Ранним утром Кроу и Мел вышли на перрон Спенсер-стрит. Мельбурн, как угрюмый старик, встретил их неприветливым холодом.
Но уже в следующий миг всё изменилось. Солнце полыхнуло на горизонте. Пробежалось лучами по стылой синеве, словно пианист по клавишам, решив сыграть что-то лёгкое и светлое. Сумрак встрепенулся разбуженной птицей и мгновенно исчез, оставив едва ощутимую тревогу.
От яркого света боль в голове Кроу взметнулась, но быстро утратила силу – не исчезла, но стала терпимой.
Мел долго ловил такси. Пока не поймал развалюху, за рулём которой гордо восседал юнец – на вид не больше восемнадцати. Кроу глянул на него с недоверием.
Тот ответил широкой улыбкой.
– Домчу за пятнадцать минут. Не сомневайтесь! Едете?
Кроу кивнул. Выбора нет, если только ждать первого трамвая или отправляться пешком. И то и другое займёт слишком много времени. Он сел на переднее сиденье. Мел устроился на заднем и потёр рукавом стекло – чище не стало, грязь в основном была снаружи.
– Вы у нас впервые? – спросил таксист. – Могу устроить экскурсию. За три часа покажу весь город. Много не возьму. Всего каких-то…
– Трогай! – оборвал его Кроу.
Несмотря на возраст, юнец оказался отличным водителем. Уже через четверть часа они стояли на крыльце дома, адрес которого оставила им Дороти Максвелл.
Нажав кнопку звонка, Кроу прислушался к тишине за дверью. Никто не открыл. Он перегнулся через перила и заглянул в окно. Обстановка полутёмной комнаты была скудной, на всех поверхностях толстым слоем лежала пыль.
Кроу натянул перчатки. Велел Мелу сделать то же самое и, пока мальчишка возился, разыскивая их по карманам, осмотрел раму. Та была очень старой: ткни посильнее – вылетит. Да и весь дом нуждался в срочном ремонте, иначе того и гляди развалится.
Заметив небольшую щель, Кроу достал нож из закреплённых на голени ножен и поднял щеколду.
Мел огляделся и с опаской посмотрел на соседний коттедж, о хозяйке которого упомянула Дороти. Кроу глянул на его окна – занавески задёрнуты. Вокруг тишина: в эти ранние часы, похоже, все спят.
Он проскользнул в комнату и бесшумно спрыгнул на пол. Мел, пролезая следом, зацепил вазу – та с грохотом разлетелась на куски. Засохшие цветы усыпали пол серыми лепестками и листьями.
Мел схватился за голову и зашептал:
– Простите. Я её не заметил. – Он отпихнул осколки ногой, расчищая себе проход.
Кроу посмотрел на них, но говорить ничего не стал. Вряд ли кто-то услышал. Да и не сбегутся же соседи на единственный громкий звук.
В глубине комнаты он заметил секретер и, подойдя к нему, выдвинул все ящики. Там лежали пожелтевшие счета, старые газеты и ворох цветных открыток. Здесь же в беспорядке валялись фотографии. Кроу рассмотрел каждую: ни одного знакомого лица.
Следующие четыре часа они провели, обыскивая двухэтажный дом, в котором давно никто не жил. От затхлого, пропитанного сыростью воздуха Кроу задыхался. Мысли путались. Он приоткрыл несколько окон, но это почти не помогло.
В спальне на верхнем этаже они нашли связку коротких писем. Все – от сестры старика, и не малейшего упоминания о переписке с кем-то ещё.
Напротив широкой кровати висели два портрета красивой дамы. На первом ей было не больше тридцати, на втором – около шестидесяти. С годами её внешность сильно изменилась, но взгляд остался прежним: тот, на кого она смотрела, вызывал у неё более чем тёплые чувства. Да и художник вложил немало нежности в каждый мазок на обоих полотнах.
Осторожно сняв картины, Кроу осмотрел рамы. Внутри одной из них было спрятано письмо. Он развернул его и пробежался взглядом по строкам. Всего несколько слов, написанных женской рукой – и столько грусти.
Дорогой, моя болезнь зашла слишком далеко. Мы расстаёмся, но обязательно встретимся там, где всегда будем вместе.
Жду и люблю тебя,
твоя Элис.
Кроу отдал письмо Мелу. Тот прочёл его и, помрачнев, запихнул обратно в раму.
Кроме двери, ведущей на лестницу, в спальне было ещё две.
Открыв первую, Кроу обнаружил за ней ванную комнату с расколотой раковиной и ржавым унитазом. Отломанная лейка душа валялась на полу, из крана сонно капала вода.
Вторая дверь вела в студию с огромным мансардным окном и белыми стенами, из которых выступали римские пилястры. Мягкий утренний свет заливал её полностью, создавая ощущение античного величия. В углу стояли мольберты, вся комната утопала в полотнах.
Мел прошёлся вдоль них и потянул картину, угол которой выглядывал из-за трёх других. Поднялось облако едкой пыли. Кроу заткнул нос ладонью.
Мальчишка виновато посмотрел на него и развернул картину к окну.
– Ого!
Кроу взглянул на неё. Огромный ворон взмыл над спящими домами небольшого города, унося на крыльях темноволосую женщину. Её лицо сияло. Тёплый свет вырывался из холста, замедлял биение сердца. Дышать стало легче, воздух словно очистился. Настойчивый миндально-можжевеловый аромат возник из ниоткуда и не исчез, даже когда Кроу закрыл глаза.
Не желая поддаваться наваждению, он оставил Мела наедине с искусством и вернулся в гостиную. Поднял с пола едва распустившийся бутон – один из тех, что лежали в осколках вазы. Завернул его в обрывок газеты и убрал во внутренний карман пиджака.
Прошло не меньше двадцати минут. Забыв, что не стоит шуметь, Мел сбежал по лестнице.
– Старик – великий художник! А я даже имени его не слышал.
– Тише, – осадил его Кроу.
– Выходит, здесь пусто? – шёпотом спросил Мел.
– Не совсем.
– Вы чего-то нашли?
Кроу помотал головой.
– Что вы увидели? – Мел растерянно почесал затылок.
– Всё то же, что и ты.
Они выбрались на улицу тем же путём, каким и вошли. Стряхнули с себя пыль и отправились на поиски места, где в спокойной обстановке могли бы обсудить, куда им двигаться дальше. Небольшой ресторан при отеле недалеко от дома старика вполне подошёл для этих целей.
Мел уплетал третий сэндвич, запивая его молоком, четвёртый ждал своей очереди. Кроу ни разу не видел, чтобы мальчишку подвёл аппетит. Даже в то время, когда тоска по родителям занимала чуть ли не все его мысли, он ел за двоих.
Взяв со своей тарелки единственный сэндвич, Кроу вспомнил слова Грейс, брошенные в спину: «Не будешь жрать – сдохнешь!» С истиной не поспоришь. Но от еды ему становилось плохо: в горле что-то сжималось, начинало тошнить, и только крепкий чай гасил это чувство.
Допивая вторую чашку, он смотрел в окно. Улица полыхала слишком яркими болезненными цветами, как на картинах Ван Гога – до войны эти краски казались Кроу совсем другими. Может, поэтому, наблюдая за ними сейчас, он всё равно погружался в состояние, напоминавшее покой.
Беззаботные женские голоса долетали до его слуха, сливаясь со звенящим грохотом трамваев. Взглянув на деревья, он представил запах осенних листьев – их шелест всегда успокаивал его. Кроу любил Мельбурн. Не так сильно, как Сидней, но здесь с ним случалось немало хорошего. Их привозил сюда отец, когда хотел сбежать от матери, чтобы вдоволь напиться и не слышать её упрёков. Говорил, что ему необходимо побыть с детьми: вспомнить юность, отвлечься от забот. Безудержно врал, что это лечит его от пьянства, а значит, спасает семью. Устав возражать, мать неизменно отправляла с ними Грейс.
Едва сойдя с поезда, Алиса и Кэти тащили Нэта и Стива в Луна-парк. Каждый день, проведённый в Мельбурне, они катались с девчонками на каруселях и ели мороженое. А ближе к вечеру, оставляли их с Грейс в гостинице, чтобы вдвоём побродить по городу, обсуждая то, что волнует мальчишек. Или ездили на лошадях по окраинам и побережью залива.
Всё это время отец самозабвенно шатался по кабакам.
– Едем в Аделаиду? – спросил Мел, выдернув Кроу из созерцания городской жизни.
– Сначала заглянем на почту.
– Зачем?
– Письма могли пересылать на другой адрес.
– Заночуем здесь? Было бы здорово! Можно договориться с таксистом, посмотреть город.
– Сначала – почта, потом – всё остальное. – Кроу подозвал официантку.
Та подлетела к их столу, словно только этого и ждала.
– Хотите что-нибудь ещё? У нас отличные пироги: черничный и вишнёвый – лучшие. Принести?
Мел закивал. Но она не сводила глаз с Кроу.
Он отрицательно покачал головой.
– Спасибо. Может, в следующий раз. Далеко отсюда почта?
Она назвала адрес и улыбнулась.
– Возвращайтесь. По вечерам у нас живая музыка и танцы.
Почта ютилась в маленьком здании, зажатом между большими домами.
Внутри трое посетителей выстроились в очередь к одному окну. Во втором Кроу увидел девушку в тёмно-синем платье с белым накрахмаленным воротничком. Светлые волосы были аккуратно уложены, а маленький нос украшали изящные очки. Она перебирала письма и газеты. Раскладывала их по стопкам с таким серьёзным видом, словно решала вопросы жизни и смерти.
Кроу направился к ней.
– Босс, можно я, – остановил его Мел.
Кроу пропустил его вперёд и, чтобы не привлекать к себе внимание, подошёл к стойке с открытками ручной работы.
– Добрый день! – Мел широко улыбнулся, вздёрнув подбородок, и всей пятернёй откинул волосы со лба. Жест получился эффектный, но девушка не оценила.
– Чем могу помочь? – Она смерила его строгим взглядом.
– Я хотел бы задать вопрос, – произнёс Мел нараспев и, подмигнув, добавил: – Личного характера!
Кроу прикрыл лицо ладонью, не в силах сдержать улыбку. Мальчишка явно насмотрелся вестернов. Причём не лучших.
Девушка грозно уставилась на Мела.
– Что вы имеете в виду? – спросила она тоном разгневанного прокурора, который пока ещё держит себя в руках.
– Ну… Эм… – Мальчишка засуетился.
– Вы не видите? Я занята!
– Я только хотел спросить о письмах. Они приходили на адрес моего знакомого… в смысле деда… – затараторил Мел.
Она не позволила ему договорить. Её глаза распахнулись от возмущения.
– Мы не даём такой информации! Это запрещено!
– Но я всего лишь…
– Будете настаивать, вызову полицию, – отрезала она, потянувшись к телефону.
– Зачем полицию? – опешил Мел. – Чего я такого сделал?
Кроу подошёл ближе и проговорил мягким, слегка взволнованным голосом:
– Не могли бы вы помочь выбрать открытку для девушки? Она примерно вашего возраста. – Он прочитал её имя на бейдже. – Элизабет, Лизи… Я могу вас так называть?
Она развернулась к нему, готовая сокрушить взглядом очередного нахала. Но, встретившись с Кроу глазами, изменила намерения.
– Да… да… конечно. Вы сказали, для вашей девушки?
– Для моей сестры.
Лизи вышла в зал и встала рядом с Кроу, от его близости её нежные щёки раскраснелись. Закусив губу, она принялась перебирать открытки.
Он выхватил одну из них.
– Может быть, эта?
