Тропами Кориолиса. Книга 2. Демон руин
Анатолий Юрьевич Шендриков
Тьма уходит за горизонт, увлекая за собой всех, до кого только успели дотянуться ее когтистые лапы. Тех, кого породила сама, тех, кто был недостаточно осторожен… или наоборот – слишком самоуверен. А все, кому повезло, все, кто рассчитывал, что день – это их шанс на искупление, будут сильно разочарованы.Настало время перемен. Добро встретится со злом. Демон покажет свое лицо, а человек спрячется в тени руин «Венца Фрачека».Но кто сказал, что человек и демон – это два разных существа?!
Тропами Кориолиса
Книга 2. Демон руин
Анатолий Юрьевич Шендриков
Иллюстратор Дмитрий Сергеевич Седов
Корректор Елена Анатольевна Шендрикова
© Анатолий Юрьевич Шендриков, 2024
© Дмитрий Сергеевич Седов, иллюстрации, 2024
ISBN 978-5-0064-3296-3 (т. 2)
ISBN 978-5-0064-3287-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Здравствуйте! На связи снова я, автор книги Анатолий Шендриков. Вы проделали большой путь, пробираясь через полный опасностей мир «Троп Кориолиса». И все же Вы здесь и перед Вами продолжение постапокалиптической трилогии, вторая книга – «Демон руин». На этот раз ни слова о том, что ждет впереди. Только Вы и книга. Один на один. И пусть этот путь будет сложным, но преодолимым.
Книги научно-фантастического цикла «Тропами Кориолиса»:
Книга 1. В подворотнях темной ночи
Книга 2. Демон Руин
Книга 3. Колыбель багряных закатов
Открой двери в мир стихии, приключений и опасностей
ЧАСТЬ I. ТЕНЕВАЯ СТОРОНА
Совершенно не важно,
Где пишется легенда,
Если позже она оказывается
В библиотеке императора.
Глава 1
1
Тори Бецу никогда не плакала на глазах у других. Личный кодекс не позволял ей этого делать. Воинственная дочь императора, никогда не воспринимающего ее всерьез, бесконечно страдала от его равнодушия и презрения. Всю жизнь она пыталась соответствовать ожиданиям отца. Очень многие жители Объединенного Востока – империи, возникшей в ряду последних событий и включающей представителей так и не попавших в спасительный Сток таких стран, как Япония, Монголия и Китай – восхищались силой воли и терпением девушки, которая могла дать фору практически любому воину правителя. Ее старания видели все, кроме самого же императора: ведь могущественный Хиро Бецу намеренно ее игнорировал, хоть и видел, что по сравнению со своим родным братом, раздолбаем и гулякой, девушка была достойна большего, чем просто созреть, выйти замуж за уважаемого господина, нарожать тому детишек и на этом прекратить кому-то что-то доказывать. И ни тонкое владение катаной, ни ловкость в рукопашной схватке, ни твердость стойки, ни меткость и смекалка – ничто не могло заставить изменить его мнения. Но, несмотря на стереотипы властолюбивого отца-императора, Тори видела свое будущее совершенно иным. Семейные идиллии были не для нее. Девушку, несмотря на ее сравнительно юный возраст, всего в четверть века, зачастую выворачивало, когда она видела лобзающиеся пары, так приторно обнимающиеся и целующиеся неподалеку, мешками сыплющие друг другу комплименты на вздернутой ноте. Эта неприязнь была спрятана глубоко в ее духовной природе, ведь за двадцать пять лет она не соблазнилась ни одной мыльной оперой, будь то книга или фильм, боясь погрязнуть, как все остальные, в романтическом забвении навеки. Тори была лучшей во всем, за что бы ни взялась, и погубить свой талант к обучению боевым искусствам из-за каких-то общепринятых понятий счастья считала крайне подлым предательством, дезертирством собственной чести. Да и мужчин Тори не особенно жаловала. В какой-то мере они вызывали у нее отвращение, поэтому при каждом удобном случае колотила выскочек, которые не могли оставить без внимания привлекательную, на вид довольно хрупкую и женственную молодую японку с хвостиком на макушке, собранным из волос на висках. Хвостик был выкрашен под белую холодную платину, под который прятались остальные, цвета воронова крыла, волосы, просто зачесанные назад от самого лба, словно спокойная черная река, преходящая в высокий, разлетающийся на ветру высокий шелковистый водопад, заканчивающийся лишь у пояса. Молодая прекрасная принцесса не была тщеславной и не заносилась своим происхождением. Высокомерие также было ей чуждо. Но среди омута положительных качеств нашлось место и слабости, которое коварным червеобразным паразитом выгрызало свой путь к власти над ее разумом прямо в теле терпения и упрямства. И этим гадом, роющим непреодолимую пропасть на пути к совершенству, было признание отца. Вернее, отсутствие признания как такового. Каждый миг, каждый прожитый день, каждый закат и каждый рассвет она жалела о том, что родилась девчонкой. И не в физической слабости здесь было дело, а в приговоре, вынесенном традициями и религией. Ни в одном из устоев женщина на востоке не поднималась со ступени низшего существа, способного лишь рожать детей и ухаживать за своими хранителями и добытчиками – мужчинами. Это злило и угнетало Тори. Однажды она даже попыталась покончить с собой, но ее спас брат, через какое-то время исчезнувший при странных обстоятельствах и считающийся погибшим. Парень снял ее в последний момент с петли, которая злобно врезалась в кожу, оставив, навсегда уродливый шрам суицида. И в ту злополучную ночь, еще до апокалипсиса, Тори дала слово своему брату, что больше никогда не посмеет оставить его одного в этом мире, и обвязала шею широкой бирюзовой косынкой, подаренной в тот момент братом. Они никому не рассказывали эту историю, но девчонка теперь была вынуждена носить косынку повсюду для сокрытия шрамов и как символ признанной ошибки, совершенной в момент слабости, настолько чуждый ее сильной и стойкой натуре. Несмотря ни на что, Тори продолжала настаивать на своем и не поддавалась влиянию окружающих. Если она не хотела выходить замуж за избранного отцом молодого человека, то говорила: «Нет!» Если от нее требовали бросить заниматься несвойственными женщине вещами, она снова говорила: «Нет!» И когда император Хиро Бецу, наконец, осознал, что его чудную дочь уже не исправить, то все же соизволил объяснить ей свою истинную позицию, дав понять, что женщина-воин, по его мнению, это уже повод для смеха, а дочь монарха – самурай – еще и позор для всей императорской семьи. Он сказал, что из-за нее их фамилию будут высмеивать еще многие поколения, если она не выбросит из своей головы эти дурные мысли, иначе у него не останется выбора, и ему придется изгнать девушку из столицы, подальше от острых глаз и злых языков. Но Тори не стала дожидаться его приказа, а взяла все необходимое, собрала с висков платиновые волосы в хвостик, вставила свою катану в бирюзовые сая[1 - Сая – японский термин для обозначения ножен меча. Во времена самураев изготавливались из древесины магнолии и покрывались лаком для защиты от влаги.], сделанные специально под цвет косынки, села на мотоцикл и покинула пределы Токио, направившись туда, где ее глаза не видели бы всех этих погрязших в самолюбовании богачей, вельмож да приближенных отца. Она направилась к Козырьку, через который мог перебраться лишь настырный ветер, нагло развевающий ее прекрасную смоляную реку волос, но при этом такой понимающе молчаливый.
Тори ушла из столицы еще с наступлением ночи, и вот прошло уже целых полгода, как она, наравне с остальными пограничниками, несла службу на Козырьке. Слепленные из грязи, бетона и тысяч трупов строителей, погибших при возведении этого барьера, стены непроходимого Козырька возвышались на тридцать метров над землей.
Начинало светать, и налипший толстым слоем вмерзший в бетон снег под собственным весом грохочущими лавинами валился прямо к подножию стен, оголяя серое унылое тело барьера. Стены обнаженного Козырька развернулись от находящегося некогда на юго-западном побережье Японии Фукуока до города на юго-востоке страны, Миядзаки. С момента остановки вращения Земли вокруг своей оси Япония примкнула к единому континенту на Юге, образовав полуостров, а Фукуока и Миядзаки оказались как раз на том стыке, где проходила новая сухопутная граница. Козырек был аналогом Великой Китайской стены, за проектировку и строительство которого также несли ответственность китайские специалисты: инженеры, архитекторы и строители. Таким образом китайский народ заплатил за вхождение в конгломерат Объединенного Востока, далее, по обоюдному согласию, для пущего эффекта переименованного в империю. Японцы оставались хозяевами земель, взявших на себя полномочия беспрецедентных руководителей, неся бремя хранителей закона и правосудия. А монгольская сторона приняла на свою крепкую грудь обязательства за безопасность военную. Монголы были вынуждены нести службу, как на самом Козырьке, так и повсеместно, обеспечивая порядок в городах, поселениях, контролируя морские и сухопутные границы.
Служить на Козырек призывали без согласия. Никто не хотел быть пограничником в этом месте, особенно, после жестокой битвы с племенем варвара Таро, длившейся беспрестанно всю первую ночь после полной остановки Земли. По причине ограниченных сроков строительства барьера, несколько крупных городов Японии пришлось оставить за пределами империи, не предупредив о том местных жителей, которые с нетерпением ждали окончания строительства и самоотверженно охраняли подступ к полуострову со стороны континента от различной «нечисти». Как объяснил этот поступок император Хиро Бецу: «Жертва была вынужденной, и теперь жители оставленных за пределами Козырька городов, не сознающие важность этого сложного для всего народа Объединенного Востока выбора и проявляющие особое недовольство, являются такими же врагами, анархистами и предателями, от которых необходимо незамедлительно избавиться при первой возможности!» Тогда миру и явился варвар Таро, собравший мощнейшую армию из обделенных жителей имперского запределья, дабы отомстить за несправедливость. Это был один из сынов старого южного Неаполя Востока – Кагосимы, оставшейся также не у дел империи. Таро напал с наступлением первой же ночи, застав врасплох пограничников, патрулирующих на вершине барьера и охраняющих подступ к империи в пределах видимости. И если бы не сам Козырек, целью возведения которого было именно абстрагирование и защита себя от остального обреченного мира, империи пришел бы неминуемый конец. Именно благодаря барьеру у Хиро Бецу и его генералов было время на разработку стратегии по борьбе с варварами, и через некоторое время они уже были во всеоружии. Бесконечные атаки противника полосовали лицо Козырька невообразимо жестоким образом, но он достойно держал удар, не давая преступить порог обиженным обитателям имперского запределья, которых объединила ненависть и жажда отмщения. Методы мстителей были самыми изощренными и мудреными: от допотопных гаубиц с зарядами из горящих, залитых смолой валунов до разрушительных современных артиллеристских установок. Но ничто не могло поставить Козырек на колени: он был слишком уперт, как и солдаты, держащие оборону за его пределами.
Каждая война когда-нибудь заканчивается, и обычно это происходит именно в тот момент, когда уже нет сил терпеть, когда нужно сделать тяжелый выбор: рискнуть или сдаться. Хиро Бецу был слишком тщеславен для второго варианта, и он решил все же рискнуть и перехитрить врага. Он вызвал Таро на переговоры, впервые за всю историю, открыв единственные железные врата Козырька, которые по договоренности можно было отворять лишь в крайнем случае, например, если земли империи истощатся и необходимо будет их покинуть. Сильный духом и телом мужественный Таро не побоялся и вышел на переговоры. Они проходили тет-а-тет. За сотню метров от варвара, как его называли в империи, была озлобленная армия брошенных на произвол судьбы оборванцев, стариков и прочего никому не нужного сброда, а за императором лишь неприступная тридцатиметровая стена, ограждающая прекрасную утопию от суровой реальности. Хиро Бецу предложил Таро сделку, от которой тот не смог отказаться. Он обещал отдать принципиальному варвару и его людям ровно половину территории Объединенного Востока, и для правдоподобности добавил, что только при условии, если те будут добросовестно заниматься земледелием и животноводством, обеспечивая не только себя, но и всю империю продуктами питания. Хиро рассказывал: «Таро тогда не сдержался и оскалился в тщеславной улыбке, понимая, что спустя годы ему все-таки удалось добиться своего, преклонив пред собой целую империю. И варвар почувствовал, что ему этого мало, и дабы не прослыть трусом, вызвал самого императора на бой, по исходу которого решится, кто будет править Объединенным Востоком. И это стало его роковой ошибкой! – изрыгал пламя Хиро Бецу. – В том бою должен победить сильнейший. И им стал ваш император, – постоянно напоминал он о своем титуле и бесстрашии, – вонзив свой справедливый клинок ему в печень. А племя, которое он за собой притащил, лишний раз подтвердило то, что не достойно быть частью великой империи, продолжив атаки, даже после честной победы над их главнокомандующим». Хиро Бецу лгал. На самом же деле он сам обманул Таро. Когда тот протянул руку императору, согласившись с его условиями, Хиро посунулся к нему и, незаметно оголив лезвие острого, как бритва, клинка, воткнул острие прямо парню под ребро. Тот застонал и пал наземь в агонии, не в силах больше бороться физически за свою правду. Он был повержен скверным и подлым образом. Хиро развернулся и пошел обратно к своему народу, и когда люди Таро поняли, что вновь оказались обманутыми, взбунтовались с еще большей силой. Но было уже поздно. Без своего главного стратега они были всего лишь массой, которая пластами устилала почву у Козырька, удобряя своими трупами землю для тех, кто никогда не собирался принимать их за своих.
С тех пор Козырек стал для жителей молодой империи не только неприступным барьером, но и неким воплощением титана, своими могучими плечами закрывающего лучи священного Солнца от черноты и холода остального мира. Черноты, которая может запросто спугнуть его чуткий свет. «И только когда стены барьера падут, придет проклятая тьма и поглотит лучи благословенного светила на века», – считали жители империи.
Козырек имел протяженность свыше двухсот километров. Через каждый километр, на самой верхушке, располагался пограничный караул, оснащенный установленными у внешнего края барьера ветхими, местами поржавевшими смотровыми биноскопами[2 - Биноскоп – стационарный смотровой прибор на ножке, визуально напоминающий бинокль, только в несколько раз крупнее размером и с большей кратностью увеличения.] с пятидесятикратным увеличением, и стационарным японским минометом начала двухтысячных малой дальности стрельбы. У внутреннего же безопасного имперского края верхушки устанавливался плотный брезентовый шатер со стальной буржуйкой внутри для обогрева помещения и готовки. А по самому центру десятиметровой ширины верхушки Козырька были проложены рельсы, по которым время от времени с грохотом подходила ручная дрезина: либо та, что привозила провиант и боеприпасы, либо та, на которой приезжали дежурные с проверкой. Каждый пункт караула включал, как правило, пять человек состава: два посменно патрулирующих часовых, радист, артиллерист и медик (он же повар, прачка, техник и разнорабочий). Помимо частых пунктов караула через каждые тридцать километров располагался дежурный штаб уже с офицерским составом внутри просторного, вполне комфортного укрепленного помещения, также возведенного на вершине Козырька. Всего штабов было семь. В распоряжении штаба было добротное оружие высокой дальности стрельбы и устройства слежения за вверенной локацией попадающих под их юрисдикцию караулов (15 километров в одну сторону и столько же в другую) и главные распределительные узлы связи, и даже женщины, так редко встречающиеся на этой высоте, и никогда не покидающие стен помещения. Каждый солдат из шатерного караула тайно мечтал хотя бы приблизиться к «офицерской птичке», как их называли обычные пограничники на Козырьке, дабы только почуять запах женских волос и уже в своем воображении дорисовать дальнейшую романтическую картину. И чтобы не травить душу обычным солдатам и не расхолаживать армейский дух, офицеры настоятельно запретили своим птичкам вылетать из клетки.
Тори служила одним из часовых на 102-м километре Козырька, прямо напротив некогда процветающего центра префектуры с одноименным названием Кумамото. И хоть сейчас была не ее очередь дежурить, она все равно не пошла отдыхать, а осталась наблюдать долгожданный прекрасный момент восхода Солнца. С минуты на минуту из-за горизонта должна была показаться макушка светила, означающая начало нового дня… тяжелого, но яркого и теплого. Остальные также вышли на улицу, чтобы наблюдать красоту, дающую еще одну надежду на будущее, и лишь хмурый радист по имени Сохор поленился поднять свою пятую точку. Даже ради такого случая этот мелкий офицерский молчаливый крысеныш с вечно сердитой миной не смог оставить своего поста, бесконечно вертя волчок радиоприемника, чтобы не дай Бог не пропустить важного сообщения от дежурного. Сослуживцы не любили парня и не доверяли ему, поэтому приглашать два раза на праздник света и тепла просто не стали. «Пусть себе сидит, да помалкивает. Спокойнее будет», – думал каждый из них.
В период смены дня и ночи на землю тонким слоем опускался густой туман, всего метра на полтора возвышающийся над поверхностью. Он как бы предупреждал людей: «Совсем скоро будет жарко, готовьтесь!» И тягучей сумеречной дымкой ползал по сгинувшим полям, вымерзшим яблоневым садам и улочкам пустых городов. Туман хозяйничал по брошенным землям, скрывая под своим пуховым покровом всю грязь и правду ровно до тех пор, пока не появится первый луч Солнца.
Вокруг Тори собрались ее сослуживцы, даже сменный часовой, обязанный непрестанно бродить вдоль внешнего порога Козырька и следить за спокойствием на подступе к границе, плюнул на все и примкнул к остальным. Сохор же так и не вышел. А его особенно никто и не ждал. Но Тори все-таки сложно было привыкнуть к нему и вообще представить, насколько нужно быть черствым человеком, чтобы упустить возможность лицезреть такое редкое зрелище восхода Солнца с высоты птичьего полета.
Этот раз был для нее первым. Нутро трепетало. Девушке казалось, что с приходом нового дня ее жизнь изменится навсегда. Один из сослуживцев, артиллерист, молодой, лет двадцати паренек по имени Шона сказал, будто она слишком впечатлительна и посоветовал ей немного успокоиться да выпить горячего чаю. Тори на самом деле никогда еще не испытывала ничего подобного. Для нее эти ощущения были новыми. Они уносили ее в неведомые дали, много выше самого Козырька, к самим глубинам небес. Примерно такими образом она представляла чувство любви к другому человеку… чувству, которого так боялась и сторонилась. Поэтому приятное щекочущее возбуждение внизу живота граничило с тревогой и сомнениями. Тогда Шона предположил, что эти ощущения, возможно, связаны с сильнейшим эстетическим шоком. Но он не мог понять, что именно тревожит девчонку. Обычно у других людей это вызывало однозначное чувство восхищения. Но у Тори была своя точка зрения на этот счет. И ей это не нравилось. Ведь она понимала, что просто становится взрослее, и бороться со своей женской сущностью, с самой природой, с каждым часом становится все сложнее.
Они стояли лицом к востоку, к империи. Горизонт изливался перламутром, всячески пытаясь разукрасить небо все новыми оттенками, а золотистые облака почтительно расходились в массивную арку, освобождая место первым лучам. У Тори было ощущение, что все вокруг, вся природа, вернее, ее отголоски, с нетерпением ждут наступления этого момента. Помимо покидающих свои укрытия живучих шумных воронов, девушке даже показалось, что спокойную реку тумана, совсем неподалеку, внизу, нарушил некто, судя по очертаниям, напоминающий пятнистого оленя, которого там попросту не могло оказаться, ведь животное считалось давно вымершим. Но, несмотря ни на что, Тори все равно улыбнулась, ведь ее сердце продолжало жить и давало силы верить в то, что все будет хорошо. Внезапно девушка почувствовала, что вот-вот расплачется. Но она ведь никогда не плакала на глазах у других. «Нельзя!» – крепко зажмурившись, твердила она себе. И тут, даже сквозь тонкую кожу век, что-то еле заметное, светлое и теплое пробралось к ее грустному, опечаленному взору, заставив спешно открыть глаза. И это был тот самый миг восхода, когда на горизонте вспыхивало маленькое желтое пятнышко, словно пламя священной свечи, в одночасье изменившее все вокруг. Самый прекрасный миг на планете, теперь так редко радующий своих детей, словно отец, который грозился уйти за их плохое поведение, и, в конце концов, ушел. Но потом вернулся, однако уже не тот. Совсем другой, грустный и разочарованный. Но он все еще тот, кого, несмотря ни на что, ты так рад видеть.
В итоге Тори все же удалось сдержаться и не зарыдать, как какой-то мелкой соплячке. Все четверо стояли и с благодарностью судьбе смотрели на чарующий горизонт, пылающий всеми красками жизни и счастья. Казалось, что это мгновение могло длиться целую вечность, но идиллию нарушил Сохор, неожиданно начавший что-то громко тараторить, сидя в своем любимом шатре.
2
– Ты чего раскричался? – отодвинув полог, поинтересовался коренастый артиллерист Шона, посчитав, что тот обращается к ним.
– Я не тебе! – резко ответил Сохор.
– А кому же? – уточнил парень.
– Занимайся своими делами. Может, вскоре ты со своими навыками, наконец, действительно пригодишься на сто втором.
– Эх! Кто-то сейчас договорится! – начал выходить из себя парень.
Его остановила Тори.
– Без глупостей, Шона! Без рукоприкладства разберемся. Как и всегда, в принципе! – предупредила она того.
Солдаты уважали девушку. Она пришла служить на Козырек по собственному желанию, объяснив, что имперские забавы ее больше не интересуют, а душа лежит лишь к оружию, войне и страданиям. Офицеры сначала посмеялись над девушкой, не подозревая, что под маской этой «сумасшедшей», коей ее считали, скрывается сама дочь императора Хиро Бецу. Девушка намеренно сокрыла тот факт, чтобы ее не донимали лишним вниманием. Тогда, на сто втором, часовому как раз требовался сменный, потому что предыдущий солдат слег от пневмонии, и место некоторое время пустовало, будто ожидая ее прихода. Тори быстро стала своей среди ребят, особенно после того, как надавала по шее прямолинейному Шона, пытающемуся обольстить красивую девушку. Но это было даже не избиение, а скорее насмешка, когда при попытке приобнять ее за талию, она, недолго думая, практически завязала парня в узел, ни разу даже не замахнувшись. Серия оплеух в тот момент заставила некоторых граждан серьезно задуматься над своим поведением. И, благо, выбор был сделан правильный, принципы пересмотрены, а приоритеты расставлены. Тогда ребята перестали питать особенные иллюзии насчет принцессы.
– Сохор! – рыкнула Тори. – Долго ты еще будешь строить из себя честолюбивого идиота, на самом же деле являясь всего лишь пугливой мартышкой?
– Я не потерплю оскорблений в свой адрес! – вскочив с широко расставленными руками и намеренно свалив позади себя табурет, взвыл он.
– Потерпишь… – спокойно ответила Тори. А идеально заточенное лезвие с намеком оголенной катаны своим решительным отблеском ненароком заставило парня задуматься.
Тот поднял стул с пола и медленно вернулся в сидячее положение.
– Значит, так! – начала Тори. – Ты, дружочек, всем здесь уже порядком наскучил своим молчанием. Я даю тебе последний шанс сделать выводы и исправиться.
Сохор на секунду задумался. Но он лишь дразнил ее.
– Да кем ты себя возомнила. Твое место в офицерской клетке, среди остальных птичек. Туда и лети, – ехидно улыбнувшись, прокомментировал он, шмыгнув носом.
– Ты хорошо подумал? – уточнила девушка, достав катану из сая ровно наполовину.
– Ладно-ладно! – демонстративно поднял он руки, перед тем щелкнув переключатель громкой связи на радиостанции.
«Меня кто-нибудь слышит? Сохор, ты где? Сохор-Сохор, отзовись, ты здесь? Помогите! За нами погоня!» – послышался голос парня из динамика, а затем замолчал.
– Кто это? – спросил Шона у радиста.
– Его зовут Ганс. С ним какая-то девчонка. Судя по всему, за ними увязались гончии варваров Таро где-то неподалеку отсюда.
– Ты уже сообщил об этом дежурным? – поспешила уточнить Тори.
– Нее-нннееет! – неуверенно ответил Сохор.
– Точно? – пригрозила девушка.
– Угу! – промычал тот.
– Умница! А теперь быстро свяжись с этим парнем. Как говорили в древнем Риме: «Враг нашего врага – наш друг», – так ведь?! Не медли! – поторопила она.
Сохор сразу же схватил микрофон, зажал кнопку вызова, уже настроенной на нужную частоту станции и вновь протараторил: «Прием! Это Сохор! Сто второй вызывает Ганса! Прием!» В ответ послышались лишь радиопомехи. Сохор еще три раза повторил предложение, но все без толку.
– По ходу, мы опоздали, – пессимистично заключил Шона.
