Смеяться от такого мажора хочется. Шутит. Задерживает меня.
– Вот кто это? – спрашивает и показывает на синего монстра с острыми зубами. И правда, жуть.
– Хагги-Вагги.
– Даже знать о нем ничего не хочу, – наигранно зло отбрасывает коробку с игрушками на верхнюю полку и убирает руки в карманы.
Мнусь. Убираю Кэтбоя в сумку. Замок, как назло, сначала не хочет открываться, потом не защелкивается. Когда торопишь время, становишься королевой неловкости.
А мне так хотелось перед Авериным выглядеть шикарной женщиной. Засчитываю себе только первые две минуты общения с ним.
– Саш…
Воздуха в этой кладовке становится меньше. Ладонью нащупываю ручку двери и тут же ее открываю.
Бежать. Нужно бежать.
– Как у тебя дела?
– Замечательно! А у тебя? – широкая улыбка на моем лице выглядит как глубокая, сухая трещина.
Стас неуверенно жмет плечами. Взгляд опускает на свои белые кеды и начинает перекатываться с пятки на носок, как это делал его отец.
– Не знаю. Как у всех, наверное.
– А как у всех?
– Постоянно чего-то не хватает.
Горло пощипывает разрастающийся ком. Зудит. Давлюсь этим чувством.
Аверин, наконец, поднимает на меня свой взгляд. Он смотрит в мои глаза, а я лишаюсь дара речи. На меня в эту самую секунду смотрит сын.
У Арсения такие же глаза и тот же глубокий взгляд, как и у Стаса.
– Ты уверена, что забираешь сына из секции? – не сразу понимаю, о чем меня спрашивает мажор.
Не отвечаю. Поднимаю руку в знак прощания. Горло оцеплено колючей проволокой, по которой пробегает смертельный ток. Все тело бьет им, стоит сделать неверное движение.
Уже сидя в машине, даю волю слезам. Накрывает сильнее, когда получаю сообщение от мамы:
«Игрушку Арсения мы нашли у нас дома. Не езжай к Стасу».
Глава 5. Саша
– Откуда ты взяла этого ромашкового? – неожиданно спрашивает.
Ромашкового… Придумал же!
– Следователь прокуратуры. Зовут Михаил. Он хороший и добрый.
«В отличие от некоторых», – просится с языка.
– Кто бы сомневался. Хороший… – язвительно комментирует. – Целовались?
– Может, и целовались.
Саша.
– В этом ресторане бронь столиков за несколько недель, – взволнованным голосом говорит Мишка.
– Ты заказал столик несколько недель назад?
– Нет, – еще сильнее смущается, выглядит при этом мило, – воспользовался связями. Иногда же можно?
Корнилов отодвигает стул, чтобы я смогла сесть, сам обходит и садится напротив. Столики здесь круглые и довольно маленькие. Мои колени то и дело касаются колен Миши.
– Здесь уютно, – решаю приободрить старшего следователя.
– Правда, нравится?
Киваю и скромно улыбаюсь.
Мишку повысили месяц назад, и он приглашал отметить. Но у меня заболел Арсений, я не смогла.
В помещении интимный свет. Он делает черты лица мягкими и соблазнительными. Корнилов улыбается загадочной улыбкой и не сводит с меня глаз. Смущает.
Потому что пять лет, пять долгих лет Миша ухаживает за мной и надеется на что-то большее.
Нет, разумеется, я знаю, что периодически у него бывают короткие романы, когда наши «отношения» заканчиваются моим категоричным отказом.
Однажды я сильно ему нагрубила. Это было два года назад. Я случайно увидела в сети фото Аверина с его женой и сорвалась.
Разозлилась страшно.
В ту ночь еще у Арсюшки поднялась высокая температура, и мы по скорой поехали в больницу. А на той фотографии мажор улыбался, обнимал свою красивую жену. Выглядел счастливым, когда я с красными от слез и бессонницы глазами пыталась успокоить орущего двухлетнего ребенка.
– Как Арсений? – вырывает меня из мыслей. Не сразу и вопрос расслышала. На имя сына только среагировала.
– Замечательно.
«С отцом как бы познакомился», – про себя договариваю.
– На карате ходит. Ему очень нравится.
«И тренер у него – Стас Аверин. Круто, правда?» – снова с ехидством зудит в голове.
Беру бокал с водой и выпиваю до дна. Во рту пересохло адски, а губы покрылись трещинами.
– Арсений – славный мальчишка, – Корнилов задумчиво говорит и крутит в руках столовый прибор.
Заказанную еду никак не несут – полная посадка, а мне до чесотки хочется уже чем-то заполнить рот и занять руки.
Когда мы остаемся с Корниловым один на один и поднимается тема моего сына, я чувствую какую-то вину перед Мишей.
Наверное, старший следователь догадывается. Обо всем. А мне стыдно за свою глупость, за доверчивость, за наивность. На итог не жалуюсь, но щеки вспыхивают, когда ловлю на себе его взгляд. Он несколько осуждающий, хотя Мишка и словом не обмолвился на мой счет.
Михаил до зубного скрежета правильный и честный. Дед – генерал, отец – полковник, мать – заслуженный педагог.
– Думаю переводить его в другую школу, – ненавязчиво говорю и глазами стреляю в Корнилова.
Хочется какой-то романтики, а мы о сыне моем говорим. Как хвост тянется и образ отца Арсения. Раньше такого не было. Всему виной последние встречи.
Я бросаю взгляд на свою сумку, где до сих пор лежит ворованный по ошибке Кэтбой. Так и не доехала, не отдала. Попросту струсила.
Аверин больше не писал. Значит, никто про игрушку и не спрашивал.
– Тебя чем-то не устраивает та, в которую ходит Арсений?
Не устраивает. Всем.
Но я, нервно хохотнув, опускаю глаза на пустую тарелку. Понимаю, что голод пропал, но аппетит так и не появился. Не нужно было соглашаться на это как бы свидание.
– Если хочешь, я поговорю с кем нужно, мы найдем Арсению самую лучшую школу и самого лучшего тренера, – Мишка кладет свою руку поверх моей и пытается поймать мой ускользающий взгляд.
Парочки вокруг смеются, что-то тихо обсуждают и делают селфи, а я сижу как стукнутая пыльным мешком, когда напротив меня классный парень.
Я ему нравлюсь, он в восторге от моего сына. У Мишки хорошая работа и такие же хорошие перспективы, а я лишь думаю о том, как бы все же вернуть несчастного Кэтбоя.
– Самый лучший тренер?… – переспрашиваю, и глаза Корнилова вспыхивают.
Его рука, что еще держит мою ладонь в плену, нестерпимо горячая и сухая. Колени то и дело стучат друг об друга, Мише это нравится. И я не спешу отодвинуться или забрать свою руку.
– Поможешь?
– Да без вопросов. Ради тебя и Арсения…
Откашливаюсь, когда нам, наконец, приносят горячее. Аппетит не разгулялся, и я ковыряю вилкой в довольно приличном на вид рагу.
Выгляжу со стороны, должно быть, как сука.
– В следующем месяце у моего, скажем так, родственника день рождения. Я приглашен, – отпивает воду и делает паузу, внимательно при этом изучая меня. – Было бы здорово, если ты сможешь поехать со мной.
Кусочек курицы кислит во рту, а при сглатывании застревает. Противный вкус растекается внутри, и я снова бросаю взгляд на закрытую сумку, где прячется «трофей».
Надо все же его вернуть, чтобы уже забыть эти дни как страшный сон.
– Что скажешь? – настаивает. – Арсения можем взять с собой.
Хмыкаю.
– Ему понравится в Питере.
Тело вздрагивает против моей воли, а с губ срываются нечленораздельные вздохи. Они имеют что-то общее с ругательством.
– В Питере?
– Да. Юбилей моего двоюродного дяди будет в Питере. Он там живет.
Улыбаюсь натянуто. Только вот уставилась я на Корнилова непривычно долго. Взгляд наверняка сумасшедший и бегающий.
Против Питера ничего не имею, но… Черт, куда ни посмотри и что ни скажи, везде ассоциации с этим Авериным. Как специально!
– Ты подумай несколько дней, а потом соглашайся, – шутит. Приходится посмеяться.
– Хорошо.
– Нужно передать имениннику, в каком количестве мы будем.
Остаток вечера стерся. Будто кто-то ластиком прошелся в моей голове. Одна лишь мысль ультразвуком проходит:«Опасно, опасно, смертельно».
Мишка подвозит меня к родительскому дому и галантно открывает дверь, а когда выбираюсь, его рука преграждает мне путь.
Корнилов упирается ладонью об крышу своего «Седана» и стоит слишком близко. Я чувствую все ноты его туалетной воды. Мята, горький табак, древесная смола. Вкусно. И очень ему идет.
– Я надеюсь, ты согласишься, Саша, – голос какой-то кашемировый. Мягкий, чуть хриплый и до стона сексуальный.
Киваю в знак того, что услышала его. А Мишка убирает руку с крыши машины и кладет ее мне на шею. После металла кожа ладони холодит, как кусочек льда. Наклонившись, касается моей щеки губами. Аккуратный, даже целомудренный поцелуй. Только отходить не спешит. До подъезда иду и не оборачиваюсь. Сердце грохочет, как ящик с гвоздями: громко и очень звонко. Зайдя в квартиру, проверяю телефон и вижу пропущенное сообщение.
«Саша, ты уверена, что та игрушка Арсения? У меня спрашивают про этого. Кулбоя». Стас.
Не Кулбоя, а Кэтбоя, дурак!
Улыбаюсь, широко улыбаюсь.
Еще и подписался.
Легкое покалывание ощущаю в солнечном сплетении, как предчувствие какое-то. И это странным образом отрезвляет.
«Уверена. Кэтбой наш».
К черту тебя, Аверин!
