Аля жила в городе. Она родилась в деревне, но вскоре ее родители переехали, и теперь привозили девочку иногда погостить летом у бабушки. Именно поэтому я никогда ее раньше не видел среди детей, но, даже если бы и увидел, она бы меня не заинтересовала. Ведь она бы тогда не смогла спасти мою жизнь.
Не могу сказать, что привязался к Але или что она мне понравилась, но интерес к ней у меня появился. К тому же, она пояснила мне много того, что категорически нельзя делать. Например, убивать себя, людей и домашних животных.
Первые несколько лет мы каждое лето проводили вместе, но однажды она не приехала. Ее бабушка Шура сказала, что Аля захотела в лагерь, но на следующее лето она точно приедет.
Баба Шура не соврала, и Аля действительно приехала, но не одна, а с подругой. Обо мне она даже не вспомнила и целыми днями веселилась на пруду с подругой. Я же наблюдал за ней издалека, решив не подходить к ней первым.
В старших классах она еще несколько раз навещала бабушку, и даже улыбнулась мне однажды, когда мы повстречались на дороге, ведущей к пруду. Мне бы тоже ей улыбнуться, как я учился перед зеркалом, но в тот момент все вылетело у меня из головы, и я лишь угрюмо кивнул ей, потупив взгляд.
В то лето я узнал от бабы Шуры, что Аля поступила в университет. После этого я решил, что через год перееду в город и поступлю туда, где учится Аля. Так я и оказался там, где был сейчас. Вот только Али здесь уже не было…
– Последний шарик! – воскликнула Катя, вырвав меня из воспоминаний. – И все готово!
Я показал ей большой палец и принялся собирать пустые пакеты и коробки от игрушек. Катя же взялась подметать пол, который был усеян блесками и опавшими елочными иголками.
Закончив с уборкой, я попрощался с Катей, которая осталась ворковать с детьми, и отправился домой.
Несмотря на то, что я уже второй год жил в городе, прописан я был в деревне, которая располагалась в относительной близости. Из-за этого прискорбного обстоятельства при поступлении в университет мне не выделили комнату в общежитии, а так как я не хотел жить в доме с больным и раздражительным дядей-алкоголиком, то у меня был всего один вариант: снимать жилье. Стипендия была маленькой, поэтому мне пришлось найти себе подработку, чтобы оплачивать однушку на окраине города, которая не видела ремонта со времен Брежнева.
Ко всему прочему, я еще находил время на волонтерство, потому что вычитал в одной книге про алекситимию, что это может быть весьма полезно таким людям, как я. Вот уже почти два года прошло, а пользы я пока не ощутил. Возможно, она скрытая, и понять, есть ли она, я так никогда не смогу. Именно эта мысль не давала мне бросить эту безвозмездную деятельность.
С самого детства мне нравилось планировать весь свой день и четко следовать расписанию. Сначала я составлял его на бумаге и по часам приступал к выполнению того или иного действия. Позже в плане появились расчеты: за сколько я дойду до определенного места, сколько там пробуду и во сколько вернусь. Мне нравилось складывать, вычислять, делить и умножать. Наверное, именно поэтому я выбрал физико-математическое направление.
К двадцати годам весь мой дневной план легко умещался у меня в голове, и ровно через пятьдесят шесть минут мне надо было позвонить по видеосвязи клиенту, который заказал у меня несколько проектов по физике.
От детского сада до моего дома было тридцать две минуты пути неспешным шагом, а значит, я успею зайти в продуктовый и купить что-нибудь на ужин.
Обычно мои планы никогда не срывались – я четко следовал графику и старался не выбиваться из него. Однако в этот день случилось то, чего я никак не мог просчитать.
Прямо перед магазином зазвонил телефон. На экране, мокром от растаявших снежинок, отразилось имя абонента – Дядя Слава.
Я принял вызов и поднес динамик телефона к уху. На том конце провода раздался голос, совершенно не похожий на дядин.
– Демид? Это ты? – скрипуче произнес кто-то.
– Я. А кто спрашивает?
– Баба Шура, Алина бабушка. Помнишь?
– Помню.
Конечно, помню. Единственный взрослый в деревне, кто хорошо ко мне относился. Аля часто приводила меня к себе домой, и баба Шура, сетуя на мою худобу, кормила меня щами, вареной картошкой и соленой килькой. Вкуснее еды я в жизни не ел.
– С Алей что-то случилось? – спросил я первое, что пришло мне в голову. Тот факт, что баба Шура звонила с дядиного телефона, как-то ускользнул от меня.
Раньше Аля училась со мной в одном университете, только на кафедре русского языка и литературы, однако пару месяцев назад она вдруг забрала документы и куда-то исчезла. От ее подруг я позже узнал, что Аля уехала учиться заграницу.
– Нет, с чего ты взял? – удивилась баба Шура.
– Не знаю, – честно ответил я.
Снегопад усиливался и, так как на улице было ноль градусов, снежинки оседали на мне и превращались в воду. Тряхнув уже изрядно намокшей головой, я шагнул под козырек магазина.
– С дядей твоим несчастье случилось, – прискорбно произнесла баба Шура. – Упился до смерти, идиот этакий. Ох, упокой, господь, его душу!
– Вот как. – Я выставил руку вперед, и на нее упало сразу несколько снежинок, которые растаяли в мгновении ока, несмотря на мои озябшие руки.
– Приезжай на похороны. Они завтра.
– Это обязательно? У меня учеба.
– Надо проводить дядю в последний путь, Демид. К тому же, это твой последний кровный родственник.
– Раз надо, то я приеду, – согласился я, глядя на усиливающийся снег. Неужели, в этом году к праздникам вокруг будет белым-бело? Аля любит снег, и любит Новый год.
– Хороший мальчик, – довольно произнесла баба Шура. – Мы будем тебя ждать.
Она отключилась, и я так и не успел спросить у нее, кто такие «мы».
Глава вторая
Береза и красные подснежники
Автобус, пыхтя, остановился у покосившейся остановки. Я закинул рюкзак на плечо и покинул теплый салон, шагнув в декабрьский холод. В городе снега было мало, и зима совсем не чувствовалась, зато здесь все было белым-бело, и холод ощущался значительно острее.
Я посмотрел на свои зимние кроссовки и перевёл взгляд на заснеженную тропку, которая вела от остановки в лес, через который мне предстояло пройти, чтобы попасть в деревню.
– Выхода не-ет, – тихо пропел я строку из известной песни и шагнул на заснеженную тропу.
Когда я ранним утром садился в автобус, небо было еще темным, теперь же оно посветлело и из мрачного и зловещего превратилось в серое и хмурое. В лесу было так тихо, что хруст снега под моими ногами казался невероятно громким. Изредка вдалеке раздавался стук дятла, да и тот быстро затихал.
Тропинка, по которой я шел больше по наитию, начала петлять, а такого на моей памяти не было. Когда я подумал, что, скорее всего, заплутал, передо мной показались округлые серые стены недостроенной часовни – явный признак того, что я почти у цели.
Свернув направо, я сделал пару шагов, как вдруг позади меня раздалось громкое хлопанье крыльев. Обернувшись, я увидел крупного черного ворона. Он устроился в оконном проеме часовни и, каркнув, начал клевать красную гроздь рябины, тормоша ветку так сильно, что с нее посыпался снег.
Ворон был таким огромным, что я не удержался и сделал несколько осторожных шагов к нему, чтобы рассмотреть птицу поближе. Казалось, ворон не обращал на меня никакого внимания, самозабвенно поедая ягоды рябины, но, когда я подошел к нему довольно близко, то заметил, что большие льдисто-голубые глаза птицы внимательно следили за мной.
Не сводя с ворона взгляда, я сделал еще один шаг к нему. Птица оторвалась от рябины, оглушительно каркнула и взмыла в небо. Я проводил ее взглядом, и, повернув налево, пошел дальше.
Тропика окончательно потерялась, и я то и дело озирался по сторонам, не понимая, почему еще не показалась деревня.
Зимние кроссовки, созданные исключительно для городских дорог, промокли, и ноги начали замерзать. Неподалеку раздалось отрывистое карканье ворона. Я резко повернул голову в сторону этого звука и вспомнил, что у часовни зачем-то повернул налево, вместо того, чтобы идти направо.
– Видимо, птица отвлекла… – пробормотал я, и хотел было развернуться, как вдруг краем глаза увидел что-то красное на белом снегу.
Передумав пока что возвращаться к часовне, я направился к маленьким красным пятнам, которые оказались…
…цветами.
Не поверив своим глазам, я наклонился и дотронулся до одного из нежных зеленых лепестков.
Подснежник. Настоящий подснежник, только почему-то красный. Словно цветки обмакнули в кровь. И почему-то в декабре.
Росли подснежники небольшой стайкой вокруг ровной и статной березы. Чуть поодаль раскинулись целая роща молодых осинок, которые без листьев были немного похожи на березу.
Я снова перевел взгляд на красные подснежники. В ботанике я не силен, но не думаю, что красные подснежники существуют в природе. К тому же такого насыщенного алого цвета.
– Что ты здесь делаешь? – раздался позади голос, похожий на раскат грома.
Если бы я мог удивляться, то непременно бы удивился. Да так, что рот бы приоткрылся. Потому что, повернувшись, я увидел Кирилла Васнецова – моего одноклассника, который ненавидел меня больше всех.
В третьем классе он подкараулил меня за углом и, толкнув, хотел было меня избить, но у него это не вышло. Я схватил его за ногу, подмял под себя и, заломив руку ему за спину, но не рассчитал силы и вывихнул ее. От его матери и моего дяди мне сильно досталось. Однако с того дня Кирилл больше не донимал меня. Физически. Морально же он занимался этим каждый день вплоть до выпускного, но это меня совсем не заботило. У меня и так была репутация бесчувственного монстра, что мне до якобы обидных слов какого-то слюнтяя?
– Что ты здесь делаешь? – повторил Кирилл, сверля меня острым взглядом льдисто-голубых глаз.
Раньше цвет радужки у него был другим, тусклым и серым, как небо надо мной. Может, это снег так отсвечивает? Или он зачем-то линзы нацепил?
– Привет, Кирилл, – поздоровался я. Своим врагом я его не считал, потому что не умел обижаться, злиться и ненавидеть. – Я заблудился, давно не был в деревне.
Васнецов склонил голову на бок, как птица, и сощурил льдисто-голубые глаза. На мгновение мне даже показалось, что он похож на того ворона, что клевал ягоды рябины – черноволосый, дерганый и с похожим цветом глаз.
– Я тебя знаю, – ни столько спросил, сколько констатировал Кирилл.
– Демид Агатов. Вместе в школе учились. – Он что, последние свои мозги растерял?
– А, Демид! – тонкие губы Кирилла растянулись в улыбке. Взгляд же так и остался холодным. – Не узнал тебя. Богатым будешь!
– Да вроде я не так уж изменился за два года, чтобы меня не узнать, – заметил я.
Кирилл усмехнулся и подошел ко мне. У него даже походка изменилась, стала более уверенной, твердой и в то же время изящной, как у хищника. Или мне просто кажется?
– Я как раз пару лет назад в аварию попал. Головой ударился, и как заново родился. Ничего не помню.
– Ах, вот оно что, – понимающе кивнул я. Ну, теперь все встало на свои места. – И школьные годы не помнишь?
Кирилл качнул головой.
– А что, есть, что вспомнить? – льдисто-голубые глаза внимательно следили за каждым моим движением.
– Да нет. Обычные годы, – пожал плечами я. Покосившись на цветы, я спросил: – Они настоящие?
– Настоящие.
– Разве они могут в декабре расти? Да еще и такого цвета.
– Как видишь. – Кирилл опустил взгляд на мои ноги и, приподняв брови, произнес: – Да ты промок. Ног, небось, не чувствуешь.
– Почти, – кивнул я. – Проводишь до деревни?
– Конечно. – Кирилл зашагал по протоптанной мной тропинке. – Удивительно, как ты в это место забрел. Обычно сюда никто не приходит из деревенских. Они это место стороной обходят.
– Так я уже два года как не местный, в городе живу, – напомнил я ему, глядя, как мы идем по моим старым следам. Следов же Кирилла, ведущих к роще, видно не было – только новые, которые перекрывали мои старые.
– И что? За два года забыл куда ходить можно, а куда нельзя?
– Меня в этом никто никогда не ограничивал.
Кирилл остановился, просканировал меня с ног до головы своим холодным взглядом и хмыкнул.
– Ну да, ты же сиротка, а дядька твой – алкоголик, которому до тебя не было дела. – Помолчав немного, он добавил: – Местные так говорят.
Если бы я мог, то непременно обиделся на его слова. Правда глаза колет – так всегда говорит баба Шура. Дядя мой и правда был алкоголиком, и ему действительно было плевать на меня. Даже больше: он меня ненавидел.
Так что все верно местные говорят, и оспаривать истину я не мог. Как говориться, о мёртвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды.
– Мы правильно хоть идем? – сменил я тему.
– Думаешь, я тебя на корм волкам веду? – оскалился Кирилл.
– Думаю, что ты заплутал.
– Я этот лес как свои пять пальцев знаю. С закрытыми глазами могу в любой сезон ориентироваться.
– Да что ты? Тогда почему следов твоих не видно? Или ты прилетел к той роще? К тому же ты сказал, что потерял память после аварии.
Кирилл снова остановился и одарил меня насупленным взглядом.
– Следы мои снег припорошил, – буркнул он спустя некоторое время.
– Не заметил, чтобы он шел.
– Потренируй свою внимательность.
Спустя минут десять ленивых перебранок перед нами будто из сугробов выросли заснеженные деревенские домики.
– Ну вот, любуйся, – довольно произнес Кирилл, небрежно махнув рукой на деревню.
Я задумчиво осмотрел дома, которые будто бы видел впервые – иногда так бывает: смотришь на приевшуюся уже картинку и находишь в ней что-то новое, незнакомое. Примерно такое же было сейчас со мной. Место, в котором я родился и жил восемнадцать лет словно бы выглядело иначе. В нем что-то изменилось, и я никак не мог понять, что именно.
– А когда мы успели пройти часовню? – поинтересовался я, вертя головой по сторонам. Не мог я ее не заметить.
– Мы шли в обход, – буркнул Кирилл, выйдя на притоптанную деревенскими тропку. – И вышли с другой стороны.
