В нашей коммуналке по вечерам собирались шумные писательские компании. На огонёк сюда заглядывали Фёдор Абрамов, Виктор Астафьев, Василий Белов, Андрей Вознесенский, Валентин Пикуль, Глеб Горбовский, Николай Рубцов, Глеб Горышин, Лев Маляков, Владислав Шошин, Леонтий Шишко, Вячеслав Кузнецов и многие другие. Бывшие фронтовики, приняв боевые сто грамм, запевали:
Эх, дороги,
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Знать не можешь
Доли своей,
Может, крылья сложишь
Посреди степей…[72 - «Эх, дороги…» – советская песня, написанная Анатолием Новиковым на стихи Льва Ошанина в 1945 г., вскоре после окончания Великой Отечественной войны.]
А потом гости читали свои стихи и прозу, шутили и рассказывали забавные истории, одна из которых превратилась в известный анекдот, пересказываемый ныне на все лады[73 - За прошедшие десятилетия история об индейском еврее превратилась в расхожий анекдот, а в сети Интернет появилось множество его версий и интерпретаций.].
Летней белой ночью у нас отмечал юбилей один малоизвестный поэт. Когда компания была уже навеселе, захмелевший юбиляр неожиданно заявил:
– Да будет вам известно, что я единственный в мире «индейский еврей»!
– Это как? – зашумели вокруг.
Тут он достал свой паспорт и пустил по кругу.
– Когда в шестнадцать лет я получал сей документ, паспортистка спросила: «Почему вы не написали в анкете свою национальность?».
«А можно без национальности?»
«Без национальности нельзя».
«Ладно… Пишите – иудей…»
Она тут же внесла в пустую графу паспорта мою национальность и сказала: «Тщательно проверьте все данные».
Взяв паспорт в руки, я остолбенел: «Это что за национальность такая – „индей“?!»
«Вы же сами так сказали?!» – возмутилась делопроизводительница.
«Я сказал: иудей, то есть – еврей!»
«Так и надо было говорить – еврей!»
Она раздражённо взяла в руки паспорт и куда-то ушла. А вернувшись, протянула его с довольным видом: «Мы тут с руководством посоветовались и, чтобы не портить бланк строгой отчётности, кое-что подправили».
Когда я раскрыл свой «молоткастый, серпастый»[74 - Выражение поэта Владимира Маяковского из стихотворения «Стихи о советском паспорте» (1929).], то обомлел: в графе «национальность» значилось – «индейский еврей».
Пока он это рассказывал, многонациональная писательская братия со смехом передавала злополучный паспорт из рук в руки. И тут кто-то из уже изрядно подвыпившей компании ни к селу ни к городу[75 - Ни к селу ни к городу – совершенно некстати, не к месту, невпопад.] потребовал:
– Расскажи-ка нам о своих творческих планах, индей!
На мгновение юбиляр задумался и стал серьёзным:
– Часто я вижу, как на град Петра опускаются свинцовые тучи и дождевым прессом прижимают город к земле. Кажется, небо вот-вот раздавит дома, но его удерживают купола храмов…
В ответ кто-то пропел:
– «Атланты держат небо на каменных руках»[76 - Строчка из песни Александра Городницкого «Атла?нты» (1963).]!
И все заспорили:
– Храмы – вера наших предков!
– Атланты – язычество!
– Не язычество, а мировая культура!
Когда спор затих, именинник продолжил:
– Храмы – это небесные корабли, где крыша – днище, купол – киль, а крест – якорь.
– Это что за корабли такие, что плавают вверх дном?
– Храмы плывут по небу как положено, это наш мир стоит на голове…
Все смолкли, а поэт чуть слышно добавил:
– Об этом я и хочу написать, но пока не хватает слов… Да и кто такое напечатает?..
Народ призадумался…
И тогда, чтобы заполнить паузу, папа Игорь на правах хозяина произнёс тост:
– Да здравствует единственный в мире – индей…
Глава 4. Городокское приволье
«Знайте же, что ничего нет выше, и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное ещё из детства, из родительского дома, – писал Фёдор Михайлович Достоевский. – Вам много говорят про воспитание ваше, а вот какое-нибудь этакое прекрасное, святое воспоминание, сохранённое с детства, может быть, самое лучшее воспитание и есть. Если много набрать таких воспоминаний с собой в жизнь, то спасён человек на всю жизнь. И даже если и одно только хорошее воспоминание при нас останется в нашем сердце, то и то может послужить когда-нибудь нам во спасение»[77 - Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы // Полн. собр. соч.: в 30 т. Т. 15. Л., 1976. С. 195.].
Дети, приходя в этот мир, не выбирают себе дорог. Сперва их жизненные маршруты определяют родители. Но годы идут, дети вырастают и сами встают у штурвала судьбы. Если полюбить свои дороги с детства, то и взрослые пути будут благословенны. Я всегда любил свои дороги…
В пять лет родители отвезли меня на лето в город Городок Витебской области[78 - Г. Городок Витебской обл. Республики Беларусь впервые упоминается в летописи XIII в. Обозначен на картах в 1579 г. в составе Езерищанской волости. После разрушения московскими войсками Езерищанского замка в XVI в. стал самостоятельным волостным центром со своим бастионным замком. Получил статус города 9 июля 1772 г. В 1887 г. имел 23 промышленных и ремесленных предприятия, больницу, церковноприходское училище и ремесленную школу. В 1897 г. в Городке проживало 5023 жителя, из них: 3411 – евреи, 1297 – белорусы, 249 – русские, 66 – прочие. В 1919 г. вошел в состав РСФСР. 17 июля 1924 г. стал районным центром Витебской обл. По переписи 1939 г. имел 7 297 жителей, из них: 4722 – белорусы, 1584 – евреи, 817 – русские, 71 – украинцы, 37 – поляки, 66 – прочие. По переписи 1959 г. население составило 7 602 человека, из них: 6289 – белорусы, 734 – русские, 460 – евреи, 67 – украинцы, 52 – прочие. Население в 1970 г. составляло 9 508 человек, в 2019 г.– 12 410 человек. Население Городокского уезда Витебской губернии в 1897 г. составляло 112 тысяч человек, а к 2016 г. население Городокского р-на Витебской обл. сократилось почти в пять раз и составило 22 932 человека. Имеет самые высокие показатели смертности по Витебской области.] к дедушке с бабушкой. На городокском приволье я расправил крылья, словно птица, вырвавшаяся из плена ленинградских дворов-колодцев. Здесь, по словам деда Василия[79 - Василий Ильич Захаров (1910—1980), проживал по адресу: г. Городок Витебской обл., ул. Карла Маркса, д. 65. Имел два высших образования: окончил Белорусскую государственную сельскохозяйственную академию в Горках и Государственный педагогический институт им. А. И. Герцена в Ленинграде. В разные годы он работал в школе в должностях директора, завуча, учителя истории и обществоведения.], я жил как у Христа за пазухой[80 - У Христа за пазухой – разговорная идиома в русском языке, родственная с выражением Авраамово лоно, однако обозначающая высшую степень защиты.].
Лето быстро закончилось, но я упёрся рогом[81 - Упереться рогом – заупрямиться, не соглашаться с чем-либо.] и наотрез отказался возвращаться в Ленинград. И хотя мама Дина каждый год пыталась забрать меня назад, на целых двенадцать лет я остался в доме полюбившегося мне Василия Ильича.
Когда взрослые спрашивали:
– Мальчик, как тебя зовут и где ты живешь?
Я отвечал:
– Меня зовут Гриша Григорьев. Я родился в Москве, прописан в Ленинграде, а живу в Городке.
Лишь после окончания Городокской средней школы №1[82 - Школа №1 в Городке была построена в послевоенные годы и носила имя Героя Советского Союза Иосифа Бумагина, уроженца Городка, повторившего подвиг Александра Матросова, – он закрыл своим телом амбразуру вражеского дзота (дерево-земляная огневая точка). После объединения в 1977 г. со школой №2 в новом здании по ул. Пролетарской имя Иосифа Бумагина стала носить школьная пионерская дружина.] я вернулся в Ленинград для поступления в Военно-медицинскую академию.
То первое лето в Городке было солнечным и жарким. А когда зной переполнял воздух, мимолётная гроза с ливнем приносила небесную прохладу. Травы быстро высыхали, и над землёй вырастала радуга.
Прямо из радуги вылетали мои любимые бабочки – павлиний глаз[83 - Павлиний глаз, дневной павлиний глаз – бабочка из семейства нимфалид. Латинское название Inachis io происходит от имён царя Инаха и его дочери Ио, персонажей древнегреческой мифологии. Этот вид дневной бабочки является одним из красивейших. Цвета, представленные на крыльях, яркие и создают рисунок, идентичный изображению на хвосте павлина. На каждом крыле бабочки находится яркое пятно, напоминающее радужную оболочку глаза со зрачком. В общую окраску бабочки входят следующие оттенки: чёрный – так окрашены у насекомого тельце и рисунок на крыльях; рыжий – цвет пушка на тельце; красный – цвет крыльев; серо-рябой, серый и сине-голубой – цвета рисунка на крыльях.]. Их крылья украшали ярко-голубые узоры, похожие на глаза. Бабочки садились на цветы, травы и даже на руки. И казалось, луга смотрят на нас дивными синими очами.
Наш дом стоял на горе, а внизу журчала быстрая Горожанка с кристально чистой водой. А сколько озёр было окрест – не сосчитать!.. Вокруг раскинулись поля и леса. Много зверей и птиц жило в них. Всего было в избытке: света солнца, завораживающей голубизны и воздуха, духмяного от полевых цветов и трав. И повсюду раскинулся необъятный простор – городокское приволье.
Светило солнце, шли дожди – и лето казалось бесконечным…
Василий Ильич полюбил меня как сына, которого у него не было. Заядлый рыбак, охотник и грибник, он открывал мне в округе свои заветные места: Святое озеро необыкновенной глубины и чистоты[84 - Максимальная глубина Святого озера, согласно моим личным промерам, достигала 42 метров; прозрачность воды доходила до 10 метров.]; старую мельницу в Третьяках[85 - Мельница и плотина в Третьяках были построены в начале XX в. и разрушены в 1990-х гг.]; позабытые крошечные деревушки на берегах лесных озёр и пугающие своей неподвижностью речные омуты[86 - О?мут, или вир – водоворот в глубоком месте реки или озера, образуемый встречным течением. В народном предании здесь живут неведомые силы, о чём говорит пословица «В тихом омуте черти водятся», а для рыбаков виры – самые клёвные места.]:
В заводи, чёрной, как дёготь,
Грузно полощется сом.
Воду сгущённую трогать
Боязно мальцу веслом.
В уши пугливую небыль
Сеет сторожкий камыш.
Омут от звёздного неба
Только рукой отличишь[87 - Григорьев И. Н. Омуты // Григорьев И. Н. Кого люблю: посвящённые стихотворения. СПб.: Путь, 1994. С. 153.].
Ещё недавно, по рассказам деда, маленькие речушки были полноводными реками, а потом пришла мелиорация[88 - Мелиора?ция (от лат. melioratio – улучшение) – в данном случае осушение болот, рек и озёр для использования земель в сельскохозяйственных целях.] – и реки обмелели. Но если не полениться встать до рассвета, и поныне можно поймать в речном омуте крупную рыбину.
Мы с дедом Василием шли по бескрайним луговым просторам и пели:
Колокольчики мои,
Цветики степные!
Что глядите на меня,
Тёмно-голубые?
И о чём звените вы
В день весёлый мая,
Средь некошеной травы
Головой качая?[89 - «Колокольчики мои, цветики степные» – романс на стихи Алексея Толстого (1840), музыка Петра Булахова. Это стихотворение автор считал одним из самых удачных.]
Где-то впереди ещё громыхала уходящая гроза, а над нами уже стояло коромысло радуги. В зарадужной вышине открывались врата Царствия Небесного, и преддверием его было – Городокское приволье…
Глава 5. Мы пахали
Василий Ильич Захаров с внуком Гришей, 1961 г.
С раннего детства Василий Ильич воспитывал у меня любовь к родной земле и труду, словно прививал черенок розы к шиповнику. Как же можно мальца пяти лет приохотить к труду, спросите вы. Очень просто: его надо взять с собой на взрослое дело.
На горе у Первого (Лугового) озера в конце Зелёной улицы у деда было поле. Там мы сажали картошку. Конечно, плуг в то время мне было не удержать, но за бороной я ходил вполне исправно. Наш школьный коняга[90 - Школьный коняга – в то время при школах было своё подсобное хозяйство, где содержались и лошади. Преподаватели школы, по договорённости с администрацией, могли брать их для работы на своём земельном участке.] Орлик был доброго нрава, поэтому дед отдавал мне вожжи[91 - Во?жжи – ремни, верёвки для управления лошадью.], а сам шёл сзади. Я же, словно аист, вышагивал по пашне, крепко сжимая в руках длинные вожжи. Моя макушка едва доходила до середины густого хвоста ме?рина[92 - Ме?рин – кастрированный жеребец.]. И от того, что дед доверил мне управлять этой живой горой, я, переполненный чувствами, готов был обнять всю землю…
Босые ноги по щиколотки увязали в бороздах. Солнце палило. Мне было жарко ходить по пашне, и, чтобы охладиться, я нараспев читал «зимние стихи»[93 - Мужичок с ноготок – персонаж из поэмы Н. А. Некрасова «Крестьянские дети» (1861).]:
Однажды, в студёную зимнюю пору,
Я из лесу вышел; был сильный мороз.
Гляжу, поднимается медленно в гору
Лошадка, везущая хворосту воз.
И шествуя важно, в спокойствии чинном
Лошадку ведёт под уздцы[94 - Узда, уздечка – часть снаряжения и упряжи, надеваемая на голову лошади и предназначенная для управления животным. Взять под уздцы – держать за узду около удил.] мужичок
В больших сапогах, в полушубке овчинном,
В больших рукавицах… а сам с ноготок.
Внизу, под горой, на Луговом озере, плёхала рыба. В прибрежных зарослях бултыхались и жировали кряквы[95 - Кря?ква – кряковная утка, от которой произошла обыкновенная домашняя утка. Это осторожная птица, которая быстро летает, в случае надобности хорошо ныряет, днём прячется, а ночью выплывает и перелает на места, где кормится; в конце лета часто летает на хлебные поля. Питается растениями, насекомыми, моллюсками, мелкой рыбой и т. д.]. А в безбрежном небе расплескался яркий свет.
Когда солнце вставало в зенит, мы отправлялись домой. Дед Василий вручал мне поводья, и я единолично управлял конём. Мне казалось, что все встречные смотрят на меня и завидуют.
Однажды, когда мы распрягали на дворе Орлика, мама Оля[96 - Шалаева Ольга Александровна (21.07.1911—25.09.1999) – моя бабушка, которую я называл мамой Олей. Работала в школе учительницей начальных классов, классным руководителем, завучем.] спросила меня:
–Ну что, сильно проголодался?
– Ещё бы! – гордо ответил я. – Ведь мы пахали!
– А знаешь присказку о воле? и мухе? – улыбнулась мама Оля.
– Не знаю…
– Шёл вол с поля, а на рогах у него сидела муха. И когда вола спросили, откуда он идёт, муха важно ответила: «Мы пахали»…
Я вопросительно посмотрел на деда, а тот подмигнул: не обращай, мол, внимания! Я облегчённо улыбнулся и с чувством выполненного долга сел за стол.
На завтрак я любил картофельное пюре со сливочным маслом. Сооружал из него бульбяную гору и со всех сторон обмазывал домашней сметаной. К картошке полагалась яичница с ветчиной. А на сладкое – какао «Золотой ярлык»[97 - Какао-порошок с восхитительным запахом выпускался московской фабрикой «Красный Октябрь», наиболее популярные были марки «Золотой ярлык» и «Серебряный ярлык». В СССР какао являлось очень распространённым напитком. Как диетический продукт было включено в меню детских садов, школ и общепита. Домашнее какао варили густым и непременно на молоке. Наши бабушки считали чашку горячего какао восстанавливающим силы напитком, средством от кашля и готовили его для простывших внуков. А взрослым какао рекомендовалось для подъёма настроения.], густое, холодное, с толстенной молочной пенкой.
Наворачивая за обе щеки, я то и дело нахваливал маму Олю: как же вкусно она готовила! В тот день у меня был зверский аппетит, ведь – мы пахали…
