Орфей "Багровый – цвет мостовых"

– Рене, слышишь? Прости, прости меня, умоляю! Я ушел два часа назад, а должен был ждать до последнего, до восхода… Рене, извини!..

– Ей нужно приложить лед, – отнимая руки Франца, сказал Мар.

– Я пойду с ней! – он выпалил. – Идем, Рене.

Три фигуры, держась близко друг к другу, пересекли зал и нырнули в тусклую каморку, в углу которой взвивалась крутая лестница. Мар плотно затворил дверь, в то время как молодые люди осторожно взошли на второй этаж.

– Интересное строение, – проронил Франц, придерживая локоть подруги.

– К тому же удобное, – подтвердил хозяин, приноровившись к их медленной поступи. – Одно мгновение ты дома, а второе – уже на работе.

– Ступени, однако, старые.

– Конечно старые! Они поживучей некоторых монархов будут.

Поднявшись, они очутились в комнате с выцветшими, что было заметно даже во тьме, обоями в худую полоску. Угрюмым одиночкой в углу выделялось кресло; заметив его, молодой человек повел Рене в ту сторону, рассеянно перебирая успокаивающие слова.

Девушка покорно следовала за провожатым. Обстановка квартиры ее не смущала, не трогала. Мысли покинули голову; пусть временно, но даже так, опустошенность – одно из ужаснейших чувств. Изредка, словно из другого, неведомого ей мира, она слышала голос друга и повиновалась ему слепо, ведь глаза с трудом привыкали к мраку.

– Присаживайся, – мягко велел ей шепот, и Рене опустилась в кресло, подобно марионетке с внезапно оборвавшимися нитями.

Замерцал огонек керосиновой лампы, играя с густыми тенями. Хозяин быстрым шагом вышел и скрылся в коридоре.

Франц присел на корточки возле подлокотника, не выпуская из рук ладонь бедной путницы. Онемев, он всматривался в ссадины и слегка запекшуюся кровь на коже Рене, на чуть надорванный воротник нежного оттенка с багровыми вкраплениями. Уста отказывались шевелиться, а разум – находить верные слова среди тех, что ласточками роились в уме. Как же молодой человек корил себя за безмолвие! Столь сильно он желал высказать свое негодование и сожаление, столь мил, утешителен был бы для него звук ее голоса.

И Рене не роняла ни звука. Она лишь сидела сгорбившись, вперив взгляд в незримую точку и чувствуя тепло кончиков пальцев Франца на своем запястье.

Вместе с ветром, вздыбившим штору, в комнату вошел Мар. Из тканевой сумки, принесенной им, он извлек вату. Рене заметила также принесенную рюмку, и в ее взоре мелькнул вопрос.

– Ничего не поделаешь, – перехватив ее взгляд, изрек Мар. – Уверен, польская водка не хуже врачебных штучек справляется с инфекцией.

Девушка не издала ни звука; происходящее едва задевало ее сознание.

– Всего несколько царапин, – говорил хозяин, окуная кусочек ваты в рюмку. – Глубоких, правда, – Одной рукой подставив лампу поближе, дабы свет падал на гостью, мужчина продолжал: – Ты устроила ему знатную выволочку, увечья с ним надолго! – он склонился над путницей и приложил мокрую вату к ее шее. – Смел…

Рене вздернула голову и сквозь стиснутые зубы зашипела. Наморщенный лоб покрылся испариной. Вырвав ладонь из рук Франца, бедняжка впилась ногтями в обивку кресла.

Сильные боли не сопровождали ее долго. С мастерской аккуратностью Мар перебинтовал раны девушки за считанные минуты, время от времени пытаясь ее приободрить. Франц же в конец растерял все необходимые слова и безмолвно, но не безмучительно, наблюдал за ней.

– У тебя прекрасные духи! – искренне заявил хозяин, завязывая последний бинт на предплечье Рене. – Не будь в обиде, я лишь разнообразил палитру запаха. Что? Я читаю в твоих глазах недовольство. Неужели тебе не нравится? Брось, это восхитительно.

Мар выпрямился, взяв опустошенную рюмку; его теплая улыбка ясно виднелась во мраке.

– Готово.

Он вышел в коридор и очень скоро вернулся, не дав злобным мыслям пробраться в думы гостей. Мар принес две новые рюмки и протянул молодым людям.

– Прочь тревога, прочь тоска! Посмотрите на них. Вы заставляете приведений завидовать, но напрасно, у меня из бледных только вы. Вернитесь к жизни, напуганные воробьи.

Голова девушки приподнялась; Рене без раздумий приняла напиток хозяина кафе и поморщилась. Юноша последовал ее примеру.

– Коньяк? – кашлянул Франц.

Часы в коридоре пробили двенадцать ударов. Первые из них застали гостей покидающими скромную квартиру, а последние вознеслись над пустотой. Мар убедился, что в кафе без него ничего не произошло и решил проводить молодых людей до угла улицы Пуатвен. Они отблагодарили его за помощь и попрощались, однако зоркие глаза смотрели вслед уходящим, пока их фигуры не смешались с ночью.

– Не переживай, я провожу тебя до дома, – мягко сказал Франц.

Сие заявление оживило девушку.

– Нет-нет! – запротестовала она. – Только не это. Неужели мои поиски были напрасны? И этот побег… Ради возвращения?

– Хорошо, что ты предлагаешь? – недоумевающе спросил друг, заботливо придерживая ее плечо.

Рене помедлила с ответом. Она ясно осознавала неверность в направлении на Ла Файет. Заявить прямо о своих намерениях ей стоило огромного труда.

– Можно я пойду к тебе?

– Ко мне? – брови Франца подпрыгнули от удивления; осмыслив ее слова, он хмыкнул: – Точно желаешь посетить уголок бедности? Уверен, наши дома разные, тебе будет некомфортно.

Девушка убежденно мотнула головой.

– Не веришь мне, – продолжал студент. – А я тебе скажу: там жутко тесно!

– Я могу спать на полу, – легко отозвалась Рене.

– Такие жертвы? Однако нет, я бы не допустил такого, – молодой человек некоторое время помолчал, а затем вздохнул: – Прости, мне ведь завтра на работу. Как я тебя провожу до дома завтра, если уж ты хочешь ночевать у меня?

– Не иди на работу!

Смешок вырвался у Франца, и он с беззлобной иронией покосился на подругу.

– Я не могу так, извини.

– Можешь, – упорно протестовала девушка. – Я принесу тебе сколько хочешь денег.

– Не стоит, Рене, я справлюсь!

Безмолвие окутало их уста, как чернота – крыши зданий. Звезды не сияли. Их перекрыли густые тучи, прогоняемые упрямым ветром.

Две фигуры замерли на перекрестке. В этот миг они были похожи на затерявшихся птенцов, однако их наполненные мыслями взгляды являлись слишком тяжелыми для свободных птиц.

Девушка с тоской повернулась к юноше.

– Останься со мной, – лишь молвила она, и руки ее сами собой опустились.

Легкий холодный порыв, словно морской бриз, пробудил дрожь.

– Хорошо, – сдаваясь, расплылся в улыбке Франц.

Силуэты продолжили путь в умиротворенной тишине, столь приятной тишине согласия и счастья.

Быстротечность

радости

Свет встретил обитель студентов весьма хмуро. Ночь незаметно для сновидений перетекла в пасмурное утро, закутавшееся в облака, словно замерзшая дама в заячий тулуп. Размытая точка блеклого солнца восходила над горизонтом.

Лежа на диване ржавого цвета с одинокой подушкой, Франц глядел в потолок туманно-голубыми глазами. Он давно не спал, вернее, совсем не спал. Бессонница сжимала его в безжалостных тисках до восхода. Юноша устало воззрился на часы.

«Семь. Пора бы на работу».

Осознав полноту тоскливости и драмы его мыслей, сон снизошел до молодого человека. Повернувшись спиной к окну, Франц задремал.

Остальных жильцов квартиры не трогали волнения. Леон, полусидя, покоился на прижатой к стене подушке; голова его была забавно откинута, и мерное сопение едва тревожило покой комнаты. На коленях студента лежала случайно закрывшаяся книга. Серые лучи падали на обложку и проясняли надпись «Жан-Поль Марат», более крупные, почти стершиеся буквы составляли название «О человеке».

В другой комнате крепко спала Рене, руками обхватив подушку, как самое ценное в ее жизни. Девушка лежала в том же легком домашнем платье. Из-под небрежно накинутого одеяла виднелись плечи, покрытые мелкими ссадинами.

Раскат нежданного грома вторгся в ее сновидения, и она приподняла черноволосую голову. Едва уловимые грезы баюкали ее; сонливость брала свое, заставляя девушку то пробуждаться, то засыпать. Тихий стук вконец рассеял дрему.

– Ты спишь, Рене? – шепнул знакомый голос.

Гостья мгновенно отозвалась, наскоро поправив платье.

– Уже почти девять, – сообщил Франц тем же тоном; он не входил в комнату, разговаривая сквозь приоткрытую дверь. – Полагаю, твои родители волнуются.

– Не беспокойся о времени! – уверила Рене и, убедившись, что все в порядке с внешним видом, вышла из комнаты навстречу другу.

Юноша озадаченно свел брови, не из-за нежелания верить ей, но из-за понимания, что беглянке грозит суровое наказание. Он со вздохом покачал головой.

– Ты знаешь, я всегда поддерживаю твои сумасбродства, – ласково сказал молодой человек, в попытках быть услышанным. – Но сейчас, пойми, я не могу не беспокоиться.

Лицо путницы озарила чудесная улыбка.

– Твой дед тиран, уж мне известно, – продолжал Франц. – Я объясню ему все сам, что-нибудь придумаю. Правду я не скажу, не бойся.

Окинув подругу взором и заметив признаки счастья, студент тоже изменился в лице.

– Ты голодна?

– Давай навестим того доброго человека из кафе? – с жаром предложила Рене. – Я очень хочу выразить ему благодарность!.. Но сперва, – она изучила гостиную беглым взглядом. – Есть ли у тебя расческа?

Юноша предложил ей не только расческу, но и помощь в плетении прически, объясняя свои умения детскими воспоминаниями и двумя сестрами, которым он заплетал косы.

Вскоре молодые люди показались на улице – сырой, предупреждающей о дожде. Они вели спокойный диалог и неторопливо шагали под небесной пепельностью, держа курс на кафе «Рваный зонт».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70902697&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

И выбор нам диктует честь:

За них отмстить иль следовать за ними!

«Марсельеза» (фр.)

2

Работный дом – заведение для нищих, где те получают еду за каторжный труд.

3

Гений (лат); Гении – боги-покровители каждого человека, от рождения сопровождаюшие его повсюду.