Даниловы тайны
Галина Ярось
Представь, что тебе 19 лет, ты только что получил диплом реставратора, твоя семья загадочно исчезла 15 лет назад, воспитавший тебя дед недавно умер, и живешь ты сам по себе в славном городе Пскове. Есть? А теперь представь, что ты регулярно оказываешься в центре историй, которые связаны с преступлениями, загадками или тайнами прошлого Псковщины. И вынужден расследовать, искать истину, раскрывать козни злодеев. Представил? Тогда знакомься с Данилой – главным героем всех рассказов, вошедших в первую часть романа «Даниловы тайны». Один из них связан с тайной куклы-пандоры из 19 века, другой со средневековой керамидой из Псково-Печерского монастыря, а третий с деревней Страшницы, что уже более трехсот лет стоит на берегу Шелони и много чего повидала на своем веку.
Галина Ярось
Даниловы тайны
Смерть в подарок
У нее не было глаз.
Спутанные пряди волос накрыли румяное лицо, но провалы были видны. Она лежала на красной ткани в рваном, когда-то белом платье. В грудь глубоко воткнута ржавая кованая игла.
На кой черт я открыл этот ящик?!
Данила присел на корточки рядом со старинным деревянным сундучком, который только что доставил ему курьер. Говорил же дед: «Не открывай, если не знаешь, что внутри». Потрогал защелку-замочек на крышке. Латунная. Погладил ладонью ткань внутренней обивки. Надо же, шелк. Отбросил в сторону обрывки дерюжки. Кукла теперь была видна целиком – от черной макушки до кожаных ботиночек.
Когда-то роскошная и, наверное, очень дорогая. Деланная явно не для детских игр, а для дамских гостиных. Из тех, что выходят окнами на центральные проспекты столиц. Кому пришла в голову идиотская затея прислать ее вот так на ночь глядя в их с дедом дом на окраине Пскова?
Данила взял в руки обрывок дерюги. Холстинка-то домотканая еще. Что общего у нее с шелковой роскошью сундука? Он поймал себя на том, что избегает прикосновения к кукле. «Что человеком сделано, дурным быть не может», – вспомнилась еще одна дедовская мудрость, и Данила решительно вынул куклу из сундука.
– Смело живешь, Данила-мастер, двери не запираешь.
Он вздрогнул и испуганно посмотрел в кукольное лицо. Застывшее, безглазое, фарфоровое. Сзади расхохотались. Звонко, громко, ничуть не заботясь о ночной тишине. Порыв свежего ветра донес до него аромат лаванды и чуть-чуть цитрусовых.
На пороге распахнутой в сад двери стояла Нина.
– Как тебе моя пандора? – Нина кивнула на куклу, проходя в комнату и быстро оглядываясь по пути: диван со смятой постелью, самодельные книжные полки, стол с неубранной посудой. Не нашла, где присесть, осталась стоять. – Возьмешься реставрировать?
Данила наклонился положить куклу обратно в сундук, выигрывая время и заставляя свое сердце биться пореже. Ткнул пальцем в переносицу, поправляя очки:
– Я по фарфору еще не работал.
– Брось, все же знают, что твой дед был лучшим мастером. Наверняка и тебя научил. А мне срочно надо. Выставку открываю в своей галерее. Слыхал?
Ещё бы он не слыхал! Однокурсники уже какую неделю только и обсуждают, что Нинкин батя подарил доченьке в честь защиты ею диплома готовый бизнес – выставочную галерею, да не где-нибудь, а у самого Крома.
– Когда выставка?
Нина обрадованно улыбнулась:
– В том-то и дело, что от тебя будет зависеть, Даня.
Он-то думал, что Нина понятия не имеет, как его зовут, а она, оказывается, и прозвище помнит – Данила-мастер, и имя знает, которым он только близким друзьям позволяет себя называть.
– Я хочу арт-перформанс на открытие сделать, ну ты понимаешь: немного театра, немного интерактива со зрителем, а арт-объектом у меня будет она – пандора. И весь перформанс в виде хоррора, чтобы страшно стало до жути.
Данила глянул на куклу, лежащую у ног. Глаз нет. Иголка эта…
– Кто ее так?
– О! Это жуткая история. Слушай, у тебя есть чего-нибудь выпить? Короче, дело было в конце девятнадцатого века. Здесь у нас, в самой глухомани под Себежем, в одном богатом имении жила дворянская семья. Не то литовцы, не то шляхтичи по фамилии Корсак. Когда их старшей дочери Анеле исполнилось шестнадцать лет, просватал ее отец в жены какому-то русскому князю. Из очень-очень знатного рода. Не знаю уж, почему папаша так торопился. То ли жених старый был, боялись помрет. То ли нуждающийся, боялись, кто другой уведёт ради титула. А может, и любовь была, история это умалчивает.
Данила открыл холодильник. На пустых полках обнаружил старый кусок сыра, недопитую бутылку сухого белого и миску со свежей клубникой, вечером только собирал. Смахнул с обеденного стола грязную посуду и крошки. Достал мамины хрустальные фужеры, разлил вино. Нина, не прерывая рассказа, глотнула, чуть скривилась, зависла пальцами над тарелкой с кусочками подсохшего сыра, не рискнула взять и закинула в рот клубничку.
– Короче, имя князя неизвестно. Но по деревням в тех местах до сих пор рассказывают байку о кукле-убийце, которую он привез в подарок своей невесте. Вот о ней, – Нина ткнула пальцем в сторону сундука. – Анеля так полюбила куклу, из рук не выпускала, а за неделю до свадьбы внезапно заболела чем-то страшным и умерла. Куклу отдали ее младшим сестрам. Через несколько дней и они скончались в ужасных мучениях. Вот тогда-то местная ведьма и заявила, что кукла не простая, а заговоренная на смерть.
Нина умолкла, вглядываясь в безглазое личико, словно пыталась разглядеть на нем след заговора.
– А как она у тебя оказалась? – Данила подкинул фразу в оборвавшуюся беседу, словно полено в костер. Он наслаждался, наблюдая, как двигаются пухлые розовые губы, измазанные ягодным соком, как нетерпеливо Нина отбрасывает в сторону черные прядки, что выбились из косы и лезут в лицо.
– Так та ведьма была моей пра… пра… короче, какой-то там бабкой. Недавно этот сундук в ее деревенском доме нашли, ну я и вспомнила эту историю. Классно же будет открыть выставку старинных кукол настоящей пандорой, да еще и с таким кровавым прошлым?
– А почему ты ее пандорой зовешь?
– А ты что, ящик не видел? – Нина захлопнула крышку сундука и развернула его задней стенкой к свету. В углу была прикреплена медная жестянка с витиеватой гравировкой «Pandora». – Вот. Знаменитый парижский Дом модных кукол.
Данила распахнул окна в сад. Запах лаванды и чуть-чуть цитрусовых стал слабее. Перетащил сундук в мастерскую. Весь дом, по сути, был одной сплошной мастерской. Так еще при деде сложилось. Комната для приема гостей начиналась сразу от входной двери, здесь же спали, ели, а все остальные территории – не для посторонних. Вытащил куклу, усадил на рабочий стол, сам забрался с ногами в продавленное дедовское кресло.
Так, что у нас тут?
Правое ухо утрачено, мизинца на левой руке нет, носки ботиночек погрызены крысами, каблуки в порядке. Невкусные, что ли? «Ну, как чинить думаешь? Осколки есть? Глянь в сундучке», – голос деда привычно появился, как только Данила взялся за работу.
Он с детсада знал, что не такой, как все. Запоминал все быстрее других и навсегда, считал без калькулятора, иностранные языки «вспоминались» легко, как родные. На словечко «аутист», которым его пытались дразнить в школе, не обижался. И поэтому совсем не удивился, когда после смерти воспитавшего его деда однажды услышал в голове родной голос, распекавший за неправильно разведенную мастику. Теперь дед всегда был с ним, стоило только задуматься или приняться за общее любимое дело по починке сломанной вещи.
– Даже пыли фарфоровой не осталось, – сообщил Данила деду, – пусто в сундуке. Думаю, налепить что-то взамен утраченного. Глина полимерная пойдет?
– Допустим. Дня три – не меньше на лепку и просушку заложи. Потом покраска.
– Волосы еще… – Данила встряхнул куклу. Под всклоченными черными кудрями в голове у нее что-то забренчало. Глаза? Скорее всего, наверное, провалились внутрь. Или кто-то специально выдавил? Как их теперь доставать? Туловище мягкое, надо бы платье снять, проверить, но эта игла… Он поискал на полке плоскогубцы.
– Погодь, Данила, с такими вещами не шутят. Вишь, игла не простая. Тут бы знающего человека позвать, кукла-то колдовская.
– Ладно тебе, дед, пугать. – Данила ухватился покрепче за старую железяку, выдернул со второй попытки. Крепко сидела ржавая. После нее осталась глубокая рваная рана в бурых подтеках. Как на трупе.
Ночью Данила проснулся от громкого звука. Что-то случилось в мастерской? Или во сне? Он давно привык первым делом прислушиваться к себе, а потом уже искать причину беспокойства во внешнем мире. В доме стояла абсолютная тишина. Только решил, что звук приснился, как услышал быстрое легкое поцокивание. Когти? Каблучки женских туфель?!
Какие, к черту, женские туфли?! У нее же ботинки… Мысль о кукле почему-то пришла первой. Сел в постели. Звуки шагов смолкли. Нащупал выключатель. Свет залил комнаты. Тихо. Заставил себя подняться и босиком шагнул к дверному проему в мастерскую.
У самого порога валялся любимый дедов деревянный идол, который всегда жил на полке над рабочим столом, – увесистый сосновый чурбан. Дальше, в осколках разбитого фужера и пятнышках крови на полу, лежала кукла с расколотой на две части головой. Ее улыбающееся лицо уставилось на него пустыми глазницами. Скальп отлетел немного в сторону.
За спиной хлопнула створка открытого окна. Данила вздрогнул. Сквозняк? Поежился и опустился на колени.
Черные стеклянные глаза с пушистыми, загнутыми вверх ресницами он увидел сразу под дедовским креслом. Они, к счастью, не разбились. Даже не треснули при падении. Наверное, волосы смягчили удар. Хорошо, теперь проблема с их извлечением отпала, но вот заднюю часть головы, на которую глаза крепились, придется полностью менять. Может, проще будет отлить новую черепушку да расписать? Но это будет как бы уже совсем другая кукла… Понравится ли Нине?
– Ты профессиональный реставратор, – заворчал дед, – не ради коммерции работаешь. Твое дело предмет сохранить таким, каким его мастер сделал. Лицо у куклы ведь живое?
– Живое.
– Ну, так и нечего думать. Затылок соберешь и склеишь, под волосами трещин видно не будет, тут вопросов нет, ухо и пальцы глиной починишь. А кто ее сделал-то? Глянь на задней части черепа, может, мастер клеймо свое оставил.
Мастер клеймо оставил и даже не одно. На фарфоровом черепе была вдавленная в глину надпись «LimogesFrance» и еще две буквы в скобках – I. и L.
– Ага. В Лиможе отливали красавицу, а в скобках это кто? Глянь-ка в гугле. Парижские кукольные мастера покупали головы из Лиможа с условием, что на них будут стоять и их инициалы.
– Нет никого с такими инициалами. Леон Приёр, Жульен Бальруа есть, а на I и L нет.
– А фирма «Пандора» есть?
– Гугл такого бренда не знает. Но зато куклы-пандоры ему хорошо известны. Еще в семнадцатом веке первые появились. Дед, знаешь про такие?
– Впервые слышу. Я же не девочка.
– А это и не для девочек совсем, а для их мам мастера трудились. Вот, слушай: «…куклы-пандоры впервые появились во Франции. Они служили для рекламы модной одежды. Купить их могли позволить себе только королевские семьи и аристократы. Пандорой куклу назвали в честь героини древнегреческой мифологии, которая открыла запретный сундук из-за любопытства и выпустила в этот мир множество несчастий. К куклам прилагался целый гардероб: сундучки с одеждой, духи и аксессуары. В девятнадцатом веке их заменили журналы мод».
– Ну так, значит, и другие мастера, кто одежду шил или обувь, должны были свои отметки на ней оставить.
Данила достал лупу и приступил к исследованию кукольных нарядов. Так, на одном ботинке есть оттиск какой-то, но невнятный, не разобрать. Платье тоже без лейблов. А вот камея какая интересная! Серебро, а внутрь вставлено что-то жуткое серо-черное, но вырезанное мастерски. Символ какой-то. Вроде, видел такой. На кукольном браслете тот же самый камень и рисунок повторяется.
– Есть, дед, нашел еще одно клеймо на серебряных украшениях – Лавуан.
Сундук внутри сохранился отлично. Не то что сама кукла. Как будто их эти десятилетия хранили отдельно друг от друга. «Тут ремонта особого и не нужно, – не замолкал дед в голове, – так, почистить, подшлифовать снаружи дерево. Ткань проверь, не разошлись ли швы».
Данила чертыхнулся, никогда не любил, когда дед вот так начинал поучать, как маленького. Но пальцы уже побежали ощупывать тонкие швы и складки драпировки. На самом дне наткнулись на неудобный выступ. Дощечка какая-то оторвалась, что ли? Тут же почувствовал прореху в ткани. Большую, как специально сделанную. Свободно входит ладонь. Через нее и вытащил то, что лежало на дне, – небольшую, в кожаном переплете рукописную книжечку. Дневник?
«Богиня моя, если бы я знал, какие испытания готовит мне судьба в России, никогда не покинул бы Париж».
Французские фразы мелкой вязью покрывали пожелтевшие страницы. Данила с трудом разбирал:
«Ты представить себе не можешь, в какой глуши я оказался. Вокруг дремучие леса и озера. Бездорожье полное. Я даже письма не могу тебе отправить. Мой будущий тесть г-н Корсак сказал, что не станет каждый день гонять лошадь в уезд на почту.
Семейство, с коим я должен породниться, самого простого свойства. Корсак хоть и вписан в Дворянскую книгу, но позволяет себе держать кирпичный заводик. Анеля, с которой мне предстоит встать к венцу, выросла без гувернантки. Никаких манер. Я с ужасом думаю, как привезу ее в парижские салоны. Невеста моя – сущий ребенок, не выпускает из рук куклу, твой презент, а еще носится целый день с красками. Представляешь, любовь моя, она берет уроки живописи у своего дальнего родственника, местного художника г-на Васильчикова, молодого человека, из тех, что носят один сюртук круглый год. Впрочем, картины его совсем недурственны. Он даже начал писать портрет моей Анели в тех самых украшениях, что ты дала мне с собой из Парижа.
Ах, если бы не мое положение, разве оказался бы я здесь в такой роли? Ну почему Господь не устроил так, чтобы приданое жены давалось без самой жены?
Решил писать тебе в эту книжечку, раз письма не могу послать. Вот будет тебе доказательство того, что думаю о тебе постоянно. Преданный тебе, твой N.N.».
Уже под утро, закончив читать дневник князя – жениха несчастной Анели и борясь с надвигающимся приступом головной боли, вполне ожидаемым после такой-то ночки, Данила послал Нине эсэмэску: «Для куклы нужны новые волосы. Чёрные. Лучше человеческие».
Он закрыл глаза, покорно ожидая сумасшедшего вихря из обрывков мыслей, образов и странных фантазий своего мозга, которые всегда сопровождали боль.
Сначала появилась крыса. Жирная, серая, держащая в лапках ботиночек куклы. Потом возникла башка дедовского деревянного идола, напялившая на себя скальп пандоры, а затем все понеслось на бешеной скорости: Нинина пухлая губа с капелькой клубничного сока, кисть куклы без мизинца, гладь озера с отраженными в темной воде острыми макушками елей, чернильное пятно на жёлтой странице, старинное перо, выводящее «N.N.». На самой границе сознания, уже готового отключиться, Данила увидел со спины девушку у зеркала, примеряющую на себя серебряные украшения куклы. Камею с вырезанной странной фигурой по черному камню. Что-то похожее на человека, с опущенными руками и головой в виде петли.
– Ну ты и поспать!.. Вставай, лежебока-мастер! – Данила вылез из-под простыни. Соломенные длинные волосы стояли дыбом, заспанные глаза щурились на яркое солнце, худые, обгоревшие на пляже плечи, покрытые розовыми заплатками, ежились от наготы. Он нащупал очки, провёл пятерней по шевелюре, накинул рубаху.
Нина стояла руки в брюки, как всегда, великолепная. Она насмешливо и чуть скептически оглядывала и Данилу, и его пыльную, давно не мытую комнату. Солнце, предатель, ослепительно сияло в распахнутое окно, высвечивая все то безобразие, что вчера не было видно в полумраке.
– Волосы для куклы нужны?
Данила, стараясь не смотреть в лицо девушки, протянул руку.
– Давай.
– Где тут у тебя ножницы? – Нина решительно направилась в сторону мастерской.
Путаясь в простыне и влезая на ходу в шорты, он попытался остановить ее. Но она уже гремела инструментами на дедовском верстаке. Через минуту появилась на пороге, щелкая огромными портняжными лезвиями.
