Юрий Меркеев "Психира. Очерки «блаженств» сумасшедшего дома"

Очнулась на собственных похоронах. Не поверила глазам своим. Устремилась в очередной раз в какой-то знакомый дом с малиновыми занавесками, чтобы молиться за упокой, вошла в комнату, где теплилась знакомая лампадка, и увидела, что это она лежит во гробе, а вокруг сидят родственники, о которых она молилась за здравие. Все в черных платках. И баба Люба во гробе – ничего такая, в белом платочке, рядом с подушечкой лежит ее девичья коса, как она хотела и берегла для случая – чтобы перед Господом девицей предстать и с зубами – челюсть вставная лежала там же. А кто же за нее молится? Баба Люба метнулась в толпу, которая стояла напротив иконы. И…и…увидела собственную дочку, которая молилась так же, как она – быстро, наспех, едва поспевая мыслями за словами. Закричала баба Люба: «Нельзя так! Бога гневим!». А дочь не слышит. Торопится, бедняга, поспеть за очередью. Теперь и прибавка – сама баба Люба.

Отныне она будет молиться за всех сверху. Молитвой спокойной, нерасторопной, вдумчивой. Потому, что Там нет времени. Нет скоростной стрелки часов. Там вечность.

Вера Ивановна

У Веры Ивановны погиб сын. Единственный. Автомобильная авария на перегоне нового автомобиля. Копил деньги, пенсионерка помогала сыну, как могла. И не знала, что помогает ему погибнуть раньше отведенного срока. Иномарка с Дальнего Востока. Чуть прибавил скорость, машина летит, как ракета. И главное – скорость не чувствуется. На отечественных скорость нельзя не заметить, а тут – с комфортом и – прямо в рай. Не мучился. Погиб моментально. Столб был неподвижен. Выгнулся от встречи с машиной так, будто радикулит прошиб.

После гибели сына Веру Ивановну саму согнуло так же. Была активная, веселая, жизнерадостная, на пенсии работала, помогала в ТСЖ с бухгалтерией. Вечерами обсуждала с соседками на лавочках свежие новости. Осуждала некоторых пьющих жителей дома, из-за которых ТСЖ в долгах. Была законницей и праведницей. За словом в карман не лезла. Такой Вера Ивановна была до гибели сына. После – сама заболела, перестала общаться с соседками, ходила слабой походкой вокруг дома, была тиха и задумчива.

А потом вдруг стали замечать ее в компании с местным пьяницей Димой – бомжом. Раньше только ленивый не выговаривал молодому парню о его лени и нежелании работать. Дима стоял весь день с протянутой рукой у магазина. Сначала покупатели говорили все, что о нем думают, осуждали, потом совали какую-нибудь мелочь и уходили, довольные своими добродетелями. Такой же была до смерти сына и Вера. Она тоже осуждала и тоже снисходительно совала мелочь в ладонь. Теперь она просила бомжа то вынести мусор – давала деньги как заработанные. То она просила помочь донести продукты до дома. Сумки были для старушки уже тяжелы. И тоже подаст немного денег, но уже как бы за работу.

Соседки, видя такую странную «дружбу» Веры и бомжа, сердито отворачивались и осуждали.

«Привечает неизвестно кого». Хотя все прекрасно знали, кто такой Дима. Человек без дома, без семьи, без будущего.

Смерть сына Вера Ивановна не пережила. Умерла ровно через год. И вот любопытное дело – вслед за Верой вскоре умер и бомж. Нашли его лежащим ничком за магазином, где он обычно стоял с протянутой рукой. Говорили, что не ел совсем ничего. Только пил. Организм не выдержал. После Веры его никто не приветил.

Загадочный мистер Чип

– Ваша цель – задержать и доставить мистера Чиповича, – твердили ему голоса через сливное отверстие санузла. – Возглавите оперативную группу. Как только мистер Чипович появится возле платного туалета на Большой Покровской, немедленно хватайте его и тащите в серый дом.

– Как я узнаю мистера Чиповича? – осторожно спрашивал Петр и вглядывался в сливную бездну. – Вы меня проинструктируете? Подмогу дадите?

– Вы узнаете его по газете в левой руке. И еще – он будет в шляпе.

– Погодите. Там много людей в шляпах и с газетами.

– Исполнять приказ. Иначе наш человек придет за вами. Ясно?

– Ясно.

– Сами подумайте, разве много Чиповичей придут в шляпе и с газетой в руке к платному туалету на Большой Покровской?

– Верно, виноват. Выхожу на задание. Подмогу дадите?

– Мы будем рядом. Если что, все видим и слышим. Голем.

– Почему Голем?

– Ваш агентурный псевдоним – Голем.

– Ух, ты. Голем. А звание?

– Гвардии майор.

– Слушаюсь.

Чтобы Петр не исчезал из информационного пространства, агенты разведки установили в канализационных трубах секретный передатчик, чтобы доводить до Петра оперативные сведения. Поэтому волей-неволей Петр выходил из дома без утреннего опорожнения и шел на Большую Покровку в платный туалет. Обычно там очередей не было. Петр совал охраннику десять рублей, спускался в подвальное помещение, делал свои дела и возвращался домой. Но теперь разведка поручила ему важную миссию: изловить мистера Чиповича и силком привести его в серый дом на площади Горького.

Голем выходил из туалета на улицу и всматривался в прохожих. Пытался угадать среди тысяч лиц таинственного и единственного Чиповича. Многие мужчины подходили под описание – были подозрительны, носили шляпы. Но мало, кто из них имел в руке газету и направлялся в платный туалет. Петр догадывался, что легкого задания не будет. Он секретный специалист. Голем. Гвардии майор. Исполняет самые сложные оперативные комбинации.

Вечером Петр заходил в свой туалет, вглядывался в темноту сливного проема и ждал, когда включится связь. Престарелая мама спала, когда Петр получал очередную инструкцию: «Сегодня вы должны задержать Чиповича и доставить его в серый дом. Ясно?»

– Так точно, – вытягивался в струну Петр. – Могу я узнать, мистер Чипович большая птица?

– Птица высокого полета. Может запутать следы. Делать вид, что он не Чипович. Но он никогда не снимет шляпу и не пройдет мимо туалета на Большой Покровской. Ясно?

– Так точно! – вытягивался в струну Петр. – Разрешите идти?

– Иди. И бди.

– Слушаюсь.

Ранним утром 20 июня Петр, наконец, встретил Чиповича. Мужчина вел себя странно. Купил в киоске газету, потом устремился в платный туалет. На нем была шляпа. Что делать? Петр решил проследить за мистером. Вошел за ним в туалет, спустился в подвал, сделал вид, что моет руки. А сам осторожно наблюдал, как Чипович закрывается за дверью кабинки, что-то делает там подозрительное, кряхтит, копошится, пытается замести следы – прямо как предупреждала разведка.

Петр дождался, пока мистер Чипович вымоет руки, и отправился за ним следом. Одновременно выбирая лучшую позицию для захвата. Возле аптеки Чипович притормозил, резко обернулся в сторону Петра, потом ускорил шаг, явно заподозрив, что за ним следят. Вот это школа!

Около сбербанка Петр нагнал шпиона и набросился на него с кулаками.

– Держи Чиповича. Враг не уйдет.

На улице Покровской утром 20 июня была потасовка. Параноидальный больной Петр К. набросился на местного жителя, спешащего на работу, и утверждал, что тот шпион. Некто мистер Чипович. Что его необходимо срочно доставить в серый дом. Там его ждут. А Петра ждет награда от государства.

Чиповичем оказался работник ЖКХ Иванов. Был напуган произошедшим. Не знал, что может оказаться героем чужого бреда.

На всякий случай в полиции взяли объяснение и с Иванова – кто он и зачем утром ходил по Большой Покровской. Проверили паспорт, явно надеясь на оперативный «улов».

Проверили через картотеку, сняли отпечатки пальцев, пробили по электронной базе. И только потом отправили в серый дом. На всякий случай. Мало ли? А вдруг это и есть таинственный Чипович? По шапке получать от коллег из серого дома никому не хочется. Кто такой Чипович, никто не знал. Но мало ли?

Петра К. отправили в его родные пенаты – желтый дом на Ульянова. Там его ожидала награда.

Партия счастья

Ночью с центральной улицы города привезли молодого парня в костюме и шляпе, который приставал к прохожим и раздавал им записки счастья и бумажки с цифрами, уверяя, что это новые деньги. На бумажках обычной шариковой ручкой стояли символические номиналы купюр. От сотни до тысячи единиц, похожих на кривой доллар. А записки были почти детские с пожеланиями счастья, здоровья, игрушек, любви, зелени, чистого неба над головой и так далее.

Молодой человек был навязчив, с каждым проходящим пытался заговорить о некоей новой Партии Счастья, в которой деньги будут раздаваться всем желающим, а пожелания в записочках обязательно сбудутся, если их сжечь, сложить пепел в воздушный шарик, запустить его и подумать хорошо. «Мысль материальна, – утверждал Шляпник. – Она поднимет желание до неба. И опустится на чью-нибудь голову. Чем больше добрых мозгошмыгов мы выпустим на волю, тем больше людей будет счастливы».

– Примите. Низкий поклон вам всем от Партии Счастья. – Раскланивался человек в шляпе. – Хотите быть счастливыми? Приходите к нам. Мы расскажем вам о счастье. Дадим рецепт. Придите к нам все страждущие и обремененные, и мы успокоим вас. Счастье в головах. несите на плечах добрые головы. И будет вам счастье.

Кому-то из прохожих поведение Шляпника показалось странным. Он и вызвал сначала полицию, потом Скорую помощь. Выяснилось, что мужчина в шляпе хоть и выглядит счастливым, блаженным то есть, но совершенно дезориентирован в пространстве. Не понимает, где находится, не помнит, как его зовут, где живет. Упрямо твердит о Партии Счастья и проповедует какую-то «ересь». Либо сектант, либо сумасшедший. На сектанта не похож, потому что никаких координат Партии на бумажках нет. Более того, все они не напечатаны, а написаны шариковой ручкой. Пожелания выглядят наивными, как в детском саду, а шляпа, как была на мужчине, так и оставалась. Никаких сборов мелочи с проходящих не было. Даже на уличного музыканта или клоуна не тянет. Доктор К-цин задал несколько вопросов из теста на вменяемость и подмигнул санитарам – дескать, наш клиент. Везем в первую городскую клиническую.

В приемном покое Шляпник вел себя странно. Когда я говорю странно, надо понимать, что в психиатрической больницы все ведут себя странно, и в этом факте, как таковом, никакой странности нет. А странность появляется тогда, когда отсутствуют странности. Человек в шляпе вел себя слишком учтиво для острого больного, слишком вразумительно. Отвечал на вопросы. Готов был подчиниться любой просьбе, раздеться, одеть больничное, дать осмотреть кожные покровы. Кроме одной детали – он наотрез отказывался снимать шляпу. В этом и была странность.

– Не могу, – говорил он и краснел. Как будто чего-то очень стеснялся.

– Почему не можете снять шляпу? – спрашивали его.

– Не могу, – снова краснел он, как девочка, и тупил взор. – Там ничего нет.

– Где?

– Под шляпой.

– Как ничего? А голова? Волосы?

– Там у меня… извините… там у меня сразу открытый мозг. Я не могу показаться перед людьми в таком обнажении. Там мои мысли. Скачут как блошки. Если сниму шляпу, они бросятся от меня наутек. И все увидят, о чем я по-настоящему думаю. Это стыдно. Понимаете?

– Да. Понимаем. Мы быстренько осмотрим голову и сразу пойдем в отделение.

– Не могу. Вы же интеллигентные люди. Сжальтесь. Вы же на улице не ходите без одежды? Это не красиво. А как же я с открытыми мыслями? Прошу. Умоляю. Мои мозгошмыги далеки совершенства.

В общем, провозились мы с этой шляпой довольно долго. Договорились. Остановились на том, что пациента отведут в ванную комнату, к нему зайдет только один человек. Санитар или врач. Чтобы обязательно был мужчина. Желательно его возраста. И чтобы его примерно роста и телосложения. Только ему он быстро раскроет свой мозг, покажет содержимое.

Потом необходимо сразу накинуть на голову пакет, чтобы не разбежались мысли. И лишь после Шляпник согласился отправиться в отделение. Но в шляпе. Или в чем-то, что закрывало бы его мозгошмыги.

Дежурный доктор Д-й вошел один, посмотрел на обнаженные мозгошмыги пациента, велел оставить пациенту шляпу. Хоть и не положено по инструкции, но иногда инструкцию нарушить можно.

Когда пациента отвели, я спросил у доктора, что он увидел под шляпой.

– Голова гладко выбрита, – ответил он. – Как земной шар расписана шариковой ручкой. Как глобус голова. Чего там только нет. И континенты, и моря. И островки добра. И озера несчастий. Все расписано. Живого места нет. Лечащему врачу придется не просто. Прежде, чем смыть с него рисунки, нужно понять, что они для него значат. Мда… редкий пациент.

Опер Вася

Опер Вася всех замучил. Плетет агентурную сеть, чтобы поймать в нее врага. А кто враг, Вася утаивает, как истинный опер – играет в тонкую сложную игру. Правила в этой оперативной игре устанавливает только Вася, но и сам иногда попадается в сети. Врагом оказался он сам. Агентурные записки донесли. Прочитал в туалете, разорвал на мелкие клочья, выпустил их перьями на улицу сквозь узкое зарешеченное окно. Рассыпались и улетели. А Вася понял, что главный враг ему – он сам. Так донесла агентура. Стало быть, себя нужно приговорить и уничтожить. Враг все-таки.

Заведующий первым острым отделением Игорь Петрович тоже плел агентурную сеть, чтобы вычислить главного врага Васи. За пачку чая его давний филер Куба сообщил в частых визитах опера Васи в туалет. Игорь Петрович понял, что Вася вычислил своего врага, и скоро начнет готовить уничтожение.

Васин бред всегда развивался по закону жанра.

Сначала включалась оперативная жилка (Вася когда-то служил в уголовном розыске), затем сплеталась агентурная сеть и уже потом назначался враг. И если врагом был кто-нибудь из соседей по палатам, жди беды. Глаз да глаз нужен был за пациентом.

Игорь Петрович знал, что когда он пригласит Василия Самуиловича на беседу в свой кабинет, начнутся обычные словесные кружева, чтобы усыпить бдительность доктора.

– У меня было триста шестьдесят шесть раскрытий за год, – упрямо твердил бывший опер. – Ровно на одно больше, чем дней в году. И я не выходил из квартиры. Приезжала машина, выгружала водку, ко мне приходили конкретные мужики. И за пьянкой болтали, а я слушал. Из каждого разговора по два, а то и по три раскрытия. И это вам не методом личного сыска, не ногами как молодой. Это агентурная работа. Высший пилотаж.

И всегда – одно и то же начало.

– Василий Самуилович, а сейчас вы поймали кого-нибудь в оперативную сеть? – спрашивал Игорь Петрович.

– Нет, – поспешно врал опер Вася. – Старый я стал для оперативной работы. Забывать стал много.

– Ох, не верю. Не верю. Наговариваете на себя.

Филер Куба донес до Игоря Петровича новую информацию. Вася скупает за сигареты крепкие красные пилюли, которые дают от галлюцинаций. В больших дозах эти пилюли сами вызывают галлюцинации. Поэтому медсестры контролируют, чтобы пациенты пили их по инструкции. Но они умеют обманывать. Зажимают пилюлю под языком, показывают пустое зево и выплевывают пилюли в карманы. За каждую пилюлю Вася дает по одной сигарете. Пациенты довольны. Вася тоже.

Игорь Петрович понял, что Вася хочет ими кого-то отравить. Значит, уже вычислил очередного врага. Но кто враг? Вася этого никому не скажет. Выучка.

По поручению Игоря Петровича за Васей незаметно следили. Вася умел уходить от погони, заметать следы, притворяться другим человеком. Так вышло и на этот раз. Почуяв за собой слежку, Василий ринулся ночью в туалет, достал из кармана отраву и выпил на раз, чтобы расправиться, наконец, со своим главным врагом.

За Васей пришли вовремя. Он уже сползал по стеночке в туалете, планировал на пол, вокруг него уже кружили красные бабочки, потолок распахнулся, сверху ударил в глаза яркий свет. Васю подхватили два санитара и повели в процедурный кабинет промывать желудок.

Очнулся опер Вася в наблюдательной палате. Руки и ноги были зафиксированы скрученными простынями, на соседней койке лежал Куба. Пациенты набросились на филера после предательства Василия. Опера Васю уважали. А Кубу боялись и не любили. Следующим врагом Вася назначит Кубу. Заслужил.

Рай Ромки райкина

По утрам я обычно прогуливаюсь по микрорайону. Выхожу около 4-х, когда только-только появляются первые бегуны, собачники и странные люди, вроде меня, которые в такую рань не занимаются пробежками, не выгуливают домашних питомцев, а бесцельно шляются по городу.

Не много таких, но есть.

У меня подобные бесцельные прогулки вошли в привычку. Многолетнюю. Практически всех странных утренних я знаю в лицо.

Среди них есть Ромка райкин. Райкин – это не фамилия Романа. Имя женщины, с которой он много лет назад проживал. Райка. В молодости девушка бойкая, интересная, с большой копной темных волос. Она Ромкой управляла. Поэтому не она стала ромкина, а Ромка стал райкин.

Так и повелось. Если Ромка, то райкин.

Сама Райка исчезла из поля зрения так же быстро, как появилась. Лет десять назад можно было по утрам видеть забавную процессию: сначала из частного дома выходила черная немецкая овчарка, затем появлялась Райка – опухшая, темная, с всклокоченными волосами. А за ними выходил Роман. Они шли друг за другом, овчарка приглядывала за Ромкой, Ромка приглядывал за Райкой. Куда они шли по утрам, было не понятно. Но днем они возвращались пьяные. А овчарка..? наверное, сытая. Потом Райка родила и пропала. Ребенок тоже. Остались в доме овчарка и Рома. Родители у него давно умерли, передали сыну в наследство большой дом и хозяйство. А Роман стал мечтать о рае и пить. Не о Райке он мечтал, а о рае. Своем, ромкином. Рай этот представлялся ему так: никаких забот, торопиться никуда не надо, хочешь – идешь на пляжный берег Волги, валяешься там на солнышке, пьешь пива вдоволь, закусываешь, купаешься, отдыхаешь. Мечта, а не жизнь.

О своем рае Ромка нередко рассказывал публично, когда у него вдруг стали появляться крупные суммы денег, и наивный Рома накупал водки, еды и пива, и угощал всех желающих выпить и поговорить прямо во дворе.

Вскоре выяснились причины внезапного ромкиного обогащения. Он стал директором какой-то крупной фирмы. Ромку приодели, регулярно выдавали зарплату. За то, чтобы он ничего не делал. Тратил бы деньги и таким образом воплощал мечту о своем рае.

Желающих поесть и попить на ромкины деньги было много. Взамен нужно было лишь послушать ромкины мечты о рае. Через полгода райской жизни выяснилось, что на ромкин паспорт кем-то было оформлено множество кредитов в банках, дом его был заложен-перезаложен. А Роман подозревался в крупном мошенничестве и попытках уйти от налогов. Глядя на Ромку, трудно было представить себе, что это и есть матерый хитрец. Обвели вокруг пальца наивного пьяного чудака. Мошенники.

И тогда Ромка оставил овчарку при доме, который уже по факту принадлежал другим, и ушел бомжевать на улицы. Ночует он иногда в теплотрассе, когда на улице холодно. Питается едой, которую оставляют для него на лотках крытого рынка. За это он собирает там бутылки и мусор. А летом жизнь у него расцветает, и Ромка снова воплощает свой рай в действительность. Он ничем не обременен. Никуда не торопится. Утром спускается на пляж Волги. Собирает бутылки, банки. Допивает остатки со дна (рай у него, стало быть, донный). Через час, уже вполне довольный собой и жизнью, поднимается с пляжа и идет в родной микрорайон. В руках у него пакет с остатками «донного рая», он бродит по улицам, сидит на лавках, заглядывает в урны – там нередко оставляют с вечера недопитые бутылки. Утром он уже в раю. Иногда напевает что-то себе под нос – от избытка донного рая.

Овчарку посадили на цепь новые хозяева дома. Райка больше в микрорайоне не появляется. У каждого своя жизнь.

Думаю, что Ромкин рай именно такой, к какому он стремился в своих мечтах. Сыт, пьян, свободен, ничем не обременен.

Недогляд доктора

Психика человека – сложная штука, малейший сбой может привести к непредсказуемым последствиям. Это бывает очевидно, когда речь идет о болезни и способах лечения. Выражаясь простым языком, если заточен человек под одно лекарство (даже если оно обладает эффектом плацебо), и оно на него действует, лучше оставить его, нежели бездумно менять на другое. Ну, а если говорить о сильных препаратах, которые купируют развитие бреда, то, тем более, к смене лекарства нужно относиться очень внимательно. Именно это обстоятельство едва не привело Виктора К. (пациента ПНД) в психиатрическую больницу тюремного типа. Виктор лечился у психиатра амбулаторно. Примерно раз в два-три месяца приходил к доктору, детально рассказывал ему о своем самочувствии. Доктор слушал, задавал дополнительные вопросы, и, если убеждался, что пациент критически относится к болезни и не обманывает врача, выписывал ему ту же строгую схему препаратов.

Строгая схема – один доктор – внимательный анализ – одна рабочая сетка лекарств, – действовала безотказно много лет. Обострение болезни вовремя купировали и до стационара дело не доходило.

Летом доктор уехал в отпуск. По какому-то недогляду администрации вместо него Виктора принимал молодой неопытный психиатр. Он посмотрел, какие препараты обычно выписывал основной доктор. Но, в связи с перебоями важного лекарства, заменил его на более легкое. Скажем так: вместо сильного транквилизатора прописал валерьянку. Не буквально, но чтобы понятна была разница.

Через две недели с Виктором случился острый приступ. Вызван он был двумя обстоятельствами: во-первых, пациента принимал другой врач, а, во-вторых, поменяли лекарство – сильное на слабенькое. Кажется, мелочь, но для обремененного психической болезнью – это далеко не мелочь. Строгая схема была надломана.

Виктора поймали ночью в центре города в храме, когда он пытался поджечь себя и храмовую икону.