Анна Пляка "Взаперти"

Бемби дергается, чтобы закрыть подругу, а та даже не оглядывается, словно не слыша меня. Добавляю мягкой угрозы в голос:

– Элиша, если ты сейчас же…

– Есть! – перебивает меня радостный возглас.

– Ты открыла путь в тупик, вниз так не попасть, – сообщаю скучающе. – И за это бессмысленное действие придется платить.

Она упрямо протискивается в узкий проем; светит фонариком, уверенно направляясь… К боксу? Назад? То есть она не ошиблась, а специально хотела попасть именно сюда, но зачем? Отправляю дрона проследить, тот выныривает из вентиляции, направляется следом за нарушительницей. Бемби медлит на пороге, смотрит в объектив камеры.

– Накажи меня вместо нее, – просит тихо. – Пожалуйста.

Смотрю, как Элиша простукивает стены, ведущие на противоположную лестницу, складываю головоломку из тихого вечера, разговоров о десятом этаже и выбранного направления. Догадавшись, что происходит, отвечаю полицейской:

– Она выбрала незнакомцев вместо тебя. – И попадаю в точку.

– Все равно. – Бемби встряхивает головой, прыгают рассыпанные по плечам кудряшки. – Не трогай ее. Она не знает, на что идет.

Откуда такая вера в мое милосердие? Откуда вера в наивность Элиши, даже не спрашиваю. Впрочем, я могу извлечь из этого пользу.

– Я накажу ее так, чтобы она поняла свою ошибку. Но если ты останешься здесь, я не стану наказывать тебя. И ей будет легче.

Бемби хмурится. Откажется? Бросится следом за подругой?

– Я поняла, – глухо отзывается она и ставит панель на место.

Переключаюсь на лестницу перед боксом, где скоро появится Элиша, потом на дрона. У меня есть пара минут, прежде чем она взломает стену на этой стороне. Пользуюсь моментом, чтобы перебраться за ноутбук, включаю свет и переодеваюсь. На часах четыре утра, можно было бы предположить, что наверху спят. Однако спит лишь Элли, свернулась в своем гнезде, крепко обнимая подушку во сне.

Прикусываю губу, глядя на нее. Твои объятия, длящиеся ровно столько, чтобы начать задыхаться, крепкие ровно настолько, чтобы хрустнули ребра. Я не удивлен, что ты стала альпинисткой, ты всегда была восхитительно сильной. Здесь с тобой может потягаться только Бемби.

Я бы хотел смотреть еще, просто видеть тебя, но нужно найти Винни. К счастью, это несложно, десятый этаж невелик. Винни сидит на площадке лестницы перед первым боксом. Приходит в себя после наркотика? Похоже на то. Значит, у него больше не осталось порошка.

– Ты думал, что они будут делать с тобой, когда начнется ломка? – Впервые я не насмехаюсь над ним. Ну, почти.

Он медленно поднимает голову, возвращаясь в реальный мир.

– Да. Я скажу, когда будет близко, – отвечает едва слышно.

Звенит отлетевшая панель, Элиша едва не спотыкается о вытянутые ноги Винни. Не задумавшись ни на миг, протягивает руку:

– Привет, я Лекс. Пришла провести тебя вниз.

Винни щурится, прикрывая глаза ладонью. Против света она, наверное, похожа на полноватого ангела, сошедшего с небес. На лице Винни недоверие, грозящее перейти в благоговение, но Элиша буднично присаживается на корточки, осторожно касается его плеча.

– Эй, ты в порядке?

Он кивает, накрывая ее пальцы, точно не вполне верит в реальность происходящего. Откашливается, но говорит все равно хрипло:

– Привет. Я Элвин. То есть Винни.

Входят в бокс, держась за руки. Я бы поаплодировал тому, как красиво сложилась пара, если бы они не сделали этого поперек всех правил. Хмыкнув, блокирую перегородку, которая открывается, когда застегивают наручники. Лекс пинает полупрозрачную стену, оборачивается к камере:

– Миротворец, у тебя бокс завис!

– Я предупреждал, что не следует нарушать правила.

Винни, кажется, даже дышит через раз, чтобы не привлекать внимания. Лекс скрещивает руки на груди, как полицейская, только не расправляя плечи, а сутулясь. Однако задора не теряет.

– И что? За дрона ты нам тест усложнил, а теперь мы будем просто торчать посреди бокса?

– Именно. Ты поторопилась, когда нужно было ждать, и наказанием станет ожидание. Один день, после которого вы сможете пройти тест.

– Тогда дай вернуться назад, – нахально предлагает она. – Я хоть с Элли познакомлюсь. И твою пиццу вспомню, вот уж подлинный кошмар!

Подождав ответа, который я предпочитаю не давать, разочарованно вздыхает, оборачивается к напарнику, извиняясь. Впрочем, тот, наоборот, расслабляется, садится на пол, готовый ждать, сколько потребуется. На первый взгляд наказание кажется легким, – если забыть о том, что им предстоит провести день без еды, воды и туалета.

К утру успеваю обойти парк и встречаю рассвет на берегу. Мы с Марией часто загорали здесь летом. Река катит мимо, за высоким мостом поворачивает на север, далекие небоскребы подсвечены восходящим солнцем. Красиво.

Движение в листве едва заметно, это может быть кто угодно, от белки до раннего бегуна, но я все же тороплюсь подняться по крутому берегу.

Натянутый между деревьев тент когда-то списали в военной части: он до сих пор справляется с маскировкой, а вот потрепанное красное одеяло бросается в глаза. Обитатель немудреного жилища едва оглядывается, разводит костерок под чайником на железной треноге. Подхожу не торопясь, присаживаюсь. Огня не предлагаю, хотя зажигалка у меня при себе. Я тут проситель, а не благодетель. Хмурый скуластый старик подкладывает под ветки мятую газету и крупные щепки. Очень здоровый, пальцы не дрожат. Ногти подстрижены, а не сломаны и не обгрызены. Интересный может быть собеседник.

Он заговаривает со мной, когда над чайником поднимается пар.

– Добро пожаловать, Пол.

Среди клиентов кухни я его не видел, но, возможно, у него там друзья?

– Спасибо. – Подумав, рискую представиться полностью: – Пол Сандерс, живу на Форестхилл-драйв. Детектив.

Старик кивает, наполняя жестяную кружку пахучим отваром.

– Джон, – отвечает коротко. Может, это даже настоящее имя, но без фамилии оно мне все равно ничего не даст. – Вы пропавших ищете. Двух мальчишек.

Киваю. На миг почти верю, что сейчас узнаю что-нибудь важное, но старик шумно отхлебывает, бросает на меня равнодушный, непробиваемый взгляд:

– Ну-ну.

Убедившись, что ответов здесь не получу, прощаюсь, выбираюсь из парка. И только около «Перекрестков», любимой кофейни в квартале от дома, куда я пришел по привычке, хлопаю себя по лбу. Какое уж тут равнодушие, если он запомнил в подробностях, что делает в парке полиция. Мало того, в лицо меня опознал! В таком ключе заключительное «ну-ну» особенно интересно.

Возвращаюсь в два раза быстрей. Тент с одеялом на месте, но следы костра старательно уничтожены, самого бродяги не найти, хотя я рыскаю по окрестностям, пока не приходит пора отправляться в участок.

Хорошо, однако, день начинается. Вполне уловисто, несмотря на пропажу таинственного старого Джона. Хотя, конечно, на третьем фотороботе меня коллеги засмеют. Пусть даже это уже не пропавший, а ориентировка для патрульных. Если заметят похожего старика, скажут мне сразу. Может, я ухватился за собственный хвост вместо ниточки. И все-таки хуже от этого не будет.

Утро для восьмого этажа проходит в молчаливой панике. Бет готовит завтрак, но все валится у нее из рук, Эл неловко помогает сестре. Бемби едва ли не час ожесточенно делала зарядку, а теперь сидит на полу, скрестив ноги и глядя в одну точку. Медитирует? Молится?

Сожалеешь ли ты, что не пошла вместе с Лекс? Никто из вас не ожидал, что героически-идиотское решение вернуться за отставшими кончится таким образом.

– Эй… Винни, ты где?

Роняю лопатку, которой переворачивал омлет. Хотя я осознанно включил фоновую трансляцию с десятого, голос заставляет вздрогнуть. Искушение посмотреть в лицо всеми покинутой Элли слишком велико, и планшета для этого недостаточно. Сажусь за ноутбук.

Она обходит комнату, заглядывая во все углы, проверяет ванную и лестницу, где на дверях светится красным сигнал, означающий, что бокс занят. Лицо Элли становится озадаченным, спустя мгновение обиженным, но между этими двумя выражениями успело вскипеть молочной пеной иное, третье, от которого я ежусь и улыбаюсь одновременно.

– А меня предупредить, что уходит? И как вообще у него это получилось? Не проспала же я новенького, в конце концов!

Возвращаюсь к плите – завтрак еще не пригорел. Элли ворчит за спиной, обращаясь уже ко мне.

– Эй, а меня кормить пиццей не нужно, что ли?

Забавно слушать ее комментарии фоном. Словно мы просто живем рядом, обычные соседи, ничего особенного. Оглядываюсь на монитор… и замираю, прикованный к месту льдисто-голубым взглядом. Дергаю воротник, глотая воздух, отхожу к холодильнику. Ледяное молоко обжигает горло, я закашливаюсь и долго не могу отдышаться. На сером линолеуме пола белые кляксы, в моих руках – непонятно когда вынутая из морозилки пицца. Смотрю на нее несколько секунд, потом закидываю в духовку. В самом же деле нужно отправить на десятый еду.

Счастливый день для Элли, у меня закончилась гавайская пицца. Правда, рыбу она тоже не любит. Неожиданно злюсь – я что, всерьез об этом думаю? Беспокоюсь о том, что кто-то из гостей не в восторге от еды, – на десятом этаже, где они должны проводить максимум пару дней?

Не кто-то. Она.

К реальности меня возвращает запах горелого омлета. Кофе решаю не варить – я слишком мало спал, лучше подремать днем, чем будить себя стимуляторами. С ними полчаса бегаешь, как ужаленный, а потом сидишь отупевший, не способный даже заснуть.

Отправив Элли пиццу, смотрю, как в боксе Лекс и Винни играют в «правду или действие». Пока в шутку, но в таких случаях перелом всегда наступает неожиданно. Вот и сейчас Лекс выдает:

– Почему ты носишь свитер? Тут вроде тепло.

Винни вздрагивает, натягивает рукава на пальцы. Отворачивается. Она, поняв, что задела его, торопится добавить:

– Ты можешь не отвечать!

– Тогда какой смысл играть. – Блеклая улыбка говорит не столько о доверии, сколько о том, что действие последней дозы наркотика не выветрилось до конца. – У свитера длинные рукава.

Замечаю, как вспыхивают азартом глаза Лекс, и удивляюсь – мне казалось, жестокость ей не свойственна. Впрочем, Винни решает не дожидаться следующего круга и добровольно избавляется от своего грязно-бурого чудовища. Поводит худыми плечами, на которых болтается пожелтевшая от старости майка, вытягивает руки, демонстрируя ряды точек, в основном уже поблекших.

– Я наркоман. Теперь моя очередь. Правда или действие?

– Правда, – тут же отвечает Лекс. Виновато качает головой. – Извини. Я не хотела лезть.

– Ничего, – мужественно врет Винни, – все равно бы всплыло. Давай ответное: почему ты так одеваешься?

Теперь ее очередь помрачнеть и отвернуться.

– Чтобы не выглядеть красивой. Чтобы никого не заинтересовать. – Ее веселое круглое лицо становится ожесточенным. Она могла бы остановиться сейчас, но искренность, как опьянение, не дает молчать. – Чтобы никто не сказал, что я «сама хотела». Чтобы вообще никто никогда не посмел даже подумать…

У нее перехватывает дыхание, Винни хмурится, протягивает руку, словно желая коснуться, но только хрипит:

– Это же бред, Лекс. Гребаный бред.

– Нет. – У нее страшная, вымученная улыбка. – Не бред. Так все говорят. А еще – что такая страшная телка должна быть благодарна, что обратили внимание. И что если бы не хотела, то ничего бы не было. И что надо было сказать им вежливо, и они бы отстали. И…

– Послушай! – Он встряхивает Лекс за плечи, звенит цепь наручников. – Знаешь, единственное, что ты можешь сделать?

– Расслабиться и получать удовольствие? – Она спрашивает это таким слабым голосом, что страшно становится даже мне.

– Нет! – Винни говорит медленно и отчетливо, с такой силой, какую я в нем даже не предполагал. – Нет. Не знаю, какой мудак придумал этот бред. Наверное, тот, кто считал, что никогда не будет жертвой. А ты можешь напасть в ответ. Кусаться, выцарапывать глаза, вцепляться в горло. Знаешь, кошка, которая бросается на пса, выглядит не смешно, а страшно. И шансов выжить у нее больше.

Лекс хлюпает носом, судорожно вздыхает. Кивает, вытирая глаза. Винни, только что произнесший прочувствованную речь, отпускает ее плечи. Отводит взгляд, добавляет:

– Ты не должна делать даже это. И вообще ничего не должна. Разве что суметь жить после того, что случилось. Вопреки всему. – Опускает голову так низко, что прижимается подбородком к груди. Шепчет: – Ты классно справляешься. Я так не смог.

Она поднимает на него взгляд, в заплаканных глазах отражается недоумение. Очень типичная реакция, подавляющее большинство упускает из виду половину жертв насилия. Винни ежится, словно на ледяном ветру, спрашивает насмешливо:

– Что, думаешь, как можно заставить парня? Да ладно, многофункциональность задницы – не тайна.

Шутка звучит как мучительная попытка принизить значение произошедшего, сгладить. Может показаться, что это соответствует лозунгу «жить дальше», но, чтобы научиться жить после перелома, нужно осознавать, что тот был. Делать что-то, чтобы кости срослись правильно, а если не вышло, понимать свои ограничения. Не травмировать себя каждый раз с удивлением и болью, словно это случилось только вчера.

– Ох, Винни.

Лекс прикрывает рот ладонью, не в силах выразить ужас словами. Винни, конечно, все понимает не так. Он боится презрения. Но Лекс придвигается к нему, обнимает крепко, словно обещая защитить. Он замирает в ее руках недоверчивым зверем, потом расслабляется, приникает, шепча недоверчиво:

– Теплая…

Она смущенно хихикает:

– Может, поспим пока? Накроемся свитером, как одеялом.

Винни кивает, сползает ниже, так что, когда она ложится на пол, его голова оказывается у нее на плече. Вдвоем встряхивают свитер, выворачивая и расправляя. Их руки в браслетах наручников вздернуты вверх, подвешены на общей цепи, соприкасаются локтями: мягкий и полный – Лекс, сухой, в россыпи веснушек – Винни. Мир и покой, они засыпают, словно пара после свидания. В некотором смысле так и есть.

Брачное агентство, да, Элли? Намного лучше. Брак – это про общий бюджет и продолжение рода. А вот так засыпать на плече, выговорившись и выплакавшись, можно только у друга. Где-то фоном думается: какое прекрасное задание Миротворец мог бы дать им на четвертом. Самое сложное, самое страшное. Которое действительно тяжело пройти, но все-таки не невозможно. Одергиваю себя. Я, как бы ни шутила Элли, знаю о существовании порнохаба и никогда не был фанатом даже постановочных роликов про насилие. Тем более не хочу смотреть на почти настоящее.

В боксе теперь тихо, на десятом Элли лежит в подушках, устроив пиццу под рукой и перелистывая страницы книги. Зато в жилой части восьмого напряжение вот-вот перехлестнет через край.

– Почему ты не пошла с ней? – спрашивает Эл.

Он не обвиняет, скорее, просто интересуется, подтверждая заодно, – это был их общий план. Ловлю нужный ракурс камеры, чтобы увидеть, как окаменеет лицо Бемби. Но отвечает она спокойно:

– Наказывая меня, Миротворец бьет по напарнику. Так ей легче.

Усмехаюсь. Правильно поняла и правильно реагирует: ждет, как и следовало с самого начала. Устраиваю щеку на сложенных руках, возможно, у меня будет несколько минут, чтобы подремать…

– Дождь, – тихо поправляет полицейскую Бет. – Элли придумала называть его Дождем.

Вскидываю голову. Теперь и ты используешь это прозвище. Как скоро все забудут о том, что я представлялся Миротворцем?

В камеру они смотрят втроем. Правда, Эл тут же отворачивается, старательно намывает посуду. Девушки взглядов не отводят. Собираются обратиться ко мне? Ну-ну. Бет сцепляет руки на коленях, словно школьница, набирающаяся храбрости перед разговором с директором.

– Что с Лекс? – спрашивает наконец. Ждет, но я молчу. Она хмурится, подходит к камере. – Миротворец, Дождь. Пожалуйста, ответь нам.

В ее движении – открытость, настойчивость, почти бесстрашие. Рядом тут же оказывается Эл, сжимает ладонь сестры. Поднимается с дивана Бемби. Единый фронт, делегация от восьмого этажа. Мне не страшно.

– Я могу заплатить за то, чтобы помочь Лекс? – продолжает Бет.