Об этом Алексей думал, когда входил в ближайший городской сквер. После безрезультатных бесед с Листриловым и Глотовым он окончательно осознал, что даже внутренняя свобода является для некоторых людей просто хламом. А вот поговорить и даже покричать о ней можно, разумеется, с выгодой для себя, своих родных, близких и давних знакомых.
После его встречи с Глотовым, признанным исследователем паранормальных явлений, Алексея окончательно поглотило чувство полного одиночества в обоих мирах, где он поочередно. Он, можно сказать, почти утонул в одиночестве, понимал, что от него явно предпочитали находиться в стороне почти все, даже те, кому он когда-то доверял.
Конечно же, генерал Листрилов не входил в их число. Алексей знал ему цену. Этот большой начальник от полиции, по сути, был опасным преступником. А приходил Зуранов к нему не просто на беседу, ещё раз хотелось убедиться в том, что на Земле и, конкретно, в России ещё немало бесов в людском обличье.
Зуранов присел на небольшую скамейку. Задумался. Когда же начались его путешествия из одной обители в другую? Вспомнил! Да и разве забудешь? Ему исполнилось тринадцать лет. А ровно через семь дней после его дня рожденья произошло самое первое перемещение в незнакомый ему мир. И оно запомнилось Алексею на всю жизнь.
…Вот он, Лёша, подросток, испуганный, дрожащий от холода, голый стоит в своей спальне. Он впервые побывал в непонятном ему времени, где он провёл двое суток среди диких людей в набедренных повязках и шкурах. Ему казалось всё произошедшее странным и не понятным. Он тогда почти с великим трудом пережил всё то, что произошло с ним. Как говорится, страхов натерпелся.
Алексей улетал в неведомый мир в обнажённом состоянии и таким же вернулся назад. Сразу нашёл запасную одежду, – трусы, майку, трико, – которая лежала, аккуратно свёрнутая, в шкафу. Кровать была аккуратно застелена.
Но ясно, что его родителям было не до порядка в доме. Исчез их единственный ребёнок, ранним утром, при закрытых дверях… Отправился гулять на улицу в лютую январскую стужу мороз абсолютно голым? Но каким образом? Все домашние ключи его мама, Антонина Павловна, на всякий случай, на ночь, прятала подальше от сына и мужа. Она, насмотревшись телеужасов о разбойных нападениях на квартиры горожан… со смертельным исходом, опасалась, как бы, Лёша ни отворил ночью дверь их квартиры перед каким-нибудь бандитом.
Но причина у неё беспокоиться имелась ещё более веская. Именно, таким образом, были убиты её родители. Кто-то позвонил к её старикам ночью в дверь квартиры и жалостливо, слёзно, но настойчиво попросил впустить в квартиру на пару минут милиционера (тогда ещё не было полицейских), участкового уполномоченного.
Добрый и доверчивый отец Антонины открыл преступникам дверь… Потом Павел Павлович, как мог, обо всём поведал сотрудникам милиции, находясь на больничной койке. А через несколько дней скончался от многочисленных ножевых ран. Мать Антонины, тоже пенсионерка, Ефросинья Петровна, погибла сразу же, во время разбойного нападения на квартиру (там совершенно нечего было брать) троих наглых верзил, даже не прятавших под масками своих уголовных рож.
Та же участь ожидала их трёхлетнюю внучку, Машу, дочь Антонины. Ей о случившемся ничего не сказали, потому что Антонина находилось во втором городском роддоме, вот-вот должен был появиться на свет Лёша и… появился, на радость родителям, крепким малышом. Ему так и не посчастливилось увидеть свою старшую сестрёнку Машу.
Ключи от квартиры, до утра, Антонина Павловна так же, когда надо, отбирала у своего мужа, Владимира Станиславовича. Дело в том, что перспективный инженер-технолог шинного завода, её верный и любящий муж, после смерти дочери стал жутко пить. Он мог, вполне, среди ночи пойти на поиски спиртного, оставив дверь открытой. Частенько возвращался домой с какими-то подозрительными пьяными субъектами. Порой его ночные вылазки заканчивались драками, пропадали и кое-какие вещи.
Но ночные оргии продолжались не очень долго, Антонина решила на ночь основательно прятать все ключи от квартиры… в укромное место. Только она знала, где они находятся в тёмное время суток. Её муж, Владимир, сначала немного возмущался, а потом смирился. Но, тем не менее, умудрялся наверстывать упущенное днём, в конце концов, практически спился, потерял не только человеческий облик, но и работу. Благо, Антонина, трудилась главным бухгалтером в одной солидной фирме и зарабатывала не так уж и плохо. Во всяком случае, им на жизнь хватало.
Тогда странное исчезновение их сына, Алексея, на относительно короткий промежуток времени отрезвило его отца, Владимира Станиславовича. Он очень переживал. Внезапное и необъяснимое исчезновение сына не просто выбило его из колеи, а почти подавило его оставшуюся волю… Но выпил Зуранов старший совсем немного, маленькую бутылку какой-то «вшивой бормотухи». «Для успокоения сердца».
Следственные органы, неофициально и «преждевременно», сразу же подключилась к странному делу. Причина проста. Старший брат Антонины зарабатывал свой хлеб в городской прокуратуре. Валерий Павлович числился там следователем и довольно неплохим. Им лично было раскрыто немало громких дел. Правда, убийц его родителей так и не удалось вычислить… Преступники ушли от возмездия.
Валерий незамедлительно приехал к сестре, один, он был уверен, что пацан отлучился куда-нибудь с друзьями… по каким-нибудь своим, подростковым «приключенческим» делам. Решил немного оторваться от школы и опеки родителей. Мало ли что может прийти на ум его племяннику-отроку. Но когда старший следователь прокуратуры Валерий Терпилов лично ознакомился с фактическим материалом, то, как говорится, почесал «репу».
– Выйти на улицу через балкон десятого этажа, – он сидел посередине большой комнаты, широко расставив ноги, – Лёха никак не мог. Следов под балконом, да и на балконе, никаких. Да и он был у вас так замурован, утеплён, что я замучился его открывать. Да и снег кругом… Одним словом, бредовая версия.
– Что, по твоему разумению, Валерка, мой сын испарился, что ли? – Владимир Станиславович курил, нервно ходил по комнате. – Вы там, в прокуратуре вашей, да и, так же, в полиции мышей не ловите… Ни черта не делаете!
– Валера, – Антонина сидела на диване, подперев голову руками, – ну, скажи, почему так жизнь не справедлива ко мне. Дочь потеряла, маму с папой, вот теперь и… Лёша. Да ещё муж хронический алкоголик…
– А ты гони его пьяное тело на свалку! Да-да, Володька, это я про тебя,– сурово сказал Терпилов. – Ты когда, бляха-муха, пить бросишь? Моей сестрёнке надоело твоим алкашным рылом любоваться. Я понимаю, Вовка, ты переживаешь…. Но будь ты мужиком, в конце концов! Я на месте твоего сына тоже испарился бы… от такого папани. Прикинь, ни уроки в тишине не приготовить, ни друзей не пригласить. Он же – человек!
– Много ты в жизни понимаешь,– огрызнулся Владимир. – Мои бы беды пережил, то так бы не пел! А говорить всякий мастер. Болтун!
– Ты полегче с языком, Вовчик! Полегче! – Начал нервничать следователь Терпилов. – Мне что, твой Алексей, чужой, что ли? Сколько я раз я с ним на рыбалку ходил и за грибами. Мои дочери и он. Да он мне, по сути, сын! А паниковать раньше времени не надо. Не стоит пока поднимать на уши полицию, хотя в этом чёртовом деле мне ни хрена не понятно… Самая реальная версия – то, что он… растворился в воздухе. Но какая же тут, к чёрту, реальность? Чушь собачья!
От слов брата и следователя прокуратуры в одном лице Антонина заплакала навзрыд, впадая в истерику, почём зря, ругая и мужа, и родственника. Ей Владимир угодливо принёс кружку воды. Она немного успокоилась.
Терпилов убедительно доказал им, что, хоть и абсолютно не исключено похищение мальчика, но оно мало реально потому, что данная версия вызывает массу вопросов.
Во-первых, ни имеется, ни каких, даже малейших следов похищения. Во-вторых, никто не додумался бы до того, чтобы похищать пацана, предварительно раздев. Такое не пришло бы в голову даже сексуальному маньяку или сумасшедшему. В-третьих, незачем похищать Алексея. Ведь его семья явно не богата, бриллиантов в железных банках из-под кофе не прячет, по простой причине беспробудного пьянства его отца. В-четвёртых, ключи от их квартиры, ни каким образом, не могли попасть в руки злоумышленников, которые сделали по ним слепки.
Но если допустить, что такое возможно, то бандиты, опять же, ни коим образом, не смогли бы бесшумно пройти через большую комнату из спальни. Дело в том, что Владимир Станиславович бодрствовал на кухне почти до утра, вёл очередной диалог с бутылкой водки. А что касается Антонины Павловны, то она проводила корректировку бухгалтерского отчёта за минувший год, сводила, как говорится, сальдо с бульдо.
При этом их сын ни разу за ночь не выходил из спальни, тем более, на улицу. Ведь его личные ключи от их небольшой двухкомнатной квартиры так и остались в укромном месте, спрятанные Антониной. Так и остались. Имелось, конечно, ещё и «в-пятых», и «в-шестых», и «в-седьмых»…
Валерий Терпилов заверил, что факт исчезновения своего племянника может объяснить однозначно… Лёша, возможно, в течение нескольких недель или дней сделал дубликат ключей в то время, когда они находились у него. В светлые часы суток. Невероятно! Потом разделся и совершенно голым умудрился пройти незамеченным мимо отца и матери на улицу… Но куда, как и зачем можно и нужно идти тринадцатилетнему подростку, тем боле, ранним утром? Терпилов этого объяснить не мог. Да и, вряд ли, смог бы объяснить и Шерлок Холмс.
– Стоило ли тебе, Валерий Павлович, пять лет протирать штаны в университете, на юридическом факультете, чтобы теперь нести такую околесицу? – Сказал раздосадовано Зуранов старший, закуривая папиросу.– Антонина и без полиции, сама, уже опросила, кого можно и нельзя. Если бы бродячие собаки умели разговаривать, то она поинтересовалась бы и у них.
– Во всяком случае, сложа руки, не сидим, – некоторым образом, обиделся Терпилов,– да и паниковать ещё рано.
Антонина встала с места и пошла к выходу.
– У многих спрашивала про Лёшу,– с надеждой сказала Антонина,– а вот соседку Марианеллу Исааковну никак не могу застать. Схожу. Может быть, она дома.
– Эта полудурочная старуха Вейцман, накаченная, как Швартцнегер, даже если что-то и знает, то всё перепутает, наврёт в три короба,– не без иронии заметил Владимир.– У неё от музыки кабацкой в башне переклинило ещё пять лет тому назад.
– Что, она ваша Вейцман, пианистка, что ли? – поинтересовался Терпилов. – Где-то слышал такую фамилию.
Не обращая внимания на реплики мужа, Антонина вышла на лестничную площадку, плотно, но бесшумно закрыв за собой дверь.
– Какая я там, к чёрту, пианистка! Ей бы на пенсии сидеть, а эта старая дура ещё работает, – Зуранов старший рассуждал относительно трезво, – представь себе, Валера, она активно трудится помощником администратора частного ресторана под названием «Без женщин». Типа, кабак только для мальчиков и для мужиков.
Он почти обстоятельно стал объяснять Терпилову, что в данном питейном заведении можно неплохо отдохнуть, снять «тёлок»… всяких. Возможность оторваться по полной программе у пацанов разных возрастом имеется явная.
У них там, свои постоянные девочки-припевочки. В этом же доме и комнаты сдаются… на часок-другой. А мужички в уютных уголках отдыхают от жён и подруг, более или менее, постоянных. В заведении под названием «Без женщин» и проститутки таковыми не считаются. Они просто – сексмясо. Но для крутых мужичков здесь многое можно, не только крепко выпить и задорно закусить. У кого имеется желание, тот играет на бильярде, а в фойё имеется шанс культурно… подраться.
– Да мы давно уже об этом притоне знаем, – сообщил родственнику Терпилов. – И облавы на них делались, и штрафовали, кого надо. А с них, как с гуся вода. Дело в том, что содержит богадельню родная сестра городского мэра. Тут сложности имеются, Володя. Знаю, там обитают, на самом деле, только одни мужики – и официанты, и музыканты, и повара, не считая, дорогих проституток. И ещё, ни пришей к звезде рукав, Марианелла Ибрагимовна…
– Не Ибрагимовна, а Исааковна, – сказал Зуранов старший, – Но её и двадцать лет тому назад женщиной можно было назвать, как бы, условно. Она – самый настоящий бык, только… в какой-то степени, с женскими принадлежностями.
Её бы кулачищем в Беловежской Пуще зубров убивать. Цены бы ей не было. И ведь это не будет считаться браконьерством… Просто, аттракцион. Да, чёрт с ней! Меня судьба сына беспокоит. Куда он мог испариться и что с ним?
Очень решительно Антонина нажала на кнопку дверного звонка соседней квартиры. Пока кто-то долго и упорно разглядывал её в глазок, потом звенел ключами и бренчал многочисленными засовами, Зуранова достала из кармана халатика платочек и вытерла слёзы. Надо было взять себя в руки и выглядеть перед этой старой громилой не столь озабоченной и растерянной.
Наконец-то дверь отворилась, и на пороге нарисовалась, почти атлетически сложенная, мощная пожилая и массивная женщина, до сих пор ещё брюнетка, и бодрая на вид. Она, якобы, радостно, и громко, почти на все двенадцать лестничных пролётов, сказала:
– Так оно и есть! Рада полной возможности видеть вас, Тоня! И что вы принесли мне доброго сказать?
– Я… принесла. В общем, Марианелла Исааковна ничего хорошего я не могу сказать. У нас – беда.
– Экономический кризис? Ну, я в курсе, и даже некоторые тоже про то знают. Причём, не только самый замечательный в мир американский президент. Но какая же здесь беда, Тонечка? Просто верхние пацаны… веселятся. Они только делают вид, что ссорятся. А так компания, тёплая и, прямо скажу, дружная. Каждый уже такое понимает.
– Меня их дела не интересуют.
– А-а! Теперь понимаю, что с утра шёл, извините за выражение, снег, и у вас на присутствующей основе – мигрень. Съешьте какую-нибудь таблетку, и она вам непременно поможет. Любую! Вы ведь, Тоня, наверняка знаете, что у нас в стране все лекарства от всех болезней. Но если не мигрень и не свинячий грипп, тогда что же, таки, в вас, Антонина Павловна? Ведь в городе пока не наблюдается бомбёжки и даже обычного артобстрела. Но так не везде. А мы, заметьте, до крайности не интересно мы живём.
– Есть вещи пострашнее, чем бомбёжка, Марианелла Исааковна, для меня, по крайней мере… Одним словом, пропал мой сын Лёша. Его уже вторые сутки нет дома, две ночи прошло. Я просто хотела узнать, может быть, вы видели его вчера поздней ночью или в четыре-пять часов утра.
– Тонечка, я вам так скажу. В ночное… самое время я видела в частично кошмарном сновидении свою, таки, бабушку. И я доложу вам, что мудрая старушка славно устроилась и там. Она имеет на том свете, представьте себе, неплохой гешефт. Ева Абрамовна пишет сказки о том, как замечательно жить в России, и успешно их издает. Она мне и поделилась, что имеет до меня дело и с нетерпением ждёт, когда я появлюсь перед ней, если не в среду, то, хотя бы, в следующую субботу. Она прекрасно знает, как я делаю фаршмаг. Заметьте, что с солёной селёдки сначала надо снять шкуру, а потом…
– Ах, Марианелла Исааковна, я уважаю вашу покойную бабушку и ценю ваши кулинарные способности, но у меня… пропал сын.
– Совсем пропал? Что же вы раньше мне про то не сказали, Тонечка? И почему вы упорно спрашиваете, что мне снилось вчера ночью?
– Может быть, я задам вам глупый вопрос. Но скажите, прошу вас, к вам, случайно, или к вашей внучке Розе вчера, где-то, часа в четыре-пять утра не заходил Лёша. По всей вероятности, он был совершенно голый… Я понимаю, мой вопрос, возможно, не совсем красиво звучит, но…
– Да, что вы, милочка моя, ваш вопрос звучит прекрасно, почти что, как очаровательная, скажем так, музыка Вивальди… при свечах. Я имею в виду, конечно, не те свечи, какими добрые люди лечат геморрой. Однако же, согласитесь, Тонечка, что наша Роза, как и я со стариком Мордыхаем, не состоит в клубе совсем юных нудистов. И как-то мы не планировали, чтобы наша девочка ходила голой по подъезду в тринадцать лет от роду. Ну, повзрослеет, тогда ладно.
– Ну, почему, Марианелла Исааковна, вы не желаете ответить на мой вопрос?
– Так ведь, Тоня, даже очень хочу, собираюсь так и поступить, потому и рисую в подробностях. Про её маму и папу моей Розы я не знаю, потому, как они сослали себя дальше, чем в Сибирь. Ведь Израиль – почти что одно и то же, разве что только чеснок там чуть-чуть подешевле. Живут они там, скажу я вам, Тонечка, сносно, но фрагментами.
– Хорошо, что там всё прекрасно, Марианелла Исааковна. Я… рада за них. Но ведь я у вас спросила, вполне, серьёзно, заходил ли к вам Лёшенька.
– И я серьёзно, таки, и ответила, что он к нам не заходил. Даже при одежде мы не видели Лёшу в то самое время, предусмотрительно указанное вами. Ведь Мордыхай, обычно, начинает бодрствовать уже в дико ранние часы, он что-то и где-то в уме считает, прикидывает. А представьте, если бы он обитал в деревне, то непременно будил бы петухов.
Марионелла Исааковна тут предположила, что такая забота Мордыхая о петухах домашним птицам не очень бы понравилась. А здесь даже без напряжения головного и прочего мозга каждому понятно, что если бы старику Мордыхаю померещилось что-то, то он бы нам с Розой рассказывал об таком месяца полтора, как минимум, с интервалом в десять-пятнадцать минут, и каждый раз объявлял бы это свежей новостью.
Когда уже Антонина Павловна собралась возвращаться в свою квартиру, где муж и брат думали и гадали, что дальше предпринять и где искать мальчика, гражданка Вейцман, широко раскрыв глаза, сокровенно полюбопытствовала:
– А как вы думаете, Антонина Павловна, наследный принц Испании наш человек.
– Конечно, ваш, Марианелла Исааковна. А чей же ещё? – сказала с раздражением Антонина и, войдя в квартиру, закрыла за собой дверь.
Удалилась и Марианелла Исааковна. Она, уже за дверью, своему старому мужу очень громко сказала:
– Представь себе, Мордыхай, наша Тоня, умнейший бухгалтер, каких в Европе всего полтора человека, но вот стала потреблять горькую в таком же объёме, как и её прекрасный супруг. Я не хотела тебя удивить, но вот приходиться такое делать в срочном порядке. Ведь сперва я пожелала громогласно впасть в озабоченность, но, таки, передумала… в силу своей неукротимой интеллигентности.
– Ну, так, Мура, если у тебя имеется возможность выражаться короче, то сделай это, как можно стремительней!
– Так куда ещё короче, Мордыхай! Ты не успеешь моргнуть своим единственным зрячим глазом, как всё и будешь услышать! Ты только представь, теперь Тоня пьёт с супругом спиртосодержащие жидкости на пару и, мне назойливо думается, что оба приобрели очень белую… горячку! А ведь ты часто не закусываешь, Мордыхай, и такой факт может плохо кончится для моей покойной бабушки! Ведь если ты нарисуешься перед ней на том свете, то у неё и там не останется никакого покоя.
– Я, предполагаю, Мура, что ты гораздо раньше передашь своей бабушке важное сообщение от меня про то, что я не держу даже в мечтах возможности лично поприветствовать её.
– Нет, Мордыхай, я брошу все свои дела и начну передавать от тебя приветы налево и направо!
Пожав плечами, он отправился в спальню и включал телевизор на самую полную громкость. Всё то, что продолжала говорить Марианелла Исааковна, Мордыхай уже не слышал или усиленно изображал из себя глухого.
Мог только догадываться Алёша о том, что происходило во время его отсутствия дома и в школе, где он учился. Но мальчик ещё серьёзно не думал об этом. Без того тягостных и тревожных мыслей хватало и без того. Он не понимал, почему оказался в далёком мире и каким образов вернулся обратно. Алексей находился под тревожным впечатлением увиденного и пережитого им. Посмотрел на стрелки будильника. Времени около двенадцати дня. Значит, его не было здесь, в его времени, более двух суток.
Он вспомнил, как оказался голый ночью в диковинном лесу, под сильным ливнем. Алексей понимал, что всё происходящее – не сон. Ему было очень холодно, страшно и тоскливо. Вокруг слышался рёв хищных зверей, вопли обезьян, крики птиц… Но чувство ужаса охватило его, когда Алексей увидел не многочисленную группу людей, – семь – восемь человек, – которые двигались по направлению к нему. Но какие это были люди!
Их внешность, включая и троих подростков, мальчика и двух девочек, удивили и привели Алексея, если не в ужас, то в замешательство. Массивные грудные клетки, коротки ноги, но очень длинные руки, узкие, приплюснутые черепа с узкими лбами… Они были сплошь покрыты рыже-чёрной густой шерстью. Взрослые дикари в набедренных повязках из шкур животных. У мужчин в руках короткие толстые копья, у женщин на плечах грубо сплетённые из лиан корзины, в которых они несли желтые плоды, разные по величине. Но в основном, размером с кулак.
Алексея удивило то, что он понимает речь дикарей, которые вели непринуждённую беседу о том, как много они собрали сладких плодов ползучих дерева Коча. Они заодно благодарили жителей неба за то, что те, наконец-то, прекратил поливать их холодной водой. Алексей тут же обратил внимание на то, что ливень закончился.
Но, находясь во всемогущей власти, всё-таки, неодолимого страха, он почти не обращал внимания на холод. Может быть, и на самом деле, стало немного теплей. Алексею казалось, что вот она, пришла его смерть, и подросток из далёкого двадцать первого века, прикрыл лицо ладонями. Прятаться и бежать бесполезно, да и он понимал, что не в силах спасти себя.
Небольшой отряд остановился рядом с ним, и самый крепкий и, вероятно, сильный мужчина сказал, ударив себя кулаком в грудь:
– Перед маленьким человеком, как понятно всем, сыном Большого Дождя стоит великий воин Кринк! Мальчик, у которого нет даже шерсти на груди, видит это. Кринк спрашивает пришельца, собирается ли он уходить на небо или останется жить в Племени Уходящих. Пусть сначала он назовёт своё имя.
– Зур…Зур…Зуранов, – у заикающегося Алексея появилась маленькая надежда на то, что именно сейчас дикари его не сожрут. – Он понял, что они приняли его за человека, пришедшего с неба вместе с большим дождём.
Алексей немного осмелел. Он вдруг почувствовал себя таким же, как они. И, в какой-то степени, эти люди стали ему симпатичными. Осознал, что представители одного из родов Племени Уходящих тоже боятся его. По многим причинам. Алёша понимал речь дикарей и внутренне не сомневался в том, что умеет говорить точно так же, как и они.
Всё это хранилось в памяти Зуранова. Алексей отчётливо представил, как он, мальчик, в своей спальне, уютной, тёплой, с ужасом вспомнил пещеру, в которой прожил минувших двое суток; огромный костёр у входа, потом – охоту с коротким копьём на диких сурков и кроликов. Вспомнились ему там приёмные родители молчаливый рыбак Льси, который учил его сплетёнными из жёсткой травы ловить диковинную рыбу, почему-то с четырьмя лапами, как у ящерицы.
– Пусть знает Зур, – торжественно сообщил ему ранним утром на рыбной ловле его тамошний отчим Льси, – пусть запомнит Зур, что раньше он был сыном Большого Дождя и Неба, но сейчас его отец великий рыболов и даже охотник Льси! Очень желает Льси, чтобы Зур научился жить, как все хорошие люди Племени Уходящих и старался обрасти шерстью. Но если такое у Зура не получится, то пусть он и не обрастает.
Мачеха Зура, по имени Длё, у которой было ещё четверо детей, особой любовью к нему не воспылала. Но она понимала и осознавала, что, если ей приказали Стоящие Над Людьми воспитывать и любить юного пришельца из Мира Большого Дождя, то Длё будет стараться так и поступать. Не станет же она гневить богов, духов леса, старейшин племени… Если Зур стал её сыном, значит, так надо.
Она видела, что отрок, упавший на Землю с Неба, уже почти сдружился с её сыновьями Ожо и Дире. Да и дочери Изи и Дикри уже не так опасливо смотрели на Зура, как в первый день встречи с ним. Алёша даже научил детей какой-то замысловатой игре под названием «салки».
Алёша исчез из семьи Льси внезапно и неожиданно. За дневной трапезой, у входа пещеру, все сидели на больших каменных «стульях» за круглым плоским валуном, отдалённо напоминающим стол. Зур, в этот момент набрался смелости, чтобы рассказать членом своей, скорее, не новой, а ещё одной семьи о том, откуда он сюда явился. Он уже чувствовал себя здесь почти своим, ему казалось, что он с самого рождения знал их всех.
Его сводная сестра, помладше его на два года, подала на пальмовой ветке Зуру кусок печёной змеи Рянгу. Зур взял этот своеобразный вертел в руки и… «растворился в воздухе».
И вот теперь Леша Зуранов находился здесь, в привычной ему, городской квартире. Мальчику стало немного грустно, что он так быстро расстался с дикими людьми, которых понимал, которым… был и сам. Он прекрасно понимал, что сейчас за его длительную отлучку, никто ему не скажет «спасибо». Но Лёша в виноват в том, что с ним произошло?
Он услышал, как несколько человек с шумом вошли в квартиру. Ясно, это родители. Прятаться от них было смешно. Алексей вышел из спальни, увидев заплаканную мать, выпившего отца и следователя прокуратуры, дядю Валеру. Антонина Павловна, ни слова не говоря, бросилась обнимать сына, давая волю слезам, со словами:
– Слава богу, Лёшенька, живой! Что же ты со мной делаешь, паршивец! Где ты был! Ты весь в своего отца. У тебя не сердце, а камень.
