Татьяна Лисицына "Я не могу проиграть!"

Две старушки с соседней лавочки с осуждением посмотрели на нас.

– Главное, чтобы ты сам в себя верил. Просто я думаю, что романтика пройдет и останется тяжелый труд, и на облака ты будешь обращать внимания не больше, чем сейчас на асфальт из окна автобуса.

– Ты пессимистка, и это тебе не идет, – прервал меня Вадим.

– Извини, возможно, я не права. Сейчас у меня не лучшее время в жизни, и все кажется серым, – я посмотрела на Вадика.

«Странно, что я раньше не замечала, что он такой», – размышляла я, охваченная теплой волной нежности.

Вадик повернулся ко мне и неловко обнял меня за плечи.

– Давно хотел сказать, – его лицо было так близко, и эта непонятно откуда взявшаяся нежность опять захватила меня, но я сделала над собой усилие и прижала палец к его губам.

– Ты совершаешь ошибку. Не надо ничего говорить.

Вадим отпрянул от меня, и какое-то время мы сидели молча. Потом он встал и пошел за мороженым, а я смотрела вслед его долговязой фигуре в белой футболке и потертых джинсах. Мне стало жаль его, но я очень боялась серьезных отношений. Чтобы чувствовать себя счастливой – моя жизнь должна бурлить и все должно вокруг меняться с огромной скоростью. Одни и те же вещи и люди утомляли меня, размеренная жизнь заставляла меня скучать. Именно поэтому я постоянно переставляла мебель в комнате, вешала картины на стены, придумывала разные игры и крутила романы с новыми ребятами. Я очень завидовала родителям: они постоянно уезжали, видели что-то новое и возвращались домой, переполненные впечатлениями.

– Держи, – Вадик протянул мне вафельный стаканчик.

– Спасибо, – я взяла мороженое и встала со скамейки. – Поехали домой, мне пора.

– Ну конечно пора, у тебя же вечером свидание с очередным влюбленным в тебя дурачком.

– Почему дурачком? И, вообще, что тебе за дело до моих парней? – разозлилась я. – Завидуешь им что ли?

Вадик презрительно оглядел меня с ног до головы.

– Совсем не понимаю, что они в тебе находят.

Он ждал, что я обижусь, но я лишь рассмеялась.

– Сама не понимаю. То ли дело ты?! Просто кремень. Столько лет знакомы, а все только друзья.

Вадик поперхнулся мороженым и закашлялся.

Через Никитский бульвар мы вышли на Гоголевский, самый мой любимый из всех бульваров. Я рассматривала прохожих и не обращала внимания на Вадика, он молчал и смотрел себе под ноги. Все скамейки были заняты: парочки целовались, бабушки судачили, мамаши выгуливали своих отпрысков, а мы медленно вышагивали, стараясь не смотреть друг на друга. У подъезда Вадик поцеловал меня в щеку.

Я открыла дверь своим ключом. Медленно прошлась по комнатам: когда-то ухоженная квартира выглядела запущенной и неуютной: она больше не была тем домом, который я так любила. Мне опять стало грустно. Все чаще и чаще я оставалась одна. Родителям не было до меня дела, словно, потеряв друг друга, они разлюбили и меня.

Папа уехал на Кавказ, а мама почти не бывала дома, объясняя свое отсутствие концертами и репетициями, но я догадывалась, что она проводит время со своим знакомым. Очень хотелось с кем?нибудь поговорить. Руки сами собой набрали знакомый номер. Вадик снял трубку после первого гудка.

– Вадим, а что ты хотел сказать мне?

– О чем ты? – начал придуриваться он. – Я уже и не помню и, вообще, занят сейчас. Тебя там что, все кавалеры побросали из-за твоей меланхолии? Так ты не раскисай, держи себя в руках. Ты же знаешь, парней всегда привлекала только твоя веселость, Вадик явно издевался надо мной.

– Да иди ты, – я бросила трубку, испытывая горькое сожаление о минутной слабости.

Я пошла в ванную и долго изучала в зеркале свое лицо. Не красавица, конечно, тут Вадик прав, но очень даже ничего. Улыбнувшись своему отражению, я еще выше вздернула нос и решила, что никому не удастся испортить мне настроение. Надо не грустить, а действовать. Я встречусь с маминым женишком и попытаюсь спасти нашу семью, решила я. Лежа в постели перед сном я обдумывала слова, после которых он обязательно откажется от своей любви. И тогда мама вернется к нам, и мы втроем снова будем счастливы.

Глава 3

Утром я встала с хорошим настроением: у меня был план. На улице оказалось серо и дождливо, купола Новодевичьего монастыря затянуло пеленой тумана, но после череды погожих и теплых дней, я восприняла перемену погоды как добрый знак. Я зашла к маме в спальню, как все творческие люди она поздно вставала, и присела на краешек кровати.

– Мамуль, проснись, – я потрясла ее за плечо.

Мама открыла заспанные глаза и удивленно посмотрела на меня. Ее утренний сон прежде был священным для нас: мы с папой ходили на цыпочках, чтобы ее не разбудить.

– Ты где сегодня выступаешь?

– А какой сегодня день? Четверг? В консерватории.

С того памятного дня, когда они объявили о разводе, я сторонилась маму, поэтому я подумала, что ей было приятно увидеть меня улыбающейся, несмотря на то, что я разбудила ее.

– Мама, а он…– я сделала паузу, не зная как его назвать, – твой новый знакомый будет сегодня играть?

– Да, Коленька тоже сегодня выступает. А почему ты спрашиваешь?

Ее нежное «Коленька» разозлило меня, но я постаралась, чтобы мама этого не заметила.

– Если увижу его собственными глазами, мне будет легче понять тебя, – схитрила я.

– Девочка моя! – Мама погладила меня по щеке. – Я знаю тебе тяжело, ты так привязана к отцу, но я не могу ничего поделать с собой. Когда ты полюбишь, ты поймешь как это прекрасно.

Вдаваться в дискуссию на тему любви мне не хотелось, мне по-прежнему было тяжело ее видеть.

– Мам, мне пора, я опаздываю, – я выбежала из дома, хотя у меня была еще уйма времени.

Весь день я пребывала в нервно-возбужденном состоянии и с трудом дождалась вечера. Для концерта я надела свое любимое черное короткое платье, которое выгодно подчеркивало мою фигуру. Длинные рыжие волосы я постаралась выпрямить и уложить. Сделав вечерний макияж, я надела туфли на высоких каблуках и, покрутившись перед зеркалом, решила, что выгляжу потрясающе, и к тому же старше своих шестнадцати.

Билетерша, пожилая женщина, которую мы называли тетя Катя, не узнала меня:

– Ваш билет, девушка? – строго потребовала она.

Я улыбнулась ей.

– Здравствуйте, тетя Катя, мама не предупредила, что я приду?

– Господи, Вика?! Я не узнала тебя. Какая ты стала взрослая и красивая, прямо невеста.

Я смущенно потупила глазки, как и подобает воспитанной девочке, радуясь в душе, что достигла цели и выгляжу взрослой.

– Ну, давай, проходи, – она подтолкнула меня. – Концерт сегодня хороший, не будет свободных мест, придешь ко мне за стулом.

– Спасибо, тетя Катя, – я прошмыгнула мимо.

Консерватория место особенное. Мне все здесь нравится: высокая с красной ковровой дорожкой лестница портреты композиторов в зале, и какая-то торжественность, исходящая из каждого уголка, словно звучавшая здесь музыка впиталась в стены. Даже люди, которых я вижу в зале, мне кажутся лучше и добрее, чем прохожие на улице.

Понимать и наслаждаться классическими произведениями, которые пережили века и до сих пор вдохновляют людей, дано не всем. Среди моих друзей эту страсть разделяла лишь Ольга, моя лучшая подруга, которая обладала прекрасным голосом и получила музыкальное образование, а остальные предпочитали диско, рок, рэп. Я всю свою жизнь буду благодарна маме, что она помогла мне полюбить мир звуков, закрытый для многих людей, не понимающих, а, может быть, просто не имеющих желания понять.

В первом отделении исполняли Бетховена, сонату №3 для виолончели и фортепиано. Строгая дама со сцены объявила имена исполнителей. От волнения я вцепилась в подлокотники кресла и затаила дыхание: как выглядит мамин избранник? Королевской походкой на сцену вышла мама, и тут я увидела его – высокого роста, худощавый в черном костюме. Они заняли свои места и обменялись с мамой взглядами: он ей чуть-чуть улыбнулся, она просияла и склонилась над клавишами. Я сидела в первом ряду и сияние маминых глаз, легкий румянец на ее бледных щеках, не могли ускользнуть от меня. С болью оторвавшись от мамы, я взглянула на него. Большой нос правильной формы, темные, видимо карие, глаза, гладко зачесанные назад каштановые прямые волосы, четко-очерченный рот. «Красив, безусловно красив», – подумала я с болью.

Постепенно моим вниманием завладела музыка, которую исполняли эти двое, влюбленные друг в друга. Звучали аккорды, мамины пальчики неутомимо бегали по клавишам, а нежный голос его виолончели вторил ей, а иногда на чем-то настаивал. Они сыграли еще несколько произведений, которых я не знала. В паузах обмениваясь взглядами, которые разрывали мне сердце. В конце отделения я поняла, что у папы, как бы его не любила и каким бы прекрасным человеком он ни был, нет ни единого шанса. Эти двое на сцене, сплетенные звуками, очень подходили друг другу. Я вытерла слезы и решила им не мешать. Правильно или нет поступила мама, это ее жизнь, и в эти мгновения, в этом зале, я ее понимала. Да будет так, как они решили! В антракт я улизнула на улицу: мне хотелось на воздух, я больше не могла смотреть на них. Я немного прошлась по Большой Никитской и, повинуясь порыву, купила у бабушки букет тюльпанов. Вернувшись в зал, я обнаружила, что гуляла слишком долго, второе отделение уже заканчивалось, публика кричала «браво» и аплодировала. Я поднялась на сцену и, поделив букет пополам, подарила им. В тот момент мне хотелось, чтобы они поняли, что я их простила.

Зрители устроили овацию, а мне казалось, что публика одобряет не только их игру, но и любовь.

Я абсолютно не помню, как оказалась дома, не помню, как переходила дороги, ехала на метро, открывала дверь. Когда я начала осознавать окружающее, я уже сидела в своей комнате, пытаясь собрать тетради. Но вдруг поняла, что мне нужно уехать, спрятаться ото всех, чтобы наедине с собой решить, что мне делать дальше.

Через некоторое время план возник в моей голове, как будто кто-то прокрутил короткометражный фильм. До окончания школы осталась неделя, и мама вполне сможет объяснить учительнице, что мне срочно пришлось уехать, не называя настоящих причин. В конце концов, она довела нас всех до такого состояния и не должна сердиться.

Я решила поехать к бабушке в деревню, это всего в трех часах езды на электричке, и у меня хватит денег на билет. Бабушка Маня, папина мама, очень любила меня, и у нее в деревне я по-настоящему отдыхала. Я буду гулять босиком по траве, слушать пение птиц и купаться в прозрачной голубой речке, а, может быть, заведу роман с деревенским пареньком. Только там, разобравшись в себе, я смогу обрести силы и обязательно придумаю, как мне жить дальше. Я пнула школьную сумку ногой: для меня уже начались каникулы и, сочинив маме записку, собрала вещи. Я улеглась в постель, решив подняться в семь тридцать, словно собираюсь в школу, а записку оставить на кухонном столе. Когда мама проснется – я уже буду далеко отсюда.

Я была совершенно уверена, что мама не поедет за мной, так как она не выносит деревенской жизни и жить не может без ванны, телефона и других благ цивилизации. К тому же отношения у них с бабушкой были натянутыми. А папа, который бы обязательно приехал, чтобы выяснить, что случилось, снова улетел в командировку. Когда мы прощались, он как-то особенно ласково смотрел на меня и попросил, чтобы я заботилась о маме, словно она была ребенком, а не взрослым человеком, который разрушил наши жизни.

Глава 4

Утро было солнечным, я выбежала босиком на балкон, радуясь, что погода не обманула моих ожиданий. Школьники с портфелями уныло плелись в школу.

«Как хорошо, что меня это больше не касается», – подумала я. Наскоро перекусив, в джинсах и кроссовках, я выскочила на улицу и почти бегом направилась к метро. Мне было немного страшно: вдруг мама проснется и обнаружит записку, но опасность пришла с другой стороны: навстречу шел Вадик. Спрятаться было некуда, поэтому я вздернула подбородок, намереваясь холодно поздороваться из-за вчерашнего разговора.

– Куда это ты собралась? – придержал он меня за локоть, полностью проигнорировав мое ледяное приветствие.

«Ну, зачем я вышла в то время, когда все идут в школу?» – с тоской подумала я, не отвечая на вопрос.

– Так куда же ты так рано в джинсах и с такой большой сумкой? Что у тебя там? Неужели учебники? Наверно, ты запаслась на весь класс? – издевался он.

– Пусти сейчас же. Я не обязана ничего объяснять, – я смерила его презрительным взглядом. – Особенно тебе.

– Вика, я твой друг, – голос Вадика стал мягче, но железная хватка не ослабла.

– Тебя это не касается. Беги, а то в школу опоздаешь, – я сделала попытку высвободить руку.

– Вика, перестань! Ты должна мне рассказать. И дай я помогу тебе нести эту сумку.

– Иди в школу, – я спрятала сумку за спину.

– Школа стоит, стояла и еще постоит, а вот с тобой нужно разобраться. Вероятно, ты решила сбежать из дома?! Мама спит?

– Надеюсь, что да.

– Значит нужно, чтобы узнала, что ее непутевая дочка сбежала, – Вадим опять схватил меня за руку и начал тянуть в сторону дома, а я сопротивлялась изо всех сил. Увлеченная борьбой, я не заметила, как мы оказались слишком близко друг к другу. Неожиданно его губы прижались к моим. Поцелуй был долгим, несмотря на то, что сумки мешали нам, поэтому через некоторое время мы бросили их на землю и снова потянулись друг к другу. Голова у меня кружилась, и я точно знала, что так меня никто не целовал и так сильно меня не тянуло ни к одному парню.

Школа была благополучно забыта. Вадик поехал провожать меня на вокзал после того как между поцелуями я объяснила ему, что собираюсь всего лишь к бабушке в деревню, а родителям больше нет до меня дела. Вадик крепко держал меня за руку, и я решила не копаться, что же все-таки произошло с нашей дружбой. Впереди лето ? полно времени разобраться. Вадику нужны серьезные отношения: он не разменивался на случайные встречи. «Девушка, которую я полюблю, будет со мной всю жизнь», – вспомнила я его слова. Не моя вина, что я не готова стать его девушкой. В будущем я видела себя роковой женщиной, окруженной интересными мужчинами, сходящими с ума от любви ко мне. Я мечтала о головокружительной карьере, ступеньки которой вымощены мужскими сердцами.

– О чем ты думаешь? – вернул меня к действительности Вадик.

– О бабушке, – соврала я. – Как она удивится.

Вадик пошел покупать билет, а я стояла в толпе и вспоминала, как мы целовались. И почему же он мне так нравился сегодня? Этого совершенно нельзя допустить! Ну, хорошо, еще один поцелуй – разрешила я себе. Поцелуй был один, но его продолжительность, как мне показалось, не имела временного диапазона. Я закрыла глаза. Исчезли вокзал, поезд и любопытные пассажиры. Осталась лишь бесконечная нежность его губ и теплые руки, обнимавшие меня.

В поезде я пыталась читать, но глаза пробегали строчки, не улавливая их смысла. Несмотря на приятное происшествие с Вадиком, польстившее моему самолюбию, на сердце была непроходимая тоска. Я грустила о потерянной семье и о том, что я сразу стала ненужной и маме, и папе.

Мои мысли вернулись к Вадику. И вдруг мне снова стало грустно. Мне стало жаль нашей дружбы. Он полюбил меня, а я не могу дать ему то, что он заслуживает.

Я захлопнула книгу: зеленый ковер травы с ярко-желтыми одуванчиками и деревья, одетые в новую яркую листву, привлекли мое внимание, напоминая, что жизнь продолжается. Некоторое время я смотрела в окно.

Вот и моя станция! Вдохнув полной грудью свежий воздух и проводив взглядом убегающий вдаль пыльный поезд, я зашагала по знакомой проселочной дороге. Я не была здесь целый год и уже предвкушала встречи со старыми друзьями и, конечно, любимой бабушкой. По знакомым ступенькам я взлетела на крыльцо. На чистой, прибранной веранде оказался накрытым стол и пахло пирогами.

Наверно, бабушка ждет гостей, – подумала я, проходя в кухню.

– Моя Викуля! Я знала, что ты приедешь, – улыбнулась бабушка, выходя из комнаты.

Меня всегда поражала бабушкина интуиция.

– Ты знала, что я приеду? «Или ты ждешь гостей?» —спросила я, целуя ее в горячую щеку.

– Вчера вечером около десяти, я почувствовала, что ты думаешь обо мне, – бабушка смотрела на меня своими лукавыми глазами, из-за чего в уголках ее глаз появилось еще больше морщинок.

– Научи меня этому. Я тоже хочу предвидеть события.

– Ты умеешь. Только не веришь себе.

– Ну, иногда, – согласилась я. – Но не так как ты.

– Вот будешь такой старенькой как я, тебе откроются многие вещи. Пропадет только твоя красота и молодость. А ты стала очень красивой как…

Она сделала паузу, изучая мое лицо.

– Как ты? – улыбнулась я.

– Как все женщины в нашем роду.

– У нас и мужчины ничего. Папа, например.