фигурировал парень, который что-то там вроде бы варил. Что именно он варил, Минометкина была не в курсе, но знала, что варил. Налив себе стакан компота и отхлебнув немного, принцесса из сказочной страны поняла, что у этого парня в модных джинсах, компот наверняка получался намного вкуснее. Минометкина представила, как он приносит ей трехлитровую банку компота, вишневого, улыбаясь, подтверждает, что это его. Она выпивает один стакан, другой – и все под его сладострастный взгляд, занимает необходимую позу, а он в ответ: «Там еще сливовый на плите, сейчас доварю и…». И Минометкина тут же ощущает, как одновременно с тем, как этот ловелас переходит в разряд компотчиков, ее желание несколько улетучивается.

Она продолжила перебирать верхний список. Потенциально и ультрамодный парикмахер Стрижкин, и симпатичный парень с бородкой, который зачем-то ходил в шарфе даже летом, представлялись ей вполне привлекательными. Не говоря уже о том вечно отсутствующем, которого она никогда не видела, так как его никогда не было дома, но много о нем слышала. Конечно, можно было помечтать о том, что именно к моменту своего возвращения именно он и сделал заказ, и он и есть тот самый, сказочный Али-Баба. Но Минометкина понимала, что если бы действительно это был он, то вряд ли воспользовался столь кривым заходом к ней через ее поющих соседок. Стало быть, искать надо было не там.

Семью, в квартире которых был, по слухам, настоящий зоопарк, она не рассматривала. Хотя, рассуждала она, клиенты бывают разные. Подарок ему от нее или, кто знает, возможно, наоборот. Но наличие огромного количества животных в квартире ее очень смущало. Это было сродни варианту работать под надзором бутылок, но у последних хотя бы не было глаз. А тут на глазах сверчка или черепахи было как-то противоестественно. Не говоря уже про курицу, которую они зачем-то держали на балконе.

Был вариант, что ее пригласил то ли йог, то ли фокусник, то ли гипнотизер. Но гипноза она как огня боялась (мало ли, что с ней могли сделать во время сеанса), а фокусов ей хватило в свое время с одним таким же фокусником Чемодановым. Тот ей во время сеанса разные фокусы показывал: и белье ее оказывалось внезапно не на ней, а в его чемодане. А потом вообще куда-то пропало. То некоторые другие фокусы, которые изначально не были согласованы, и обычно шли в дополнительном разделе. Когда же дошло до закрытия, так сказать, финансового вопроса, тот прыгнул в свой чемодан и пропал. Один старый чемодан и остался. Ни белья, ни Чемоданова. Так что, фокусников с той поры она старалась избегать.

Исключая еще ряд потенциальных клиентов по разным причинам, Минометкина поняла, что, скорее всего, заказчик был кем-то из троих. И эта мысль ее едва ли порадовала. Тетя, которая ходила вечно с кислым лицом, но при этом как-то особенно несчастно смотревшая в ее сторону и делавшая многозначительные вздохи. Минометкина вначале не придавала этим вздохам такого значения, но теперь ситуация заставляла взглянуть на эти знаки внимания по-иному. Она даже нервно защелкала пальцами. В конце концов, если уж намечался такой поворот, то вариант с медсестрой на глазах сверчка и черепахи, и даже, извините, курицы, представлялся ей более перспективным.

Далее в этом списке из трех наиболее очевидных, шел самый медленный таксист в городе Кимычев. Этого она прекрасно знала (хотя, кто в городе его не знал). Он несколько раз подвозил ее на работу и с работы. Всякий раз ей приходилось нервно щелкать пальцами. Потому, что ей начинал названивать сгоравший от желания обсудить с ней ряд вопросов заказчик, а улыбавшийся во всю ширину лица Кимычев не спеша поправлял зеркало заднего вида или доставал какие-то карты, хотя надо было проехать всего два дома. Минометкина страшно бесилась, когда приложение в очередной раз направляло к ней именно Кимычева. И она стала предполагать, что самый медленный в городе таксист нарочно это подстраивал, так как давно на нее запал. И, каждый раз, улыбаясь ей, он прятал глаза под свою тюбетейку (на самом деле, она была ему просто велика), чтобы они не выдали его коварных намерений.

Представив, что, если заказчиком действительно выступал Кимычев, Минометкина пришла в ужас. В воображении картина их совместного вечера рисовалась ей такая, что она еще динамичнее защелкала пальцами. Она в привычной позе на диване, скорее всего, будет не просто щелкать пальцами, а беспрерывно пить вино, чтобы снять стресс. И это еще при условии, что ей его нальют. А, зная Кимычева, быть в этом уверенной она точно не могла. Да он с вином, скорее всего, провозится неизвестно сколько. Пока сообразит (после ее намека), что надо налить вина. Но надо же сбегать на кухню за бутылкой. Принести ее, но она, разумеется, окажется не охлажденной. Поэтому – опять на кухню, охлаждать вино. Затем принести охлажденное вино, но, без сомнения, не принести бокалы. Далее – притащить бокалы, но при отсутствии штопора. Потом вспомнить, что надо нарезать фруктов, а они окажутся, как назло, в багажнике его такси на стоянке. Соответственно дальше – на стоянку. Но обязательно вернуться домой, так как забыл ключи от машины. И это ладно, если не воспользуется своими знаменитыми картами, чтобы точно определить маршрут до кухни и до стоянки.

И это же только эпопея с вином. О главной части Минометкина даже старалась не думать, чтобы не портить себе настроение. Там, скорее всего, предполагалась долгая подготовительная фаза с изучением энциклопедических справочников, поход за необходимым для осуществления совместной работы средством в ближайшую аптеку потому, что представить себе то, что Кимычев все подготовит заранее, Минометкина, даже делая над собой усилие, не могла. А дальше, что называется, по расписанию. До аптеки дошел, вспомнил, что забыл деньги. Вернулся – там этого нет. Пошел в следующую, но, чтобы не ошибиться с маршрутом направился в машину, посмотреть карту, пока нашел другую аптеку, она, с большой долей вероятности, уже закрылась.

Если же каким-то чудесным образом фазы вина и подготовки закончатся тем, что Минометкину не разорвет от злости, третья фаза вне всяких сомнений должна была добить ее окончательно уже на стадии, когда Кимычев, сняв тюбетейку и положив ее на стул, потом передумает и решит остаться в тюбетейке. Затем будет медленно и аккуратно вешать на спинку стула свои брюки ровно по стрелочкам. Представлять окончательный финал всего этого представления Минометкина принципиально не стала.

Но у нее оставался еще один кандидат. По слухам, он был теневым магнатом, промышлявшим песком в каких-то космических масштабах. В голове Минометкиной рисовалась картина, как четверть или даже треть пустыни Сахара загружается на какие-то бесчисленные платформы, корабли, фуры. И куда-то вывозится. Куда? А, черт его знает. Зачем? Это еще более ей было непонятно.

Но то, что основной навар поступал в карманы немного странного парня с квадратной головой и очень круглыми ушами, и очками, это было очевидно. И еще этими дурацкими шлепанцами, которые он почему-то принципиально надевал на носки. Конечно, миллионеры, перебрасывающие песок из пустыни куда-то в другое место, могли позволить себе свой стиль. Но всякий раз при встрече бросая взгляд на то, что помещалось на ногах Дяди Лёни сильно удивлялась такому миллионеру, который предпочитал выглядеть, как пенсионер.

Еще Минометкину весьма смущал его подвал, в котором он жил. В этом аспекте у нее не было сомнений, Дядя Лёня (не зря же его звали не как нормального человека по фамилии, тем более Дядя) был практикующим БДСМ-щиком. В его подвале, вне всяких сомнений, был сосредоточен весь арсенал, связанный с данной тематикой. Конечно, Минометкина не считала себя примерной отличницей-десятиклассницей и тоже имела кое какой опыт, но очутиться в лапах профессионального маньяка в шлепанцах в мрачном подвале с всевозможными приспособлениями… Да, бог с ними, с приспособлениями. В конце концов, ничего, ко всему привыкаешь. Но она страшно боялась стать вечной пленницей человека в шлепанцах на носок.

Минометкина глубоко вздохнула и защелкала одновременно пальцами не только на руках, но и на ногах. С тревожными мыслями она устроилась в привычной позе на диване и сразу уснула.

Глава 13. В которой Принцесса из сказочной страны проводит ночь с Дядей Лёней и черной мухой, а Кимычев посвящается в цыгане

Премиальная пятая котлета, теперь давившая не только на желудок, но и на более обширную и значимую область Крохоборова, включавшую предчувствие, продолжала делать свое черное дело. Мало того, что тяжесть в животе не позволяла буфетчику не только ощущать себя полноценным индивидом, но также начинала мешать себя таковым хотя бы представлять. По этой причине Крохоборов почувствовал одновременно и головную боль, и слабость, и резь в горле и даже внезапно вскрывшиеся мозоли на пятках. В общем, говоря привычным языком, мысль о том, чтобы слиться, зародившись из его желудка, буквально, поработило его сознание и волю.

Конечно, буфетчику совершенно не хотелось, чтобы это стало объектом шуток. Но вечер, который должен был стать триумфом, двигал его куда-то не туда. Нет, ну, конечно, не сам вечер. А та самая, несчастная пятая котлета. Которая делала несчастным как раз Крохоборова…

Конечно, с другой стороны, Крохоборов радовался, что не выпил вдобавок квас. А такой вариант был вполне реален, так как Крохоборов пас бутылку кваса в течение нескольких дней для того, чтобы списать и выпить. Но на его несчастье сменщик продал этот напиток Правдорубову.

А сейчас бы Крохоборов вместе с котлетой оказались бы в более непростой обстановке. Возможно, она залегла бы на дно, как подводная лодка в ожидании того, что квас решил бы покинуть полости Крохоборова. И тогда котлета осталась бы в снова одиночестве, наблюдая из желудка буфетчика за тем, как ее квас непрерывным потоком устремляется в городской коллектор.

Но, это, как говорится, было бы далеко не факт. Крохоборов как-то видел рекламу котлет по телевизору со слоганом: «Наши котлеты не тонут!» Заинтересовавшись таким удивительным и, самое главное, вне всяких сомнений, полезным свойством полуфабрикатов, Крохоборов купил пару штук этой марки для проведения эксперимента. Несмотря на их более высокую стоимость. И вот, придя домой, и налив таз воды, он решил спустить два судна, состоявших из свиного фарша и некоторых других компонентов, написанных на упаковке в четыре строчки мелким шрифтом.

Но к его изумлению котлеты не только утонули, но даже и не думали всплывать, прочно застряв на самом дне таза. И никакие водолазные работы с помощью ножа, и вилки не смогли не только привести их к подъему на поверхность, но более того, обрекли на полную катастрофу. Корпуса обоих судов развалились на составные части, из которых они были сконструированы. Из этих компонентов доминировал отнюдь не свиной фарш, а иные составляющие, чья природа буфетчику была неизвестной, а читать мелкий шрифт на упаковке ему было лень.

Либо же, доводя до конца мысль о внезапной встрече премиальной котлеты с бутылкой кваса, существовала вероятность, они могли совместно покинуть его нутро. Вот только вряд ли это принесло бы это полное освобождение Крохоборову. И буфетчику надолго зависнуть в одном конкретном месте в квартире.

В общем, Крохоборову стало предельно ясно, что к встрече он не готов. Да, он потратился на колбасные изделия в ассортименте и полутвердый сыр (не говоря уже о фруктах). Но в нынешних условиях он решил, что в конце концов можно было попробовать впарить покупателям все то, что в это время прело на его столе в нарезанном виде.

Другое дело, что капитуляция не могла быть почетной, если весь подъезд впоследствии будет ржать над ним, а Минометкина сочтет его пустозвоном и слабаком. Поэтому Крохоборов решил соскочить не просто так, а по уважительной причине.

В школе он одно время посещал кружок самодеятельности. И однажды даже получил ответственную роль Таракана в спектакле «Муха-Цокотуха». Поэтому, сделав какой-то неуверенный шаг в сторону, он театрально схватился одной рукой за голову, а другой – за сердце и прошептал:

– Живот…

И с этими словами столь же картинно стал валиться на бок в надежде на то, что Дядя Лёня его подхватит. Последний, которому нельзя поднимать ничего тяжелее килограмма после того, как однажды неудачно поднял диван, совершенно не оценил театральной премьеры в исполнении буфетчика и остался стоять на месте как вкопанный.

Крохоборов, бросивший все фишки на спасительное красное в виде румяных щек Дяди Лёни, в течение короткого падения на бок вдруг краем глаза понял, что невидимое казино стало играть против него. И вот-вот должно было выпасть черное. И он приготовился к тому, что шмякнется височной областью о пол, и нарезанные колбасные изделия, сыр и фрукты реализовывать через буфет будет уже некому. А там всего было на немалые деньги. Буфетчик почувствовал, как в его глазах стало стремительно темнеть.

Но рокового удара его головы о пол не произошло потому, что его тетя, видя то, что ее племянник ни с того ни с сего начал падать в обморок, а здоровенный лоб в шлепанцах совершенно не собирался вынимать рук из карманов, в последний момент поймала голову и шею Крохоборова. От этого движения в потемневших глазах последнего уже почернело.

Но удержать голову и шею племянника с учетом хронической головной боли ей было не под силу, не говоря уже о том, что остальное его тело полгалось к голове и шее в придачу. Поэтому ноги тети стали подкашиваться в сторону Дяди Лёни, увлекая за собой голову и туловище Крохоборова, близкого к тому, чтобы потерять сознание уже по-настоящему.

Не отпуская голову и шею буфетчика, в глазах которого был уже кромешный мрак, его тетя, в чьих глазах также отнюдь не светлело, упала. На свое счастье, не на твердый пол, а на значительно более мягкое. И это самое, мягкое, находясь в горизонтальном положении, прохрипело:

– Живот…

В отличии от игры в боулинг, где аппарат сам возвращает сбитые кегли в вертикальное положение, в сказочном подъезде такой механизм не работал. Зато в подъезд на шум падающего тела и двух других, упавших на это самое, первое, прибежали Антресолькин, Теплович, Шатров и Братанов. Они аккуратно сопроводили тетю с очень больной головой, отнесли Крохоборова, и буквально отволокли наиболее пострадавшего при этом страйке Дядю Лёню во двор, где двух положили, а третью усадили на лавочки.

Крохоборов, кромешный мрак в глазах которого стремительно покидал место кратковременной дислокации, щуря глаза, пытался оценить окружавшую его обстановку. Его тетя, глубоко вздыхавшая и державшаяся за голову, сокрушалась, что к ее постоянной головной боли и переживаниям, теперь обязательно должна была добавиться тревога за своего несчастного племянника. Так как тот едва не погиб у нее на глазах, теряя сознание. И, что если бы не она, то даже страшно было подумать о том, что могло произойти. И от этой мысли ее голова начинала болеть еще сильнее.

Про Дядю Лёню, постанывавшего на манер кота, которому что-то отдавили, никто даже не вспоминал. Его ноги аккуратно располагались по линеечке, лежа на лавке, шлепанец к шлепанцу. А его глаза под круглыми очками, к великому счастью, были не закрыты, а напротив, широко раскрыты и смотрели в одну точку. Куда-то между лыжной палкой, заброшенной кем-то на дерево еще прошлой зимой и рожком давно не горевшего светильника на фонарном столбе, внесенным для будущей замены домоуправлением на четвертый квартал следующего года.

В этот момент к подъезду под руку с Бандюгановым, который ее сопроводил до места работы и получил заслуженный поцелуй, подошла Минометкина в новой юбке со стразами и босоножках на внушительной платформе. Через свой малозаметный для других, но позволявший вполне себе обозревать окружавшую обстановку, прищур, Крохоборов убедился, что пришла принцесса из сказочной страны, и ему пора было смываться.

– Живот…, – опять жалобно застонал он, снова схватившись почему-то за голову и сердце.

– Его надо в больницу, я там почти всех врачей знаю, – со вздохом произнесла его тетя.

– Не надо меня в больницу… живот…, – простонал Крохоборов, продолжая через прищур обозревать обстановку.

– Можем не донести, – выдохнул Братанов. – Не исключено, умрет по дороге…

При этих словах на глазах тети и почему-то осуществлявшего самогипноз у входа в подъезд Пятницына выступили слезы. Крохоборов, который через щелку все это увидел, вдруг почувствовал к самому себе страшную жалость и заплакал почти в голос.

– Раз плачет, то, наверное, не умрет, – улыбнулся Антресолькин. – Но в больницу его действительно нельзя. Пятница, вечер. Врачей на смене не хватает. Час пик. В такси сейчас доступен только Кимычев. А с ним точно не довезем… Ему бы в домашних условиях, но с обязательным уходом.

С этими словами Антресолькин вопросительно посмотрел на его тетю, которая еще тяжелее вздохнула и изобразила на своем лице мучительные страдания.

– Давайте его под мое начало, я его приведу в чувства, – сверкнул золотыми зубами Бандюганов.

При словах последнего внезапно перестал стонать на своей лавке Дядя Лёня и, буквально, съежился от страха, что даже шлепанцы на его ногах слегка затряслись. Но он постарался посильнее зажмурить глаза, так как полагал, что раз он ничего в таком положении не видел, то и сам был незаметен. Но тоже как Крохоборов немного подсматривал в щелочку.

– Нет, его мы сами вылечим, – решительно сказала Дюймовочкина, подошедшая к подъезду под руку с Газопроводовым. При этом посмотрела в сторону Минометкиной, которая улыбнулась ей, подумав про себя, в принципе, она очень ничего.

– Определенно, – добавил Газопроводов. Он, конечно, брать Крохоборова не хотел, понимая, что с ним, что называется, каши не сваришь, предпочтя бы лучше Дядю Лёню. Которого можно было не только подлечить, но, как говорится, и самому для профилактики за компанию с вполне себе железным поводом. Но идти наперекор мнению Дюймовочкиной он не стал.

Дядя Лёня тоже очень и очень хотел оказаться на попечении Дюймовочкиной, а особенно Газопроводова с его знаменитым баром, заполненным чудодейственными средствами внутреннего применения, и вовсе не хотел вместо Крохоборова отправляться под нож к Бандюганову. От этого он даже замяукал для привлечения к себе внимания.

– Котенок где-то пищит, надо ему молочка налить – сказала Дюймовочкина. А Минометкина еще раз ей улыбнулась, утверждаясь в первоначальной мысли, что насчет этой доброй души она не ошиблась.

– Да, там, скорее котяра, – усмехнулся Братанов. – Если ему другое налить, он вряд ли будет сильно возражать.

В этот момент к подъезду подошла обширная делегация. С конями. Почтальон-конокрад Пастушков ехал верхом, а за ним следовала кибитка с цыганами. У Пастушкова только что закончился очередной семинар по кражам коней, и он со своими коллегами отмечал окончание курса. Пастушков лихо соскочил с коня и стал обниматься на прощание со всеми почти родными ему цыганами.

Одновременно с появлением у подъезда цыганского табора, с другой стороны от него, неспешно припарковалось такси, из которого вышел самый медленный таксист Кимычев. Последний, как всегда, всем улыбался и то и дело поправлял, спадавшую на глаза тюбетейку. Минометкина, поймав на себе улыбку Кимычева (ровно такую же, как предназначалась и остальным), все поняла. Ее пригласил действительно Кимычев. Значит, теперь предстояло пройти девять кругов очень медленного ада. Да, черт с ними с деньгами, подумала она.

Крохоборов, увидевший через щелку Кимычева, вначале побелел от ужаса, решив, что криминальный король мог овладеть его беззащитными деньгами. Воспользовавшись тем, что его должны направить на принудительное лечение в этот ужасный зверинец. Затем от напряжения у него даже покраснели глаза, возможно на них лопнул капилляр, и вскоре его лицо стало багровым.

Кимычев, вспомнив о той ситуации с вызовом с телефона Крохоборова и блокировкой средств с карты, привязанной к его номеру, сразу перестал улыбаться. Когда же он увидел, что тело Крохоборова, лежавшее на скамейке, и в первую минуту показавшееся ему практически мертвым, зашевелилось и чуть приоткрыло глаза, то Кимычев пришел в ужас. За считанные мгновения лицо буфетчика сначала побелело, а затем покраснело. И через небольшую щелку он увидел, как глаза Крохоборова налились кровью от ненависти к нему. А то, что тот никогда не простил бы потери даже самой незначительной суммы, было предельно ясно.

Далее несколько действий произошли практически одновременно. В связи с этим, те, кто их произвели, не смогли уделить должного внимания тому, что предпринимали в это же самое время другие. И это привело в итоге к тому, что большинство, сосредоточившись на своем, упустило из виду иное.

Кимычев, пятившийся куда-то в сторону от тела Крохоборова с налитыми кровью глазами, коварно смотревшими через узкую щелку, наткнулся на цыган. Последние после многочисленных объятий с Пастушковым и друг с другом, обратили внимание на Кимычева. Находясь в прекрасном расположении духа после пройденного очередного курса о конокрадстве, они увидели незнакомого им человека в тюбетейке. При этом цыгане тут же приняли его за своего и стали обниматься и с ним, приглашая присоединиться к ним для продолжения их праздника.

Кимычев, восточная смекалка которого вовремя подсказала ему, что появился шанс избежать лютого гнева от полумертвого, но, еще шевелившегося, разъяренного тела Крохоборова, сел с ними в кибитку. Пастушков, который не хотел пропускать заключительную фазу отмечания столь значимого события, тоже решил ехать с ними, но ему необходимо было куда-то пристроить коня. Он поначалу намеревался попросить Дюймовочкину, с любовью и нежностью смотревшую на рыжее животное с огромной головой, позаботиться о нем. Но Газопроводов, уловивший мысль почтальона в его взгляде, был абсолютно убежден, что в их квартире не хватало не только тела Крохоборова, но и коня, а так был бы полный комплект, сразу поставил условие: или Крохоборов или конь.

И в тот момент, когда доброе сердце Дюймовочкиной, сопровождаемой ласковым взглядом со стороны Минометкиной и особенно глубоким вздохом со стороны тети с очень больной головой, стало терзаться в выборе между Крохоборовым и конем, буфетчик, понимая, что у него не было выхода, тоже мяукнул.

– Нет, ну этого котенка надо найти, покормить и приласкать, – нежно сказала Дюймовочкина.

– Этого тоже вряд ли, – снова усмехнулся Братанов. – Если только пару котлет ему пожарить.

При слове «котлет» у Крохоборова снова кольнуло в желудке. Это привело к тому, что он перестал мяукать, но стал дрыгать ногами. Причем, один ботинок у него расшнуровался при этом. И Крохоборов, поглядывая на него сквозь щелку, на какое-то время даже задумался, зашнуровать или продолжать дрыгать. В итоге выбрал последнее.

Дюймовочкина с тоской бросила заключительный ласковый взгляд в сторону коня, который, как ей показалось, грустно улыбнулся в ответ. А потом обреченно посмотрела в сторону бившегося в каких-то неестественных конвульсиях Крохоборова и кивнула Газопроводову. Антресолькин и Братанов вызвались помочь транспортировать Крохоборова к ним в квартиру.

Минометкина, твердо решив для себя ни в коем случае не оставаться наедине с Кимычевым совершенно не обратила внимание на все эти действия с цыганами. И на вопрос тети Крохоборова, что делать с этим (при этом та чуть кивнула своей больной головой в сторону лежавшего на лавочке Дяди Лёни), выразила полную готовность поухаживать за ним.

Дядя Лёня, практически отчаявшись и понимая, что теперь его точно зарежет Бандюганов, в момент, когда услышал информацию о том, что его судьбу направили по скорректированной траектории, хотел даже заплакать от радости, но опять мяукнул. Дюймовочкина уже из подъезда в третий раз озаботилась судьбой котенка, на что Братанов, успокаивая ее, сообщил, что котенок в данный момент находился в таких нежных руках, что им всем еще можно было ему позавидовать.

Пастушков, решая проблему с конем, остался перед сложным выбором, кому его в конце концов доверить, Бандюганову или Пятницыну, все-таки выбрал первого. У Пятницына до полуночи был самогипноз, а конь тоже, как говорится, человек, и хотел не только жить, но и кушать. Пятницын даже в состоянии самогипноза мог его напоить. Но вот накормить вряд ли.

Бандюганов думал с минуту, но принял предложение как-то пристроить коня. Разумеется, в свои криминальные схемы, запланированные на ночь. Поэтому, поцеловав коня в губы, Пастушков заскочил в кибитку, аккуратно положив тяжелую руку на плечо Кимычеву, у которого из-за этого тюбетейка сползла окончательно и полностью закрыла лицо. И цыгане тронулись.

Внезапно большинство из тех, кто был во дворе еще несколько минут назад, отправились по разным направлениям. Тетя Крохоборова, тяжело вздыхая, вслух высказывалась о своей непростой жизни находившемуся в глубоком самогипнозе Пятницыну, а двое интеллектуалов Правдорубов и Аналитиков, сидевших в отдалении, совместно думали каждый о своем.

Крохоборова, как тяжело раненного, доставили в квартиру Газопроводова и Дюймовочкиной. Его появлению больше всех обрадовался сверчок, который высунул голову из коробки и, улыбаясь, посмотрел на заносимое в квартиру неподвижное, но не до конца безнадежное, тело. Но так как сверчок опасался чайку, то голову высунул ровно наполовину, чтобы не привлекать внимание. Из-за его подмышки на вновь пришедшую делегацию с существенными запасами крови внутри, облизываясь, поглядывал комар, но высунуть голову не решался по причине своего длинного носа. Из-за которого мог быть легко обнаружен ужасной птицей, неожиданно поселившейся в их квартире.

Попугайчик, после появления чайки ограничивший свое хождение по столу небольшим уголком, заставленным кружками и стаканами, в надежде, что грозная птица не решится бить хозяйскую посуду для того, чтобы его уволочь, довольно безучастно отнесся к появлению большого количества гостей. Хотя, когда Газопроводов пригласил всех за стол, чтобы что называется на ход ноги, попугайчик вздрогнул и попытался поплотнее укрыться за баррикадой из стаканов и кружек, понимая, что в любой момент его могли позвать.

Черепаха уже месяц находилась где-то между шкафом и тумбочкой, питаясь фисташками из пакетика, упавшего за тумбочку, и пылью, поэтому ее мнением в целом можно было пренебречь. Чего нельзя было сказать о петухе. Последний, наблюдая через окно с балкона за появлением в квартире значительного количества гостей, которых необходимо было кормить, вспомнил про большую кастрюлю. Которую несмотря ни на что, так и не убрали с балкона, поэтому петух занервничал, включил беговую дорожку и стал усиленно бежать по ней.