Татьяна Клявина "Рихард Феникс. Том 1. Книга 1. Горы"

Рихард подполз к краю, провёл рукой по ровной полосе между пещерой, куда не проник дождь, и влажным костровым камнем, и тут же на сухой пол стекли несколько струек. Дух Феникса ясно говорил, что инициация завершена.

Мальчик вгляделся в лужицу, где ночью плясал огонь. Вчера ли это было или несколько дней назад – будто целая вечность минула. Там, в углублении, лежал ритуальный нож, но его форма была странной: к рукояти наплавились кусочки металла – и сразу вспомнились чёрные птицы, и звон оружия, и сон…

– Проводники и подсказки… Как же там дальше… – прошептал мальчик, споласкивая нож в лужице от пепла и кусочков растопки.

Он стиснул металл в руке, примеряясь, взвесил. Да, теперь тот лежал в ладони гораздо удобней, хотя и стал чуть шире, чем хотелось бы.

– Ну ничего… – Рихард подбросил нож в воздухе, тот закрутился, блеснув искривлённым ребром и легко лёг в подставленную ладонь. – Теперь ты будешь моим талисманом и оружием.

Феникс стянул рубашку, замотал в неё нож и сунул в сумку, перевесил её через плечо. Пора было спускаться. Мальчик выглянул вниз и нахмурился – редкие выдолбленные ступени с этого места виделись скользкими и ненадёжными, полнились водой. Оплетающая скалу чахлая растительность, проросшая сквозь подушки яркого мха, едва держалась, чтобы не сползти вниз, а узловатый корень дерева и вовсе казался коварной подножкой.

Мальчик почесал щёку и скривился – волдырь от попавшего уголька саднил. Зато боль помогла проснуться окончательно. Вспомнилось напутствие людей из деревни: «Возвращайся Фениксом». Точно. Он и сам несколько раз подглядел, как инициированные спускались на огненных крыльях. Раз смогли они, сможет и он – так решил юный Феникс.

Встав на краю пещеры, попытался представить, что планирует на крыльях, как птица, но силы не пробуждались.

– Эй, рука! – Рихард возмущённо посмотрел на вырезанные перья на тыльной стороне ладони, сжал кулак, разжал, разгоняя кровь, – Как ты работаешь, сила Феникса? Ну-ка расскажи!

Никакого ответа. Мальчик провёл пятернёй по растрёпанным отросшим волосам, заправил волнистые пряди за уши. Прошёлся туда-обратно по пещере, вспоминая, а давал ли кто-нибудь ему советы о пользовании силой. Всё, что он видел, было урывками – Фениксы пользовались огнём в уединении. Советов не припомнилось, и Рихард решил рискнуть.

Хоть ему и говорили, что до огня на костровой камень ступать нельзя, но про то, что после, слов-то не было. Пригнувшись в проёме, мальчик выбрался на каменный мостик между скал, походил по нему, отыскивая место, где будет спокойно. И внезапно нашёл. Прямо в ямке, откуда вынул изменившийся нож.

Мальчик представил себя, сидящим в пещере, делающим надрезы на руке, а себя настоящего – едва разгоревшимся костерком. Вот фантазия протянула руку к лежащей рядом сумке, извлекла щепоть соли и бросила к ногам. Сердце толкнулось сильнее, аж дух перехватило. Рихард смотрел во все глаза. Ещё с десяток вырезанных перьев – и новая порция заговоренной подкормки, что сразу исчезла, как соль. Кровь побежала горячее, и вспыхнули узоры на левой руке. Мальчик мысленно пожелал ускорить процесс. Сосредоточенный двойник стал быстрее кидать в костёр припасы, а перья так и выскакивали из-под лезвия ещё короткого ножа.

И только сталь коснулась кожи на ладонь ниже ключицы, завершая узор, как жаркая волна, поднявшаяся по ногам, разогрела нутро, вскипела в горле, оплела руки, и ярое пламя ударило из них назад широкими плоскими крыльями.

Рихард шагнул вперёд. Без страха. С азартом в глазах. Взмахнул руками, ловя поток воздуха. Земля полетела к нему, но будто оттолкнула – мальчик взмыл вверх, оставив внизу и скалы, и деревню, и весь привычный уклад.

Он видел своё тело, обычное, тощее. Но также – и сияние перьев на широкой грудке, и птичьи лапы, мохнатые, с кожистыми, когтистыми, длинными пальцами. Чувствовал, как ветер ерошит перья, щекочет основание гребня на голове, как расправляет пышный узорчатый хвост из ало-золотистого пламени. Рихард сделал круг над деревней, углядел мощёную дорогу меж скал, яркий блеск витражей и мозаики и решил, что следует подняться туда впервые за долгое время, сообщить о своём посвящении в Феникса.

Но усталость и голод не дали ему продолжить полёт и кружение. Он понёсся вниз, зачёрпывая крыльями ветер и едва успел выставить ноги, не птичьи, свои, чтобы приземлиться посреди улицы, откуда до дома было рукой подать. И крылья исчезли. Рубцы быстро угасли. И мальчик, подпрыгивая от восторга и возбуждения, побежал к раскинувшему руки отцу, едва не сбив с ног вышедших поздравить людей.

А дома ждали накрытый стол и мягкая постель. Но Рихард, давясь ватрушкой и супом, едва начав рассказывать об инициации, заснул прямо над едой, так и не сняв одного сапога, не скинув сумку.

– Добро пожаловать домой, Рихард Феникс, – только и услышал мальчик сквозь сон.

Глава 4. Дом Матерей

Когда пришло время для посещений, Рихард с отцом поднялись по широкой, вымощенной деревянной брусчаткой дороге к плато, где разводили зимний виноград. Плато дальней своей частью примыкало к горному утёсу, на котором шапкой ещё лежал снег. Рядом с виноградником возвышался добротный, облицованный сверкающей мозаикой трёхэтажный дом, окружённый палисадником и низким заборчиком из ползучей ивы. Это место называлось Домом Матерей.

Воздух был свежим и сладким. Рихард с удовольствием вдыхал щекочущий ноздри запах первоцветов и нежного мха, щурился на блестящее здание, на сияющий снег, на грозди чёрного молодого винограда, который старательно укрывали и взращивали всю зиму, чтобы после посевной отвезти в раскинувшийся у подножья гор город и там продать.

Территория за заборчиком была священна и недоступна для мужчин. Поэтому, отсчитав нужное окно на втором этаже, отец подобрал с обочины мелкий камешек и бросил, попав по резному подоконнику. Окно, блеснув пёстрым витражом, почти сразу отворилось. И оттуда показалась молодая женщина с такими же ясными синими глазами и ямочками на щеках, как у Рихарда.

– Приветствую! – замахал ей мужчина.

– Здравствуй, Нолан! Здравствуй, Рихард! – улыбнулась женщина, высунувшись по пояс в окно. Красная рубашка, застёгнутая под горло, и белый фартук на ней оттеняли светлые волосы и были униформой травниц, чтобы их издалека видели в горах. – Как всё прошло?

– Я – Феникс! – Рихард гордо вскинул левую руку, широкий рукав скользнул вниз, обнажая узорные рубцы.

– Поздравляю! Наконец-то ты стал мужчиной! – женщина захлопала в ладоши. И в доме отворилось ещё несколько окон, откуда махали и улыбались другие его жительницы.

– Олли, мы идём в город. Тебе что-нибудь нужно? Или другим почтенным дамам? – Нолан с восторгом оглядел всех, приветствовавших их.

– Да, пожалуй, – женщина вздёрнула бровь, задумалась, – подожди немного, – и скрылась в комнате.

Тут же другие дамы принялись по очереди перечислять:

– Костяные булавки! Только возьми в пятом ряду у Бобетты, а не как в прошлый раз!

– Немного голубой глины. Там же, рядом!

– Бумагу простую и устричную!

– Утиных перьев пару-тройку вязанок!

– Можно мне пирожных?.. Парочку…

– Парочку парочек!

– Да что уж там? Бери на всех!

– Полсотни пирожных с шоколадным кремом и персиков дюжину!

– Персики разве уже продают? – дёрнул Рихард отца за рукав.

– Торговый караван прибыл на днях в город. Ты был занят подготовкой к инициации, поэтому мы тебе не говорили, чтобы не сбить настрой, – пожал плечами Нолан.

Вокруг сыпались ещё просьбы. Мужчина рассмеялся, выставив ладони перед собой:

– Дамы-дамы, не все сразу, я же так не запомню, да и не донесу!

– Ах, мужчины, вечно с вами одни мученья! – фыркнула женщина с тугими рыжими косами и в зелёном чепце виноградаря.

– А я ему возьму и помогу, – раздался голос позади Рихарда.

К ним вразвалочку приближался Гарг – сосед через улицу в деревне.

– Только не ты, да не в обиду будет сказано Хлое! – Из приоткрытой двери вышла высокая пожилая дама с крупными чертами лица, одетая во всё тёмное – Магда, старшая смотрительница Дома Матерей. При её словах одно из крайних окон со звоном захлопнулось. – Гарг, дорогуша, Хлоя тебя рожала не для того, чтобы ты пил, играл в карты и всячески позорил нашего бога, да отнимет Феникс твои руку и тень!

– Ты знаешь, старая сука, что я пью с горя! – Гарг рванулся вперёд, оттолкнув Рихарда, перепрыгнул через заборчик. Запах от мужчины шёл резкий – алкоголь, пот, испражнения. – Дай мне денег на выпивку, ты, жадная корова!

– Побойся Феникса, – прищурилась смотрительница, скрестив руки на пышной груди.

Из плеч почтенной дамы выхлестнулись огненные плети, Гарг бросился обратно, не успел. Опасные жгуты схватили его за ноги, подняли, размахнулись и так трахнули о дорогу, что брусчатка пошла ходуном. Пропойца не отключился, он лежал, опутанный огненными, но не обжигающими плетьми, бешено вращал красными глазами, скрипел зубами, скулил.

Отец обнял Рихарда за плечи, прижал к себе, ободряюще улыбнулся. «А ты у меня молодец, не испугался», – будто услышал мальчик невысказанные слова.

– Гарг, мы все скорбим по твоему сыну и сожалеем, что ему не достало отваги закончить инициацию, и что он спрыгнул с обрядовой скалы, сломав себе шею, – голос смотрительницы был холодным и жестоким. – Но это не значит, что ты должен губить себя и тратить деньги деревни на ерунду. Ты убиваешь себя этим. Как ты не поймёшь, глупый мальчишка?!

– Я всё понима-аю-у!..– в голос завыл Гарг, перевернулся на живот, упёршись любом в землю. Тощая спина под тающими плетьми тряслась от всхлипов.

Окна потихоньку закрывались. Не замеченная никем, из-за плеча смотрительницы показалась Олли, протянула старшей с лёгким поклоном исписанный лист бумаги. Та взяла его, пробежалась глазами, достала из поясной сумки карандаш, всегда остро заточенный, что-то вычеркнула, что-то приписала, присовокупила кошель с деньгами и кивком подозвала отца Рихарда. Тот, осторожно обогнув Гарга, подошёл к заборчику. Мальчик остался на месте, покачал головой на удивлённо вскинутые брови Олли, когда та взглядом указала сначала на страдающего мужчину, а потом на него, будто спрашивала, не испугался ли такого зрелища.

Смотрительница потрепала Нолана по тёмным с проседью волосам, вручила кошель и список.

– Как там мой старый дурак, жив ещё хоть? – вполголоса спросила она, поглаживая смущённого Нолана по плечу.

– Да, папа всё сидит в тенёчке, курит. И вроде, помирать пока не собирается. Недавно заказал новую рамку для вашей общей фотографии из того города.

Смотрительница бросила взгляд на Рихарда, потом на Олли, стоявшую в дверях, поджала на мгновенье губы.

– Эх, всё страдает… Вот будет тёмная ночь, приду, украду его, пусть до рассвета меня по горам водит, байки рассказывает, как в молодости, – она подмигнула Нолану, – так и передай моему… А этого, – кивнула на медленно садящегося Гарга, – я беру под стражу, попробуем с девочками привести его в вид человеческий. Олли! – позвала, не оборачиваясь.

Молодая травница отвлеклась от перемигивания с Рихардом и сделала шаг вперёд, но с крыльца не сходила – не принято было без разрешения покидать Дом Матерей при мужчинах.

– Олли, девочка моя, принеси настойку из ясноцвета и порошок шип-травы, будем лечить нашего страдальца, – смотрительница упёрла руки в бока, – Так, Олли, и завязывай рожи корчить! Если так хочешь, подзови сына, да обними, один раз можно, раз он только стал Фениксом.

– Ба, да не стоит… Табу же, – Рихард покраснел, опустил голову, силясь сдержать улыбку.

Почтенная дама бросила на него испепеляющий взгляд, но фыркнула и рассмеялась. Огненный щуп из её груди резко вытянулся и застыл у мальчика перед носом в форме кулака.

– Ещё раз назовёшь меня «Ба», птенчик желторотый, я тебя отправлю в горы собирать лунные ягоды. И, если они тебя покусают, я тебя лечить не буду и Олли не позволю.

– Хорошо, хорошо, смотрительница, не буду. – Ямочки на щеках мальчика стали ещё заметней, глаза сузились в весёлые щёлочки.

– Быстро обнял мать, пока разрешаю, дальше-то точно табу! Мне её энергия нужна чистая и ровная. А с вами, мужиками, разве успокоишься?

– А может, мы тоже обнимемся? – скорчил дурашливую рожицу Нолан.

– Ну уж нет, – протяжно выдохнула женщина… И сгребла мужчину в охапку, едва не перетянув его на свою сторону заборчика. – Передай от меня привет старому ворчуну. Скажи, что я соскучилась.

– Обязательно. – Нолан ненадолго прикрыл глаза, уткнувшись лбом в плечо своей матери.

В этот момент Олли выпорхнула на дорогу, обняла Рихарда, чмокнула в нос, потёрлась щекой об опалённые брови и шепнула:

– Я ни капельки не жалею, что моё посвящение в Феникса прошло не через ритуал с вырезанием перьев, а через рождение такого прекрасного тебя. Люблю тебя, малыш, очень-очень сильно! И поздравляю!

Рихард смутился, неловко похлопал мать по спине и отошёл. Отец встал рядом с ним. Смотрительница поднесла ладонь к глазам, замерла, но тут же крикнула:

– Хлоя, дорогуша, мне нужны твои оплетающие чары для одного непослушного мальчишки. Спустись и помоги мне. Сию секунду!

То самое, ранее захлопнувшееся уж явно не по воле ветра окно чуть приоткрылось и снова закрылось. Мать Гарга явно не торопилась выходить.

Рихард и отец спускались по широкой дороге, вымощенной деревянной брусчаткой. Солнце, уже идущее к закату, отражалось от мозаики и витражей Дома, бросая вслед яркие искры. Поворот к деревне, почти не заметный среди кустов и деревьев, остался справа, и почти сразу ухоженная дорога к Дому Матерей сменилась тёсаными камнями, а по бокам возвысились тёмные сосны. Отсюда уже был виден раскинувшийся в долине город с его шпилями и башнями, проспектами и садами, учёными кварталами и рынками. Рихард уже бывал там. Но сколько ещё городов есть на свете, которые мальчик так хотел посетить.

Глава 4.5. Пророк

За 59 лет до основных событий

По достижению двенадцати лет люди из нашего племени или клана, как сейчас принято говорить, впускают в своё тело силу бога, который присматривает за нами. И имя ему – Феникс.

Он даёт нам возможность управлять огнём, залечивать раны и не мёрзнуть даже в самый лютый мороз. Иногда бог говорит с нами, своими детьми: даёт советы, предостерегает. От него узнаём и то, что не должны делать: убивать своих детей и родителей, словом или делом подставлять других, сжигать пламенем Феникса жилища людей.

Со мной Феникс говорил дважды: когда приветствовал и когда прощался. И сейчас поведаю вам историю, что случилась со мной в молодости.

* * *

Быть лучшим, значит нести большую ответственность. Быть первым, значит учить на своих ошибках других. Быть старательным и хоть немного талантливым, значит работать не покладая рук.

Я учился в медицинском университете и был лучшим на курсе. Я мог с помощью силы Феникса лечить людей. И потому преподаватели часто говорили, что у меня золотые руки. А я всего лишь вливал по капле своей силы в каждый разрыв тканей пациентов. А их, страдающих, израненных, начали приводить ко мне уже на втором курсе.

Едва кончились десять лет моего обучения, как город, по давней традиции, снарядил отряд врачей для полевой практики на юг. Это было почётно, к тому же обещали хорошо заплатить. Омрачали предвкушение лишь слухи, дурные вести о волнениях людей и неведомой хвори. Но нас заверили, что мы не столкнёмся с этой бедой, ведь путь был намечен восточнее, в сторону великой реки Разлучинки, где множеству земледельцев в это время года требовалась лекарская помощь.

Перед отъездом у меня разболелась левая рука – это был дурной знак. Именно на левых руках люди нашего племени вырезали перья, как некое жертвоприношение богу Фениксу, тем самым впуская его в себя. И даже не смотря на способность заживлять раны, разглаживать шрамы, узор из перьев оставался с нами на всю жизнь. Я же, посвятивший всего себя врачеванию, даже и вспомнить не мог, когда в последний раз чувствовал боль: все недуги были подавлены силой божественного пламени моего бога. «Счастливец», – завистливо вздыхали на курсе. «Я не имею права предаваться недомоганиям, когда вокруг столько людей, которых нужно спасти!» – не без внутренней гордости всегда отвечал я. И тут – эта боль. До звона в ушах, до скрюченных пальцев, до паники от непонимания, как теперь быть.Это была не та боль, которую я мог излечить, ведь сила действовала лишь на повреждённые ткани. И было лишь одно подходящее предположение: что-то происходит именно с Фениксовой силой внутри меня. Все попытки поговорить с богом провалились: он молчал. Хотя чего удивляться, если все восемнадцать лет после инициации я не слышал его голоса. Но всё же было очень обидно: я всегда оказывал помощь другим, а сам не мог её получить, когда потребовалось в один-единственный раз.

Несколько дней меня навещали самые именитые лекари города Лагенфорда, в основном Чародеи, но и они разводили руками, извинялись и уходили. Как же это было прискорбно! Ради этого даже передвинули время нашей экспедиции. Ну что ж, ждать больше не имело смысла, и мы, вынужденные взять из-за задержки вместо обычных лошадей быстроногих коней, которых разводило племя Теней, отправились в путь. И с каждым днём удаления от города рука болела всё меньше – удивительно и страшно то было, ведь никогда не знаешь, когда проявит себя затаившаяся боль, с которой невозможно совладать. И ожидание этого очень изматывало.

Наши крытые повозки ехали по тракту на юг, где уже наступило лето. Но воздух почему-то был не свежим, а затхлым. Так пахла близкая беда. От предчувствия её меня стало мутить. Опасаясь задержаться ещё больше и пользуясь выносливостью коней, мы двигались почти без остановок, и меня укачивало так сильно, что пришлось воздержаться от воды и пищи, и даже ото сна.

Но всё же через шесть дней мы остановись на ночь в придорожной гостинице, и там впервые меня отчитала женщина. Магда закончила обучение на год раньше, и ей доверили выбирать маршрут. Я попытался настоять на безопасном пути, предлагал свернуть поскорее на ближайшем перекрёстке, откуда не так тянуло ужасом и смрадом, но Магда была непреклонна. Она во всеуслышание объявила меня предателем звания врача. Ведь если чувствуется боль, то надо устремить все силы к ней, а не бежать. Да, Магда тоже была из Фениксов и она ощутила, как и я, этот гнилостный запах. Потому и велела сменить маршрут ещё на второй день пути, поставив в известность лишь кучеров.

– Земледельцы подождут! Здесь есть место, где мы действительно можем быть полезны! – заявила она, а наши спутники, не Фениксова племени, не чующие подступающего ужаса, лишь поддержали: платили-то за каждый день.

Как я не бился, не пытался отговорить, доказать свою правоту – бесполезно! И, чтобы не заклеймить себя окончательно трусом, сдался. Не могу сказать, сильно ли я потерял доверие и уважение со стороны остальных членов отряда, но был крайне уязвлён словами Магды. Тогда я покинул это общество, выкурил натощак трубку, меня вытошнило, и напросился к конюшему при гостинице переночевать.

Старик принял меня радушно, провёл в комнату без окон, три на три моих шага. Стоять там приходилось скрюченным, чтобы не задевать потолок. И потому я сразу сел на домотканое покрывало поверх низкого и широкого соломенного лежака. На деревянном ящике у входа горел трёхвилочный светец. Острое пламя на конце лучин вспыхивало ярче, когда пепел опадал в чашу с водой. Я лёг у дальней стены и почти сразу уснул.

Пробуждение в полной темноте было непрошеным и грубым. За стеной прямо передо мной находилась конюшня. Вход в неё располагался с обратной стороны здания. И я отчётливо слышал, как прибывают повозки, ржут измученные лошади, скрипят телеги, звенит снимаемая упряжь, ругаются и о чем-то спорят люди.

Вновь вернулся дурной запах, что ощущался в дороге. Вдобавок левая рука отяжелела, будто стала чужой. Я не покинул своего ночлега, не желая выяснять подробностей. Но когда прибывшие разошлись, а лошади начали хрустеть сеном и хлебать воду, конюший, освещая всё вокруг рогатым канделябром, привёл в мою комнатушку кого-то низкорослого в плаще с глубоким капюшоном, скрывающим нечто пугающих форм.

– Господин, вы не спите? Нет?! Умоляю, присмотрите за этой несчастной девочкой! Вы же врач?! Постоялый двор переполнен, даже на сеновале все места заняты, а малютка совсем одна. Никто не хочет её брать себе.

– Поспишь тут с таким шумом и гамом… Отведите её на моё место в гостиницу!

Я скинул покрывало, которое натянул на себя во сне, и левую руку вновь начала выкручивать изнутри боль. И уже знакомый ужасный запах – ощущение беды, нет, даже близкой смерти – шёл именно от этой девочки.

– Господин, – конюший поставил светильник на ящик и вздохнул так тяжело и протяжно, будто принял на свои худые старческие плечи вес небосвода со всеми его звёздами и лунами, – нет больше свободных мест. Даже ваши спутники перебрались в едальню при входе, уступили свои места тем приехавшим бедолагам. Прямо сейчас господа врачеватели помогают нуждающимся.

Вот так удар под дых! Получается, я сбежал от служения своему предназначению?! Права была Магда! Стыд и позор мне!