Лина Серебрякова "Крепитесь, други!"

Собранные в пучок, они получили порядковые номера по значимости, всего не больше десяти, и постоянно находились в поле ее внимания. И такая вполне рутинная работа принесла богатые плоды, прибыль заструилась на-удивление бойко.

"Дело" расцветало, как у того мудреца.

Свободная от черновых обзвонов, она посещала редакции газет и журналов, АРА (ассоциацию рекламных агентств), знакомилась, выведывала чужие рекламные идеи и секреты, много читала и готовилась к собственным лекциям в конференц-зале в сопровождении лучших рекламных продуктов в виде слоганов, плакатов, роликов. В серых глазах ее появились проницательность и оценка каждого, стоящего перед нею на расстоянии вытянутой руки, свойственные представителям крупного бизнеса.

По ее просьбе удрученный нехватками директор НИИ сдал ей и вторую комнату, большую и светлую, напротив, в том же коридоре.

Там уже грохотали молотки.

Но вначале Валентина пригласила к себе Агнессу.

Как хозяйку дома, ее задевала вежливая независимость сотрудницы. Ей хотелось как-то приструнить, связать ее, "иметь на посылках" эту потомственную "голубую кровь".

Та вошла спокойная, с мягким излучением в глазах.

– Прикрой дверь, садись. Как твои дела? Как малыш?

– Спасибо, все хорошо.

Валентина помолчала, потом сказала проникновенно.

– Я хочу тебе помочь, Агнесса, ты знаешь, как я к тебе отношусь. Надеюсь на взаимное понимание. Тебе известно, что дела наши (тьфу-тьфу-тьфу) на подъеме. Агентство расширяется. Скоро придут новые люди, с ними нужно будет работать, вводить в курс дела. Короче, нужен менеджер. Я даю тебе семьсот долларов зарплаты. Согласна?

Агнесса ответила не сразу.

– Это предполагает ежедневное присутствие в течение полного рабочего дня? – уточнила она.

– Разумеется. Могу добавить три процента от суммы каждого договора, заключенного новичками, да плюс твои двенадцать процентов с каждой собственной сделки. Это немало, на круг до двух тысяч долларов. Соглашайся.

Это были сказочные условия, Валентина не сомневалась в успехе. Подумав, Агнесса отказалась.

– Спасибо за доверие, Валя. Очень сожалею, но вынуждена отклонить твое прекрасное предложение. Для меня это невозможно. Извини.

Она поднялась.

В глазах Валентины что-то блеснуло.

– Как знаешь, – проговорила она холодновато. – Другая бы на твоем месте остереглась с отказом. Такие предложения с неба не падают. Учти. Второго раза не бывает. Смотри, пробросаешься…

С неловкой улыбкой Агнесса пожала плечами.

– Может быть.

Осененная новой мыслью, Валентина смотрела на нее с насмешливым интересом. В глазах ее словно искрились льдистые иголочки.

– Ты никогда не будешь богатой, Агнесса, – проговорила она с удовольствием и обворожительно улыбнулась.

Агнесса встревоженно взглянула на нее и вышла.

"Ускользнула, дворяночка…", – усмехнулась Валентина.

В этот день Агнесса осталась дома.

Данюшка просыпался рано, подобно всем детям не желая терять ни минуты утренней радости, и в ночной пижамке перелезал из своей кроватки к матери. Это были счастливые минуты для обоих. Так было и в этот вторник. Потом, после завтрака, они погуляли, зашли в магазин за продуктами, потом поднялись на этаж выше, к Анастасии Романовне и к матери Агнессы, Лидии Владимировне. Отца не было, он уехал в командировку. Здесь Данюшку накормили и уложили в постел.

Агнесса получила три часа чистого времени для ее шитья.

Когда-то в доме успели произвести капитальный ремонт-перестройку, после которых вместо просторных залов получились небольшие квартирки из одной-двух комнат с кухней.

"Успели" – потому что впоследствии ни о каких ремонтах уже не помышляли.В самой маленькой комнатке у Агнессы поместилась лишь швейная машина, многострочный солидный "Зингер", и платяной шкаф.

Зато был балкон.

Он выходил во двор к рослому тополю, с листвой которого можно было поздороваться, протянув руку. Сейчас, в дни осени, тополь светился чистым желтым цветом, отчего в комнате мерцал золотистый свет; за это ему прощался пышный летний снегопад, устилавший балкон толстой пуховой периной.

Не теряя времени, Агнесса села к машине.

Притачала красные лямки к сарафану, настрочила яркие полоски на подол, потом красным и синим шелком вышила цветы у выреза и проймы, и посадила в сердцевинку мелкие неровные жемчужинки. Обрывок подобного одеяния висел на стене, пришпиленный портновскими булавками прямо к обоям: эту ветхую, но подлинную справу она привезла из поездки по срединной Руси.

На этом свободное время кончилось.

К вечеру они вновь погуляли, и после этого, несмотря на дневной сон, ребенка сморила усталость. Он стал капризничать, не выпуская из рук маленького автобуса, подаренного сегодня бабушкой, в покрасневших глазах появились слезы. Агнесса отнесла сопротивляющегося малыша сначала в ванную комнату, потом в постель.

Уложила, укрыла, села рядышком.

– Баю-бай! Спи, глазок, спи, другой.

Мальчик успокоился.

– Мама, – сказал он. – Хочешь, я расскажу тебе сказку?

– Хочу. Сам сочинил?

– Сам. Однажды Утенок и Гусенок забрались в магазин, когда там никого не было. Побросали на пол все пакеты, разбили банки и убежали.

– Ой, как плохо сделали, – удивилась Агнесса

– Зато интересно. Теперь твоя очередь.

Агнесса задумалась.

– Хочешь про спящую царевну?

– Нет.

– А про лягушку-путешественницу?

– Расскажи про автобус.

– Нет такой сказки!

– А ты придумай!

Агнесса вздохнула, подумала и улыбнулась.

– Слушай. Жил-был на свете Маленький автобус. Вот поехал он по мосту, а мост крах! и провалился. Упал Маленький автобус в реку. А в реке жили крокодилы. Подобрался крокодил и цап его за бок! Зуб у него крах! и сломался. – Ой-ой, – закричал крокодил. – Я думал, он простой, а он железный. Не трогайте его, крокодилы!.. А Маленький автобус – тах-тах-тах – выбрался на берег и покатил домой.

Агнесса поцеловала засыпающего сына и отошла от кроватки.

На вечер у нее было намечено нечто очень важное.

Именно сегодня оно должно было получиться, сейчас, в тишине квартиры. Она протерла пол влажной тряпкой, расстелила коврик и села.

Мягко светилась на тумбочке прикрытая абажуром лампа. Поблескивала в полумраке деревянная резьба книжного шкафа, бережно сохраненного с прошлого века.

Многоуважаемый шкаф!

Это был он.

За его стеклами стояли старинные книги с дарственными надписями и пометами на пожелтевших страницах, книги друзей, дальних родственников, цвет русской мысли. Иногда в них встречались засушенные цветы и травы. Конечно, были и современные, и детские книжки.

Напротив шкафа отсвечивало старинное зеркало "на семь свечей".

Это означало, что при поднесении зажженой свечи в нем отражалось семь языков пламени. Оно было светлым, нисколько не помутневшим, лишь по уголкам, у скосов, разбежались черные паутинки. Сколько прекрасных лиц отразило оно на своем веку! Зеркало имело столик на четырех ножках в виде звериных лапок, покрытых когда-то позолотой.

Два пейзажа и автопортрет юной Агнессы украшали стены.

Тут же висел на плечиках новый, с иголочки, сарафан с жемчужинами внутри цветочков, которые она вышивала сегодня днем. Агнесса всегда вешала перед собой готовые вещи, чтобы полюбоваться на них и остыть, разлюбить, чтобы и сама работа остыла и не тянулась к ней.

Темой вечера была Валентина.

С некоторых пор Агнессу беспокоила явственная уязвимость ее перед властной хозяйкой "Каскада". Словно бы происходило вторжение в пространства души Агнессы, и она будто отступала все дальше и дальше. Стали задевать и оставлять болезненный след колкие замечания директрисы; а раскрытая дверь кабинета, из которой Валентина наблюдала сотрудников, действовала, словно поток уничтожающей власти.

С этой несвободой она и решила разобраться сегодня вечером.

Кто страдает, тот неправ.

Другая сторона пусть разбирается сама, если готова.

Когда-то давно, на первых курсах училища, ее познакомили с людьми, которые занимались йогой.

Это были удивительные занятия.

Кроме общеизвестных асан вроде наклона "поцелуй колено" и стойки на голове, исполнялись и другие, которые Учитель считывал, вызывая видимые только ему одному картинки; он и видел, и слышал в пространствах. В тех асанах участвовали сознание, дыхание, работа с болью в мышцах и связках, неизбежной в сложных позах. К последней фазе боль уходила, а исполнитель словно делался невесомым внутри себя.

Конечно, это была подготовка к работе "в духе".

Главное же место занимали беседы.

Учитель, доктор психологических наук, был мужчиной средних лет, с крупной головой, темными, словно пульсирующими, глазами, в которых часто светилось «горнее» нездешнее выражение. Он обладал способностью летать во времени, оказываясь то в будущем, то в прошлом, и видеть события сразу на множестве уровней. То, чем делился он по возвращении, поражало вселенской связью простого и сложного, непостижимого.

До сих пор Агнесса не только не смогла опровергнуть, но открывала глубже и глубже смысл услышанного ею в то время.

Но с самими людьми стали происходить перемены.

На удивление!

Кто-то отчаянно возненавидел Учителя всеми силами души и прекратил посещения, другие грозили ему расправой и слали возмущенные кляузы московским властям, третьи…

Это было что-то!

Эти люди пали ниц перед необъятностью этого человека. Неожиданно для него самого в них словно сработало пещерное обожествление "Неизвестной Силы". Страх объял души. Советам его стали следовать с суеверным трепетом, Его советам! Лица многозначительно вытянулись, погас смех, исчезла здоровая веселость и вкус к независимому размышлению.

И лишь один-два человека, пользуясь присутствием высочайше-развитого существа, встали на нелегкий путь самоусовершенствования.

Не сразу спохватилась и сама Агнесса.

Но едва ощутила тенёта зависимости и самоуничижения, принялась вытаскивать себя из них тем же способом, каким работала на занятиях.

Так поступила и сейчас.

– Валентина, – произнесла мысленно, сидя на коврике в восточной позе. – Валентина, Валентина.

"Проблема" пришла сразу, она созрела и просилась на волю. Сильное движение началось в душе, захватило все существо, расширяясь, словно виток урагана. Незримые тиски стиснули тело, душа оказалась в каменной тьме, будто перед несокрушимой скалой.

– Валентина, Валентина… – продолжала Агнесса.

Сквозь напряжение остро проглянуло и стало расти ощущение сущности Валентины, одной, все вобравшей черты, ранящей, словно рваная жесть.

– Валентина, Валентина…– смотрела Агнесса.

Вот забилась-загорелась острейшая точка. Все нападение, и присутствие Валентины, и жертвенное отступление Агнессы, словно две половинки, слились в единый вихрь, мучительный, жгучий и блаженный. Разве не так разрешаются противостояния, разве не это происходит в глубинах жизни?

– Валентина, Валентина… – в этот время дыхание мешало "работе", следовало одолевать на полувздохе.

Оно длилось, длилось.