– Дед! – почти закричал я ему, дополнив обращение призывом к спасению: – Помоги!
Ждать было нечего. Дед молчал. Он словно замер в одной единственной позе. В той самой, в которой встретил отчаянное сопротивление визуальному соблазну. Только слюна, свисавшая с его нижней губы, преодолела отметку начала собственного движения вдоль нижних конечностей и остановилась на мгновение на уровне бедер.
Этот факт смутил меня больше всего. Он же направил меня на путь самостоятельных действий. Я, робко сгибаясь всем телом под тяжестью стыда от пребывания в общественном месте в полностью обнаженном виде, осторожно выбрался в коридор из помещения мужской раздевалки. Из одежды, как я уже упоминал, на мне были только резиновые тапочки. Чтобы выглядеть как можно культурнее, я сжимал в ладошках свое причинное место, вернее заслонял ими то, что там было. Семеня ножками, я на цыпочках двигался в сторону деда, внешний облик которого не подвергся ни единому изменению. Только висевшая слюна приблизилась к уровню его коленных чашечек.
– Деда! – уже не тихо произнес, а пискляво простонал я, надеясь на спасительное участие родственника в моей судьбе.
У себя за спиной, где-то в начале коридора, со стороны лестничной клетки, я услышал чей-то злобно-веселый тихий смех. Вернее, растянутый во времени смешок, которому не придал никакого значения, так как на это у меня совершенно не было времени. Я был занят спасением собственной чести и медленно двигался навстречу стоявшему неподвижно своему деду, тело которого впало в паралич воли и конечностей от наблюдения за чем-то жутко интересным, что невольно демонстрировали ему несколько особ, находившихся в это время в воде бассейна. Перед этим же они успели некоторое время дефилировать на его глазах, от входа в женскую душевую до спуска к плавательным дорожкам, абсолютно не подозревая, что мой любимый дедушка за ними наблюдает.
Впрочем, для меня сейчас это было уже неважно. Отчаявшись дозваться помощи деда, я перестал напрягать свои голосовые связки и двигался навстречу спасению собственной личности, надеясь спрятаться за родственные узы, как это делают абсолютно все дети в мире, не разделяясь на классовую и расовую принадлежность, а также, невзирая на принадлежность к человеческим особям или к животному миру. Я – детеныш и хочу спрятаться под крыло матери. В данном случае – своего деда.
Уже проделав примерно половину пути от мужской раздевалки, я вдруг почувствовал то, что взрослые люди называют интуицией. А проще говоря, ощутил нечто особенное, похожее на подсказку собственного сердца, которое заставило меня именно сейчас остановиться и повернуть голову в сторону двери, за которой находилась особенная для каждого мужчины практически любого возраста запретная для свободного посещения организация, называвшаяся женской раздевалкой и расположенной за ней соответствующей душевой. Я замер на месте и, повинуясь зову личного мужского сердца, повернул свою юную голову в сторону заветной для любого мужика двери.
Та была приоткрыта. Причем достаточно широко, чтобы увидеть большую часть пространства помещения, которое в данный момент было совершенно пустым. Однако, стоит сейчас заметить, что вовсе не похоть руководила мной, когда я остановил свой взгляд на просвете дверного проема, открывавшего мне мир неведомого и желанного. Я почувствовал присутствие в нем собственного спасения и не прогадал. Глаза мои коснулись мирно раскиданных по полу чьими-то заботливыми руками моих личных вещей, украшенных яркими красками пакета одной из многочисленных торговых сетей.
Я был счастлив. Поток положительных эмоций хлынул в мою сторону. Не веря своим глазам, я бросился в запретное для особей моего пола помещение и стал быстро собирать с пола свою одежду, полотенце и принадлежности, упорно веря в ошибочность действий лиц, бросивших их сюда по какому-то жуткому недоразумению. При этом смеха и слов удивления за своей спиной, что прозвучали оттуда же, откуда до этого кто-то одарял меня злобно-веселыми тихими смешками, я уже не слышал.
Странным можно считать поведение человека, неожиданно получившего что-то заветное в свои руки. Мы то бросаемся подбирать бесхозный бумажник или потерянный кем-то телефон, лежащий на виду, не проверив ситуацию на возможность розыгрыша со стороны. Открываем из любопытства шире чуть приоткрытую дверь, чтобы увидеть за ней что-то особенное, интересное, абсолютно не думая о возможной опасности. Тянем руку к зверю, чтобы погладить его пушистую шерстку и, уже по ходу действия спрашиваем у его хозяина об особенностях характера его питомца, интересуемся склонностями к укусам посторонних людей.
Я вел себя точно также. Вместо четких и выверенных годами движений, когда нужно было скорее хватать все то, что валялось на полу в женской раздевалке и бежать со всем этим в мужскую и, уже там одеваться, я сел на корточки и начал медленно копаться. Мимолетная радость обладания снова тем, что и так было мое, овладела мной и парализовала волю. Я даже не заметил, что в это время, пока я вертел перед собою свои трусы и никак не надевал их, все еще наслаждаясь победой над своим стыдом, кто-то жалобно произнес в коридоре:
– Он в женскую раздевалку вошел! Извращенец, наверное!
Как и следовало ожидать, за моей спиной, в дверном проеме помещения, вход в которое был разрешен только мужчинам, трудоустроенным в спортивном комплексе и работающим в нем сантехниками или электриками, а также представителям специальных служб, появилась дама в обличии сотрудницы организации, которых в народе именуют «администрация». Из-за ее спины выглядывали две пары любопытных глаз, принадлежавших именно тем юным посетителям бассейна, что наблюдали за мной со стороны лестничной клетки и смеялись, видя, как я маячу по коридору в голом виде.
– Точно извращенец! – заключил один из них, разглядывая меня с таким вожделением, будто ожидал начала непременной расправы надо мной, что вот-вот должна была состояться.
– Сразу видно, что он какой-то не такой! – добавил второй юный посетитель, проведя несколько раз по мне своими смеющимися глазами.
– Так! – наконец громко выдала администрация, уставившись на меня, как на настоящего сексуального извращенца, пойманного на месте как раз в период пика совершения своих сакральных действий. – И что мы тут делаем?!
Я растерянно пожал плечами, чувствуя, как начинает с новой силой воспламеняться во мне едва потухший пожар стыда, в котором я пребывал всего минуту назад, когда пытался докричаться до своего деда и решился на первый выход голым в открытый коридор. Каково мне в этот момент было, вообще сложно описать, но картина получалась весьма занятная.
Стою я перед женщиной-администрацией в одних резиновых тапочках и с трусами в руках, которые прижимаю к паху, стараясь выглядеть как можно приличнее. Вокруг меня валяются на полу мои вещи и пакет, в который они до этого были уложены. Возле меня царит та обстановка, что не должна окружать мое мужское тело по определению. За спиной женщины-администрации на меня смотрят два ее сообщника, вернее, два моих врага, так как я начинаю понимать, что именно они создали всю эту ситуацию, пользуясь мавзолейной заморозкой тела и души моего деда, стоявшего все это время неподалеку и, соответственно, способного блокировать все их почти противоправные действия.
Именно дед, до сего момента не принимавший никакого участия во всей этой истории, неожиданно для всех создал разрядку и, тем самым, вмешался в ситуацию. Он чихнул! Да так громко, что все, кроме меня, повернулись в его сторону.
– Так! – снова громко выдала администрация, теперь уже глядя на моего деда, стоявшего в конце коридора. – А вы как тут очутились?! Вам тут нельзя без пропуска, сменной обуви, бахил и в верхней одежде.
От вежливого ответа в общении с ней мой дед ушел в каком-то иностранном стиле. Он достал носовой платок и погрузился лицом в него, приводя в порядок наружные органы дыхания, встревоженные обилием неожиданно появившейся на них органической влаги.
– Я вас спрашиваю, гражданин?! – пошла в наступление женщина-администрация, отчетливым звуком ударов каблуков туфель чеканя кафель пола коридора.
Дед, как я понял, держал оборону лицом в носовом платке.
– Лягушонок! – злобно огрызнулся один из моих обидчиков, пригрозив мне кулаком, тогда как другой стал наслаждаться стремительно развивающейся атакой на новую жертву администрации.
Я, пользуясь затишьем на моем фронте, стал быстро облачаться в трусы и прочую свою одежду, что была разбросана по полу женской раздевалки. Мой обидчик не мешал мне, видимо, оттого, что не желал переступать порог деления территории по половому признаку, нарушение которого автоматически причисляло его к извращенцам. Натянув на тело некоторые вещи, я схватил с пола то, что осталось, включая пакет, и выскочил в коридор. Там, пользуясь занятостью женщины-администрации расправой над моим дедом, я прошмыгнул на мужскую территории, надеясь скрыться на ней и завершить начатые сборы, которые ставили точку на моем пребывание в состоянии позора.
Спустя непродолжительно время в бой двинулись свежие силы, то есть прибыло пополнение. Вот только жаль, что не на нашу сторону. На помощь в проведении воспитательной работы с пожилым мужчиной, пойманным без соответствующей экипировки и разрешения на пребывании там, где ему быть не следует, прибыли еще две громкоголосые «администрации». Поглумившись над стариком и предав его легкому позору через «пожурили и отпустили», уполномоченная на расправу троица принялась за меня, где с удовольствием бросилась обрабатывать тот факт, что оказался родственником своему преступнику-деду. Это они ни как не могли упустить!
– Мало того, что дедушка в грязной обуви и в верхней одежде разгуливает по спорткомплексу, нарушая санитарные правила, так еще и внучек проявляет склонность к извращению, голым находится в женской душевой! Что он там делает?! – громко, почти на все здание, звучало от женщины-администрации, не дававшей нам с дедом никак покинуть его пределы.
– Яблоко от яблони! – вторила ей вторая сообщница.
– Какой дед, такой и внук! – бубнила третья, специально делая все так, чтобы привлечь как можно больше зевак из числа посетителей, которые почему-то не очень охотно участвовали в посрамлении обличаемых в непотребном поведении людей, так как предпочитали проводить время на просторах интернета, куда попадали через свои телефоны.
В конечном итоге, пожурив какое-то время, нас отпустили, так и не приняв окончательного решения по нашим судьбам. Меня волновал вопрос о возможности продолжения занятий плаванием, так как желание быть высоким у меня не пропало, а только усилилось при появлении возможности ходить в бассейн. Попытка оправдаться и все объяснить провокацией со стороны двух юных врагов завершилась не начавшись, так как мой дедушка, не пытаясь ни в чем разобраться, предпочел поскорее покинуть неприятную ему территорию и увести меня с собой. Естественно, что мне он не дал сказать ни слова, с чем я смирился, решив покориться судьбе.
Снова оказавшись в коридорах спортивного комплекса, я неожиданно снова увидел своих обидчиков, видимо решивших потратить личное время на смакование расправы надо мной. Первый из них, заметив меня, заулыбался во всю широту своего наглого лица и скрылся за углом, откуда сразу же раздался довольно громкий звук шлепка от мгновенного соприкосновения чего-то большого обо что-то огромное. Проще говоря, от удара тела о мокрый пол. Так оно и вышло.
Свежо помытая и еще довольно влажная и скользкая поверхность послужила роскошной площадкой для приземления на нее не в меру шустрого в поведении объекта, кем являлся один из моих обидчиков, внезапно встретивший свою карму. Проходя мимо него, еще лежащего на мокром полу, я сочувственно принял его боль и слезы, что текли по его лицу, внезапно сменившем веселое и удовлетворенное выражение на полностью противоположное.
Его друг, горячо поддерживавший и разделявший с ним до этой минуты все выходки и проказы, в растерянности замер возле двери туалета, где, в испуге наблюдая одновременно и за мной, и за лежащим на полу товарищем, неожиданно получил удар по затылку той самой дверью. По всей видимости, это тоже было болезненно, так как звук от соприкосновения дерева и кости разлетелся довольно далеко. А получивший по голове злодей стал сразу же держаться рукой за ушибленное место, изменился в лице и почти заплакал, осознав, что карма пришла и к нему.
Весь оставшийся путь домой, что мы с дедом провели в салоне раритетного автобуса, прозванного в народе «скотовозом», я думал лишь о том, чтобы мне не запретили после всего произошедшего снова посещать бассейн. Желание подрасти, вырасти, вымахать, стать высоким, парализовало меня до мозга костей. Ни о чем другом я думать не мог. А мой дед, как назло, ни за что не хотел разделить со мной мои переживания и как будто вообще отсутствовал рядом, постоянно глядя куда-то вдаль, в пустоту, тем самым взглядом, которым еще час назад сканировал купающихся в бассейне девушек.
Возможность реализации мечты о высоком росте через занятие плаванием можно было выявить в моем случае только лишь опытным путем. Для этого я просто дождался следующего занятия и отправился на него теперь уже в сопровождении бабушки, так как дед в этот день был на работе. С одной стороны, это было мне на руку. Не заметив присутствие моего взрослого сопровождающего, оскандалившегося в прошлый раз проникновением в запретную для посещения без пропуска, сменной обуви и верхней одежде зону, работницы административной службы не нашли, соответственно, повода для разговоров. Ничем пока не провинившаяся перед ними моя бабушка подозрений не вызывала. А я, чтобы не привлекать к себе избыточное внимание, вызванное пережитым от моего зачисления в разряд извращенцев, нашел способ замаскировать себя хотя бы на некоторое время. Я надел очки.
Внешний облик откровенного школьного ботаника я дополнил аккуратно уложенными на пробор волосами и, торчащего из-под джемпера воротника рубашки, в которой обычно ходил в школу. Удовлетворившись своим видом в зеркале в прихожей, я утратил инстинкт самосохранения и уверовал, что моя маскировка выглядит идеальной, а значит, отведет от меня все подозрения в причастности к случившемуся на первом занятии. Так оно могло и быть, если бы не моя бабушка, полная иногда передовых взглядов, открытая и прямолинейная, громкоголосая и неудержимая в своих желаниях непременно что-нибудь сотворить, не сочла мой искусственный облик слишком слащавым на вид.
– Ботаник какой-то! – заключила она прямо перед входом в здание спортивного комплекса, когда уже не было времени что-либо менять или исправлять.
За этой фразой, произнесенной после того, как я неожиданно попался ей на глаза, она моментально растерла на моей голове созданную мною укладку волос, превратив ее в почти бесформенный пучок соломы, каким он обычно и являлся. Потом очередь дошла до очков, все это время носимых мною от самого дома, тогда как обычно я это делал только на занятиях в школе, чтобы видеть информацию на доске.
– Сними! Не напрягая лишний раз глаза! А то и впрямь как ботан! Чего напялил их?! – произнесла она, причем так громко и в такое неподходящее время, что ее слова услышали все, кто был сейчас поблизости и, как правило, тоже следовал на занятие в бассейн.
Среди таковых были как раз те два товарища, что устроили мне западню с моим незапланированным посещением женской раздевалки. Они шли следом и, возможно, не обратили бы на меня никакого внимания, если бы не моя громкоголосая бабушка. Все, что было ей сказано за секунду до этого, стало сигналом для начала новых нападок в мой адрес теми, кто посчитал не доведенным до конца прошлые проказы.
Впрочем, моя бабушка была ни в чем не виновата. Вернее, она всегда была такой, что часто упоминалось моим дедом в контексте фраз о личном сожалении по факту давнего вступления в брак с ней. Естественно, на пустом месте ничего не начиналось и требовало для старта особого подхода, выражавшегося в употреблении напитков, появление которых на столе не очень-то одобрялось самой бабушкой.
В этот раз я точно был на стороне деда и без всяких на то напитков. Моя маскировка слетела с меня за пару секунд. Сначала на свое место встала каждая волосинка на моей голове. Потом с лица на ладонь перекочевали очки. Не сдалась только рубашка, воротник которой держал твердую оборону на моей шее, но был замечен, судя по взгляду, бабушкой.
– Лягушонок! – донеслось до моих ушей подтверждение неодобрительного отношения ко мне со стороны партнеров по плавательному цеху, обогнавших меня на входе в здание комплекса.
– Это война! – сказал себя я, принимая вызов в неравной схватке, где на стороне противника были все те сильные стороны, которые я пытался создать в себе путем интенсивного занятия спортом.
Во-первых, эти двое были уже выше и крупнее меня. Как следствие, они были и тяжелее. Во-вторых, они не носили очков, а значит, хорошо видели, что давало им преимущество. В-третьих, их было уже двое. А, в-четвертых, они были наглее, решительнее, злее. Все против меня. Я – один, я – мельче, легче, слабее.
Но самое страшное, что реши я сейчас сдаться, как это могла сделать любая слабая сторона в любой войне, то у меня бы ничего не получилось. Слово «капитуляция» отсутствовало в словаре моих врагов, как отсутствовал у них и сам словарь. Оставалось только спасаться бегством или разбежаться, если я был во множественном числе. Но я выбрал третий вариант, который выбрал меня сам. Я стал ждать своей участи, надеясь на благоразумие своих противников или хотя бы на то, что это слово им знакомо.
Следующий удар меня ждал уже внутри здания спортивного комплекса, в его фойе. Рассекреченный усилиями бабушки, я предстал перед женщинами-администрациями, лично встречавшими всех прибывающих на входе. Взгляд их в мою сторону, выражение их голодных до расправы над слабыми глаз, выдало наличие у них великолепной памяти и четкой картины случившегося несколько дней назад. Меня проводили взглядами с той интонацией, что будут непременно следить за мной и обязательно поймают в том случае, если я опять встану на путь извращенца. А по моей вине это будет или нет, становилось неважно, потому как только что началась война, где, как известно, приговор приводят в исполнение без суда и следствия.
Третий удар последовал почти сразу за вторым. И нанесен он был двумя моими одноклассницами, взбодрившими меня своими до боли знакомыми мне голосами:
– А это кто тут такой?
Имелся в виду я! Увидев меня, девочки громко засмеялись, начали тыкать в меня своими длинными пальцами, усеянными колечками бижутерии и украшенные такими же длинными искусственными ногтями.
– Посмотрим-посмотрим на Халка! – снова засмеялись они, теперь еще громче, что даже мои враги обратили на это внимание.
– Лягушонок – Халк?! – сказал один из них и заржал.
Именно заржал, а не засмеялся.
Я же чувствовал себя раздавленным. Ватерлоо встретило меня в самом начале боевых действий. Противник наступал и громил меня по всем фронтам. Оставалось ввести в бой только самую тяжелую артиллерию в виде администрации спортивного комплекса, что была наготове и ждала сигнала к атаке.
Мои одноклассницы уже второй год посещали бассейн, где шлифовали свои уже довольно серьезно сформировавшиеся по-женски фигуры и тела. Они были высоки, стройны, длинноноги, хороши лицом. В общем, просто красавицы или к ним себя относящие. Вокруг них уже вились кавалеры из числа, конечно же, ребят постарше. А сами девочки, в свою очередь, купались в аплодисментах, комплиментах и овациях. Добавлю проще: были звездами нашего класса.
И вот под их прессинг я и попался.
– Мы сейчас с балкона поглядим, как ты тут плаваешь! Видео снимем. Так что иди, готовься, разминайся, – смакуя, произнесла одна, заранее готовя свой телефон к съемке незабываемых кадров с моим участием.
– Да подкачайся пока! – добавила вторая и указала в сторону открытой двери в тренажерный зал, где как раз тренировались парни с довольно развитыми телами.
– Пока не поздно! – перебила ее первая, и они обе засмеялись, как обычно это делали перед началом сбора видеоинформации саркастического, на их взгляд, характера о любом человеке, кому предстояло выполнить роль их личной жертвы.
Не помня себя, ничего не видя перед собой, опустив голову, положив ее на грудь, волоча ноги, я пошел в раздевалку. Машинально сменив там одеяние на плавательное, я так же подавлено переместился к бассейну, где принялся разминаться под руководством того самого тренера в очках с огромной толщины стеклами, делавшими его глаза настолько большими, что их реакцию на происходящее вокруг можно было увидеть издалека. Затем я очутился в воде, где так же машинально принялся выполнять все то, что слышал от наставника, находившегося все это время, как и принято, вне воды.
Через некоторое время я перестал смотреть на парапет балкона, простиравшегося высоко над бассейном и вдоль него, где никак не хотел видеть своих насмешливых одноклассниц. И, конечно, давило на меня их обещание мне следить за мной, пока я занимаюсь плаванием, и снимать об этом видеоролик, который, как было принято у них, потом сразу должен был перекочевать на просторы всемирной паутины, а именно в ряд ее конкретных сетей с обособленным контингентом зрителей.
Девочек на балконе не было. Не было ни в начале, ни в середине тренировки, ни в конце. Впрочем, о конце я уже и не думал. Просто забыл о них и все. Увлекся плаванием и спустя некоторое время отключился от всего гнетущего, что преследовало меня и атаковало по всем фронтам не везде объявленной войны. Как минимум один фронт, а именно девичий, был расформирован. Скорее всего, его идеологи просто нашли себе новое занятие или просто поспешили домой, решив не тратить на травлю моей персоны своего драгоценного времени.
Однако ждать затишья мне пришлось недолго. К середине занятия стало заметно, что через примерно равные интервалы времени наш тренер уходит в свой офис на одну-две минуты, а потом возвращается из него к бассейну, прижимая ко рту кулачок, будто бы что-то съедал в тайне от всех. Его лицо, при этом, всякий раз становилось все румянее. Глаза в очках начинали приобретать особый блеск. А после четвертого захода он и вовсе повеселел, заулыбался и раскраснелся так, что его лицо стало равняться на цвет спелого помидора.
Этим положением дел и воспользовались мои враги. Сначала, неожиданно для меня, кто-то резко схватил меня за материал плавок и рванул их куда-то вниз, едва не оголив меня до состояния, пригодного только для посещения душа. Лишь невероятная ловкость, неведомо откуда взявшаяся у меня, спасла мою личность от нового позора. Плавки остались на мне. А вот тренировка сразу же после этого приняла характер ухода от постоянного преследования. Тут-то и дало о себе знать очередное отсутствие тренера на игровом поле, когда особо недисциплинированные его подопечные стали расслабляться в воде и вести себя так, налицо стала их вольность, выражавшаяся в замедленных действиях, постоянных перекличках, смехе и переходе весьма интенсивной тренировки в стадию комфортного наслаждения.
Отсутствие наставника в поле зрения позволило провести против меня очередную атаку. Готовясь к ее отражению, я постоянно держал на глазах своих врагов и соблюдал ту дистанцию, что не позволяла бы им переходить к самым решительным действиям. Однако я не учел, что вода всегда граничит с сушей, и бассейн не является тому исключением. На этом основании, продолжение боевых действий состоялось именно с берега с резким входом в воду.
Спокойно плывя от очередного рубежа к следующему, я успел заметить боковым зрением, что кто-то стремительно разгоняет свое тело на берегу вдоль кромки бассейна и бросает его в мою сторону. Последующее событие внезапно стерлось их моей памяти, так как во время выполнения обычного для пловца движения тела, я увел лицо в воду, тем самым не увидел того, что произошло потом.
Потом я открыл глаза уже на берегу, где лежал на мокрой и довольно холодной плитке пола, а надо мной склонялись медсестра, две женщины из администрации, уборщица и охранник. Из того, что со мной случилось, я запомнил только громкий хлопок чего-то большого и тяжелого о воду и сильную боль в моей спине и затылке, сопровождавшуюся хрустом кожи, костей и волос друг о друга. Перед глазами все плыло. Солнечный свет ударял с фланга по зрачкам, отдаваясь незначительной болью. Руки и ноги были словно ватные и сильно расслабленные.
– Фу-у! Живой! Очнулся! – выдавил из себя представитель бдительной службы безопасности, служебного рвения которой не хватило на предотвращение локальной войны самого местного характера.
– Ну, наконец-то! – вытянула из себя администраторша и страдальчески закрыла нижнюю часть своего лица рукой.
– Ну, как же так? – почти выкрикнула медсестра, обдав меня тем самым запахом, что иногда отчетливо исходил от моего дедушки в те моменты, когда бабушка его за что-то бранила.
– Что же ты так себя насилуешь? Надо же в меру. А ты во всю прыть. Вот и не уберегся! – спокойным тоном, рассудительно заключила уборщица, та самая, что узнала меня по спасению в конце прошлой тренировки.
– Конечно! Как тут сдержишься? Когда эти все и норовят утонуть и нисколько не слушаются! – тараторила та самая женщина-администрация, что застигла меня в женской раздевалке.
– Да уведи ты его, наконец, отсюда! Пусть проспится! – вторила ей еще одна, кого я не видел.
Сразу после этого две работницы бассейна мимо меня провели под руки моего тренера.
Меня подняли на ноги и препроводили в душ, на чем и закончилась в этот день моя борьба за высокий рост. Я оделся и отрешенно направился с бабушкой к выходу, равнодушно выслушивая ее крики в адрес руководства спортивного комплекса, всей его дежурной администрации, тренера и медицинской сестры.
– Доверила вам внука! – кричала она и махала в воздухе кулаком. – А вы чуть его не утопили! Я на вас в суд подам!
Зная довольно резкую ее манеру разговаривать, я равнодушно шел рядом с ней и не вмешивался ни во что, спокойно ожидая окончания словесных угроз, привычно от нее исходящих.
– А ты сюда больше никогда не придешь! Не был спортсменом и не будешь! Так проживешь! – заключила она в мой адрес, когда мы только что вышли за пределы здания спортивного комплекса.
Это был для меня конец! Борьба за высокий рост закончилась, едва начавшись. Тренера я довел своим, как оказалось, непослушанием до катастрофического желания проспаться. Война с администрацией была проиграна капитуляцией с моей стороны благодаря бабушке. Мои враги одержали победу надо мной чистым нокаутом во втором раунде. Одноклассницы вообще отказались от борьбы со мной из-за не признания меня достойным соперником. А виной всему был мой маленький рост.
Меня охватил сплошной транс. У взрослых это состояние, кажется, называется депрессией. Я впал в нее и потерял вкус к жизни. День за днем равнодушно тянулись один за другим мимо меня. Я жил, словно овощ, принимая пищу, засыпая и просыпаясь, посещая школу и туалет. Облака и время плыли параллельно со мной, неся меня в себе то сверху, то сбоку, то сидя, то стоя, то лежа.
Наконец свершилось то, что в одно мгновение сдвинуло меня с места, вывело из оцепенения и толкнуло вперед, к развитию, к цели.
– Да подрасти он хотел немножко, потому и пошел в бассейн. А само плавание ему неинтересно. Вот и бросил, – услышал я голос своего дедушки, видимо, объяснявшему кому-то из своих старых знакомых мои недавние порывы к спорту, а заодно и оправдывавшему резкое прекращение посещения мною занятий.
Именно ответ потряс меня и вдохновил на новые стремления.
– Турник ему повесь. Пусть висит, позвоночник вытягивает. Так и подрастет, – ударило меня в уши по самое их основание не хуже разряда электрического тока.
Эврика! Турник! Простая перекладина, прикрепленная к стене. Да и вообще, где угодно. Я неожиданно нашел способ борьбы за свой будущий высокий рост. То, чего я всегда избегал на уроках физкультуры, на спортивной площадке во дворе, в квартирах друзей, у которых он был, становилось для меня средством спасения от навалившейся с рождением и генами проблемы. Я пришел к самому простому и дешевому средству, доступность применения которого диктовалось только близостью моего тела к нему и наличием у меня желания карабкаться на него.
Но у меня дома такой штуки не было. Не было и в квартире дедушки и бабушки. Ближайший турник находился на площадке за домом, как раз возле изуродованного железного забора, отделявшего от всего живого самое дурно пахнущее место нашего двора, называемого «мусоркой», или просто «помойкой». Такое соседство не нравилось никому, а потому турник возле страшного забора популярностью не пользовался и никем особо не посещался. Ну, кроме, конечно, самых странных личностей, которым важно было уединение от посторонних взглядов, с целью употребления без свидетелей того, что обычно является не одобряемым в обществе.
Следующий, из близлежащих турников, находившихся в шаговой доступности от моего места жительства, располагался в соседнем, через дорогу, дворе и выглядел со стороны более или менее эстетично. По крайней мере, доступ к нему не омрачался близостью столь скверных, как помойка, мест. Не искажался наличием на его фоне свалок, кладбищ, скотобоен и общественных туалетов. Не радовала только его открытость, когда все подступы к инвентарю просматривались из сотен окон окрестных многоквартирных домов. А так как я не обладал атлетически развитым телосложением и, вообще, не умел абсолютно ничего делать на турнике, то меня от одной только мысли о походе к нему начинало бросать в состояние невольного стеснения. Причем до такой степени, что я сразу хотел натурально пытаться спрятаться ото всех.
Итог из всего этого выглядел однозначно. Спасти меня в стремлении дорваться до занятия на желаемом спортивном инвентаре могло только наличие его самого у меня дома, в четырех стенах, где меня никто не увидит и, соответственно не засмеется и не сделает героем короткометражного юмористического фильма на просторах всемирной паутины, не осудит и не предаст мои намерения огласке.
Следующим шагом на пути поиска доступного для моего тела турника, стали поиски его наличия в спортивных магазинах, изучения его устройства из того, что было, и, естественно, значений на ценниках. Последние интересовали меня больше всего, ибо цифры на них могли стать главным препятствием в осуществлении мечты о высоком росте на данном этапе, с упором на вечные и почти неизменные последние в любом вопросе слова отца:
– Такого семейный бюджет не потянет!
Эта фраза всегда наводила полный паралич на всех и на каждого в моей семье. Ее я боялся как огня. Постоянная нехватка денег на любые «хотелки» кого угодно в нашем доме разбивались, словно волны о волнорез пустого кошелька моего отца. Тянуть бюджет мог только насущные расходы, но никак не то, что было бы чьим-то хобби или просто удовлетворением обыкновенного «хочу» или «мне это просто нужно». Довод о занятии спортом ради высокого роста мог квалифицироваться как самая обычная «хотелка» или простой каприз ребенка. Не более того.
У меня опустились руки, а заодно и все остальное, прежде всего боевой дух, нос, вся голова целиком и, конечно же, руки, когда я увидел в спортивном магазине ценник, показавшийся мне сначала площадью помещения, в котором я находился. В этой ситуации оставалось найти только варианты дешевле, но в нашем маленьком городке большого выбора на прилавках не было. Не было объявлений о продаже в социальных сетях, когда какой-нибудь очень высокий человек, достигнув апогея в росте своего тела, начинал отказываться от владения желанным мною спортивным инвентарем.
Ближайшее место, где нашелся такой рослый товарищ, избавлявшийся на просторах всемирной паутины от опостылевшего турника в комплекте с еще чем-то, находилось в соседнем населенном пункте. Теоретически я мог туда попасть и купить то, что хотел, но и там ценник выходил своим значением за рамки желаемого моим отцом полного нуля. От отчаяния я готов был начать висеть на чем угодно, хоть на ветке попавшегося на пути дерева, на какой-нибудь трубе, до которой я бы смог дотянуться. Да хоть на козырьке возле входной двери в подъезд нашего дома. Лишь бы вырасти.
Пока я страдальчески решал, где я смогу найти суррогат турника, в голову пришло найти тех самых парней постарше, что были не раз уже встречены мною на заднем дворе моей школы, где они как раз и занимались выполнением различных упражнений на турниках. Из-за своей крайней стеснительности я изначально не рассматривал это место в качестве тренировочной площадки для себя. Но в данном случае я готов был пойти на исключение, переломить свою волю в пользу будущего высокого роста.
В тот же вечер я сел в засаду и стал караулить появление, кажется, десятиклассников, чтобы примкнуть к ним и перенять у них искусство и мастерство. Однако, чтобы перенять желаемое, мне нужно было сначала уговорить их принять меня в свою команду. Следовательно, я должен был найти для этого нужные слова. А из всего словарного набора, что весьма ограниченно лез в мою голову, я смог найти только давление на жалость, подкрепленное слезами. Последнее, все же, я решил отмести. Как-то не годилось начинать личное силовое развитие с плача.
Простое сидение в засаде на скамейке на заднем дворе школы мне уже через полчаса довольно наскучило. Я стал уходить и приходить туда время от времени, пока не стемнело и, охранник не запер калитку на замок, перекрыв тем самым доступ кому-либо на территорию школы до утра. Но моя воля к победе все же получила заслуженную награду. Группа из четверых парней, учеников десятого и одиннадцатого классов нашей школы, в сопровождении трех девушек-одноклассниц появилась возле турников и начала что-то вроде тренировки. Вернее, к занятию приступили только двое из них. Остальные выполняли роль компании или фона для тех, кто решил приложить усилия к совершенствованию своих тел. Наличие девушек дополняло картину радости и веселья для команды молодых людей и делало их времяпрепровождение далеким от скуки.
Вот только меня женское общество еще сильнее вводило в ступор. И если я уже почти готов был подойти к ребятам, то их подруги вгоняли меня в жуткую краску. Я пыхтел, боролся со стеснительностью, переходящей в страх, шумно сопел носом и, наконец, решился. Нырнув с головой в состояние «будь, что будет», я широкими шагами направился в сторону турников, где занимающиеся на них ребята уже скинули с себя ветровки и свитера, оставались только в футболках и полных ходом выполняли силовые элементы, названия которым я только недавно выучил.
– А мне можно? – еле выдавил я из себя едва понятную из-за тихого голоса фразу, когда подошел к одному из парней.
– Что? – озадаченно, видимо, не поняв или не услышав мои слова, ответил тот и хмуро посмотрел на меня сверху вниз.
Возле молодого человека сразу собрались его единомышленники обоих полов и уставились на меня, с любопытством одаривая веселыми взглядами непонятно откуда и зачем взявшегося мальчика.
