Ян Кириллов "Границы памяти. Серия «Границы»"

– И всё, что я воображал… Все видения…

– Реальны.

2

Дальнейший путь лежал на север штата, и это были долгие – бесконечно долгие – тринадцать часов. Можно было доехать и за десять, если бы не приходилось останавливаться. Как объяснял эти остановки Марк, это были меры предосторожности.

Чем дальше, тем меньше оставалось вечерних огней, тем увереннее властвовала ночная тьма. В неё ушли небоскрёбы, жилые кварталы и многоэтажки, а позже – фермерские поля. Кончились приветливые лесопарки, идеальные для семейного отдыха. Всё реже мелькали за окном лиственницы и всё чаще – ели и сосны.

Ближе к концу поездки, Фред заснул, а Марк пересел на переднее сиденье.

– Как поживает Беатрис? – поинтересовался он у Генриха по-немецки.

– Чудно, – ответил тот. Получилось немного резковато.

– Что-то не так?

– Этот Фред. Ты в нём уверен?

– Больше чем в себе.

Недолгое молчание.

– Помнишь тот день, после гонки, в Мюнхене? – спросил Генрих.

– Конечно. А что?

– Я, конечно, сделал вид, что поверил тебе, но, – Генрих подбирал слова. – Я боялся. До ужаса! А этот? – он качнул головой в сторону пассажирского сиденья. – Будто на прогулку с друзьями собрался!

– Генрих, спокойно. Может, он, как и ты, боится, но не подаёт виду.

– Ага! Конечно, – он только теперь вспомнил, что рядом спит человек и заговорил тише. – Сомнения, Марк. Со-мне-ни-я.

– И в чём они, твои сомнения? – весело спросил Марк.

Тот ничего не ответил и, переключившись на дальний свет, прибавил скорости.

– Хочу поскорее с этим закончить.

Цивилизация перестала напоминать о себе к полуночи. Кончилось Трансканадское шоссе, и машина съехала на грунтовую дорогу. Когда показались первые звёзды, серебристый «Опель» остановился посреди хвойного леса.

Генрих вышел, размял ноги и захлопнул дверь. Фред проснулся, потянулся и протёр глаза.

– Где мы?

– Это место называется «слабой зоной». Пойдём, – Марк помог ему выйти.

Генрих сошёл с обочины и начал спускаться со склона прямиком в дикую чащу. За ним это сделали остальные двое. Жёсткие кусты, острые неровные валуны и мягкая грязь мешали идти. В темноте невозможно было разглядеть, что находится в десятке шагов, и даже фонарик Генриха едва помогал. Дошли до оврага. Марк остановился и оперся спиной о сосну. Фред уселся под деревом, а Генрих встал перед оврагом, посмотрел в небо и прищурился.

Марк закрыл глаза, положил пальцы себе на виски и чуть запрокинул голову, вдохнул и задержал дыхание. Прошло полминуты. Его губы едва заметно зашевелились. Чуть позже он резко выдохнул.

– Энергопотоки сместились. А?ртэум откроет «тоннель» на дороге, четыреста метров к северу через девятнадцать минут.

– Отлично, – Генрих широко улыбнулся.

– Что «отлично»?

– Не будем тащиться на своих двоих.

– Только не дури, немец. Бегом!

Обратный путь через заросли дался куда тяжелее, потому что и вправду приходилось бежать. Фред нацеплял веток и репейника, опытный Генрих почти не потрепал одежду, а Марк даже не запачкался.

– Бегом, бегом! «Тоннель» на пять минут.

– Твою… – Генрих буквально прыгнул за руль. – Поторопитесь, оба! – он нервно барабанил пальцами по рулю, пока Фред и Марк не заняли места.

Автомобиль разогнался. Генрих со всей силы вдавил педаль, вцепившись намертво в руль. Он делал это не в первый раз, но отделаться от лёгкой дрожи в ногах и пальцах.

Всё исчезло в один момент. Распалось на мелкие-мелкие белые точки. Писк в ушах. Кровь из носа. Звуки на несколько мгновений исчезли. В бледной немой пустоте, появился первый звук. Это было похоже на журчание воды. Белизна рассеялась, обретя форму жёлтого диска. Солнце. Вокруг – голубое небо. Под ним – трава и лес. Другой, совсем другой, с огромными листьями и длинными ветвями, что тянулись вверх, причудливо извиваясь.

Бах! И автомобиль тряхнуло. Фред сглотнул, и звуки появились вновь. С ними оформились очертания салона, Марка и Генриха. Оба спокойно общались, будто ничего и не произошло.

– Самое сложное позади, – пояснил Фреду Генрих. – Теперь только добраться до города.

Ветви, дикие, словно осмелевшие, тянулись над дорогой и «нагло» били по стеклу. Казалось, в этих необузданных джунглях нет места и намёку на цивилизацию, но все же здесь проходила дорога. Конечно, не канадская трасса, а обычная серая грунтовка, однако её хватало на то, чтобы автомобиль почти не трясло.

Будто мальчишка, Фред прижался лицом к стеклу и открыл рот. Полюбоваться было на что: растения, окружавшие дорогу, не были знакомы Фреду ни по школьным учебникам, ни по каналу «Дискавери». Что-то общее в них было с бамбуком, но по форме они скорее напоминали то ли пальмы, то ли гигантские лопухи, медленно кивающие на ветру. Под сенью этих гигантов нашли себе место десятки и сотни видов незнакомой флоры. Где-то попадался вездесущий папоротник, но где-то мог из-за кустов промелькнуть загадочный плод с яркими жёлтыми и красными полосами, а иногда и белый в чёрную крапинку. Некоторые дикие плоды очень походили на апельсины и киви. Много раз попадались цветы, ужасно напоминавшие губы. Когда лес сгустился, папоротник почти исчез, а вот жёлто-красный плод начал появляться чаще.

Лес неожиданно оборвался. Открылась просторная зелёная равнина. Трава была, чем дальше от дороги, тем выше, а вдали, где начинались холмы, она наверняка могла бы скрыть человека на лошади. Именно такое впечатление складывалось оттого, что трава колыхалась даже от слабых дуновений ветра. Холмы были огромны и плавны, словно вытесанные рукой мастера, и напоминали очертания женского тела. Там, за холмами, в низинах, изредка мелькали сверкающие на солнце голубые озёра, даже отсюда казавшиеся невероятно холодными и глубокими. Изредка, на холмах, мелькали белые или жёлтые домики.

Фред не мог оторваться. Всё это выглядело как сон сумасшедшего, ведь, как известно, только сумасшедшие видят цветные сны. Вот только ощущалось это всё настолько реальным, настолько живым, что на сон больше походила прежняя жизнь, а не те холмы, не та трава, и даже не те полосатые фрукты. Фред чувствовал, что родился даже не заново. Впервые. На уровне каждой клетки он ощущал в себе перемену. Другой, новый Фред, просился наружу, пытался просочиться слезами и достучаться сердцем. Казалось, он не заслуживает всей этой красоты, этой новой жизни.

– Открой окно! – радостно и многообещающе воскликнул Марк.

Фред так и сделал. То, что он испытал, стоило бы сравнить с первым полётом. Свежий, холодный, сочный и «дерзкий» ветер ворвался в салон и растормошил застоявшийся воздух. Словно любопытные, потоки ветра прощупывали каждую клетку его кожи и каждый изгиб лица. Этот ветер приносил издалека интуитивно знакомый каждому запах мокрой свежескошенной травы. В ней, в этой траве, ещё сохранилась древняя народная песня, аромат лугов, не изведавших пестицидов. Этот ветер нёс по миру и песню, и эту траву, и само счастье.

Воздух обрёл приятный горьковато-сладкий привкус, тонкий, едва-едва уловимый. Хотелось закупорить его в баночку и доставать, когда захочется. Но привкус быстро исчез, оставив о себе лишь воспоминания. Небо, между тем, обрело мягкий сиреневый оттенок. Над холмами, у самого горизонта, оттенок уже был ярче и приближался к уверенному фиолетовому. Сама же трава, когда на небо нашли тучи, стала зелёной со слабым оттенком серо-голубого. Цвета, цвета, феерия цветов! Фреду не верилось, что он видит их, чувствует их, но он видел, и не только глазами, но всем телом.

Знакомый для уха раскат грома и мелкий моросящий дождь по крыше. Хоть что-то здесь такое же, как в Джейн энд Финч. Окно закрывать не хотелось. Напротив, открыть пошире, и более того, открыть люк, о чём Фред попросил Генриха. Тот отказался, так как не хотел мочить салон.

«Старый зануда», мысленно окрестил его Фред.

– Марк! Мы где?

– В другом мире!

Фред рассмеялся. Не оттого, что не поверил. Напротив, поверил, и всем сердцем. Просто сама правда казалась настолько абсурдной, что хотелось смеяться и смеяться над ней как сумасшедший.

– Добро пожаловать в Мир Высокой Энергии!

– А почему не в рай?

– Потому что мы живы. Я ведь объяснял всю дорогу.

Фред помотал головой.

– Ничего не помню.

– Тоннельное помутнение, – кивнул Марк. – Такое бывает, если не привык шастать между мирами, как мы с немцем. Он ещё и умудряется держать руль. Генрих, ты как?

– Будто пьяный, – усмехнулся тот.

– Ты на себя наговариваешь. На самом деле он трезвый как стёклышко! Слушай, ты молчал почти всю дорогу. Расскажи Фреду, как ты выиграл гонку в Мюнхене.

– Это было давно. Нечего рассказывать, обычная гонка.

– Неправда. Это была экстремальная гонка – в адских условиях бездорожья, в ливень как из ведра. Генрих не просто победил. Во время гонки у него на бардачке был стакан воды. За всё время гонки из стакана не вылилось ни капли.

– Ну, может быть пару капель.

– Благодаря этой победе, Генрихом заинтересовалась «Полярная Звезда».

– А когда Марка турнули из «Опеки», я решил – ну их к чёрту. И пошёл работать на Марка.

– «Опека»? – Фред озадачился и напрягся. – Да, ты рассказывал о них. Ублюдки, которые меня пасли. Поверить не могу – ты был среди них.

– Усыплял их бдительность. Но теперь мосты сожжены. Считай, мы с тобой, Фред, пересекли Рубикон. Отсюда начинается новая жизнь.

На горизонте появился городок. Здания по высоте не превосходили пару этажей. Похожие друг на друга бело-голубые дома, окруженные деревьями и кустами, тянулись вдоль параллельных улиц. Чуть позже показался более строгий и монотонный, и, в то же время, более стройный ряд белых домов.

Автомобиль остановился посреди улицы. Земля здесь была сплошь покрыта ровной как стол светлой жёлто-серой плиткой. Около домов были высажены длинные клумбы, изобилующие такими же фруктами и цветами, что попадались в лесу. Все дома выстраивались один за другим, сливаясь в параллельные ряды. Соединённые мостами-арками, они образовывали, второй ярус, по которому можно было ходить. Такие же арки были перекинуты над улицами, что позволяло гулять по верхнему ярусу вдоль и поперёк. Этим и пользовались, с удовольствием, местные жители, одетые в разноцветную одежду. Одежда состояла из отдельных лоскутов, перевязанных поясками на бёдрах, локтях, запястьях и коленях. Особой разницы между мужской и женской одеждой не было, разве что у женщин была обнажена талия. Дети вообще бегали почти раздетые. Кожа у местных жителей была светло-бронзовая, волосы, в основном, тёмные или русые. По лицам нельзя было сказать, довольны ли они жизнью. Кто-то улыбался или смеялся в беседе с другом, кто-то ругался, а некоторые, в основном старики, сидели на скамьях и покуривали трубки, обсуждая что-то важное. Мужчины неспешно гуляли по улицам, а женщины следили за детьми.

Взрослые поначалу не обращали внимания на подъехавший автомобиль. Только мужчины, с деловым видом, рассматривали его, покусывая странные длинные чёрные палочки. Загорелые дети с любопытством кружили вокруг машины, не понимая, что могут попасть под колёса. Их мамам приходилось подбегать и уносить их подальше от дороги. Хотя, как ни странно, никакой враждебности эти женщины к чужеродному транспорту не проявляли. Транспорт для них был чем-то вроде погодного явления или непонятного зверя, от которого лучше держаться подальше.

Генрих недовольно посигналил, чтобы распугать детей. Тем понравилось, и они начали передразнивать звук гудка. Потихоньку, улица за улицей, иномирный «Опель» продвигался к центру города. Туда, где виднелось единственное высокое здание.

У Фреда перехватило дыхание. Огромная шестигранная башня. Та самая.

Всё, что растворилось некогда в детских снах, теперь явилось перед глазами. Серая громадина с плоской крышей и семью пиками: шесть по углам и один в центре – самый высокий. На последнем красиво реял зелёный в жёлтом обрамлении флаг с символом, издалека напоминающим букву «Y».

Народ не только не расходился от гудков: не зная значения этого звука, толпа, наоборот, только скапливалась на улице. Ехать стало невозможно.

– Мне это надоело. Марк! Может, пройдёмся пешком? Эй! – крикнул Генрих, высунувшись из окна.

«Эй!» отвечали ему полураздетые загорелые дети.

Вначале город казался прекрасным, выбеленным и ухоженным, однако, чем дальше к центру, уже пешком, продвигались трое, тем меньше улицы радовали и восхищали, и тем больше вызывали смешанные чувства. Это выражалось в клумбах. Чаще попадались сорняки, что не срезанными лозами удушали благородные цветущие растения. Выражалось и в стенах – трещины, плесень и мох проедали их то здесь, то там.

Каждая стена была расписана незаметным с первого взгляда узором. Но стоило ненадолго задержаться на ней, как узор будто сам собой проступал, напоминая то мороз на окнах, то орнамент, а то и древние письмена, стилизованные под единый рисунок. Это удивляло и немного отвлекало от запущенности и упадка. Быть может, первое впечатление об этом чудном городке замылило взгляд, и детали, портящие его, не сразу бросились в глаза.

Мелкий дождик, плавно перешёл в снег. Снежинки ложились прямо на яркие красные цветы и зелень, и быстро таяли. Улица покрылась тонким слоем снега и влаги. Что особенно восхищало в местных жителях, они настолько привыкли к резким сменам погоды, что и в снег одевались по-летнему. У большинства были открыты плечи, руки и ноги.

Трое пробились сквозь тучи любопытных зевак. Марк их не замечал, а Фред улыбался им шире лица. Походка его постепенно стала уверенной, размашистой. Генрих шёл позади и настороженно наблюдал за Фредом. Что-то ему явно не нравилось. То ли уверенная походка, то ли некая только что проявившая себя надменность. Генрих, пускай и заочно, слишком хорошо знал Фреда, чтобы быть уверенным – да, это он самый. Но Марк шёл рядом, спокойно глядя вперёд, в сторону башни.

Словно подтверждая мысли Генриха, Фред внезапно подхватил подбежавшего к нему ребёнка и усадил себе на плечо.

«Я знаю народы, в которых прикасаться к детям считается смертным грехом. Говорят, что это убивает душу ребёнка».

Но Фреду было всё равно. Он вёл себя как турист и ни капли не стеснялся бесцеремонно похлопывать мужчин по плечу и щипать женщин пониже спины.

– Шайзе! – не вытерпел Фогель и подошёл к Марку. – Скажи ему, чтобы так себя не вёл. Он в чужом незнакомом мире.

– Расслабься, Птица. Видишь, люди ему рады.

– Ещё раз переведёшь мою фамилию, и можешь искать себе другого водителя!

Между тем, показалась круглая площадь, в центре которой и возвышалась та самая башня. Вблизи она смотрелась не такой уж и громадной. Башня была выложена из цельных каменных блоков, примерно с полтора роста высотой каждый. Камень, от времени и, видимо, долгого отсутствия заботы, покрывали трещины и поросли. В одной стене даже остались дыры, где раньше гнездовались птицы. Даже они теперь опустели.

– Фредерик Уолтер Берроу, – произнёс Марк, положив руку на камень стены. – Ответственно заявляю тебе – это не «Фотошоп», не монтаж и не игра твоего воображения.

Тот отпустил мальчишку. Почему-то, выражение лица ребёнка изменилось. Когда приблизились к башне, глаза у него округлились. Мальчик выглядел испуганным. Соскочив на побитую временем плитку центральной площади, он поторопился убежать с неё, причём так, будто камни обжигали ему пятки.

– Что с ним?

– Эта площадь, и эта башня, считаются проклятыми. Как и тот район, куда мы сейчас пойдём.

Только сейчас Фред заметил, что никто из людей, что собрались на улицах, не стоит на площади. Толпясь на самой границе, они со смесью ужаса и трепета глядели на пришельцев. Можно было расслышать одно общее слово, которое ходило по толпе. То ли «кри», то ли «ирм».

– Жители этого городка на протяжении веков, из поколения в поколения, хранили одну легенду. Легенду о человеке из давно ушедших времён.

Снег прекратился, так и не успев отлежаться. Из-за туч выглянуло солнце, и за несколько минут, пока трое шли на восток от башни, успел растаять.

Успокоившись и немного попривыкнув к тому, что вокруг – совершенно незнакомый мир, Фред начал вспоминать многочасовую лекцию, которую читал ему в машине Марк, пока те ехали на север Онтарио.

3

Восемью часами ранее. Серебристый «Опель» уходил всё дальше на север по Трансканадскому шоссе. По мере того, как он удалялся от Торонто, Фред чувствовал себя спокойнее. Глядя в темноту, освещаемую фарами, он представлял себе, как его тревоги и страхи, маленькая квартирка, мачеха Стоун, и всё остальное, что он так ненавидел, растворялось в этой темноте. Но расслабляться было пока рано.

– То, что я расскажу тебе, Фред, поначалу вызовет насмешку, потом раздражение, затем шок и, наконец, гнев. Ты должен преодолеть эти стадии, чтобы перейти к принятию.