Газета Jamanak была основана Мисаком Кочуняном (Misak Ko?unyan, 1863–1913). С 1908 г. ее выпускала семья Кочунянов[21 - См.: Amalia Giragosyan (Hg.). Hay Barperagan. S. 82. См. также: Toros Azadyan. Mshaguyt‘ Azkakragan Darekirk‘ 1948. Istanbul: Mshaguyt Kradun, Beeid Basimevi, 1947. S. 113.]. Это была одна из самых старых стамбульских газет, и тираж у нее был один из самых больших[22 - У нас нет статистической информации о тираже и частоте выхода армянских газет в провинциях. Источники, к которым я обращалась, не содержат таких данных. Интересно, что в мемуарах Кеворка Халаджяна (Ke?rk Halajian) упоминается запрет на распространение армянских газет в восточных провинциях. См.: Taparagan (Ke?rk Halajian). Tebi Gakhaghan. Boston: Hairenik PubL, 1932. S. 144.]. Многие армянские колумнисты и журналисты сотрудничали с Jamanak в тот или иной период своей карьеры. Эта газета считалась кузницей кадров.
Подробный разговор о газете Nor Or будет идти в третьей главе этой книги. Она выходила с июля 1945 г., сначала раз в неделю, а уже через год – ежедневно. В справочнике Hay Barperagan Mamuli Madenakidut‘yun («Библиография армянской периодической прессы») перечисляется несколько газет с таким названием, которые выходили в Стамбуле и других местах[23 - Amalia Giragosyan (Hg.). Hay Barperagan. S. 150.]. В этом же источнике упоминается, что Аведис Аликсанян (Avedis Aliksanyan, 1910, Стамбул – 1984, Париж)[24 - Аведис Аликсанян родился в Ускюдаре (?sk?dar) и посещал армянские школы Берберян (Berberyan) и Гетронаган (Getronagan). Когда газета Nor Or была запрещена в 1946 г., он попал в тюрьму. После освобождения и до эмиграции во Францию в 1948 г. он выпускал газету Aysor. В Париже он продолжал журналистскую деятельность. Детали его биографии можно найти в статье из газеты Ashkharh («Мир») от 29 декабря 1979, № 1119, Париж, которая приводится в: Aram Pehlivanyan, ?zg?rl?k Iki Adim ?tede Degil. Istanbul: Aras Yay., 1999. S. 99. C 1960 г. Аликсанян был главным редактором Ashkharh; до этого он работал в Lays Parizi (1957) и Lusaghpiwr (1958). Он был членом Коммунистической партии Франции. Дальнейшую информацию можно найти в Haygagan Sovedagan Hanrakidaran. Bd. 1 (Jerewan, 1974), в статье “Aliksanyan”. Я благодарна Арарату Шекеряну (Ararat sekeryan), который отсканировал и прислал мне обе эти статьи.] был главным редактором газеты Nor Or с 1945 по 1946 г.[25 - Amalia Giragosyan (Hg.). Hay Barperagan. S. 150.] Как я поняла из анализа биографий издателей и передовиц Nor Or, главными редакторами этой газеты были Аведис Аликсанян, Саркис Кечян (Sarkis Kenyan, псевдоним S. К. Zanku, 1917, Стамбул – 2004, Париж)[26 - Подробную биографию Кечяна можно найти в интернете. URL.: www.ara-syayincilik.com/tr/yazarlar/s-k-zanku/58 (дата обращения: 8.06.2020).] и Арам Пехливанян (Aram Pehlivanyan, псевдоним A. Savars; среди членов
Турецкой коммунистической партии он был известен как Ahmet Saydan; 1917, Стамбул – 1979, Лейпциг)[27 - Подробную биографию Пехливаняна можно найти в интернете. URL.: www. arasyayincilik.com/tr/yazarlar/aram-pehlivanyan/10 (дата обращения: 8.06.2020).]. До начала работы в Nor Or Аликсанян выпускал вместе с Ара Кочуняном (Ara Ko?unyan) газету Badger[28 - Подробную биографию Кочуняна можно найти в интернете. URL.: www.arasyayincilik.com/tr/yazarlar/ara-kocunyan/8 (дата обращения: 8.06.2020).]. Nor Or была, возможно, самой свободомыслящей из армянских газет до 1923 г. В декабре 1946 г., в период, когда действовали особые меры, она попала под запрет. Группа, сложившаяся вокруг Nor Or, первое поколение армянских интеллектуалов после геноцида, вынуждены были покинуть Турцию из-за преследований в конце 1940-х гг. Таким образом армянское сообщество, оставшееся в Турции после 1915 г., потеряло свою интеллектуальную элиту уже во второй раз за тридцать пять лет. В отношении к армянским интеллектуалам правительство Турецкой Республики официально продолжало политику Османской империи. Преследования продолжались даже после геноцида, многие армянские интеллектуалы попали в тюрьмы.
После запрета Nor Or Аведис Аликсанян перевыпустил в 1947 г. газету Aysor, которая выходила еженедельно до 1948 г. Пакарат Тевьян (Pakarat Tevyan) пишет в Erchanig D arekirk‘ 1948, что издатели Aysor следили за литературной жизнью в Европе и США и публиковали поэтические и прозаические новинки[29 - Pakarat Tevyan. Erchanig Darekirk‘ 1948. Istanbul: Dogu Basimevi, 1947. S. 5.].
Газета Tebi Buys выходила под руководством Рупена Машояна (Rupen Masoyan, 1928–1999, Стамбул) и Ерванта Гобеляна (Yervant Gobelyan, 1923–2010, Стамбул). Оба они играли важные роли в истории армянских изданий в Стамбуле. Машоян писал статьи для различных газет и журналов, например для Hantes Misaguyti («Журнал культуры»), который издавали выпускники Гимназии Гетронаган (Getronagan), для Jamanak, для Agos и для газеты Nor Таг («Новая эпоха»); кроме того, он преподавал в этой гимназии[30 - Cm. URL.: www.arasyayincilik.com/tr/yazarlar/rupen-masoyan/57 (дата обращения: 8.06.2020).]. Гобелян был плодовитым автором. Известны такие его книги, как Yerani Те[31 - Такую транслитерацию предлагает издательство Aras.] («Хорошо бы», 1948), Khtcangarner[32 - См. сноску 26.] («Мозаики», 1968) и Memleketini ?zleyen Yengeg[33 - Подробную биографию Гобеляна можно найти в интернете. URL.: www.arasyayincilik.com/tr/yazarlar/yervant-gobelyan/79 (дата обращения: 8.06.2020).] («Рак, который скучал по родине», 1998); в 1948 г. он основал издательство «Теби Луйс» (Tebi Luys). Под его руководством выходила еженедельная газета Luys («Свет»), а затем – газета Tebi Luys, которая закрылась из-за нехватки средств. В 1953–1954 гг. он работал в ежедневной газете Аук («Заря») в Бейруте[34 - Ibid.]; после возвращения в Стамбул он до 1957 г. работал в газете Marmara. Потом он опять уехал в Бейрут, где жил до 1965 г. и работал в еженедельном журнале Sp‘iwfk‘ («Диаспора»). В последние пятнадцать лет жизни Гобелян работал в армяно-турецком еженедельнике Agos. В еженедельнике Tebi Luys он публиковал в первую очередь литературные тексты, стихотворения и заметки о культурной жизни в Стамбуле, Советской Армении и общинах диаспоры. В справочнике Нау Barperagan Mamuli Madenakidutyun указано, что Tebi Luys появляется только в 1948 г.[35 - Amalia Giragosyan (Hg.). Hay Barperagan. S. 72.], но эта дата может быть неверной: девятый выпуск газеты датирован 29 апреля 1950 г., то есть первый номер должен был выйти в марте 1950 г.[36 - Tebi Luys. 29 Apr. 1950. № 9.] Возможно, разницу в датах можно объяснить тем, что в 1948 г. было основано издательство с таким названием, а газета появилась позднее. В июне 1951 г. она ненадолго закрылась из-за нехватки средств, а в следующем году продолжила выходить[37 - Pakarat Tevyan. Erchanig Darekirk‘ 1953. Istanbul: Varol Matbaasi, 1952. S. 9.].
Еще один еженедельник, Paros, был создан Таквором Аджуном (Takvor Acun) в 1949 г., то есть в разгар кризиса, связанного с выборами патриарха, и вызванного им раскола внутри армянской общины. Название Paros часто использовалось для армянских газет и журналов в разных странах. Справочник Hay Barperagan Mamuli Madenakidutyun перечисляет много публикаций с таким названием, но только не стамбульский журнал. Пакарат Тевьян (Pakarat Tevyan) пишет, что Paros некоторое время выходил ежедневно. Выпуск этого журнала прекратился через пять лет, в 1954 г.[38 - Pakarat Tevyan. Erchanig Darekirk‘ 1954. Istanbul: Varol Matbaasi, 1953. S. 10.]
Вторую важную группу источников, после газет и журналов, составляют ежегодники, которые выпускались организациями или частными лицами. Одним из самых известных составителей ежедневников был Теотиг (Teotig[39 - Теодорос Лапчинджян (Teodoros Lap^inciyan), также известный как Теотиг (Teotig, 1873, Стамбул – 1929, Париж) работал в газетах Piwzantion («Византия»), Manzume-i Efkar, Ceride-i $arkiye и Dzaghik («Цветок»). Вместе со своей женой Аршагуи Теотиг (Джезведжян) (Arsaguhi Teotig (Cezveciyan)) он выпускал с 1907 г. Azkayin Daretsoytse. Эта работа продолжилась и после смерти Аршагуи в 1921 г. В 1912 г. вышла его первая книга, Dib и Dar («Печать и буква»), посвященная 400-летию армянской печати. В 1915 г. он был заключен под стражу, а в следующем году вначале изгнан в Измит (Izmit), а затем выслан по маршруту Эскишехир (Eskisehir) – Конья (Konya) – Позанти (Pozanti), где его в конце концов спасли местные армяне. Теотиг вернулся в Стамбул, но в 1923 г. он снова, как и многие другие, покинул город. В этот раз он уехал на Кипр и в итоге оказался в Париже. Его подробную биографию можно найти в книге: Teotig. // Nisan Amti. Hg. von Dora Sakayan. Istanbul: Beige Yay, 2010.]) – он выпускал альманах Azkayin Daretsoytse («Альманах для всех»). Важными для моего исследования были альманахи Entartsag Darekirk‘ Surp P‘rgich‘ Azkayin Hiwantanotsf («Альманах Армянской национальной больницы “Сурп Пргич”») за 1932,1937–1939,1942 и 1944–1949 гг. и Erchanig Darekirk‘ («Веселый альманах») за 1944–1954, 1957, 1958 гг. Их издавал Пакарат Тевьян[40 - Пакарат Тевьян (1893–1967) создал альманах Erchanig Darekirk‘ в 1928 г. и выпускал его на протяжении 40 лет. Ср.: Arsen Yarman. Sunum // Surp Ptrgic Ermeni Hastanesi 1900–1910 Salnameleri. Bd. 13. Istanbul: Surp Pirgic; Ermeni Hastanesi Vakfi K?lt?r Yay., 2012. S. 312.], и оба альманаха отличались разнообразием содержания – в них можно было найти отрывки из армянских романов и другой художественной литературы, новые законы, статьи, появившиеся за год в армянских газетах, биографические справки, заметки об истории и искусстве, статистические данные, имеющие отношение к турецкой и армянской жизни. Стоит отметить, однако, что Сервер Р. Искит (Server R. Iskit), автор многих работ об издательском деле в Турции, занимавший важную позицию в Главном управлении печати (Matbuat Umum M?d?rl?gu), не упоминает ни одного из этих альманахов в разделе «Особые ежегодники» (Hususi Salnameler) своей книги T?rkiyede Nesriyat Hareketleri Tarihine Baki? («Обзор истории печати в Турции»)[41 - Server R. Iskit. T?rkiyede Nesriyat Hareketleri Tarihine Baktf. Ankara: Milli Egitim Basimevi, 2000. S. 232–239.]. В разговоре о ежегодниках стоит также упомянуть особое издание к пятнадцатой годовщине (1938) основания Турецкой Республики, выпущенное Торосом Азадяном (Toros Azadyan, Т. Azad)[42 - Торос Азадян (1893–1955) был одним из самых плодовитых авторов республиканского периода. Он занимался также издательской деятельностью. Среди его книг – Hushamadean Karage?zyan Orpanotsi 1913–1948 («Альманах сиротского приюта Карагёзян»), Lipananean Hasher («Воспоминания о Ливане») и KevorkArk. Arslanyan (1867–1951). Кроме того, он издавал Mshaguyt‘ Azkakragan Darekirk‘ 1948 (Этнографический альманах «Мшагуйт»). В 1949 г. Азадян был направлен для переговоров с киликийским католикосатом как представитель патриаршего местоблюстителя, Кеворка Арсланяна (Kevork Arslanyan).] и Мардиросом Кочем (Mardiros Ko?, М. Ko?)[43 - Мардирос Коч был тогда главным редактором в Jamanak.]. В этом издании собрана важная статистическая информация об армянском населении в турецких провинциях. Третья важная группа источников – это мемуары выдающихся интеллектуалов того времени, таких как Торос Азадян, Грант Гюзелян (известный также под псевдонимом Кючюкгюзелян (K?cj?kg?zelyan)), Хагоп Арсланян, Уильям Сароян (William Saroyan), Хайк Ачикгёз (Hayk A?ikg?z) и др.
Кроме того, к первичным источникам, которые я использовала в своем исследовании, относятся частные документы и архивы Арама Пехливаняна, которые сейчас находятся в Берлине, в ведении его дочери Мелине Пехливанян (Meline Pehlivanian), а также интервью, которые я проводила в разных странах. Информацию о событиях Новейшей истории мне помогли собрать интервью с Варужаном Кёсеяном (1920, Эдинджик – 2011, Стамбул), Дживаном (Civan) и Хайгуи (Hayguhi) Чакар (Qakar, оба родились в Орду (Ordn) и переехали в Монреаль, где Дживан умер в 2016 г., вскоре после нашего разговора), Эвдокси Суджян Парсехьян (Evdoksi Suciyan Parsehyan, родилась в Стамбуле и умерла в Монреале в 2013 г.), Бахдиком (Baghdik) и Шушан (Shushan) Хагопян (Hagopyan, оба родились в Стамбуле, проживают в Монреале), А. К. (место рождения – Вакыф (Vakif), провинция Хатай (Hatay), проживает в Берлине), К. Б. (место рождения – Лидже (Lice), провинция Диярбакыр (Diyarbakir), проживает в Берлине), Ара Тошикяном (родился в Стамбуле, проживает в Берлине), Ара Гармиряном (Ara Garmiryan, родился в Стамбуле, умер в 2016 г. в Монреале), Н. Д. (место рождения – Малатья (Malatya), проживает в Стамбуле), А. Б. (место рождения – Кютахья (K?tahya), проживает в Мюнхене) и К. А. (место рождения – Сивас (Sivas), проживает в Мюнхене). Эти интервью строились с использованием открытых вопросов. Как правило, я начинала с разговора о семейной истории собеседника, а затем переходила к их личному опыту.
В диаспоре армяне создавали землячества, которые часто выпускали объемные книги, где рассматривались история, этнография, география, население и экономика мест их исхода в последние несколько десятилетий. Вот примеры таких книг: Bad-mut‘iwn Antebi Hayots (1953)[44 - Kevork A. Sarafian. Armenian History ofAintab / Badmut‘iwn Antebi Hayots. Los Angeles, CA: Union of Armenians of Aintab in America, 1953.], Tiwtsaznagan Urfan Ew Ir Hayortinere («Героическая Урфа и ее армянские отпрыски», 1955)[45 - Aram Sahagian. Tiwtsaznagan Urfan Ew Ir Hayortinere. Beirut: Dbaran Atlas, 1955.], Badmut'iwn Dar?ni Ashkharhi («История Таронской провинции», 1956)[46 - Garo Sasuni. BadmutJwn Dar?ni Ashkharhi. Beirut: Dbaran Sevan, 1956.], Kharpert Ew Anor Osgeghen Tashde («Харперт и его Золотая долина», 1959)[47 - Vahe Haig (Hg.). Kharpert Ew Anor Osgeghen Tashde. New York: Kharpert Armenian Patriotic Union, 1959.], BadmuCiwn Baghnadan («История Багнадана», 1966)[48 - Hovag Hagopian. Badmut‘iwn Baghnadan. Boston: Hayrenik PubL, 1966.], Badmutfwn Hayots Arapgiri («История армян Арапгира», 1969)[49 - Antranig L. Poladian. Badmut‘iwn Hayots* Arapgiri. New York: Hradaragufiwn Amerigayi Arapgiri Miutean, 1969.], Badmakirk‘ Chmshgadzak‘i («Летопись Чемишгезека», 1971)[50 - Haygazn Ghazarian. Badmakirk‘ Chmshgadzak‘i. Beirut: Hamazkayin Publ., 1971.], Badmutfwn Zeytuni 1409–1921 («История Зейтуна», 1996)[51 - Misak‘ Sisefian. Badmut‘iwn Zeytuni (1409–1921). Beirut: ohne Verlag, 1996.], Bad-makirk‘ Hushamadean Sepasdio Ew Kavari Hayut‘ean («Летопись армян из Себастии [Сиваса] и ее округи», в двух томах, 1974 и 1983)[52 - Badrig Arakel, Hushamadean Sepasdio Ew Kavari Hayutean. Bd. 1,2. Beirut: Mshag Dbaran, 1979; New Jersey, 1983.] и Bolis Ew Ir Tere («Болис [Стамбул] и его роль», 1965–1968)[53 - Это филологическая работа, так что по своей природе она отличается от других перечисленных книг. Автором четырехтомного издания Bolis Ew Ir Tere был Хагоп Сируни (Hagop J. Siruni), известный тюрколог, который после 1915 г. переехал в Румынию.]. Как правило, во всех этих книгах можно найти небольшую главу, посвященную событиям середины XX века. Не все из них я использовала для своего исследования.
Протоколы заседаний Армянского национального собрания 1950 г. и отчеты его комиссий по вопросу кризиса 1944–1950 гг., связанного с выборами патриарха, дали официальное подтверждение другим моим источникам и позволили мне полнее воссоздать правовой контекст конца сороковых и начала пятидесятых годов. Мемуары Тороса Азадяна, который представлял патриархат на судебном разбирательстве в Бейруте, помогли мне лучше понять позицию патриарха[54 - Toros Azadyan. Lipananean Husher. Istanbul: Dogu Basimevi, 1949.]. Переписка Католикоса всех армян Кеворка VI во время кризиса со Стамбульским патриархатом, с католикосатом Киликии в Бейруте и другими религиозными лидерами дает возможность разобраться в механизмах религиозной власти, которые непосредственно вызвали кризис, как международных, так и ограниченных одной общиной[55 - Santro Pehputyan (Hg.). Vaverakrer Hay Yegeghetsu Badmutean: Kevork VI. Gatoghigos Amenayn Hayots (1938–1955). Bd. 6. Jerewan: Osgan Yerevantsi Publ., 1999.].
Документы, которые я получила из Турецкого государственного архива республиканского периода, подтвердили мои наблюдения насчет действий Турецкого государства по отношению к армянской прессе и армянам вообще. Иначе говоря: материалы из архива премьер-министра, о которых я подробно расскажу далее, стали официальным подтверждением того, что отрицание геноцида встроено в структуру Турецкого государства.
Основные предпосылки этой книги
Исторические труды, которые создаются сейчас в Турции, очень избирательно работают с источниками и обходят вниманием целые их категории. Если бы историки Турции и Османской империи принимали во внимание устные и письменные свидетельства курдов, армян, греческого населения Турции («Рум»), ассирийцев и других групп, историческое повествование выглядело бы совершенно иначе[56 - Seda Altug, доклад в Мюнхенском университете, “Viewing state and society relations in Ottoman-Kurdistan from post-Ottoman Syria”, Calouste Gulbenkian Foundation, Gomidas Institute and LMU Turkish Studies Lecture Series: The Ottoman Empire and Its Eastern Provinces, 9 Jan. 2013.]. Современная турецкая историография основывается в первую очередь на государственных документах, написанных на османском или современном турецком, на воспоминаниях чиновников и отдельных консульских отчетах, тогда как многочисленные проблемные зоны предаются забвению. Как пишет Ганс-Люкас Кизер (Hans-Lukas Kieser) во введении к своей книге Der verpasste Friede («Упущенная возможность мира»), официальная турецкая историография просто не замечает армян, курдов и все христианское наследие Анатолии; хотя история Турции без этих важных компонентов будет похожа на историю Германии без упоминания евреев или историю Калифорнии без коренных жителей Америки[57 - Hans-Lukas Kieser. Der verpasste Friede, Mission, Ethnie und Staat in den Ostprovinzen der T?rkei 1839–1938. Z?rich: Chronos, 2000. S. 17.]. Искажается и переписывается история не только восточных провинций, но и западной части Малой Азии. Совсем недавно турецкие историки начали понемногу обращать внимание на другие источники помимо правительственных[58 - См.: Biray Kolluoglu Kirh. Forgetting the Smyrna fire // History Workshop Journal.60 (1). 2005. S. 25–44; Dora Sakayan (Hg.). Smyrna 1922: Das Tagebuch des Garabed Hatscherian. Klagenfurt: Kitab-Verlag, 2006.]. Решение не использовать неофициальные источники можно признать формой отрицания геноцида (через умалчивание). Есть и другая форма – встраивать эти источники в парадигму отрицания. Геноцид – это поворотный момент в любой истории. Он определяет не только будущее страны или региона, где это случилось. Последствия геноцида ощущаются теми, кто его пережил, и поколениями их потомков, где бы они ни жили. Нельзя использовать созданные ими исторические источники, не принимая во внимание этот поворотный момент и те многочисленные следы, которые он оставил в истории. Иначе источники окажутся вырванными из контекста.
В последние десятилетия в Турции – но чаще в других странах – благодаря небольшой группе ученых возник новый способ писать историю. Его можно встретить в работах Танера Акчама (Taner Ak?am), Сейхана Байрактара (Seyhan Bayraktar), Исмаила Бешикчи (Ismail Besik?i), Хамида Бозарслана (Hamid Bozarslan), Дэвида Гонта (David Gaunt), Ди лека Гювена (Dilek G?ven), Хильмара Кайзера (Hilmar Kaiser), Ганс-Люкаса Кизера (Hans-Lukas Kieser), Дженет Клейн (Janet Klein), Эрика-Яна Цюрхера (Erik-Jan Z?rcher), а с недавних пор также Угура Унгёра (Ugur ?ng?r) и Мехмета Полателя (Mehmet Polatel). Они возвращают из забвения историю греков, армян, ассирийцев и курдов в Османской империи. Работы армянских историков и других исследователей, таких как Стефан Астурян (Stephan Astourian), Вахакн Дадрян (Vahakn Dadrian), Грант Дер-Андреасян (Hrant Der Andreasyan), Кеворк Бардакджян (Kevork Bardakjian), Ричард Хованнисян (Richard Hovannisian), Раймонд Г. Кеворкян (Raymond Н. Kevorkian), Марк Нишанян (Marc Nichanian), Кеворк Памукчиян (Kevork Pamukciyan), Ара Сарафян (Ara Sarafian), Вахе Ташджян (Vahe Tachjian), Анахиде Тер-Минасян (Anahide Ter Minassian) и Арус Юмул (Arus Yumul), позволяют увидеть исторический континуум и обеспечивают историкам, работающим на западных языках или на турецком, доступ к важным армянским и армяно-турецким источникам, таким как мемуары, романы, газеты, письма, статистические данные и заметки Армянского патриархата. Конечно, эти процессы происходит вне Турции, но они не могут не оказывать влияния на производство знания в Турции. С середины 1990-х гг. в турецкой исторической науке стало развиваться течение, критически рассматривающее историю первой половины XX века. За последние двадцать лет турецкая наука стала намного лучше распознавать политические инструменты, которыми государство пользуется для преследования оставшихся в Турции немусульманских сообществ, например, погромы 6–7 сентября 1955 г., налоги на имущество 1942 г., изгнание греческого населения в 1964 г., убийство и депортации в Дерсиме в 1938 г.[59 - Более подробную информацию можно найти в следующих книгах: S?kr? Aslan (Hg.). Herkesin Bildigi Str: Dersim. Istanbul: Ileti^im Yay., 2010; Izzettin Qalislar (Hg.). Dersim Raporu. Istanbul: Iletisim Yay., 2011; YaRin Dogan. Savru-lanlar Dersim 1937–1938 Hatta 1939. Istanbul: Kirmizikedi Yay., 2012; ?zg?r Fmdik. Kara Vagon: Dersim-Kirim ve S?rg?n. Istanbul: Fam Yay., 2012; Cihangir G?ndogdu, Vural Gent;. Dersimde Osmanh Siyaseti: tz?le-i Vahset, Tahsis-i Itik?d, Tasfiye-i Ezh?n 1880–1913. Istanbul: Kitap Yay., 2013.], а также выселение евреев из Фракии в 1934 г.
Эти острые моменты, когда действия государства становились особенно жестокими, невозможно понять, если не обращать внимание на едва заметные социально-политические взаимосвязи и на повседневную действительность, которая служит фоном для этих происшествий. Моменты обострения возникают только в определенном общественном и политическом контексте. В этой книге я рассматриваю в первую очередь привычную, банальную повседневность, которая сложилась в обществе после геноцида, и то, как при этом выглядела жизнь армян в Стамбуле и провинциях. Отрицание геноцида стало частью рутины. Его нужно поместить в более широкий контекст и сделать предметом исторической дискуссии. Каждый раз, когда я преподаю историю Османской империи и Турции XIX и XX веков, я задаюсь вопросом: как можно говорить об этих годах, без того чтобы упомянуть массовую жестокость в конце этого периода, которая в итоге вылилась в геноцид? Признаюсь, мне легче преподавать в Германии, чем было бы в других странах, потому что ни один историк, который здесь вырос или родился, если это серьезный ученый, не может представить себе историю Германии XX века без упоминания Холокоста. И тем не менее османская и турецкая история сейчас для многих выглядит иначе. Дискуссии, которые ведутся среди немецких и – шире – европейских историков и социологов с 1970-х и 1980-х гг., никак не отозвались в османской и турецкой историографии, ни в Турции, ни в других странах. Я не умаляю важности существующего сейчас критического подхода к изучению турецкой истории; но отрицание геноцида, его практические и теоретические механизмы все еще ждут исследователей, которые ими займутся.
Признаюсь, меня поразило количество и разнообразие источников на армянском языке, как времен Османской империи, так и республиканского периода. Однако мейнстримные турецкие историки их не замечают. У них нет физического доступа к этим источникам, и более того, они не знают языка. Эта кажущаяся невидимость способствует закреплению официальной исторической парадигмы, так что разговор о проблемных местах истории никак не может начаться.
В этой книге я описываю социально-политическую жизнь Турции, сопоставляя армяноязычные источники с информацией из государственных архивов. Помимо этого, я исследую внутреннюю жизнь армянских общин в Стамбуле и в провинциях. Какие условия, предпосылки и социальные структуры определяли существование турецкого общества после геноцида? Как изменилась жизнь армян после 1923 г. и как армянские лидеры реагировали на требования новой реальности?
Основные причины выбора периода
Выбор этого конкретного периода для моего исследования был обусловлен спецификой источников. Прежде всего он привлекает внимание в связи с кризисом патриархата, который начался внезапной смертью патриарха Месроба Нарояна (Mesrob Naroyan, 1875, Хартерт-1944, Стамбул) летом 1944 г.[60 - Kafnig Stepanyan. Naroyan Mesrob II Gensakragan Pafaran. Bd. 3. Jerewan: Khorkhrtayin Krogh, 1990. S. 128. Нароян родился в деревне Хартет (Hartert) под г. Дарон (Daron) в провинции Муш (Миs) и учился при монастыре «Сурп Гарабед» (St. Garabed) в той же провинции. С 1895 г. он учился при монастыре Армаш (Armas, сегодня Акмеше (Akmese)) неподалеку от Бахчеджика (Bah^ecik), где и завершил обучение в 1899 г. С 1904 по 1909 г. он преподавал в Армаше; в 1927 г. он был избран Стамбульским патриархом. С 1900 г. его литературные и филологические заметки, а также критические статьи, появляются в армянских газетах и альманахах. После его смерти они вышли одной книгой (Nshkharner); вторая книга, Nshanavor Tebker Haygagan Antsyalen («Важные события армянской истории»), была издана в Иерусалиме (биографические данные взяты из книги Степаняна).] Главной причиной кризиса стал спор по поводу завещания патриарха, затем он продолжился в связи с выборами преемника и завершился только в конце 1950 г. Этот кризис вызвал раскол практически во всех институтах армянской общины, а также в армянских газетах, которые выступали за или против патриаршего местоблюстителя, архиепископа Кеворка Арсланяна (Kevork Arslanyan, 1867 Агн/Эгин – 1951, Стамбул)[61 - Арсланян дважды был патриаршим местоблюстителем в Стамбуле: в первый раз после того, как патриарх Завен сложил с себя сан в 1922 г., и до 1927 г., а затем после смерти патриарха Нарояна в 1944 г. и до 1950 г. Биографию Арсланяна составил Торос Азадян: Toros Azadyan. Kevork Ark. Arslanyan (1867–1951). Istanbul: Mshagoyt Hradaragchadun, 1952.]. Святой престол в Эчмиадзине (в Советской Армении), католикосат Киликии в Ливане, армянские общины за пределами Турции, турецкое правительство и армянская община в Стамбуле – все активно участвовали в спорах по поводу того, кто займет патриарший престол. Так вопрос выбора или не-выбора патриарха превратился в полноценный международный конфликт. Он соединился с другим конфликтом – по вопросу территориальных претензий, которые правительство СССР и армянские политические организации предъявили Турции на конференции в Сан-Франциско в 1945 г. Тот факт, что СССР призывал всех армян собраться на своих землях, вызвал резкую реакцию турецких общественных лидеров и превратил Армянский вопрос в одну из главных проблем на международной арене сразу после Второй мировой войны. Армянское сообщество в Турции не имело официальных лидеров или административных органов, поэтому отвечать на антиармянские выпады и бороться с ними пришлось армянским общественным деятелям. Помимо этого, в 1940 г. складывается одна из главных проблем, которая затронула армян в Стамбуле и других частях Турции и не потеряла актуальность даже после конца войны: обвинение армян в том, что они якобы стали пятой колонной. В этой ситуации армянские газеты вышли на политическую сцену, или, по крайней мере, от них ожидались политические заявления, что ставило под вопрос само их существование, а также жизнь и свободу их журналистов. Это еще одна причина моего решения сосредоточиться именно на этом периоде – мне были интересны выборы и судьба интеллектуалов первого поколения после геноцида – в первую очередь круга Nor Or. В 1944 г. Турцию волновали две главных темы, которые были связаны друг с другом. С одной стороны, это были процессы против Турецкой коммунистической партии и ее членов, а также организованные нападения на издательства и редакции печатных органов, которые причислялись к левым. С другой стороны, интенсивно велась антисоветская пропаганда, которая не прекратилась и после окончания войны. Кроме того, Турция продавала гитлеровскому правительству стратегически важный металл – руду хромита – хотя и сознавала опасность такой помощи. Как пишет Левон Томасян (Levon Thomassian) в своей книге Summer of ’42: A Study of German-Armenian Relations During the Second World War, основой для которой стали документы из архивов Министерства внешних дел США, турецкие поставки стратегического сырья фашистской Германии существенно затянули войну[62 - Телеграмма № 280 от Министра внутренних дел США Гулля (Hull) послу США в Турции Стейнхардту (Steinhardt) в Анкаре, 30 марта 1944 г. FRUS, 1944. Bd. 5. S. 822 // Levon Th omassian. Summer of ’42: A Study of German – Armenian Relations During the Second World War. Atglen, PA: Schiff er Publ., 2012. S. 93.]. В апреле 1944 г. – за месяц до окончания договора поставок – Германия начала с Анкарой переговоры о возобновлении договора[63 - Cordell Hull. The Memoirs of Cordell Hull. Bd. 2. New York: Macmillan Company, 1948. S. 1372 II Thomassian. Summer of ’42. S. 93.]. Американский и британский послы направили ноты протеста турецкому министру внешних дел, угрожая блокадой Турции в случае заключения договоренностей на поставку военных ресурсов[64 - Телеграмма № 689 от посла США в Турции Стейнхардта в Анкаре министру внутренних дел США Гуллю (Hull), 15 апреля 1944 г. FRUS, 1944. Bd. 5, S. 827–828 // Thomassian. Summer of’42. S. 93.]. В течение шести дней Анкара прекратила поставки руды хромита Германии и другим странам «Оси»[65 - Телеграмма № 717 des Botschafters от посла США в Турции Стейнхардта в Анкаре министру внутренних дел США Гуллю (Hull), 15 апреля 1944 г. FRUS, 1944. Bd. 5. S. 831 // Thomassian. Summer of’42. S. 93.]. Однако турецкие чиновники все еще возносили хвалу фашистским лидерам, а Республиканская народная партия продолжала распространять расистские идеи среди интеллектуалов и ученых. Словом, к концу войны Турция идеологически стояла не на той стороне. Поэтому до конца войны режим был занят попытками символически отделить свой националистический режим от элементов фашизма и расизма, которые он в большом числе унаследовал от младотурков. Одним из лучших примеров такой стратегии дистанцирования стала выпущенная Министерством образования (Maarif Vekaleti) книга под названием Irkgihk Turancihk («Расизм, туранизм»)[66 - Maarif Vekaleti, Irkgihk Turancihk. Bd. 4. Ankara: T?rk Inkilap Tarihi Enstit?s? Yaymlan, 1944.]. В этой книге собраны речи «национального вождя» (Milli sef), как называли Исмета Инёню (Ismet In?n?), и других важных общественных фигур, таких как Фалих Рифки Атай (Falih Rifki Atay), Хюсейн Джахит Ялчын (H?seyin Cahit Yahjin), Бурхан Белге (Burhan Beige), Рефик Халид Карай (Refik Halid Кагау), Неджмеддин Салак (Necmeddin Sadak), Пеями Сафа (Peyami Safa), Асым Ус (Asim Us), Ахмет Эмин Ялман (Ahmet Emin Yalman), Надир Нади (Nadir Nadi) и Зекерия Сертель (Zekeriya Sertel). Все они подчеркивают, что кемализм несовместим с расизмом, тюркизмом и пантюркизмом. Совместными усилиями Министерства образования – то есть государственной структуры – и общественных деятелей передается та идея, что тюркизм, расизм и пантюркизм в турецком обществе уже преодолены, а расистские антропологические исследования прекращены. Почти все подобные заявления появляются в мае 1944 г., во время знаменитого процесса над расистами-туранистами, когда их идеи хотя бы на короткое время были исключены из официального политического дискурса. Этот процесс стал одним из самых резонансных судебных дел в истории Турецкой Республики. Он шел вплоть до 29 марта 1945 г. и закончился обвинительным приговором 23 обвиняемым. Впрочем, через два года всех их выпустили на свободу. Даты процесса соотносятся с датой выпуска книги и создания включенных в нее речей и статей. Вместе они создают полное впечатление свежеодержанной победы над туранизмом и расизмом.
2 февраля 1945 г. Турция объявила войну силам «Оси». Это было обязательным условием (которое нужно было выполнить до 1 марта) для участия в конференции в Сан-Франциско[67 - Cemil Kot;ak. T?rkiyede Iki Partili Siyasi Sistemin Kuruluf Ydlari: Ikinci Parti. Istanbul: iletisim Yay., 2010. S. 80–81.]. Однако во время конференции Турция столкнулась с другим, неожиданным требованием: территориальными претензиями, которые исходили от политических организаций армян в диаспоре.
Как известно, в июле 1946 г. в Турции прошли выборы. В них участвовали правящая Республиканская народная партия, Демократическая партия, а также другие, более мелкие партии. Так закончился период однопартийности.
Как изменения в мире и внутри Турции повлияли на жизнь армян? Какие новые социальные и политические задачи встали перед ними? Чтобы ответить на эти вопросы и представить подробную картину общества, о котором здесь говорится, я попыталась собрать как можно больше данных о демографии, социальной, политической и культурной жизни армян, которые остались в Турции после 1915 г., в первые десятилетия после образования Турецкой Республики. Моя цель в этой книге – показать, что память о правовом, политическом, культурном, экономическом и физическом насилии, которое применяла Османская империя в последние десятилетия своего существования и которое достигло своего пика в 1915 г., оказалась прочно встроена в структуру государства и общества в Турецкой Республике. Этот пиковый момент повлиял на принятие законов, на образование и воспитание, историографию, организацию общества, государственную политику, культурную жизнь, демографию и стратегии и процедуры решения конфликтов. Как я показываю, все политические ограничения, которые действовали по отношению к армянам в 1915–1923 гг., продолжили существовать также в первые десятилетия после образования республики. После 1915 г. в Турции осталось жить не так много армян, но те из них, кто не ушел в изгнание, вынуждены были молча выносить отрицание геноцида. Эту ситуацию я называю постгеноцидальным габитусом отрицания.
Как показывают источники, исход в диаспору не прекратился в 1923 г., а продолжался и в последующие десятилетия. Люди перемещались из турецких провинций в Стамбул или за границу. Этому способствовала и утрата институциональных и правовых оснований армянской общины. Миграции неразрывно связаны с габитусом отрицания, который проявляется в виде антиармянских кампаний, повседневного расизма и постоянных нападений на армян, в Турции и других странах. В период кризиса 1944–1950 гг. проявились такие проблемы, как потеря правовых структур, политического представительства, власти общины и возможности ею распоряжаться, силы печатных органов, институтов и важных концептов.
Первая глава, которая называется «Социальные условия армян, оставшихся в Стамбуле и в провинциях», описывает историческую ситуацию в Стамбуле и провинциях и показывает, какие роли армяне играли в общественной и политической жизни в первые десятилетия существования республики. Я рассматриваю воздействие государственной политики на социальную сферу на материале повседневного опыта и таким образом создаю социальную историю. Для этого я привлекаю новостные статьи, мемуары и интервью. Кроме того, в этой главе разрабатывается концепт постгеноцидального габитуса, который выводится из взаимодействия официальных и социальных практик. В первые десятилетия существования республики, и даже после этого, не было разработано наказаний за приставания к армянам, дискриминацию или даже нападения на них в школах, других учреждениях и на улице. Даже после геноцида, в котором погибла заметная часть населения страны и который, впрочем, отрицался на официальном уровне, власти продолжали принимать меры, направленные против армян. Собственность погибших была конфискована, выжившие оказались в социальной изоляции и были вынуждены молчать. Более того, все формы насилия против армян стали легитимными. В первой главе также показывается, насколько банальным стало отрицание геноцида, как на социальном, так и на официальном уровнях. В конце главы дается описание институтов, при помощи которых формировалась структура отрицания. Кроме того, эта глава показывает, что и Турецкая Республика, и Османская империя пользовались международными механизмами, которые позволяли закрепить и институционализировать отрицание.
Во второй главе, которая называется «Правовой контекст», представлены правовые нормы, которые влияли на жизнь армянского сообщества в Турции после 1923 г., а также правовая ситуация периода однопартийности. Особое внимание уделяется периоду, который стоит в центре моего исследования, – это время действия системы единого поручителя. Я рассматриваю то, как эта система повлияла на общество в целом, включая юридические проблемы, вопрос репрезентации, административную систему общины и разложение институтов репрезентации. На материале источников хорошо видно, как постепенно исчезала правовая база армянского общества и как правовые вопросы решались на практическом уровне, без привлечения юридических процедур.
В третьей главе, которая называется «Государственный контроль и антиармянские кампании», показано, как армянские издания не только в Стамбуле, но и по всему миру становились объектом пристального внимания государства, испытывали давление с его стороны и, если это были заграничные публикации, запрещались к импорту в Турцию. Кампании против армян были тесно связаны с постоянным наблюдением государства за ними. В период однопартийности, особенно с середины 1930-х гг., различие между правительством и государством, с одной стороны, правительством и голосом прессы, с другой, становилось все меньше. Главные редакторы газет были в то же время депутатами парламента и продвигали линию государства, то есть партии. Это было заметно по их колонкам, по передовицам газет или по тону статей. Конечно, это сказывалось на социально-политической жизни армян. Я показываю связи между армянской и турецкой прессой, реакции главных редакторов армянских газет и интеллектуалов на антиармянские кампании, а также последствия этих событий для армянской прессы и общества в целом. Важной темой антиармянских кампаний после 1945 г. были территориальные претензии, которые прозвучали со стороны армянских политических организаций на конференции в Сан-Франциско. Их поддержал Сталин, который призвал также собрать всех армян в Советской Армении. Эти претензии стали главным поводом для усиления антиармянских настроений в Турции. То, как армянские источники описывают период однопартийности и время после Второй мировой войны, сильно отличается от официального нарратива либерализации после 1946 г.
Четвертая глава называется «1944–1950 гг. Кризис выбора патриарха». Кризис в ней описывается в контексте новых расстановок сил на международной арене после войны. В ней также прослеживается, как несостоявшийся в связи с кризисом выбор Стамбульского патриарха повлиял на отношения между святым престолом в Эчмиадзине, святым престолом в Киликии, Иерусалимским патриархатом и другими армянскими церковными структурами. Конфликт, вызванный выборами патриарха, превратился в международный кризис, который затронул разные армянские общины в диаспоре и стал важным фактором в том, как выстраивались новые отношения между недавно реструктурованным святым престолом в Эчмиадзине и другими патриархатами и церквями по всему миру. Для армян, живших в Турции, эти события имели еще большее значение, поскольку турецкое правительство вмешивалось в разные аспекты кризиса. Этот кризис – первый, с которым армяне столкнулись в республиканской Турции, – вырос из сложных отношений между разными участниками: армянской общиной в Стамбуле и другими общинами, различными патриархатами, католикосатами и даже государствами.
Теоретические предпосылки: габитус и диаспора
Габитус
Для описания турецкой истории и для раскрытия своей аргументации я ввожу в этой книге два концепта: габитус[68 - На этом месте я бы хотела назвать две книги, которые на основе теории Пьера Бурдьё (Pierre Bourdieu) открывают новые теоретические перспективы: George Steinmetz. The Devils Handwriting: Precoloniality and the German Colonial State in Qingdao, Samoa and Southwest Africa. Chicago, London: University of Chicago Press, 2007; Timothy Mitchell. Colonizing Egypt. Berkeley, Los Angeles: University of California Press, 1991.] и диаспора. Словом «габитус» я называю сферы и структуры, в которых совершаются и нормализуются социальные практики и отношения между государством и обществом. Эти процессы, как показывают мои исследования, описывает в первую очередь автобиографическое знание. Понятия биографического и автобиографического знания обычно применяются в психологии[69 - Martin A. Conway, David C. Rubin. The structure of autobiographical memory // Alan E Collins et al. (Hg.). Theories of Memory. Hillsdale, NJ: Lawrence Erlbaum Associates, 1993. S. 103–137. См. также: Martin A. Conway. Memory and the self // Journal of Memory and Language. 53 (2005). S. 594–628; Darryl Bruce et al. Memory fragments as autobiographical knowledge II Applied Cognitive Psychology. xxi/3 (2007). S. 307–324.], в исследованиях памяти и амнезии. Я их использую, чтобы определить знание, которое исходит из опыта и передается от одного поколения к другому. Эта тема раскрывается в семейных исследованиях[70 - См., например: Niklas Radenbach und Gabriele Rosenthal. Das Vergangene ist auch Gegenwart, das Gesellschaftliche ist auch individuell. Zur Notwendigkeit der Analyse biographischer und historischer Rahmendaten // Sozialer Sinn: Zeitschrift f?r hermeneutische Sozialforschung, xiii/1 (2012). S. 3-37. В немецкоязычной науке семейные исследования институционализированы. Существуют такие газеты, как, например, Zeitschrift f?r Familienforschung; и такие организации, как Институт семейных исследований и семейных консультаций при университете Фрибурга в Швейцарии (Institut f?r Familienforschung und Familienberatung an der Universit?t Freiburg (Schweiz)) или Институт прикладных биографических и семейных исследований в Касселе (Institut f?r angewandte Biografie- und Familienforschung Kassel). Кроме того, есть региональные и социальные объединения, такие как Вестфальское общество генеалогии и семейных исследований (Westf?lische Gesellschaft f?r Genealogie und Familienforschung, WGGF).]. Научная работа, связанная с семьями, развилась как часть изучения Холокоста, и в Турции пока нет ничего подобного. Ядро этого знания составляет семейная история – рассказы, которые родители переняли от своих родителей, история мест жительства, ежедневные практики и личный опыт человека. Передача знания от поколения к поколению способствует тому, что оно становится частью семейной жизни, и никто не задумывается о том, какую функцию оно выполняет. Работа с воспоминаниями и интервью дала мне понять, что знание об отрицании имманентно и до сих пор передается внутри семьи.
Люди, у которых я брала интервью, родились и выросли в Турции. Одни из них эмигрировали, другие – нет. Но все их рассказы указывают на присутствие автобиографического знания. Оно мне было уже знакомо по опыту моей собственной социации. Лоик Вакан (Loic Wacquant) определяет социацию как «категории суждения и действия, исходящие от общества… которые разделяют все, на кого воздействовали схожие социальные условия и обусловливание»[71 - Loic Wacquant. Habitus // Jens Beckert, Milan Zafirovski (Hg.). International Encyclopaedia of Economic Sociology. London: Routledge, 2004. S. 315–319.], что помогает человеку научиться жить в конкретном обществе. Практики и социации, упоминавшиеся в интервью, составляли тот самый мир, в котором я родилась и выросла и который я по-новому узнала в процессе исследований. А другие типы источников познакомили меня с миром рукописных и печатных документов, свидетельствующих о том, что существует целый ряд сконструированных ценностей, ежедневных практик и механизмов, которые отрицают опыт выживших. Другими словами: отрицание становится главным механизмом социации и индивидуации, несмотря на то что существуют еще те, кто пережил катастрофу, несмотря на всё их бытие, их опыт, знание, все рассказанные и не рассказанные воспоминания. В интервью создавалось новое пространство, которое чем-то соответствовало их опыту, а чем-то – тому, что они делали с этим опытом. Знакомство с опытом моих собеседников, которым иногда было сложно о нем говорить, и то обстоятельство, что этот опыт они воспринимали как нормальный, как часть их привычной жизни, навело меня на мысль о концепте габитуса, который разработал Пьер Бурдьё (Pierre Bourdieu). Сходство было в первую очередь в том, что теория габитуса была создана как способ осознать практики: «Моей задачей было помыслить непосредственную логику практики… для этого я разработал теорию практики, как плод практического смысла»[72 - Pierre Bourdieu, Loic Wacquant. An Invitation to Reflexive Sociology. Chicago: The University of Chicago Press, 1992. S. 120–121.]. Идея габитуса позволяет шире и глубже понять практики, которые стали нормализованы. Рутина и норма мыслятся как структура, которую создает габитус: «Габитус как структурирующая и структурированная структура воздействует на практики и мысли»[73 - Ibid.]. Эти практики и мысли составляют мир банальностей, который на самом деле представляет собой структуру, сложившуюся в результате определенной социации.
Вакан развивает мысль Бурдьё. Для него габитус – это «древнее философское понятие, источники которого мы находим в мысли Аристотеля и средневековых схоластиков. В 1960-е гг. его переоткрыл и переработал социолог Пьер Бурдьё, который создал диспозициональную теорию габитуса»[74 - Loic Wacquant. Habitus // Jens Beckert, Milan Zafirovski (Hg.). International Encyclopaedia of Economic Sociology. London: Routledge, 2004. S. 315–319.]. Норберт Элиас использует этот термин уже в 1937 г. в своей книге «О процессе цивилизации» (?ber den Prozess der Zivilisation), а Бурдьё начинает свою работу над этой теорией в 1970-х гг. Вакан находит в работе Бурдьё, который был глубоко погружен в философскую дискуссию по этой теме, основательное социологическое переосмысление этого концепта. Понятие габитуса снимает оппозицию между объективизмом и субъективизмом. Посредством габитуса уничтожается общепризнанный разрыв между индивидом и обществом, он воплощает «овнутрение внешнего и овнешнение внутреннего», то есть следы общественного воздействия, которые сохраняются в индивиде в виде устойчивых диспозиций, выученных способностей и структурированных склонностей, направляющих мысли, чувства действия. <…> Габитус – это механизм одновременно социации и индивидуации; социации – потому что наши категории суждения и действия происходят от общества и разделяются всеми, на кого воздействовали схожие социальные условия и обусловленности (так, можно говорить о маскулинном габитусе, национальном, буржуазном и т. д.); а индивидуации – потому что каждый человек идет своим путем, занимает в мире свою особую позицию, и схемы, которые в нем интернализованы, ранее никогда не встречались в такой комбинации. Габитус одновременно структурирован (более ранними социальными комбинациями) и структурирует (через репрезентации и действия, которые происходят сейчас). Его можно описать как «невыбранный принцип, который стоит за всеми возможными выборами». Габитус направляет и ограничивает действия так, что они складываются в систему и приобретают характер стратегий, даже несмотря на то что они никогда не были частью осознанного стратегического плана, а объективно «согласованы и гармонично разыграны, как бы оркестром, хотя никакой дирижер их не организовал»[75 - Ibid.].
Представление о том, что «овнутрение внешнего» и «овнешнение внутреннего» одновременно являются частью и процесса социации, и процесса индивидуации, помогает лучше понять, как формируется автобиографическое знание и совершаются повседневные действия. Габитус создает структуру этого знания и дает способность выбирать действие. Как замечает Бурдьё, стратегии выбора имеют систематический характер, даже если за ними не стоит осознанного стратегического намерения или если индивид не в полной мере сознает последствия своих выборов. Это не отменяет значимости индивида как действующего лица: Бурдьё подчеркивает, что человеческие действия нельзя свести к непосредственным реакциям на прямые стимулы; их нужно понимать в контексте уже имеющихся отношений[76 - Bourdieu, Wacquant. An Invitation. S. 124. О споре насчет выбора и структуры (Agency-Struktur-Debate) см.: William Н. Sewell Jr. A theory of structure: Duality, agency, and transformation // American Journal of Sociology, xcviii/1 (1992). S. 1. Интересную дискуссию между Джудит Батлер (Judith Butler) и Пьером Бурдьё можно найти в: Judith Butler. Excitable Speech: A Politics of the Performative. London: Routledge, 1997; Pierre Bourdieu. Pascalian Meditations. Cambridge: Polity Press, 2000. См. также: Lois McNay. Agency and experience: Gender as a lived relation // Sociological Review. 52 (2004). S. 173–190; Terry Lovell. Resisting with authority: Historical specificity, agency and the performative self // Theory, Culture & Society, xx/1 (2003). S. 1-17.]. Это определение предполагает наличие целого ряда норм и закономерностей, которые действуют в той или иной ситуации и создают логику, по которой строится структура социальной жизни в данном историческом контексте. Если соединить этот социальный подход с индивидуальным правом выбора, мы получим два параллельных, но асимметричных процесса, которые можно наблюдать в республиканской Турции. С одной стороны, формируются, в том числе при поддержке из-за границы, новые сферы власти – правоохранительные органы, социально-экономические и культурно-политические поля, – которые поддерживают механизмы и репрезентации одной группы в ущерб другой. Другими словами, отдельные структуры и виды индивидуального выбора становятся приоритетными в турецком обществе и с легкостью мобилизуются против других видов, и это разделение на ранги укоренилось в практиках повседневной жизни. С другой стороны, те институциональные и личные нормы, которые считались приоритетными, подавляли другие нормы – структуры жизни немусульманского и нетурецкого населения.
В рамках этого исследования мы обратим особое внимание на то, как этот процесс затронул армянскую общину. Если использовать термины Бурдьё, то это будет реакция на отношение, которое уже встроено в контекст истории.
Рассматривая внешние условия (общество и социальные структуры, внутри которых я живу) и внутренние структуры (сообщество и семья, частью которых я являюсь), я пришла к выводу, что переход к новому строю основывался на практиках отрицания. На разных уровнях отрицанию подверглись язык, история, уничтожение и факт выживания. При этом не существовало подходящей теории, которая представила бы полностью все социальные измерения отрицания. Был мир, который создавали одно поколение за другим при помощи практик и частью которого я сама являлась, но не было полноценного теоретического описания этих практик, которое позволило бы встроить их в систему производства знания. Опыт катастрофы и практики поколений так и не перешли в сферу абстрактного. Попытку это сделать представляет собой моя книга. Говоря об опыте и практиках катастрофы, я имею в виду жизнь в семье, где бабушки и дедушки были убиты или пропали без вести, истории похищения людей рассказываются как что-то нормальное, известно, что некоторые родственники сменили веру или что их имущество было конфисковано. Мы привыкли в разных ситуациях называть людей по-разному: одни имена для дома, другие для улицы. Мы использовали странные фамилии, которые армяне (и другие немусульманские нетурецкие сообщества) получили вследствие закона о фамилиях, оторванные от семейной истории, никак или почти никак не связанные с нашей групповой идентичностью. Нас вынуждали выбирать только определенные профессии или сферы работы, выдавливая – иногда на основании закона, иногда по ходу дела – из других сфер; нам можно было жить только в определенных частях города или в отдельных зданиях, предназначенных исключительно для немусульман. Мы привыкли, что в некоторых местах нельзя разговаривать на нашем родном языке. Мы разработали множество стратегий, которые позволяли скрывать наше существование. Слово «существование» я использую, потому что считаю, что эти стратегии позволяли не только не привлекать внимания к своей идентичности, но и в принципе оставаться невидимкой, делать так, чтобы тебя замечали, то есть чтобы ты существовал только в своем сообществе. Оба этих социальных измерения определялись габитусом отрицания. Жить в них означало быть частью отрицания.
Но даже в этих условиях отрицание, которое практиковали потомки выживших, отличалось от того, которое насаждали потомки преступников. Обе эти группы воспроизводили отрицание, но потомки преступников продолжали этим совершать свое преступление, а потомки жертв продолжали быть жертвами, даже если их образ жизни был таков, что они сами участвовали в процессе виктимизации. В качестве теоретического описания материалов, которые я проанализировала в ходе этого исследования, я предлагаю понятие, которое определяет структуры, структурирующие структуры: постгеноцидалъный габитус отрицания. Приставка «пост» не означает здесь, что геноцид закончился. Напротив – катастрофа, в которой погибает целый народ, никогда не закончится, после нее невозможно вернуться к нормальному состоянию вещей. Однако физическое насилие и связанная с ним политика приобретают особые характеристики в фазе «кристаллизации» этой политики. Приставка «пост» как раз и отсылает к этому периоду кристаллизации, во время которого вводились исключительно геноцидальные политические стратегии, а отрицание катастрофы превратилось в абстрактную структуру и проникло во все сферы жизни в форме габитуса, который просуществовал не один десяток лет – вплоть до сегодняшнего дня.
Габитус можно распознать только в контексте определенных ситуаций; он порождает определенные дискурсы и практики только по отношению к конкретным структурам[77 - Bourdieu, Wacquant. An Invitation. S. 135.]. Однако эти практики могут иметь самые разные результаты. В моей интерпретации этот аспект габитуса воплощает, например, борьба за равенство, которую вели армянские интеллектуалы из круга Nor Or — я называю их поколением Nor Or — в период и в условиях отрицания. Однако борьба против этого габитуса привела к иному результату – они сами оказались подвергнуты отрицанию и преследованию. Представители поколения Nor Or оказались либо в тюрьме, либо в изгнании, они потеряли связь с сообществом, в котором родились, и их работы на десятки лет пропали из поля общественного зрения.
В этом исследовании я исхожу из того, что интернализуются и воспроизводятся индивидом не только общее институциональное влияние, но и различия, сконструированные институтами, что усиливает габитус. Более того, термин «различие» появляется в одном из определений габитуса: «Габитус лежит в основе стратегий воспроизведения, которые поддерживают существование разделений, зазоров и отношений приказов и приказания и в сочетании с практикой (пусть даже не всегда осознанно или намеренно) воспроизводят общую систему различий, составляющую социальный порядок»[78 - Bourdieu. The State Nobility: Elite Schools in the Field of Power, ?bers, von LorettaC. Clough. Cambridge-Oxford: Polity Press, 1996. S. 3.]. Этническая принадлежность, культура, воспитание, язык и социально-экономические условия могут легко быть использованы для того, чтобы создать систему различий. Интернализованная система различий и исключений может, например, определять, кто принимает участие в социальных и институциональных структурах. Однако в контексте геноцида все эти системы заостряются и принимают особое значение. Поэтому можно сказать, что, если после 1923 г. Турецкое государство провозглашало равенство всех граждан, это был только дискурсивный инструмент для того, чтобы представить борьбу армян (и других немусульманских и нетурецких сообществ) как ненужную. На практике это был способ воспроизводить различия под маской равенства.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70905376&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Эту сложность – или невозможность – мне помогли осознать книги Марка Нишаняна (Marc Nichanian) Writers of Disaster: Armenian Literature in the Twentieth Century (Princeton: Gomidas Institute, 2002) и The Historiographic Perversion (New York: Columbia University Press, 2009), а также его лекции, которые я слушала в Армении и Турции в 2007 г.
2
В 2010 г. ЮНЕСКО включила западноармянский язык в список языков, которым угрожает опасность. URL: www.guardian.co.uk/news/datablog/2011/ apr/15/language-extinct-endangered (дата обращения: 26.09.2020). Западноармянский – это одна из двух современных стандартизированных форм армянского языка.
3
Heidrun Friese. The Silence-voice-representation U Robert Fine, Charles Turner (Hg.). Social Theory After the Holocaust. Oxford: Liverpool University Press, 2000. S. 175.
4
Ibid. Автор отсылает к книге: Jean-Luc Nancy. The Birth to Presence. Stanford: Stanford University Press, 1993.
5
О католичестве и протестантизме у армян см.: Raymond Kevorkian. 1915 ?ncesinde Osmanh Imparatorlugunda Ermeniler. Istanbul: Aras Yay., 2012. S. 87–88.
6
Amalia Giragosyan (Hg.). Hay Barperagan Mamuli Madenakidut‘yun (1794–1967). Jerewan: Haygagan SSH GuldurayiMinisdrutyun, 1970. S. 499–513. Я благодарна Кеворку Киркоряну (Kevork Kirkoryan), который помог мне найти этот текст.
7
Ibid. S. 551–552.
8
Например, роман Keheni Jampun Vray автора Адрине Дадрян (Adrine Dadryan) выходил в газете Marmara на протяжении более семи месяцев и только позднее (1966 г.) был издан в виде книги в Стамбуле. Адрине Дадрян была одной из самых известных женщин-писательниц в период после основания Турецкой Республики. С 1947 г. она издавала совместно с доктором Арменуи Ёзер (Armenuhi ?zer) журнал для детей под названием Bardez («Сад»). Как пишет Пакарат Тевьян (Pakarat Tevyan), содержание этого журнала вполне соответствовало европейским публикациям для детей. К сожалению, из-за финансовых проблем журнал выходил нерегулярно. О Дадрян см.: Pakarat Tevyan. Erchanig Darekirk‘ 1950. Istanbul: Dogu Basimevi, 1949. S. 5–6. Брат Адрине Дадрян, Вахакн Дадрян (Vahakn Dadrian), был социологом и историком. Как пишет Тевьян, Дадрян была одной из самых смелых и свободомыслящих писательниц. Он также называет других женщин-авторов: Лилит Коч (Lilit Koз), Сирварт Гюлбенкян (Sirvart Gьlbenkyan), Аракси Бабикян (Araksi Babikyan), Роз Вартанян (Roz Vartanyan), Манишак Гирагосян (Manisak Giragosyan), Верджин Хаджынлыян (Verjin Hacinliyan), Арменyи Ёзер (Armenuhi Цzer), Мальвине Валидеян (Malvine Valideyan) и Диана и Сона Дер-Маркарян (Diana, Sona Der Markaryan). См.: Pakarat Tevyan. Erchanig Darekirk‘ 1946. Istanbul: Ak-?n Basimevi, 1945. S. 12–17. На следующий год, в альманахе Erchanig Darekirk‘ 1947, Тевьян упоминает следующий роман Дадрян, который назывался Martgayin Ts‘uts‘ahantee и выходил в газете Jamanak. Как замечает Тевьян, этот роман свидетельствует о литературной зрелости автора. См.: Pakarat Tevyan. Erchanig Darekirk‘ 1947. Istanbul: Dogu Basimevi, Bardez Gaze-tesi Nesriyati, 1946. S. 11–12. В альманахе Erchanig Darekirk‘ 1949 я нашла сатиру на Адрине Дадрян за авторством Варужана Аджемяна (Varujan Acemyan), который также создал похожую сатиру на Завена Биберяна (Zaven Biberyan). См.: Tevyan. Erchanig Darekirk‘ 1949. S. 104.
9
Amalia Giragosyan (Hg.). Hay Barperagan. S. 144.
10
Toros Azadyan. Jamanak: Karasnamea Hishadagaran 1908–1948. Istanbul: Beeid Basimevi, 1948. S. 188.
11
Kafnig Stepanyan. Vahan Toshigyan // Gensakragan Pararan. Bd. 1. Jerewan: Hayasdan Hradaragchufiwn, 1973. S. 367. Степанян считает, что NorLur начала выходить в 1923 г.
