Михаил Гаврилович Левин-Алексеев "Спроси свою совесть. Политический детектив"

– Мой опер Чистяков Серёжка! Мы к тебе по делу, старина! Может, впустишь нас в хату, наконец?

После громкого щелчка прожектор потух, и на крыльце загорелась тусклая лампочка.

– Входите, мужики, и извиняйте меня за недружелюбный приём. Я-то никого не жду, вот и подумал, что ночью пришли разборки учинять со мной какие-нибудь твари. Сами понимаете, сейчас не разговаривают, сейчас стреляют вместо слов. А я, было, чуть не пальнул предупредительным в вашу сторону из своего штатного «калаша».

Золотов и Чистяков, сняв в сенях обувь и неподъёмные рюкзаки, прошли в просторную комнату лесного жилища участкового уполномоченного милиции майора Павлова.

Майору Павлову до пенсии оставался один год с небольшим. Выслуга, положенная ему для пенсии, уже вышла пять лет назад, но дотошный и неугомонный «шериф» за свою добросовестную службу ходил в любимчиках у своего начальства. От этого его контракт два раза безоговорочно продлевался на три года. Где ж ты в деревне ещё работу найдёшь, тем более для здорового и крепкого мужика? Жил Тимофеич с молодой супругой Татьяной дружно. Ему уже катил пятый десяток. Первая супруга Павлова ушла от него десять лет назад с молодым военным, приезжавшим в отпуск к матери в Ольховое Плёсо. Ушла с десятилетней дочерью Ольгой, оставив записку с лаконичным текстом: «Меняне ищи, любви у меня к тебе не было. Я выхожу замуж за Токарева Славку. Если сможешь, прости. Развод оформим заочно. Наталья». И была такова! Павлов, вернувшись со службы и прочитав её записку, напился до беспамятства так, что не вышел на работу на следующий день. На телефонные звонки не отвечал. Посланная к нему по тревоге оперативная группа Сельского ОВД так и обнаружила его в доме спящим мертвецки посреди зала. Рядом валялась пустая литровая бутылка «Пшеничной» и записка его, теперь уже бывшей, благоверной Натальи.

На следующий день он сидел перед своим шефом в кабинете начальника ОВД. На столе начальника лежала всё та же записка. Павлова начальник даже не наказал – пожалел по-человечески. Единственное, что сделал, только пожурил бедного участкового за то, что не позвонил о произошедшем семейном ЧП ему лично. У сельчан, сотрудников милиции, так не принято. Но жизнь на месте не стоит. Если невозможно изменить ситуацию, измени отношение к ней. Вот Тимофеич и изменил. Взял, да и женился на молодой и симпатичной вдове, мужа которой два года назад на охоте в тайге загрыз медведь.

Павлов поинтересовался у Дмитрия о цели столь неожиданного его визита. Ведь виделись они последний раз на охоте осенью 1994 года. Золотов знал одно: этому человеку доверять можно. Воспитанный ещё брежневской эпохой, Павлов производил впечатление глубоко порядочного человека. Звёзд с неба не хватал, но сельчане его уважали за скромность и отзывчивость.

Предчувствуя серьёзный разговор (по ночам в такую даль люди из отдела коррупции зря бы не приволоклись), Тимофеич попросил молодую супругу Татьяну собрать что-нибудь на стол. Через сорок минут на столе водрузился огромный противень с зажаренными до хруста хариусами. От чугунка исходили такие запахи, что у голодных городских гостей животы заурчали так, словно раздражённые на охоте псы рычали в предвкушении погони. Татьяна, будучи хоть и молодой, но весьма неглупой особой, поняла, что мужчинам необходимо серьёзно поговорить. Поэтому, наскоро собравшись и чмокнув мужа в щёку, она ушла ночевать во флигель. Рюмка семидесятиградусного самогона произвела на каждого – ну, просто неизгладимое впечатление! Молодой и ничего не подозревавший Чистяков, деловито хватив «ракетного топлива», выкатил из орбит глаза, а затем долго и надрывно кашлял под одобрительный хохот старших товарищей. Уставшие и проголодавшиеся полуночники с жадностью набросились на хариусов, от которых через пять минут, словно после нашествия саранчи, остались горы аккуратно обглоданных костей.

За ужином Дмитрий в деталях рассказал Тимофеичу об агентурной информации. Рассказал, конечно, только в той части, которая непосредственно касалась пилорамы Вольмана, находившейся в районе его оперативного обслуживания.

Выслушав внимательно Золотова, Павлов ни разу его не перебил. Налив себе полрюмки самогона и выпив, Тимофеич выдал Дмитрию такую тираду, от которой у последнего отвисла челюсть. Павлов, оказывается, прекрасно знал о пилораме. Он так же был отлично осведомлен и о работающей на ней бригаде из недавно освободившегося зечья, которую Вольман собрал с чьей-то, разумеется, помощью. С ним он начал ещё войну год назад, после того как узнал, что кто-то каким-то образом выдал сволочу Вольману заготовительный билет на лес «третьей категории». «Это в самом-то заповеднике с реликтовым лесом!» Неоднократные попытки строптивого участкового добиться правды в Сельской Администрации провалились с треском. Начальник ОВД в своём кабинете виноватым и чуть слышным голосом, один на один, поведал ему, что ноги у этого паршивого вольмвновского «заготбилета» растут не от кого-нибудь, а от самого губернатора области Крайнюка! И уж чего Дмитрий совсем не ожидал, так это того, что седовласый майор знал, что кто-то из шайки Вольмана нелегально добывает золотишко неподалёку от пилорамы!

Тут Дмитрия осенило. Он даже от радости подскочил на месте. Первое: Дмитрий теперь знал, что означало в сообщении слово «драга». Второе: информация агентесы подтверждалась, и ему за это, как оперу, большой плюс. Наконец, третье – самое важное! В деле завязаны крупные и влиятельные областные чиновники. А уж это для Золотова, было, словно красная тряпка для быка. Быть может, в его жизни это будет одной из самых ярких оперативных разработок и вполне вероятно – единственной. Собственно, в итоге для Золотова так и случилось. Но только ни Дмитрий, ни Чистяков, ни Миров, и ни Строев, наконец, и в страшном сне представить не могли, в какое дело они ввязались. В какие важные московские кабинеты приведут нити всей этой истории, какие громкие фамилии из Администрации Президента будут причастны ко всему тому, что они нароют в процессе разработки.

Но, дорогой читатель, не будем забегать вперёд, а вернёмся снова в Ольховое Плёсо к нашим ни о чём не подозревающим героям. Павлов от третьей рюмки первача заметно захмелел и еле ворочавшим языком вымолвил:

– Кстати, Димка, а Лёня Вольман ко мне подкатывал с предложением сотрудничества. Деньги сулил, если, конечно, иногда буду выполнять кое-что, о чём он попросит. Что такое «кое-что» – не сказал. Но деньги, слышь, Дмитрий, до тыщи «зелёных» в месяц сулил! Как ты думаешь, Дим, за что, а? – Павлов уставился осоловелыми глазами в задумавшегося Дмитрия. Сергей молчал и, потягивая ароматный чаёк, в разговор старших не вмешивался, только изредка поглядывал на беседовавших друзей.

«Ну, вот тебе и выражение «Стелы» в сообщении: «прикормка мента из расчёта… – удовлетворённо подумал Золотов, – Мент – это как раз и есть участковый Павлов! Но он мужик молодца! Наш – не продажный! Да и мы с Серьгой вовремя появились. Опоздай к нему хоть на чуток… Ох, да нет же! Что же это я так плохо подумал о Тимофеиче…» Сердце подсказывало Дмитрию, что Павлову доверять можно, он не из «гнилья» в погонах…

– Что ты говоришь, Тимофеич? Извини, задумался немного… Ах да, Тимофеич, ты спрашиваешь, за что Вольман предлагал тебе баксы? Знаешь, дружище, тут вот так, с кондачка, сразу и не скажешь. Мало ли за что этот «деловой» предложит менту деньги. Не за красивые ж глаза! – Дмитрий устало улыбнулся.

Видя, что Павлов вот-вот заснёт за столом, Дмитрий предложил:

– Так, дружище Тимофеич, давай-ка по-последней рюмахе дерябнем и спать, а? Нам завтра твоя помощь понадобится!

– Ни хахих проблем, мужики! – заплетающимся голосом еле выдавил из себя пожилой участковый. – А знаешь, Димитрий, я тебя уважаю. Слышал о тебе…

Это было последнее, что Чистяков и Золотов услышали от Павлова. Он так и захрапел за столом, положив руки под голову со стоящим рядом стаканом недопитого «первача».

Оперативники осторожно вытащили Павлова из-за стола и унесли на кровать. В доме было тепло и от подтопленной печи даже немного душно. В спящем посёлке ещё слышался отдельный лай собак. Полная и яркая луна своим серебристым светом раскинула ночные тени от деревьев и домов на молодую траву ещё не просохшей таёжной почвы. Золотов и Чистяков, так и не решившись из скромности завалиться спать на хозяйские кровати, быстро достали из рюкзаков спальники и, закутались в их мягкий лебяжий пух, как два кокона бабочки. Они устроились на лежащей в зале шкуре медведя – таёжного трофея Павлова.

Утром их разбудил грохот упавшего ведра в сенях. Дмитрий мельком взглянул на настенные ходики. Стрелки показывали четверть девятого. Павлов, войдя в комнату с трёхлитровой банкой солёных огурцов, с порога стал извиняться:

– Простите, братцы, что разбудил. Лавочка, зараза такая, узкая, понимаешь, вот ведро и грохнулось!

– Что ты, Тимофеич, мы же на работе! – засуетился, поднимаясь, Дмитрий. – И так подрыхли на славу! Ты только нас чайком из чаги[33 - Чага – очень целебное растение, в виде нароста на берёзе.] угости, и мы сразу дунем в тайгу.

– Да чаёк-то не проблема, Дмитрий Савельевич, ты только мне одно скажи. Вы что, вот так, без карты и дёрнете в тайгу? Ты хоть представляешь, куда вам качурить? – Павлов многозначительно постучал себя пальцем по лбу.

– Ну, карта-то у нас крутая… – возразил Золотов. – Пойдём рядом с рекой до перевала, а там и до ключа Серебряного недалече. Ничего, найдём!

– Ага, конечно, найдёте! – иронично хихикнул Павлов. – А то, что Терсь[34 - Терсь – горная река в Кемеровской области.] по десять загибов на версту делает да с кучей мелких притоков – это вы учли? Карта у них крутая, понимаешь! А ещё до урочища Воскресенка от Ключа Серебряного знаешь, сколько вам через перевал качурить? Все сорок километров выйдет! – Павлов озабоченно, с нескрываемым сожалением, смотрел на бедующих путников.

– Ну, Тимофеич, ты это, волну-то понапрасну не гони! – обиделся Золотов. – Нам по любому, нужно попасть на вольмановскую пилораму. А уж дальше… Дальше сами там сориентируемся. Расковыривать это осиное гнездо придётся всё равно. Серьёзно это всё, понимаешь, Тимофеич…. – Дмитрий озабоченно почесал затылок.

– Да вы, мужики, никак обиделись на меня? – развёл руками Павлов. – Я ж как лучше…. Тайга ведь шуток не терпит…

Тут Золотов и Чистяков, убрав наскоро спальники в рюкзаки, стали собираться в путь.

– Да погодите же вы! Чего взъерепенились-то? – не выдержал Павлов. – Сделаем так: вы подождите меня часика полтора. Мне тут надо в посёлке одно дельце справить, а то давно люди жалуются на одного барана-дебошира, так приструнить надобно его! Вы тут, слышь, Савельевич, попейте-ка чайку сами – без меня. Сейчас Таньке скажу, она вас покормит. И ждите меня, поняли?! В тайгу они, понимаешь, собрались, герои… мать вашу! Вместе выйдем, сопровожу и покажу кое-что, герои… мать вашу! Не знают тайгу, а всё туда же… – раздосадованный Павлов спрятал в оперативку свой «макаров» и, ворча как дед, и вышел из дома.

Павлов страшно не любил, когда люди, кто бы это ни был, не зная законов сибирской тайги, хорохорились, как заправские таёжники. Сколько уж трупов пришлось ему вытащить из безбрежного таёжного моря за годы своей службы – не счесть! И всё потому, что каждый считает себя «профессионалом хреновым»! А тайга таких «ухарей» наказывать любит – и наказывает! Он, даже зная Золотова как опытного охотника, не понаслышке знакомого с тайгой, опасался и за него тоже. Тем более, что человек шёл в такую даль и глухомань на опасный розыск с молодым сотрудником. И Павлов решил, что он просто обязан помочь этим людям во что бы то ни стало. Урочище Воскресенка, да и вообще тот район, у Павлова – и не только у него – пользовалось дурной славой. Там были неоднократные случаи, когда штатные охотоведы заповедника запросто пропадали бесследно. И не обнаруживали ни их следов, ни даже их останков! Просто пропадали и всё! Поэтому, в одиночку «забуриться» в те места, решался далеко не каждый таёжник.

Дмитрию и Чистякову была приятна такая отеческая забота со стороны Павлова. Ещё бы, человек вызвался проводить их в тайгу по наименее трудному маршруту, известному только ему. Ведь Павлов родился и вырос в этих таёжных далях. Золотов с нескрываемым удовольствием поставил Павлова в пример молодому Сергею, так сказать в воспитательных целях. Чистяков безоговорочно согласился с Дмитрием. Он вообще был счастлив, что на его дороге попадались только хорошие люди вроде его шефа Золотова. А ублюдки вроде Гриши Когана, пытавшегося умыкнуть у него невесту – это «крысиное» исключение, которое просто надо пережить.

Татьяна наскоро накормила мужичков незамысловатым завтраком и, спешно собравшись, убежала на работу. В Ольховом Плёсе её, разумеется, зналивсе селяне, так как она заведовала поселковым Домом культуры. Юрий Тимофеевич долго ждать себя не заставил. Вернувшись, он, не говоря ни слова Золотову, быстро набил свой походный сидор всем необходимым, повесил под плащ-палатку свой штатный АК-74, и все двинулись в путь.

Участковый вывел оперативников задними дворами так, чтоб посторонний глаз не заметил того, что три мужских силуэта с огромными рюкзаками двинулись в тайгу. Если бы их заметили, то вскоре информация, что участковый и двое неизвестных пошли к верховьям Терси в сторону заповедника, могла бы тут же разнестись «сарафанным радио» по посёлку, а то и дальше. «Кто такие? Да ещё в такое не „грибное“ и не „охотничье“ вРемя? Не известно. Рыбалка? Пожалуйста! Хариусов и сороги можно наловить и в Ольховом Плёсе! Благо, что перекатов и ям больше, чем достаточно. Лови – не хочу! В тайгу-то зачем?!» Так что лишний глаз оперативникам ни к чему.

Тимофеевич вёл Дмитрия и Сергея, не уходя далеко от реки. Так, чтоб постоянно слышать шум течения бешено несущихся вод горного потока. Золотову он велел отмечать карандашом на карте все притоки и мелкие ручейки, в изобилии примыкающие к Терси, и которые бы могли запросто их сбить с толку при возвращении назад.

День выдался просто идеальным. С утра небо над тайгой затянуло тонкими слоистыми облаками, сквозь которые слабо виднелся солнечный круг. Было тепло, но абсолютно не жарко. В такую погоду идти – одно наслаждение, даже тяжесть рюкзаков не ощущается. Павлов заранее предупредил Золотова и Чистякова, чтоб на ходу громко не разговаривали, иначе в девственной тишине исполинских кедров говор человека разносился чуть ли не на километр.

– Мало ли кто по тайге шарашится! – предупреждал Павлов, – А может, кто с вольмановской пилорамы в посёлок за спиртом дёрнул! Услышит нас, сразу поймет, что менты в тайге. Тут же кинется предупреждать своих зеков!

Логика у опытного участкового-таёжника была железная. Помаленьку, минуя распадок за распадком, путники не заметили, как пролетело три часа пути. Золотов старательно отмечал все ручейки и речушки, впадающие в основную реку. Карта у Дмитрия и впрямь была крутая. Недавно рассекреченная Генеральным Штабом ВС СССР, она досталась ему в подарок от двоюродного брата Юрия, служившего прапорщиком в воинской части посёлка Кузедеевка Тюменской области. Хоть и было на ней всё нанесено, но мелкие ручьи всё же отмечены не были.

– Всё, половозрелые и упитанные мужчины! – тихо сказал Павлов. – Привал! Часок дадим отдых ногам и двинем дальше. Я сегодня доведу вас до Бычьего Камня, а там пойдёте сами. Не заблудитесь. Там, дальше, проще.

– Тимофеич, мы кажется здесь, – Дмитрий ткнул пальцем в карту.

Участковый, поправив под плащом автомат, наклонился над картой и передвинул кончик карандаша Золотова на карте на пять миллиметров вперёд:

– Вот тут! – задержал он руку Дмитрия.

Золотов поставил на карте жирный крестик, свернул её и, потянувшись всем телом, даже крякнул от удовольствия:

– Ох, и красотища! – вздохнул он, оглядывая живописные окрестности их первой короткой стоянки.

Сергей же, было заметно, немного подустал с дороги. Ему вообще, человеку сугубо городскому и далёкому от таёжной романтики, всё было впервые и в диковину. Пока они пробирались по тёмному, сказочному царству раскидистого пихтача и ельника, Павлов и Золотов украдкой поглядывали на двадцатисемилетнего паренька с разгоревшимися глазами. Они весело пеРемигивались и посмеивались, наблюдая, как Сергей с детским изумлением провожал восторженным взглядом выпархивающих из-под ног жирных рябчиков.

– Значит так, бойцы! – потёр ладони Тимофеич. – Давайте-ка немного заморим червячка! Всем сорок минут на отдых! И нам до заката необходимо покрыть ещё десять километров! – сухо добавил он.

Дмитрий по-деловому достал из бездонного рюкзака внушительную пачку ванильного печенья и, разорвав обертку, перед всеми разложил её на плоском камне. Чистяков вытянул из кармана несколько охотничьих колбасок и положил их рядом с печеньем.

– Ух, ты! Давненько такого не жевал! – удивился Павлов, потряхивая перед носом душистым лакомством. – Серёга, а-а…? – показал он на них Чистякову.

– Да на здоровье, Тимофеич! – даже не дав ему выговорить, засмеялся Сергей. Парню было смешно видеть, как у неизбалованных таких деликатесов «лесного шерифа» от вида колбасы потекли слюнки. Через мгновенье на камнях был дан походный обед с четвертиной деревенского молока, которую предусмотрительно прихватил с собой Павлов.

После обеда путники, кряхтя от удовольствия, развалившись на пихтовом лапнике,[35 - Лапник – ветви пихты, напоминающие лапу животного.] расслабив дрожавшие от усталости ноги. В воздухе стоял такой аромат пихтовой смолы-живицы, что никакие самые дорогие и изысканные в мире парфюмерные благовония не сравнились бы с нежнейшим, целебным воздухом таёжных просторов Сибири. Неподалёку, за гребнем распадка, размерено шумела каменистыми перекатами хрустальная река Терсь. Над головой, в кроне могучей ели, зычно стучал, выбивая отчётливую дробь, трудяга-дятел. Плотно налетающий на хвойные ветви редкий вихрь заставлял перешёптываться величественные кедры, дерзко взметнувшие свои макушки в солнечное майское небо. Изредка посвистывали сеноставки,[36 - Сеноставки – горные суслики, заготавливающие траву копной. Отсюда и их название.] которые пробудились от долгой зимней спячки и радовались тёплым дням стРемительно приближавшегося сибирского лета. Дмитрий, отдыхая и разглядывая верхушку скалы на другой стороне реки, неожиданно вспомнил свой вчерашний разговор с Павловым, и сам себе удивился, почему он тогда не задал ему резонный вопрос: откуда ему стало известно о пилораме и золоте?

– Слушай, Тимофеич, ну, если, конечно, не секрет, – тактично начал Дмитрий. – А как тебе стало известно о золотишке, и всё такое?

– Савельич, ну-у… как ты думаешь, у меня есть право на «свои пироги» в этом деле, или как? – Павлов лежал на спине и, поглядывая в небо, жевал соломинку. – Ты мне лучше скажи, Дмитрий, а ты уверен, что тебе надо знать, откуда я это ковырнул, или разрешишь мне не отвечать на твой вопрос?

Золотов понял, что, задав свой вопрос, он подошёл к той черте, за которой может возникнуть неприятная ситуация. Павлову явно это не нравилось, и Дмитрий постарался скорее сгладить неловкую паузу:

– Да что ты, Тимофеич, я просто хотел тебя спросить – твой источник доверия заслуживает?

– Заслуживает, – отрезал участковый. По его тону Дмитрий понял, что разговор на эту тему закрыт. Он взглянул на Чистякова. Тот взглядом и недвусмысленным выражением лица показал, мол, сам видишь, Павлову твой вопрос не понравился. Дмитрий согласно и незаметно кивнул ему головой. «И действительно, – подумал Золотов, – Павлов, наверное, и в мыслях не держал, чтоб спросить у меня, откуда об этом знаю я! Так какого ж рожна, я сую свой нос в его кухню? Имеет же право старый служака на свои профессиональные тайны или нет? Конечно, имеет! Ну и заткни свой язык в одно место, если не хочешь испортить отношения с хорошим человеком…»

Отдохнув сорок минут, они двинулись дальше.

К Бычьему Камню они подошли буквально за час до сумерек. Огромного размера валун, некогда оторвавшийся от находившейся неподалёку скалы, лежал на берегу Терси и всем своим видом напоминал античного буйвола на водопое. Путешественники поставили палатку и развели костёр. Чистяков принялся готовить ужин из картошки и концентратов. Золотов и Павлов, вскарабкавшись на Бычий Камень, разглядывали на карте предстоявший маршрут к месту, куда нужно было направиться завтра, но уже без Павлова.

– Вот видишь, во-о-он тот голец[37 - Голец – гора без лесной и кустарниковой растительности.]? – Тимофеич указал Золотову огромную скалу, стоящую примерно в десяти километрах от них.

– Вижу, – подтвердил Дмитрий.

– Вот он у тебя на карте. Это гора Чёрный Ворон. – Павлов поставил карандашом мелкий крестик на карте Золотова. – Берегом старайся не идти, – продолжал он. – Вас могут заметить с воды. Тут, хоть и редко, но всё же проскакивают шорские лодчонки. Да и из бригады Вольмана может кто-нибудь вас увидеть. Тогда всё – считай, пропало! О том, что в районе появились чужие люди, Вольману пересвистнут махом! Пойдёшь прямо на Чёрный Ворон, придётся пересечь перевал, но ты не переживай, он не очень трудный. Там, на гольцах, много звериных троп, да и заблудиться невозможно, всё как на ладони. С перевала уже будет виден Ключ Серебряный. Вот там их пилорама. Ну, а дальше – дальше уж ваши дела!

Дмитрий очень серьёзно и внимательно слушал опытного таёжника. Завтра ему придётся рассчитывать только на себя. Тем более что он отвечает и за молодго Чистякова, который не нюхал тайги никогда в жизни. Вот тут и придётся применить к делу все знания, которых он когда-то набрался от друзей-охотников.

– Слушай, Тимофеич, забыл спросить тебя! – Золотов, аккуратно свернув карту, сунул её за пазуху камуфляжной куртки. – Ну… у него… это у Вольмана, значит, пилорама-то есть. А как же они лес оттуда вывозят? Дорога-то только ведь до Загадного тянется…

– Это они, Дмитрий, весной – в конце апреля, начале мая проворачивают, когда на Терси большая вода. Вот тогда и плавят по реке неделю – не больше. А уж в Ольховом Плёсе лес грузят на лесовозы и в город везут, на ДОЗ[38 - ДОЗ – Деревообрабатывающий завод.]. Правда, бывает, и в октябре плавят, тоже неделю, но это когда только в горах дожди. Так-то, дружок! – Павлов посмотрел на часы и сумеречное звёздное небо. – Пойдём-ка, Дмитрий, отдыхать, да и ужинать за одно, – устало поёжился он. – Завтра у вас с Серёгой тяжёлый день, топать ещё не близко! – Участковый похлопал Золотова по плечу и стал спускаться с Бычьего Камня. Щедро подкинув дровишек в костёр, оперативники плотно поужинали, выпили павловского «первача», предусмотрительно захваченного им в дорогу, и легли спать под пение ночной птички.

Глава 9

Антенна на кедре

Урочище «Воскресенка», Терсинского района

Заповедник «Терсинский», май 1996 г.

Попрощавшись с Павловым и сердечно его поблагодарив, Золотов подарил ему нож-складень с костяной ручкой, который он когда-то отобрал у пьяного подростка, гонявшегося с ним за людьми. Нож был испанского производства и выглядел весьма прилично. Нож Павлову понравился:

– От, эт да! – радостно воскликнул участковый, – Вот за такой подарочек спасибочки!

Павлов с любопытством вертел в руках золотовский презент, не скупясь на похвалы:

– Классная работёнка! Умеют же делать, черти! Вы вот что, мужики, при подходе к пилораме громко глотки-то не включайте. У них, может, охрана строгая, засекут сразу. Как я понял, вы туда на разведку дунули. Вот, стало быть, и предупреждаю заранее. И вообще – в тайге старайтесь говорить даже меньше, чем в полголоса. Тут свои законы – таёжные, они – страсть как суровы! Можно живым не вернуться, и не найдут никогда, так-то вот! Надеюсь, Дмитрий, ты об этом знаешь, тем более что ты не один, а с молодёжью топаешь!

Он отдал оперативникам все остатки самогона, помахал рукой и быстрой походкой скрылся за первым же распадком. Дмитрий с Сергеем тщательно залили тлеющий ещё костёр и тронулись в путь в направлении вершины Чёрный Ворон, которая была великолепно видна над бескрайней таёжной гладью. К перевалу подошли только вечером. На ночлег становились возле крупного ручья, обильно усыпанного ядрёными побегами золотого корня[39 - Золотой Корень (Радиола Розовая) – уникальное, целебное растение, полноценный аналог Жень-Шеня.].

– Смотри-ка, Серьга! Ни фига себе! – выпучил глаза Дмитрий на какие-то заросли травы. – В таком количестве я его ещё никогда не видывал. А ну-ка, давай поставим скоренько палатку и немного соберём для себя и родных! Когда ещё такое увидим!

– А что это? – Сергей откровенно не понял, почему так озорно загорелись глаза у Золотова при виде какой-то травы.

– Эх, ты, тетеря городская! – засмеялся Дмитрий. – Да это ж такое богатство, какое в Центральной России люди и в глаза не видели!

У Чистякова ещё больше округлились глаза от любопытства и удивления. Дмитрий иронично хмыкнул:

– Ты, женьшень знаешь?

– Ну, знаю, – отозвался Сергей. – Читал, что очень полезный корень для здоровья.

– Вот! Это, считай, то же самое! Только этот наш, сибирский вариант. Растёт исключительно на юге Западной Сибири, в Уссурийской тайге и немного в Китае. А больше нигде на свете!

Они накопали в полиэтиленовые мешки килограмма по два корня и стали наскоро готовить на костре ужин. Чистяков был младше Золотова почти на десять лет, но ему казалось, что Дмитрий был намного старше. Он воспринимал Золотова более опытным оперативником и настоящим командиром. Чистяков долго и мучительно сомневался, как ему называть Золотова, на – вы, или всё же на… ты. После того, как он попал в отделение к Дмитрию, Сергей ни разу не сказал Золотову ты. Он хорошо запомнил дедовские назидания перед началом службы на новом месте: «Вот что, друг мой сердешный, ты попал в хорошие руки, и чтоб от тебя я не слышал, чтоб ты говорил Золотову – ты. Ему хоть и 37, но он может заткнуть любого за пояс в работе. Да и мужик он не от мира сего. Так что, внучек, он для тебя, только – вы! Договорились?» Чистяков спорить даже и не помышлял. Слово любимого деда для него было законом.

– Дмитрий Савельевич, а можно мне спросить вас, – робко начал Сергей. Но внезапно Дмитрий становил его:

– Серёга, давай договоримся сразу – на берегу я для тебя не Савельевич, а Дмитрий, Дима, Демьян, – это уж как тебе нравится больше. Мы с тобой сейчас на войне, а она, друг мой, равняет всех под одну гребёнку. При начальстве или там, на ковре, согласен, я для тебя – вы. Но в остальных случаях мы с тобой просто опера, соратники. Договорились? И всё! Больше к этому возвращаться не будем! – заключил Золотов.

Чистяков, довольный, с облегчением, кивнул головой.

Над прибрежной поляной, где стояла их палатка, разнёсся аппетитный запах готового полевого супа. Разрезав пополам буханку серого хлеба, друзья уплетали за обе щёки незаурядное суповое творение Чистякова. На темнеющем небе не было ни облачка. Только загорающиеся над верхушками елей звёзды указывали путешественникам на то, что пора бы уже отправляться на «боковую». Завтра предстояло перевалить через горный перевал, чтобы выйти в район расположения пилорамы и близкой к ней деляны заготовителей. А там уж осторожность и скрытность нужны будут как воздух. Надо расположиться неподалёку с палаткой так, чтоб не заметила ни одна собака. И, наконец, для надёжности – ох, как нужна была вербовка Каштанова! Без неё они, как слепые котята… «Так или иначе, – думал Дмитрий, – Каштанов всё равно хоть что-то, но должен был знать о спрятанной в тайге драге Вольмана. Не может быть, чтоб не знал!»

На тайгу опустилась тёплая весенняя ночь. Забросив с живцами в Терсь закидушки[40 - «Закидушка» – донная удочка без поплавка.], Дмитрий залез в палатку и при слабом свете походного фонаря стал деловито развёртывать спальник. Наутро, как он рассчитывал, на «закидоны» могут «сесть» или щука, или крупный окунь. «Ну, уж если совсем повезёт, то и жирный таймень может зацепиться! Тогда деликатесный и сытный завтрак из запечённой в глине рыбе обеспечен! О лучшем и мечтать не надо!» – думал Золотов. У Дмитрия от такой мысли даже слюнки потекли. Тлеющей щепкой Сергей выкурил из палатки презлющих таёжных комаров-кровососов, и наглухо застегнув молнию входа, выключил фонарь. Оба опера улеглись.

– Слушай, Дмитрий, а можно тебя спросить ещё об одном? – осторожно спросил в темноту Чистяков. «О, Господи, что там ещё молодёжи надо от меня?! – с досадой подумал Золотов. – Дрыхнуть, понимаешь, надо! Завтра „весёленький“ денёк предстоит, а он вопросы на сон, грядущий поднимает!» Но недовольства не показал.

– Чего там ещё у тебя? – отозвался Золотов.

– Скажи, а почему ты в милицию пошёл служить? Я знаю, что ты по первому образованию учитель физкультуры, а милиция причём? – спросил Сергей. «Надо же, с чего это его так заинтересовало?» – весело подумал Золотов. Вопрос несколько обескуражил Дмитрия.

– А что это ты вот так вдруг спросил? – Золотову хотелось поскорей закончить с праздной болтовней и заснуть.

– Не знаю… – нерешительно ответил Сергей. – Просто я, например, наверно не смог бы, как ты, когда тебе уже за тридцать, поменять профессию. Наверное, какие-то очень веские мотивы нужны…

«Ишь ты, – усмехнулся про себя Дмитрий, – не думал, что нынешняя молодёжь у нас с таким философским подходом. Но ответить надо: не ответишь – может возникнуть дистанция. А она в нашем оперском деле подруга нежелательная, – решил Золотов».

– Да как тебе сказать, Серьга, – начал Дмитрий. – Не знаю, поймёшь ты или нет, но постараюсь объяснить подоходчивее… Тут не всё так просто. Понимаешь, Серьга, я лично должен людям очень много…

– Это как так, должен? – приподнялся на руку Чистаков. – Чего – должен?

– Ты, это, боец, ляг, пожалуйста, и постарайся не перебивать, – недовольно буркнул Золотов. – Объясню, как смогу. Но только давай условимся. Никаких вопросов и рассуждений! Идёт?

– Идёт! – согласился Чистяков.

– Понимаешь, когда я работал тренером по лёгкой атлетике в СДЮСШОР[41 - СДЮСШОР – абрревиатура (Специализированная, спортивная детско-юношеская школа Олимпийского резерва)], я считал, что делаю нужное людям дело, воспитывая молодое поколение. В этом я видел своё признание, и спорт был делом моей жизни. Но наступили девяностые годы, и в стране к власти пришли бандюги, взлелеянные иудой Ельциным. Вот тогда я понял, что сейчас не до спорта, что в стране начинается дьявольский шабаш. То есть такой же точно шабаш, как в 1941 году, перед войной. Только этот шабаш хуже того в тысячу раз, потому как он внутренний. Тогда было всё ясно – тут ты и наша страна, а там враг. Сейчас же намного всё сложнее. Некогда молчавшие и затаившие злую ненависть на свой народ подонки решили утопить Россию в собственной крови и в водочно-наркотическом угаре. Но при этом они решили ещё и баснословно нажиться на ней. Тогда мне стало ясно, что моё место уже не на педагогическом поприще. Какой там, к дьяволу, спорт! Начинается война за выживание нации. Для каждого мыслящего человека в России настал момент истины. И я, как здоровый русский мужик с высшим образованием, просто обязан встать на защиту страны от разграбления. Но, понимаешь, Серёга, только сам – по убеждению! В противном случае это уже будет чужой вектор судьбы – не моей судьбы, а чужой, понимаешь меня? Тогда, в 1941 году, моего батю не спрашивали, вообще никого не спрашивали! Тогда была всеобщая, народная мобилизация, потому что гитлеровцы пришли по наши души, и встал вопрос жизни или смерти. Миллионы мужиков, как один, встали за Отечество грудью. Они выполнили свой священный долг по защите государства, в котором жили они, их дети, жёны и матери. И каждый справедливо считал, что грядущим поколениям их не в чем будет упрекнуть, так как они свой долг выполнили до конца. Чудовищной для себя ценой наши мужики сломили хребет Гитлеру, который всё делал для того, чтоб стереть с лица земли наш народ. Но русские мужики сделать этого ему не дали, и вот за это мы с тобой, Серьга, перед ними в неоплатном долгу. И я тогда подумал, что сейчас мы на пороге такой же страшной войны, которая продлиться может не четыре года, как Великая Отечественная, а может продлиться 20 – 30 лет! Только эта война намного суровей, жёстче и бесчеловечней. Самое страшное, что она развязана против своего народа собственными правителями. Сейчас страна, как и в 1941 году, стоит перед катастрофой. И кто кроме нас с тобой защитит её от бандитского шабаша? Поэтому я, и только я, должен мобилизовать себя сам, без всяких там указов и приказов. Ведь грабят и разлагают мой народ, который когда-то защитил меня и воспитал. А теперь и сам он, как в сорок первом, нуждается в защите – на этот раз моей защите. А победа всё равно будет! Она будет не за ними, а за нами! Хоть даже для этого собственную башку сложить придётся. Это теперь мой долг, как когда-то был долг у моего батьки Савелия Золотова в 1941 году. Иначе моя жизнь, Серьга, не будет иметь никакого смысла. Она так и пройдёт без того главного события, которое тебя господь бог обязал совершить – встать на защиту своего народа в тяжёлое для него вРемя. И я это принимаю, как награду. Звучит, может, немного высокопарно, но это так! Мне потом не будет стыдно перед собой и своими детьми. Каждый настоящий мужик в лихую годину обязан защитить свой род. Сейчас такая година, наступила!.. Всё, Серый! Хватит! Ни слова более! Спать! – И Дмитрий, натянув капюшон спального мешка, через мгновенье провалился в сон.