Лина Серебрякова "Крепитесь, други!"

Тот молчал. Зора обратилась к своему кавалеру.

– Я хочу танцевать.

Толик увлек девушку в танцевальный круг и долго водил медленными шагами, поглядывая в ту сторону. Он видел, как Виктор, словно взъерошенный боевой петух, понемногу успокоился, налил и выпил водки, как встал, приветствуя Вениамина.

– Пойдем отсюда, – попросила Зора.

– Скоро пойдем, – согласился он, продолжая наблюдать.

Беседа за столом была горячей, объяснение шло начистоту.

Толику всегда претили сильные страсти; он еще не придумал, как половчее вывернуться из острых обстоятельств, как вдруг Виктор, размахнувшись, ударил Веньку в челюсть. Тот грохнулся вместе со стулом, а Селезнев, размашисто шагая между столиками, скрылся за дверью.

Зал обернулся в их сторону. Толик замер на месте.

– Ну, погоди, – отряхиваясь одной рукой, шипел Венька, держась другою за скулу. – Духу твоего в театре не будет. Всё, всё.

Валентине Королёвой в этом году исполнилось тридцать четыре года.

Высокая, статная, с золотистой волной волос, кудряво прикрывавших широкий лоб, она выделялась в любом кругу царственной осанкой и особенной властностью серых, чуть удлиненных глаз под высокими бровями. Три года назад Валентина защитила великолепную кандидатскую диссертацию и возглавила отдел в институте, обойдя свою наставницу, добросовестнейшую Екатерину Дмитриевну.

Та уже давным-давно отработала мелкую доморощенную научную работу и с тех пор числилась и.о. завотдела. Числилась, числилась, да так и не воцарилась в кабинете на законных основаниях даже накануне пенсии, когда, по обычаю, дирекция либо прибавляет жалование кадровым сотрудникам, либо предлагает повышение.

Денег на это уже не было, финансирование института таяло стремительнее весеннего снега.

Вначале, как водится, сократили уборщиц, затем стали ужиматься в научных разработках, закрывая тему за темой. В длинных коридорах шестиэтажного здания мало-помалу появились расторопные молодые люди, за которыми несли ящики и коробки, набитые китайскими тряпками, пластиковыми бутылками, компьютерами; на их новых железных дверях запестрели наивные имена их частных фирм. Еще висели по этажам "Доски почета" с набором красных деревянных знамен, и звенел по утрам общий звонок на работу, но цветы на клумбе перед входом уже не высаживались, и занавески в вестибюле и конференц-зале сняли, как добрые времена, постирать да так и не повесили.

Лишь старая береза слева от входа да ее белоствольная молоденькая соседка сохраняли вселенский образ жизни, надевали зеленый наряд и сбрасывали желтый, подчиняясь солнечному и земному шествию времени.

Наконец, вместо одного свободного библиотечного вторника был введен единственный присутственный понедельник. Без войны и без чумы с наукой было покончено.

Вначале Валентина смотрела на все это с грустью, но без личной тревоги. Муж ее, Борис Королёв, предприниматель первой волны, держал в руках доходный автомобильный бизнес. Деньги, "мерседес", отдых на южных морях всей семьей, с близнецами-дочерьми, существовали в ее жизни как данность. Разве что квартира оставалась двухкомнатная, в кооперативном доме. Борис, не чуждый рынка недвижимости, присматривал двухэтажную в Крылатском, близ правительственных особняков, но не успел.

Весной прошлого года он был убит у подъезда своего дома.

Валентина ни с кем делилась своим горем.

Детей, взяв из колледжа, отправила на дачу вместе со свекром, приставила к ним помощницу. Отключила телефон. Следствию не помогала никак, сожгла бумаги и фотографии. Спустя пятнадцать месяцев, в августе этого года открыла собственное рекламное агентство "Каскад".

Помещение для агентства нашлось тут же, в своем институте.

Для него подошла бывшая лаборатория в четыре окна на втором этаже близ конференц-зала. После ремонта в ней возникли маленький кабинет с входом из общей комнаты, и рабочее помещение. Его постарались обставить по офисному, белыми столами и белыми телефонами, факсом, ксероксом, компьютером.

От светло-серых обоев, кремовых жалюзи, бестеневых световых подвесок в комнате держалось освещение мягкого солнечного полдня, а водопроводный кран и желтая раковина, доставшиеся от лаборатории, вместе с неожиданным удобством вносили в деловую обстановку приятную нотку смешного бытовизма. В кабинете же, кроме директорского стола, уместились два кожаных зеленых кресла, шкаф и пара стульев.

Все было новое, лучшее.

К владениям Валентины отошла и каморка внизу с наружной решеткой на окне, словно нарочно созданная для бухгалтерии "Каскада"; она находилась на первом этаже, возле темной лестницы без перил, соединявшей только два этажа.

Итак, четырнадцатого августа в середине дня Валентина сидела за столом в своем кабинете.

Суета с регистрацией, ремонтом и обустройством стоила немалых сил и денег, впереди маячила полная неизвестность. Множество прочитанных книг и пособий по рекламе сходились на непредсказуемости рекламного рынка, и, то есть, страха и риска будет предостаточно.

Подперев руками красивую голову, Валентина прислушивалась к разговору в общей комнате, глядя на стоящий у стены шкаф с застекленными полками, уже загруженный рекламными справочниками и подшивкой "Городской нови". Левая верхняя полочка с деревянной дверцей была заперта на ключ. Перегнувшись через свои бумаги, она повернула ключ и заглянула внутрь.

Пусто.

– Юра! – окликнула она.

Сотрудников поначалу набралось всего четыре человека. После самой Валентины второй, была, конечно, Екатерина Дмитриевна. Месяца два назад она, наконец-то, стала получать пенсию, свои кровные заслуженные деньги, на которые мечтала жить сама и поддерживать детей с внуками, как это обычно делалось. Ничтожность суммы потрясла ее.

Какой там отдых! Выжить бы!

Махнув рукой на обиды, она ухватилась за предложение Валентины как за спасательный круг и привычно настроилась на честный добросовестный труд.

Она же привела второго сотрудника, Юру, выпускника школы, не попавшего в МГУ этим летом. Он был сыном ее соседей по дому, и в глубине души Екатерина Дмитриевна корила себя за болтливое мягкосердечие. Однако, молодой человек, что называется, пришелся ко двору. Общительный, одаренный в технике, он вместе с Максимом Петровичем, третьим членом команды, помог приобрести и запустить все офисное оборудование.

А Максим Петрович, сорокалетний программист, худой молчаливый холостяк, перешел к ним из редакции газеты по собственному желанию.

Агентство рассчитывало собирать рекламу для "Городской нови", добротной газеты, широко известной и любимой в Москве. В редакции Валентине дали скидку в шестьдесят процентов, что означало завидную разницу между ценами для будущих клиентов и для самой газеты. Это предполагало неплохие прибыли.

Четвертой была Агнесса.

– Юра! – повторила Валентина, – Мы забыли о посуде. Надо бы купить чайный набор и рюмки. Об угощении тоже пора позаботиться.

На эти слова отозвалась Агнесса.

– Если никто не возражает, я куплю торт и чай.

– Купим на казенные все, что нужно, – ответила Валентина, переступая порог. – Идите вместе, вот деньги. Сегодня день рождения нашего агентства, пусть все будет, как у людей.

– Пожалуй, – согласилась Агнесса. Она только что протерла тряпкой свой стол и, любуясь, стояла посреди комнаты. – Замечательно получилось. Разве что стены пустоваты, живинки просят. Две-три картины – и все изменится.

– Картины? – Валентина подняла брови и тут же опустила, чтобы не заламывались морщинки и даже коснулась лба рукою. – Какие картины ты советуешь?

– Эстампы, акварели.

– Дорогое удовольствие, Агнесса, – осторожно заметила Екатерина Дмитриевна.

Она уже ревновала ее к начальству.

– Могу принести свои пейзажи, – предложила Агнесса.

Юра рассмеялся.

– "Стога сена в лунном свете" и "Вид старой колокольни".

– Юра! – одернула Екатерина Дмитриевна.

Агнесса улыбнулась.

– Может быть. Пошли?

И направилась к двери, стройная, легкая, с узлом каштановых волос, перетянутых тонкой шелковой косынкой

Агнессе Щербатовой Валентина доверяла больше, чем кому-либо из присутствующих.

Дружба их имела свою историю.

Давным-давно князья Щербатовы владели деревней, откуда происходила вся родня Валентины. В Москве ее предки жили с господами в особняке на Солянке, перестроенном со временем под квартиры; прабабушка Валентины, Ефросинья Никитична, двенадцатилетней девочкой была приставлена к маленькой княжне Насте и ее крошечному братцу для "народного духа".

Потом, через двадцать лет, когда возмужавший Георгий оказался в лагерях, то не сестра, а нянька Фрося ездила к нему в Мордовию. А к бабушке Насте, одинокой строгой женщине, Валечку возили в детстве на именины. Запомнились лепной потолок в ее комнате, причудливое разноцветное окно и большая картина, висевшая над диваном. На ней были нарисованы три бульдога и обезьяна, играющие в карты; мартышка, обернувшись, показывала пальчиком на свои карты, и смотрела с полотна человеческими глазами.

Человеческими… такое не забывается.

Еще запали в душу тяжелые альбомы с фотографиями офицеров в высоких барашковых шапках и красивых "принцесс" в шляпах и кружевных платьях.

В юности Валентина приезжала туда уже сама, чтобы вновь и вновь видеть картины, мебель, золотые вензеля на хрустале и фарфоре, разговаривать с умной старухой, и уже встречала там малышку Агнессу. Ее отцом был сын Георгия, поселившегося после фронта этажом ниже

Бабушка Анастасия Романовна была жива и поныне, бодра и ясна головой в свои восемьдесят восемь лет.

– Дзиннь…– на столе Валентины зазвонил телефон.

Люся, бухгалтер, звонила из каморки. Она не могла справиться с новым сейфом, толстостенным ящиком светлого металла с набором хитроумных круговых замков, и просила о помощи. Люся не была знакомой Валентины, за нее ручался сам Алекс.

– Максим Петрович! – позвала Валентина, – спуститесь вниз, разберитесь с сейфом, пожалуйста. Что-то мы, женщины, не ладим с техникой.

Она сконфуженно улыбнулась, как бы извиняясь за приказной тон, права на который пока не имела, и понимала это.

– А потом перетащите пальму из конференц-зала, – бойко встряла Екатерина Дмитриевна, но осеклась и вскоре смущенно появилась на пороге кабинета.

– Верно, Валечка? Живая зелень лучше всяких картин, так ведь?

Та кивнула. Пенсионерка ушла. В глазах Валентины мелькнула насмешка.

"Несладко подчиняться, дорогая Катюша? Так ли ты объяснялась, когда была и.о. завотделом? Как вспомнишь, так вздрогнешь, как говорится… Не забыть дать объявление в газету. С горсткой сотрудников много не наработаешь", – подумала одновременно и записала в календарь-памятку на столе.

Праздничный стол получился пестрым и вкусным.

Вино, сыр, маслины, соленая форель, торт. Забыли про вилки, не оказалось штопора. Наконец, с бокалами в руках встали вокруг стола. Валентина взяла слово.

– Дорогие друзья, – сказала она торжественно. – Сегодня открывается наше агентство "Каскад". В Москве свыше семисот тысяч фирм, но лишь один-два процента готовы дать рекламу. Такова мировая статистика. Так что легкого хлеба ждать не приходится. Кто эти клиенты, как их найти? Сплошной обзвон и быстрая учеба на марше, во время работы – вот наши козыри. Выпьем за удачу и талантливое трудолюбие!

– Ура! – закричал Юра.

Голос его гудел, как колокол.

К 1997 году огромное, цветущее дотоле хозяйство Москвы развалилось почти полностью.

Легли на бок заводы и фабрики, опустели научные институты, на улицах появились нищие, бродяги, даже бездомные дети. Такого не видели уже несколько поколений московских жителей. С телеэкранов неслись зажигательные речи новых вождей, а цены росли, доходы уменьшались, и не на что стало купить теплую обувь к зиме, обновку к лету.

Люди растерялись.

После же прошумевших обманов МММ, Хопра, Гермеса, после того как их зачинатели на голубом глазу посулили миллионам москвичей, этим доверчивым людям, золотые горы, соблазнили, обманули "малых сих" – население столицы совсем пало духом. Бессовестной болтовней оказывались и обещания депутатов, и обращения президента.

Слова демократия и реформы стали вызывать отвращение.

Ломилось на полках насмешливое заморское изобилие, а горожане, обобранные, без защитных сбережений, брошенные на произвол судьбы, сжимали беспомощные кулаки, грозя кому-то за кремлевскую стену.

Однако в обиженные записались далеко не все.

За семь лет окрепло новое поколение. Молодежь, ясноглазая, пробивная, засучив рукава, взялась за дело. Не в заводские стены пошла она и не в производственные цеха, нет-нет! там оказались редкие единицы, – но все внимание сместилось в коммерцию. Сотни банков стянули в Москву деньги со всей страны, тысячи обменных пунктов меняли их на доллары, и эти малознакомые зеленые бумажки с победной мощью утвердились в роли второй платежной единицы.

Стремительно обозначилось и невиданное торговое сословие.

Именно оно, от разноплеменных базарных челноков, одевших-обувших Россию в турецко-китайский ширпотреб, и до безукоризненно-гладких умельцев на компьютерных и прочих технологических нивах, стало вершить и править бал. Палатки, прилавки, зонтики, старушки с сигаретами и дешевым тряпьем опоясали станции метро и другие центры городского многолюдия.

Героем дня стал смышленый "новый русский".

Это для них, "новых русских", сияли витрины, безумствовала телереклама, крутилась бессонная ночная рулетка, для них же никогда не кончался рабочий день, гремели "разборки", взлетали на воздух дорогие иномарки.

Стольких заказных убийств, жадно повторенных всеми каналами ТВ, н столица еще не видывала!

На третий день после открытия через порог "Каскада" переступил прилично одетый молодой человек с дипломатом в руке.

Он прошел к Валентине, плотно затворив за собой дверь. После этого тихо и внятно предложил ей охрану агентства и назвал сумму услуги. Он был спокоен и доброжелателен, его визит не занял и двух минут.

– Вы будете платить нам каждый месяц, каждую третью пятницу. Если хотите, можем предложить также охрану ваших дочерей.

И ушел.