Елена Крюкова "Русские бабы на молитве"

Меж нами нити-провода —
Гирлянды Божьего вертепа.
Бредите, белые стада —
Ход к Рождеству Святого Света.

Превыше жизни суеты,
Домов и городов – беззвучно —
Омыты, святы и светлы,
Как дети к Богу сквозь разлуку.

А снег идёт, а снег летит.
Бог, помня, землю обеляет,
Прохожего, и смертный лик
Похожим на иконный станет…

Омой меня и обели,
И от грехов земных избави.
Тебя я слышу, царь Давид,
Царь, омываемый слезами.

Все стихли. Белое на всех
Легло, как Божии ладони.
Бог человека в долгий век
Сопровождает на иконе.

Лик Божий, светлый лик Христов,
Молитвой нежной причащая,
Летит – не надо больше слов —
Снег очищающий над нами.

«Смотри – какая там Звезда…»

Смотри – какая там Звезда,
Зарделась меж селен.
Румяной розой воспылал
Под нею Вифлеем, —

Что, рот открыв, я замерла —
Гляжу на небеса.
А там созвездия стоят.
И надо всем – Звезда.

Сверхновая, снопами искр
Играя, космос жжёт.
И луч её Земли достиг.
И, павши на порог,

Вдруг осветил дверной проём.
Мне видно, как внутри —
Младенец в яслях, озарён,
Глядит на этот мир.

Ночь Рождества

Стоит отара между гор
Пред отчим краем.
Ждут пастухи, исход не скор —
Дитя рожает

Там роженица во хлеву,
В одежде бедной.
Стоит отара на краю
Самой Вселенной.

Он будет, верно, их пастух,
Тот малый агнец.
Звезда зажглась, и мир потух,
Глаза смежая.

А вихри млечные над всем
Летят большие.
Пред небом замер Вифлеем,
Как на картине.

О Судном Дне возговоря
В мирах бездонных,
Над спящим миром три царя
С святой иконы.

Над Вифлеемскою иглой,
Где ночи гребни.
И кружат вихри над землёй
В огромном небе.

«Его положила на сено …»

Его положила на сено —
отжившую лето траву.
Сама-то ребёнок ты, дева,
загадка в суетном миру.

Барашки, телятки да куры…
И детки, и детки вокруг —
те ангелы, что белокуры
и кружево пёстрое ткут.

Живут так они и играют,
танцуют все подле тебя,
как будто на пастбище Рая,
хоть в войнах и бедах земля.

А дети – всегда они дети.
Головки в весёлых кудрях.
Не старцы глядят на Младенца,
а дети смешные летят.

Хоть купол у храма разрушен,
день короток, смерть сеет страх.
А маленький добрые ручки —
ребёночек – тянет к цветкам.

Цветочки, гляди, оживают.
И дети смеются душой,
что бой за стеной – забывая,
жизнь видя ВЕЛИКОЙ мечтой.

«А мне осталось только небо…»

А мне осталось только небо,
когда, таясь и зло кляня,
ты всё разрушил, выжег, предал
и отказался от меня.

И я пошла тропою торной,
витиеватой, травяной
с дырявой бестолковой торбой,
где колыхался голос мой,

просвеченный мечтой обманной,
слепой и радостный к стезе
опально-чёрной, белой, санной,
ведущей к пропасти… к Звезде!

Высокой, горестной, цыганской.
И был настолько жалок гнев,
когда я шла дорогой странной
в приземистый и бедный хлев.

Стал Ирод-царь слеп и неистов,
но в понедельник, поутру,
над дочкою моей склонилась
судьба в соломенном углу.

Телята в ясли нам дышали,
а санитарки, клокоча,
за стенкою судьбу решали,
и подле не было врача…

Я помню первое волненье,
тот понедельник светлый мой,
Анастасия – Воскресенье —
теперь пойдёт тропой Земной!

Никем уже неопалима,
ведь, как защита, навсегда
горит заступницей над миром
Христова светлая Звезда!

Рождественское

Ангел торжественный,
Ангел Рождественский,
Отрок в небесном саду
Утром заснеженным
Празднично, бережно
Держит в ладошках Звезду.

Где-то над городом,
Над ясным пологом,
Там, где рождается снег,
Лодочкой белою,
Розой нетленною
Льётся загадочный свет.

Это дыхание,
Это сияние
Утренних слёз торжества.
Мир начинается,
Счастье сбывается —
Славится мир Рождества.