Андрей Смирнов "Креативное письмо"

Я виновато развел руками, а она начала мне долго рассказывать про языковые открытия последнего романа Мухаммадиевой «Поезд на Москвабад», и про то, что Инакиев открыл новый модус чувственного познания в его романе «Нехудожественные достоинства».

Придя домой, я, как прилежнейший из учеников, сразу сел за выполнение домашней работы.

А задал нам Козлом не больше и не меньше, как написать самостоятельно целый рассказ, или хотя бы, начало рассказа.

Сроку он нам дал две недели, но я не находил себе места от творческого возбуждения и потому начал без промедлений.

Помню, я долго смотрел в экран ноутбука, тщетно силясь родить хоть какую-нибудь мысль для рассказа.

«Возможно, я неправильно подхожу к процессу», – думал я, – «может быть надо поверить Козлову, который убеждал нас, что главное остро начать, а далее от первой строки уже сложится весь рассказ, просто поверить, хотя мне такой подход казался не только нелогичным, но даже и абсурдным.

Я долго колебался, но все-таки начал творить по козловской заповеди.

На удивление получалось довольно лихо.

Меня несло не хуже Остапа на шахматном турнире, и я буквально за полчаса, как на станке, сделал с десяток дебютов, один другого лучше и смелее.

Еще через три часа, этих дебютов, или лучше сказать, зачинов было уже около двадцати, но ни один из них я не знал, как продолжить, чтобы развить до цельного рассказа.

Зачины были самые разнообразные, некоторые на одну-две строки, некоторые – на абзац-два, а некоторые на целый лист.

Среди этих зачинов был один крайне занимательный, для рассказа-антиутопии:

«Судачки а натюрэль

поскорей бордо запей

Эскалопом все зажуй,

А потом иди … куда хочешь» -

сообщала белыми буквами на темно-зеленом фоне, вывеска, взятая в белую рамку.

Другая в золотом обрамлении красными буквами на черном фоне призывала:

«Кушай сушу, пей чинзану,

Когда выпил – закуси,

И добавки попроси».

–«Да, у этого ресторана и взаправду самый эксцентричный интерьер в городе, подумал Николай и сел за черный столик, на котором стояла табличка с надписью:

«Официантку подзывай, но за попу не щипай!

Вдруг она замужняя и тебе не нужная».

Затем у меня составился интересный зачин для любовного рассказа:

«Воспользовались – от одного этого слова уже идут неприятные ассоциации, а уж когда к нему добавляют в начале еще слово «мной», то это как извержение Везувия.

Сейчас, когда она писала стихи о том, что произошло в ту апрельскую ночь, в голове вновь и вновь звучали где-то услышанные слова:

«Это недостаточно бесстыдно, чтобы быть поэзией».

Почему она решила писать о том, о чем большинство предпочитает никогда не вспоминать даже в тайне собственного сердца?

Это она знала, ответ на этот вопрос у нее был:

Чтобы преодолеть, возвысится над собственным несчастьем».

Еще один зачин был таким:

«До этого момента самое большое унижение, которое он испытывал, случилось, когда мать застала его за просмотром игральных карт с порнографическими изображениями, но теперь тот позор выглядел чем-то пустяшным.

«она уже больше не вернется», – со слезами на глазах говорил он вслух и иступлено бил кулаком в стену».

Один зачин пошел у меня шибче других, не то, чтобы как по маслу, но без скрипа и нервических потугов из разряда: что же делать с этим текстом дальше, и как подвести к разумному завершению.

Это была история о любви молодого студента, живущего в общежитии к женщине за тридцать, работавшей в общаге дежурной по этажу.

Сюжет был почти полностью вымышлен, но с вкраплениями характеров и описаний, которые мне приходилось видеть в реальной жизни.

Возможно, именно по этой причине мой текст наконец таки задышал.

На следующий день, после работы я окрыленный вспорхнул с подножки трамвая, и полетел к офисной высотке, где на шестнадцатом этаже Козлов созидал писательские таланты из того, что Бог послал.

Войдя в нашу синюю аудиторию, где синим был и потолок, и стены, и стулья и только пол был выстлан серым ковролином, я нашел своих сокурсников поглощенными каким-то живейшим обсуждением.

Оказалось, что многие, подобно мне, бросились творить, что называется с места – в карьер и теперь делились друг с другом результатами творческих усилий и впечатлениями от начавшейся наконец-то писательской работы.

В этот раз урок, который снова вел многотелесный, как мы его прозвали, Козлов, был посвящен сюжетостроению и композиции.

Не прошло и минуты с начало занятия, как нам сообщили, что сюжет для рассказа не важен.

Стоит ли говорить, что я был просто фраппирован таким заявлением, ибо вся моя проблема с написанием рассказа, как раз таки и упиралась в то, что я не мог придумать достойный сюжет.

Пока я мысленно собирал осколки своих застарелых представлений о литературе, гуру писательского креатива сообщил нам, что о приключениях героя теперь уже никто не пишет из уважающих себя писателей, а все пишут приключения жанра.

«Для приключения жанра сюжет не важен, поскольку не важна последовательность событий.

В эпоху постмодерна читателя нужно любой ценой поразить, остальное – не существенно.

Если ваше творение начнется, как офисная сага, продолжится как ужас, а в конце выяснится, что все это был лишь беспокойный сон старой блудницы из сумасшедшего дома – вот это то, что доктор прописал», – вещал нам Козлов с видом иудейского пророка.

Я смотрел на него удивленными глазами и думал, как же мне теперь жить, зная, что сюжет умер, хотя буквально только что, я был совершенно уверен, что он жив?

Впечатления от урока были самые горькие, и я заедал их заварными пирожными в ближайшем кафе, и жаловался Насте, которая решила составить мне компанию, на звериный оскал современного литпроцесса.

Этот мастодонт писательской мастерской, этот чародей креатива, просто бомбой взорвал мой мир, – говорил я, откусывая от пирожного.

Тут ведь, понимаешь, какая штука, какая заковыка неприятная, сначала Бог умер, об этом Ницше сообщил, как ты знаешь, а теперь, как сообщил Козлов еще и сюжет преставился.

Так вот, я и подумал: а о чем же бедному писателю теперича писать, когда ни Бога нет, ни сюжета?

Что остается-то? Один только сквозняк.

– «Не пойму, когда ты говоришь серьезно, а когда иронизируешь, – обиделась Настя.

«Так вот если ты иронизируешь, то напрасно, почитай, например, «Нехудожественные достоинства», или «Раздумчивый день» там сюжета вообще нет.

– «А что есть» – спросил я, отпивая из чашки облепиховый чай.

– Состояния, – ответила Настя, подумав несколько секунд.

– А, – отозвался я, кивая, – если состояния, тогда, конечно.

– Я смотрю ты опять съязвить пытаешься, – Настя перестала мешать свой чай, и положила ложечку на стол со звоном, затем она откинулась на спинку стула, скрестила руки на груди и наставила на меня свой синеокий взгляд.

Мне очень нравились ее большие глаза с длинными густыми, я бы даже сказал пушистыми ресницами.

Когда она смотрела на меня вот так, прямо, что называется во все глаза, мне казалось, что синева зальет мир.

Я про меж себя так и прозвал ее – синеокая девушка.

Потом, когда мы стали близки, я величал ее многими нежными именами, но особенно в ходу у меня были производные от этого, самого первого прозвища.

Так, я иногда приговаривал, целуя ее ушко: синеок обыкновенный, в красную книгу занесенный.

Она обижалась, говоря, чтоб я перестал, поскольку у нас не в мире животных, а я не Дроздов.

Впрочем, сквозь напускное негодование, всегда проглядывало внутренне довольство, ей было приятно, что она своим существованием заставила меня поэтизировать жизнь.

В тот холодный вечер, когда мы сидели в кафе, утешаясь пирожными и облепиховым чаем, до признаний и нежностей было еще жить и жить.

Наши отношение того периода еще не вызрели во что-то подлинно позитивное и были весьма поверхностны и формализованы.

– Ни сюжетом единым жива литература, – вымолвил тогда синеок, с вызовом глядя мне в глаза.

Вместо ответа я сделал шумный глоток, пряча в чашке с чаем свою улыбку.

Время шло, наш с Настей совместный путь до метро после очередной дозы писательской премудрости, которую мы получали в шесть вечера по вторникам, четвергам и субботам, постепенно превратился в гуляние вдвоем по вечернему городу.

Порою мы так увлекались, что едва успевали сесть на заветный поезд до закрытия подземелья.

Настя ударными темпами ликвидировала мою неграмотность по части современной литературы: знакомила меня с именами известных писателей современности, и их главными произведениями.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70920799&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.